Воздушное письмо

Что такое случайность? Что такое Вера? Удача? Что важнее? Когда они появляются? Только ли по своей воле или же кто-то над ними имеет власть? Что можно найти в огромном мегаполисе кроме предателей и крутой модной одежды? Ведь все, что есть здесь, это ничего. Одни серые здания, лишь прикрытые яркими вывесками рекламы и механическими голосами людей, доходящих до самых маленьких и незаметных улочек. А таких немало. Девушка, замечтавшись, немного улыбнулась своим мыслям, продолжая водить смычком по струнам. Концерт под навесом стал той отрадой, которой мог воспользоваться любой желающий. Нужно только выбрать подходящее местечко, а потом уже наслаждаться музыкой, играющей здесь почти весь день. Все, что хотели послушать, любой, кого хотели послушать, каждый, кто хочет что-то сказать. Сцена не сияла богатством и красотой, но была удобной, а этого хватало, чтобы не отвлекаться на несущественные мелочи вроде прекрасной люстры из тысячи хрустальных капелек или огромного красного занавеса по обеим сторонам небольшой сцены, смотревшейся слишком тяжело для той музыки, которую обычно играют. Нет, остался лишь наскоро сбитый деревянный каркас, чтобы зрителям было лучше видно, да легкая пленка, висевшая над стульями на крайний случай. В голове вертелась нотная партитура с мелким почерком написанными точечками, штилями и знаками. Где так сыграть, а где так, решалось уже непосредственно там, где игралось сие произведение. Да, написанные любителем мелодии часто не имели своей собственной окраски, как хамелеон, превращаясь каждый раз в нечто совершенно другое, чем в прошлый раз. Последний взлет вверх писался под вихрем чувств, но под смычком Анны он прозвучал совсем не торжественно и не величественно, нет. Здесь была некая меланхоличность и нежность, отчего последняя нота, немного отодвинутая паузой, сочилась светлыми чувствами. Девушка открыла глаза, всматриваясь в каждого зрителя в отдельности, а те будто бы замерли, не двигались. Главная задача музыканта — передать то, что он чувствует, другим людям. Массивная виолончель слегка повернулась на шпиле, издав томный вздох, отчего все будто бы очнулись ото сна, и, пока неуверенно аплодировали, все еще оставались под впечатлением только что излитой мелодии. Тот, кто сидел на задних рядах, встал на ноги, поднимаясь надо всеми и хлопая громче всех. Отец никогда не отличался скромностью, когда речь заходила о его дочери, — девушке казалось, что тот всегда преувеличивает, говорит то, отчего лицо становилось красным от стыда, а руки начинали мелко дрожать от переполняющей тело гордости за саму себя, что не казалось Анне тем, что она должна чувствовать после того, как услышит похвалу в свой адрес. Кажется, очереди на сцену за ней не было, но ей еще осталось, что сказать, поэтому она, сев обратно на стульчик, чуть более высокий, чем нужно, приготовила смычок, отдернув локоть вперед, а пальцы поставив так, как учили ее еще, кажется, в младенчестве. На этот раз девушка выдохнула, уже вспоминая ту партитуру, которую написала совсем недавно, буквально вчера под единственным порывом, которого хватило настолько, чтобы не то, что закончить произведение, но и начать еще одно, удавшееся немного меньше. Вот из-под струн, в самой глубине госпожи Виолончели появляется бархатистый звук, похожий на мужское пение баритоном, снова распространяющийся по всей сцене, доходя до ушей слушателей. До, до, си, ля… Оглушающий выстрел. *** Утро оказалось на редкость свежим, мокрым, а со стороны телебашни шли тяжелые темно-серые тучи. Таким оказалось оно двадцатого мая в семь часов. Девушка, находившаяся под двумя одеялами и не пошевельнулась, услышав тихий стук из-за двери, вставив в уши по наушнику. Играла сороковая симфония Моцарта, что очень подходило к сегодняшнему состоянию природы, так и неоцененному пока кучей одеял. Только сон подошел к кульминации, как прервался сам собой, нарушаемый жужжанием будильника на телефоне. Неохотно поворочавшись, Анна подвернула краешек, впуская в темноту лучи, пусть и не яркого и веселого, но солнца. Только выдернув наушники, девушка заметила, что и голос диктора в магнитофоне уже начал свою „шарманку“ о последних новостях в мире и стране к этому часу. Хотя стояла минимальная громкость, Ана все же услышала о новых терактах на поездных путях и станциях. Список жертв пополнился тридцатилетней дамой с грудным ребенком и мальчиком лет семи-восьми. Остальные же попали не на тот свет, а в обычную больницу, где уже, наверное, и потесниться было негде. Конечно, полиция делает все, чтобы поймать и наказать преступников, даже были подозреваемые, приговоренные к десятилетиям в тюрьме. Но эти новости никак не сказывались на настоящих действиях, происходивших каждый раз в разных городах, на разных станциях, а железнодорожные пути будто бы взрывались сами собой или только же мыслью террористов, потому что возникали они постоянно в совершенно разных местах, так отдаленных друг от друга, что казалось, будто бы собралась немалая такая группировка. Да, было жаль тех, кто пострадал, но это случилось не с Анной и не с ее матерью, так что жить можно было даже совсем без сожалений. Именно так подумала девушка уже который раз. Высокая виолончель украшала комнату, стоя в углу, чтобы не мешала. Фотографии на комоде пестрели своим разнообразием так, что выделялась одна единственная: в черной рамочке, без изысков, с изображением молодого человека с широкой улыбкой на лице и парой рояльных клавиш в руках, она неизменно привлекала внимание Анны, когда та входила или выходила из комнаты. — Утречка, пап, — будничным тоном сказала девушка, проходя мимо и махнув рукой мужчине на фотографии. В доме была гостиная, две спальни, ванная и кухня. Как раз именно где-то в стороне кухни раздавался чистый голос матери. Хоть сейчас она и пела, а пение можно назвать наукой относительно точной, но все равно женщина выделилась бы в любом хоре: ее акцент с ярким выделением „а“ Анна узнала бы из сотни других голосов. Девушка, побывав в ванной, пошла на запах вкусного поджаренного колбасного бутерброда и яичницы, подумав, что вчера так и не поужинала, весь вечер занимаясь со своим другом. Женщина, услышав скрип половиц, немного повернулась, подставляя тарелку ближе к краю, чтобы было удобнее. С такой неписанной, бессловесной шутки начинался день Анны вот уже… да с очень давних времен. Наверное, для остальных такой жест не будет иметь никакого значения – ну, пододвинул, ну и что? Нет, здесь сказывались немного коротковатые руки девушки. Обе кости росли немного медленнее, чем остальной скелет, но это уже не считалось в семье чем-то ужасным и смертельно-опасным, наоборот, с помощью этого можно было даже поднять Анне настроение. — Ты сегодня рано, — усмехнулась мама, подавая дочери ложку и стакан. Та только закатила глаза: — Сороковая делает свое дело. Как разработка, так все… Бац! И просыпаюсь. Следующие минуты ожидания шли очень медленно, девушка спешно проглатывала мамино творение со сковородки, когда, нарушив томительную тишину, она услышала вопрос: — Ты готовилась? — Мм? — как бы не понимая о чем речь. — Контрольные на носу, а ты с соло играешься, — наигранно недовольно сказала женщина, а чтобы придать своей фигуре строгости, уперла руки в бока. Но и на это у Анны оставался ответ: — Она не соло, а мой самый верный друг! И мы с ней не играемся, а работу работаем, — с последним словом девушка схватила бутерброд, уже завернутый в пару салфеток, легко поцеловала мать в щечку и, стукнув дверью громче, чем обычно, выскочила на улицу, не забыв и про серый ранец. Так что же такое случайность? Когда она появляется? Зачем она появляется? Разве от этого становится легче? Мимо проехала низенькая машина, нахально брызгаясь во все стороны. Мимо прошел какой-то человек, принявший всю грязь на себя. „Иногда, да“. На школьном дворе небольшими группами стояли ученики, болтая обо всем на свете: о моде, о еде, о музыке, о контрольной, об учителях… В общем, обо всем, о чем болтают обычно ученики старших классов в перерывах между зубрежкой химии или физики. Анна свернула на крыльцо и оперлась о перила, садясь на них и бросая серый ранец рядом. От дома до школы можно было дойти пешком минут десять-пятнадцать, но только не сегодня, когда небо такое пасмурное, а телебашня уж и совсем почернела. Сил совсем нет даже на то, чтобы просто отсидеть урок и не заснуть. Поэтому девушка прокатилась на автобусе с доброй кондукторшей, пропустившей ее бесплатно до следующей остановки, за что получила дольку шоколадки, незаметно взятой прямо у мамы из-под носа. Так что оставалось еще минут двадцать, когда друзья, на этот раз человеческие сойдут с автобуса и неспешно пройдут к девушке. Кстати, вот уж кто имел право добираться до школы „на колесах“, ведь за полчаса не успеешь пройти четыре поворота по два квартала в каждом. А Анна, ожидая друзей, погрузилась в свой утренний сон, так нагло прерванный каким-то будильником. Нет, главными были не сцены, где она падала с вышки, где летала под облаками, где создавала такие образы красками, что наяву ей такое и не подумается сделать. Главными были мелодии, слышимые только внутренним ухом, и такая музыка была важнее того, что написано на листе бумаги под действием кофеина или сладостей. Та была легкой, ненавязчивой, но в тоже время и тяжелой, словно тучи на небе, яркой, как радуга после дождя. Но, как все хорошее, она забылась сразу же, когда девушка открыла глаза. Остались только небольшие обрывки, совсем не имеющие никакой гармонии, если даже их соединить вместе. В такие моменты Анне казалось, что жизнь просто несправедлива, но успокаивала себя тем, что конечно, она уже и раньше забывала кое-какие такты мелодии, даже целые куски выходили из головы. Да что говорить, девушка была уверена, что даже Моцарт и Бетховен забывали свои партитуры после так называемого „оттока вдохновения“. Но этот сон был словно каким-то просветом в той тьме музыки, где она сейчас находилась. Вот уже многие недели ее подруга не пела так, как бы хотелось, мелодия постоянно была чем-то недовольна, поэтому подставляла неправильные ноты, а правильное творение иногда казалось простым безобразием, написанным мизинцем правой ноги под покровом ночи. Такой была музыка. Муза может порхать вокруг, а ты даже не замечаешь ее, просто сидя за столом переписывая прекрасные звуки и составляя какое-нибудь произведение, а можешь сам отправиться на ее поиски, потому что она оказалась больше нужно кому-то другому, но не тебе. Да, оказывается, такие богини тоже могут обижаться. Прямо перед началом занятий Анна встретила своих друзей, и они вместе пробежали на второй этаж здания школы, где начинался урок биологии. Не очень интересный, а местами и просто скучный. Что можно было бы поставить первым уроком, так это искусство в любых его проявлениях: пусть то будет ИЗО или та же музыка, или литература. О, Анна бы посвятила свою жизнь книгам, если бы не тот момент, когда она входит в огромное здание, наполненное чудесными звуками роля, флейты, скрипки, виолончели и прочих инструментов и у нее не спрашивают: „Что тебе нравится больше?“. Девочка сама пошла на протяжные бархатистые звуки соло, в дальний кабинет, где музицировала ее первая и единственная учительница. Урок тянулся ужасно медленно, почти никто не слушал тот кряхтящий и бубнящий звук, называемый голосом. Рассказ о митозе, конечно, был более важным, чем наука математики или литературы. Нет, разумеется, нет. Поэтому никто и не слушал. Анна же отрешено смотрела в окно, пытаясь восстановить в своей памяти хотя бы картинку того момента, когда ухо услышала мелодию. До, до, си, ля… За окном поднялся небольшой ветер, склоняя верхушки деревьев к земле. Первые капли дождя застали прохожих буквально через несколько мгновений. Те, кто не успел раскрыть зонты, или попросту их не взял, ощутили на себе всю силу холодного ливня вперемешку с теми немногими листьями, которые от совсем недавней жары уже успели немного подсохнуть и до того момента держались только на самом кончике. Вот быстро набирает силу и ветер, а затем, в отдаленных уголках небес, всего на секунду возникает яркий свет молнии, пронесший весть об этом, его неизменным помощником — грозой. Анна уже было подумала, что воображение ее стало рисовать картины прямо наяву и настолько реалистично, что никто бы не смог с этим поспорить, но там, так высоко была видна небольшая точка, постепенно возрастающая и приближающаяся прямо к зданию школы. Темно-серую тень трясло под ветром, но она упорно летела к земле, прижимаясь к ней, для того чтобы укрыться. Анне было безумно интересно, что же это было, но тень уже незаметно для девушки скользнула вправо, приземлившись где-то на заднем дворе, но где уже не было видно. Ветер бушевал еще часа три, а потом стал утихать, оставляя за собой метки своего присутствия: бесконечные озера и реки луж, не успевающих стекать под землю, комья грязи вперемешку с листьями, травой, да и сами листочки тоже не остались без внимания, смешно прилипнув к стеклам школы, что, при входе в класс, смотрелось весьма эффектно, а тем, у кого были небольшие проблемы со зрением и вовсе казалось, что на землю спустились маленькие пришельцы. Вода капала с крыш на проезжавшие мимо автобусы, еще сдуваемая ветром, на клумбах цветы склонились к земле так, что садовники могли только тяжело вздыхать, засучивая рукава, а прохожие с зонтами невольно морщились, не получая того удовольствия, которое доставляли им маленькие бутоны бархатцев и маргариток на цветных ярких клумбах. А те, кто были без зонтов, в особенности девушки, закрывали свое лицо ладошками, скрывая потекший макияж, мужчины же никак не отреагировали, вешая сушиться свои пиджаки и брюки. Кому было весело, так это детворе. Им были нипочем проказни природы: был дождь — вперед прыгать по лужам, идет дождь — поиграем в „Кто больше капель поймает“, а если дождя нет, то бегом в песочницу, догонялки и прятки! Но Анне были важны сейчас не мелочные бедствия людей, превращаемые ими же самими в проблемы глобального масштаба. Ей была интересна та тень, спустившаяся с неба. Только так подумав, девушка засмеялась, буквально выбегая с крыльца под холодный ветерок: -Приключения, я иду! До конца перемены оставалось еще минут десять, так что Анна успеет проверить каждую деталь. Осторожно зайдя за угол, она, к своему удивлению, не наткнулась ни на что удивительное и необычное, хотя была уверена, что тень полетела именно сюда. Для проверки поискав немного, она остановилась и подняла голову к верху, и тут же на ее лице заиграла шальная улыбка. — Вот ты где! Я тебя обыскалась. Прямо в ветках дерева застрял небольшой предмет ярко-красного цвета с ниточкой и еще чем-то на конце. Девушка, нисколько не сомневаясь в своей находке, поставила ногу на срез дерева и смело схватилась за самую низкую ветку, немного скрипящую и слегка скользкую от влаги, что ничуть не пугало Анну. За несколько „прыжков“ она одолела то расстояние, разделявшее ее и предмет ее мыслей за последние два-три часа. А тот предмет оказался воздушным письмом. Ниточка держалась крепко, капсула осталась нетронутой, верно, думали, что письмо полетит именно в такую погоду. Ярко-красный шарик тут же сдулся, когда веревочка отпустила его. Пластиковая, маленькая настолько, что девушка удивлялась, как вообще листок бумаги мог поместиться в такую капсулу. — Анна! Идем скорее, контрольная на носу! — подруга позвала ее криком, прибавляя ко всему прочему и огромные взмахи руками. Девушка с капсулой, пораженная результатом своих поисков, была просто счастлива, получив такое анонимное письмо… „Привет, кто бы ты ни был. Надеюсь, это письмо попадет в руки какой-нибудь очаровательной красотке с (дальше что-то зачеркнуто). Хочу сказать, что письмо я послал семнадцатого и верю, что оно дойдет до своего получателя!!! У нас очень жарко. Дождь прошел совсем недавно и ушел в сторону нашего Центра. Лето пришло сразу после ухода этих черных туч. Наконец-то! Арбузы приготовили только что, так что простите, если что-то будет заляпано — я просто неряха, и, как говорит мама, свинья. Но на самом деле она очень добрая и помогает мне с домашкой. А я вчера только выиграл у своего друга матч. Он ничуть не обиделся (я надеюсь) и поздравил меня, а потом мы сходили на огород и помогли бабушке Лине. Было весело, потому что арбузы были рядом, и друг был рядом, а еще рядом была песочница, которую сделал нам дядя Саша. Наверное, надо было писать первое письмо не так, но я очень старался. Поймите и простите!!! Виктор Петрович“ Анна фыркнула. Действительно, такое странное письмо мог написать только мальчишка с особым самомнением. Но из строчек лилось бесконечное тепло и невинная детская радость, поэтому девушка тоже тепло улыбнулась, принюхалась, а затем и вовсе засмеялась: листочек действительно пропах арбузным соком. Такие воздушные письма они с классом писали год назад, запуская в небо в ясную погоду с хорошим ветром и в праздничной обстановке. Это словно оставить капсулу времени, не знаешь кому, куда и когда придет письмо. Знаешь только то, что оно отправлено. Но Анна тогда, решившись написать такое письмо, сделала листок слишком большим, поэтому шарик не полетел, а пустился плясать по земле как заведенный, волоча за собой несчастную полу раскрывшуюся капсулу. Девочка тогда очень расстроилась и на следующий день осталась дома со своей подругой наедине. Но выход есть всегда, поэтому Анна услышала тихий стук в дверь, а затем перед ней появился и самый сильный, храбрый и высокий человек на земле — ее отец. Тот всегда говорил не отчаиваться и не сдаваться, поэтому они вдвоем решили запустить свое воздушное письмо, втайне ото всех. Покончив с последней строчкой, ярко выведенной синим фломастером, Анна вышла на улицу и, забравшись на плечи отца, запустила прекрасное воздушное письмо., обязательно долетевшее до кого-нибудь. Это был, наверное, самый счастливый момент ее жизни. Повертев бумагу так и сяк, девушка обнаружила еще одну деталь: прямо в самом низу, будто бы шутя, был нарисован нотный стан с пятью звуками. Анна, очень удивившись этому, тут же разобрала эти ноты и замерла. В голове пронеслось мутное воспоминание, а внутреннее ухо уловило знакомые звуки. Звуки из сна. Та мелодия, написанная каким-то неизвестным мальчиком, полностью соответствовала мелодии из сегодняшнего утреннего сна. Виолончель тут же запела. Натертый канифолью смычок скользил необычайно плавно, выбирая звуки поистине мягкие и свежие, чего Анна давно не слышала. Подруга пела просто восхитительно. Новая мелодия переросла в нечто более осмысленное, добавляя еще один голос, а затем просто забываясь в музыке. Рука потянулась к карандашу и партитуре… Вечер по часам наступил пару минут назад, школа давно закончилась, а девушка, лежа на кровати и хрустя печеньем, вчитывалась в строчки и мелодию письма. Решение пришло само по себе: — Если удача на моей стороне, я найду этого „вора“. Чистый лист, ручка и фломастеры были на своих местах, и тут Анна снова застыла на стуле, перестав раскачиваться. Что же написать? Шансы, что это воздушное письмо попадет именно к нему — один на миллиард. Тем более, у нас сейчас такие ветра, штормы и ливни, что точно не долетит. Лист был оставлен. А если все же да? „Помни, что удача на твоей стороне только тогда, когда ты веришь в нее. Без веры удача перейдет к тому, кто нуждается, по ее мнению, в ней больше, чем ты“. Ведь так говорил папа. Так, может быть, написать и просто отправить? Или же просто обмануть ее, неудачу? Ручка заскользила по поверхности листа, выводя немного корявые буквы и девушка, увидев это, порозовела от смущения, потому как почерк этого „вора“ был ровным с легким изящным уклоном вправо. Тот бережно выводил каждую букву, а Анна, как обычно, пишет все только в приступе сильного порыва к действию, ведь по-другому не умеет. «Привет. Если ты тот, кому я посылаю это письмо, то ты должен знать что ты украл мой сон! Если ты не тот, кто мне нужен, то, пожалуйста, отправь письмо с попутным ветром дальше, чтобы оно дошло тому, кому нужно. Итак, ты. Как ты увидел мой сон? Нет, не увидел, прости, а услышал. Да, услышал мою музыку! Да еще и так написал ее, будто писал тоже кому-то определенному. А сам замаскировался „… кому бы то ни было“. Но я все же должна, наверное, сказать спасибо, потому что ты дал мне толчок к моему творчеству. Очень надеюсь, что ты напишешь ответ, кем бы ты ни был. Анна. 20.05» Решив, что такое гневное письмо с толикой благодарности будет весьма отличаться ото всех прочих писем, девушка кивнула сама себе, доставая ножницы. Много и тщательно все обдумав, она решила подать еще один знак, что это именно та, которая увидела его ноты, поэтому, разрезав партитуру на кусочки, Анна туго свернула бледно-желтую линию листа настолько, что он стал размером с кончик стержня от ручки. В партитуре Анна корявым почерком продолжила пьесу еще на пять нот, решив, что этого будет достаточно для знака. Крышка капсулы закрылась с легким треском и была прижата к теплой груди с молитвами стать легче перышка и найти верного получателя как можно быстрее. Ветер так и не стих, но капли дождя остались только на крышах домов, поэтому погода была хорошей, но не идеальной. Пройдя несколько шагов по террасе, она с замиранием сердца выпустила гелиевый шарик в воздух и тот, сначала немного помедлив в руках ветра, понесся вслед за запахом свежести, гонимым как раз в ту сторону, откуда прилетела первая заметка. Анна еще долго смотрела вслед этому прекрасному существу, которое пролетит, наверное, еще очень много, а может и до соседнего села. Все равно, главное, чтобы долетело. А тогда, когда черная тень скрылась во тьме ночи, девушка отправилась в дом и, под странные взгляды матери ей вслед, направилась к своей подруге, чтобы скрасить то мгновение одиночества запускания воздушного письма музыкой… Утром Анна встала сама, еще до обычного трезвона будильника, чувствуя себя бодрой и веселой, что удивило маму еще сильнее, поскольку ее дочь каждый день спускала с кровати не ту ногу, хотя всему виной были, наверное, та грусть и тоска по Музе. Еще лохматая, Анна потянулась за расческой и, распутывая свои рыжие волосы, сидела на детском стульчике напротив женщины в фартуке со стаканом сока в одной руке и яблоком в другой. Ее взгляд падал на разбросанные по комнате партитуры и одежду, на карандаши и резинки и прочие мелочи такой по-подростковому смеси бунтарского и детского стиля. Наградив всю комнату пристальным вниманием, женщина зацепилась за одну небольшую, но очень важную для нее и для Анны деталь: — Где твоя канифоль? — она начала издалека, подталкивая дочь самой найти ошибку. Из зелено-голубо-фиолетового фартука выглядывала обычная тряпка для пыли. Имея самую полезную привычку в мире — держать дом в идеальной чистоте — тряпка была незаменимым атрибутом наряда этой женщины, так же как и мини-баночка моющего средства, порошка и прочих радостей взрослой жизни. Анна, не поняв, о чем речь, оглядела комнату сама, уловив суть мысли, а потом, поняв свою оплошность, схватила первую попавшуюся под руки вещь и чуть ли не бегом через маленькую комнатушку направилась к своей подруге, которая начинала тяжело вздыхать, когда Анна бережно протирала ей струны, при этом ласково поглаживая, словно ребенка. Покачав головой, мама оставила завтрак на столе и вышла из комнаты, вспомнив, что не расставила книги, оставив их вчера на полу замерзать. И так же, как и дочь, помчалась к ним. Дни летели незаметно, оставляя сладкое томление только первые дни, потом же стала ощущаться легкая раздражительность, а затем Анна не выдержала и одним утром высказала все проблемы подруге, держась за голову и принимая вид человека больного: — Я уже не могу так! Как это письмо может не долететь, если я верю в него? Сколько уже прошло? Три дня. Три дня, а ответа так и нет! — тут ее словно осенило. — А может быть, я написала так плохо, что неосознанно обидела его? Так как же это… Не надо было писать так зло, терпения нет терпеть! Спокойно выслушав подругу, низенькая шатенка положила руку на лоб и, покачав головой, ответила настолько низким голосом, какой смогли создать ее голосовые связки, при этом закрыв глаза и сама принимая такой же вид: — А ты не думаешь, что ты, отправив одно единственное письмо, добьешься результата? Оно спокойно могло застрять, как у тебя, в ветках, или, наверное, сейчас оно плывет вниз по течению какой-нибудь реки, а, может быть, его приняли за гуся и подстрелили охотники. — Но еще не сезон… — Не важно, я просто привожу примеры. Так что? Образумилась? Кстати, — шатенка сняла с плеча рюкзак, начиная копаться где-то внутри. — Я тоже недавно получила такой шарик, представляешь? Вообще-то я его еще не открывала, хотела тебе еще показать. Ну вот, я похвасталась, а теперь можно открывать. „Привет тот гневный писатель, который каким-то чудесным образом нашел меня. Если ты не он и не понимаешь о чем речь, отправь письмо дальше. Я просто уверен, что оно дойдет. Я обиделся, читая, как ты меня называла. Я не вор, но я тоже услышал эту мелодию во сне, как раз семнадцатого числа, поэтому решил отправить письмо на радостях. Рад, что помог тебе с проблемами, вот это меня правда радует. Что еще? Я бы хотел попросить у тебя номер твоего телефона, но не хочу рисковать, ты вроде именно та, которую я искал (посмотри вторую строчку первого письма). Поэтому отправляю свои данные. Пришли ответ, как только получишь этот. 21.05“ На глазах выступили слезы, а руки задрожали мелкой дрожью от переизбытка чувств. Анна уже не видела ничего, мокрая пелена влаги закрыла внешнее от внутреннего. Сердце забилось где-то в груди, а потом мгновенно ушло в пятки — девушка уже не знала что чувствует, только прямо перед ее ногами остались капли, словно от дождя, а та и не замечала, повторяя только одно: „Отец говорил правду“. Все, до его последнего вздоха на той площадке пасмурным вечером, его улыбка на фотографии, его подбадривающие слова, слова, от которых хотелось просто смеяться, смеяться вместе. В пальцах проснулось то, что исчезло с игривой искрой в глазах мужчины на носилках, то, что не давало покоя вот уже четыре месяца — вдохновение. Музыка стала бить по ушам огромной волной, нахлынувшей, словно цунами, под их тяжестью голова немного гудела, но Анна старалась все вспомнить, все, даже мгновение тишины после оглушающего выстрела. Виолончель замерла, прерванная чем-то более ужасным, чем просто выстрел, страхом, обуявшим девушку на сцене, когда ее взгляд сосредоточился на черноте в груди отца. Эта тишина давила так же, как и сейчас совершенно противоположное чувство, — взлеты и падения, форте и пиано, фортиссимо и пианиссимо, множество акцентов на звуках баса, звучащих, словно шаги смерти. Так Анна видела эту старуху, устроившую сумасшедшую пляску. — Анна, Анна, ты чего? Расстроилась, что не тебе попало? Ну, забери тогда, если хочешь, этот, кажется, не мой, — подруга тоже будто танцевала вокруг плачущей девушки, совершенно сбитая с толку о причине таких взрывов. Анна очнулась и попыталась что-то сказать, но слова сами застряли в горле и вылились непонятным бормотанием и еще большим градом слез, из чего шатенка разобрала только „… они сами льются“, на что грустно усмехнулась, немного понимая состояние девушки, а затем просто отводя немного в сторону и закрывая своей грубостью все взгляды школьных зевак: как учителей, так и учеников. Немного придя в себя, Анна рассказала весь путь этих так не похожих друг на друга писем, не упустив и линейку партитуры, отправленную во втором письме, подруга же при этих словах снова поискала в рюкзаке и, не глядя, отдала воздушную капсулу Анне. Без слов они поняли друг друга только по единственному взаимному взгляду в глаза, ведь близкий человек и так знает о тебе больше, чем ты сам. Они посмеялись над невообразимой удачей Анны, которая посещает человека, наверное, один на миллион, нет, миллиард раз. — Я знала, что оно дойдет, просто летело оно слишком долго, — улыбнулась девушка, махая письмом перед собой. Вернувшись из школы с опухшими глазами, Анна отправилась сразу в спальню, где дожидалась ее вторая подруга, ведь ей тоже нужно было все рассказать, а отец просто обязан был узнать об этом первый. Не найдя слов, девушка снова развернула письмо, прочла его несколько раз, засмеявшись такой реакции. Ведь действительно она его немного обидела, но тут уж ничего не поделаешь. То гневное послание дошло до этого мальчика на следующий день, то есть он живет совсем неподалеку, а это письмо пришло так поздно, потому что ветер уже стих, и послание спешило под нежными, обволакивающими, теплыми ветрами. Да, после того случая больше штормов не наблюдалось, а метеорологи прогнозировали только потепление, да еще какое. Хотя летом в мегаполисе всегда жарче, чем в остальных городах и деревнях, здесь даже от того, что жизнь кипит, начинает теплеть. Теперь город засверкает всеми цветами, ведь только зимой он становится грязно-серым, на что просто невозможно смотреть. Анна понемногу перестала ощущать тревогу, когда оставалась в тишине, иногда даже оставляя наушники дома, но потом все равно об этом жалея, потому что привыкла к обыкновенной громкости чего-либо в ушах. Сны снились все чаще, приправляемые пьесой из письма. Они огибали, очерчивали, развивали и направляли музыку в разные стороны, Анне оставалось только выбрать что-то, но и это было задачей трудной — одна другой лучше, и, в конце концов… нотной тетради не хватило. Вот чего девушка боялась постоянно, так это того, что ноты будут просто разбегаться, не желая ожидать, пока попадут на тетрадь. Все-таки Анна заметила это еще давно, все время напоминая себе вечером, что нужно зайти в канцелярский, затовариться, конечно, все вылетало из головы после того, как музыка ужа создана. Поэтому летним деньком, как раз в первый день каникул, Анна решилась на поход за тетрадью, так как расписывать вручную нотные стАны ей не очень-то прельщало. Ни ей, ни самой мелодии — как бы она не старалась быть единой и звучной, одна линейка постоянно сходилась с другой, что создавало проблемы в исполнении и гадание на кофейной гуще: одна из трех, какая нота? В общем, бросив работу на самой середине, девушка вышла на остановке в самом сердце города, где каких только магазинов не было: множественные продуктовые, салоны одежды, обуви, детские и взрослые магазины, а так же канцелярский. Увидев вывеску, Анна поспешила войти, боясь быть задавленной той толпой, вышедшей на улицу в первый летний день. Лавчонка, а такое заведение можно было назвать только так, была маленькой, заваленной всякими вещицами наподобие тетрадей, ручек, карандашей и прочего, прочего. Кроме Анны здесь толкались еще пара человек в слишком открытой одежде, даже для такого сезона. Продавщица была сегодня в прекрасном расположении духа из-за того, что клиенты стекаются сюда как пчелы на мед, поэтому разговаривать с ней было просто и легко. Выйдя из лавчонки с тяжелым пакетом, Анна опомнилась, ведь пришла то она только за тетрадями, а вышла с еще одной кучей канцелярии, которой в комнате и так навалом. Но не отдавать же это все? Поэтому, со спокойной душой, девушка возвращалась домой, уже записывая то, что пока еще не вылетело из головы при такой душной поездке. Вдохновение понесло ее сторону легкой музыки с неустойчивым ритмом в стиле джаза с примесью классики. Партия виолончели, конечно, была ведущей, несмотря на законы, которые подразумевают главенство либо трубы, либо рояля. Анна, прекрасно это понимая, только отмахнулась от мошкары, летающей прямо перед девственно чистым листом с ровными нотными станами. И тут бархат музыки нарушился только картинкой, на которой предстала кропотливая работа девушки, ножницы и клочки бумаги. Как она могла забыть, что последнее письмо нужно было отправить с дополнительной мелодией? С того момента, как Анна вышла из ужасных четырех месяцев творческого кризиса, она стала плодотворно работать, поэтому просто иногда забывалась в музыке, музицируя на соло весь вечер и, если соседи будут в духе, то и всю ночь до самого утра, пока пальцы и спина не начнут гудеть, как после километровой пробежки. Девушка отправила свои контакты Виктору (а именно так и никак больше, этот мальчик просил себя называть), присылая письмо за письмом. Хотя кажется, что прошла уже целая вечность, как они знакомы, оказалось, что всего пять дней, но за это время они вместе работали над „Арией воздуха“, а именно так они назвали свое творение из сна, делая отсылку на Баха с подобным названием. Музыка была великолепна, и даже была принята мамой Анны как творение совместное, поэтому та решила спеть ее. Теперь девушка между делом переписывает вокал отдельно, чтобы записать аудио. Нет, не для продажи, просто чтобы потом гордиться своими достижениями, ведь, как говорит женщина в фартуке: „Мы растем и стареем с каждой секундой, даже голос мой меняется изо дня на день, но, конечно, нужно держать себя в узде, поэтому, записав свою музыку, ты будешь вспоминать себя, когда вырастешь, а я вспомню свой голос, когда, наверное, его потеряю“. Так шли дни, недели и месяца в роли Анны как композитора, пока она, только что вскрыв конверт, не прочитала последнюю строчку: „… я на днях приеду в город. Может быть, встретимся? Просто, чтобы поболтать. Поговорим о чем угодно, и, так и быть, если согласишься, угощаю тебя ванильным с джемом. Идет?“ Это строчка перевернула все внутри. Встретиться? Зачем, ведь все так хорошо шло! *** На станции начинает холодать, на часах почти семь, а Анна уже стоит у платформы, выглядывая поезд, который, по расписанию, должен будет прибыть через полчаса. Она не смогла удержаться, быстро собрав вещи, одевшись потеплее, ведь в такой момент всегда кажется, что опаздываешь. С собой за спиной неизменный рюкзак с поздним ужином в виде небольшого перекуса, термос и нотная тетрадь. Шесть месяцев пролетели, как миг, ведь за работой время начинает бежать, как сумасшедшее. Анна недавно заметила, что выросла в отличие от своей подруги, которая навечно останется „половиной“ виолончелью, но тем, кто был с девушкой на протяжении всей жизни до этого месяца. В декабре Анна заведет новую подругу, или, может быть, друга, с которым пойдет по музыке другую половину своей жизни. Ведь происходит так всегда: дети вырастают из своих игрушек. Эта фраза Анне совсем не понравилась. Но ведь не будет „половинка“ выброшена на помойку, нет, просто к ней присоединится в компанию еще одна, с которой можно будет поболтать, пока Анна в школе или в Центре по делам, ведь сейчас девушка снова решила ходить на Свободную сцену, где последний раз пела почти год назад вокализ ее „половинка“. Из детства осталась и та фотография в черной рамочке, никак не сочетающаяся с тем, что на фотографии изображено. Осталась и мама, будящая свою соню магнитофоном, тихим стуком и будильником на телефоне, а та все равно опаздывает в школу, хоть и иногда. Так-то ничего не изменилось. Кроме того, что появился друг по переписке. Былая зажатость исчезла, а гневное письмо осталось в прошлом. Друг оставался неряхой в оформлении, но точным в написании, поэтому Анна уже не удивлялась, если в виде рамочки для своего идеального почерка он оставлял следы краски или сока, а может и того, и того. Это стало обыденностью. Он послал ей небольшой подарок на день рождения: небольшой натюрморт из арбузных корок, сока и мандаринов, что смотрелось весьма аппетитно и вызывало теплые чувства от того, самого первого письма. Конечно, понятно, что они стали незаметно ближе, даже несмотря на то, что никогда не видели и не слышали друг друга. С одной стороны может показаться странным, что они просто не обменялись номерами телефонов, как однажды попытался мальчик, просто это была не писанная и не сказанная договоренность, так им казалось. Просто бумага могла сохранить на очень долгое время то, что пролетит за несколько секунд со скоростью звука. Не виделись же они только потому, что, как и оказалось, он живет в селе неподалеку от города. Но неподалеку это только на поезде пара часов. Поэтому, выехав в пять тридцать, Анна скоро увидит этого друга, совсем скоро. Когда большая стрелка встала на шесть, со скоростью самого быстрого шага метронома, она прямо видела, как из-за поворота выезжает, пыхтя паром от горячего железа под колесами, поезд, мигая светом, словно подавая знак, что: „Вот он, я!“. Вагон за вагоном толпятся сзади, ожидая выпустить уставших пассажиров, сначала, в первые секунды радостно улыбающихся назло холоду, а затем и бегущих в тепло, погреться. Но прошло пять, а затем и десять минут. Анна, которая привыкла к тому, что поезда и вообще весь транспорт ходит строго по расписанию, начала волноваться, решив спросить у кассирши в чем дело. Та, поискав номер поезда, тоже удивилась, почему тот не приехал вовремя, и просила подождать, пока она свяжется с машинистом. Не в силах больше терпеть, как руки опоясывает холодок, девушка вернулась в комнату ожидания, где пристроилась к самому теплому месту печки и расслабилась, уже спокойнее слушая ветер за окном. Оказывается, снега становилось все больше и больше. А потом громкий голос объявил по всей комнате: — Поезд № 3763 задерживается по техническим причинам. Примерное время прибытия: девять часов вечера. Просим прощения за неудобства. Технические причины. Это что же, не хватило электричества, или вагоны слишком тяжелы, чтобы один передний вагон тащил все на себе? Но у печи было так тепло и уютно, а в рюкзаке остался термос и немного печенья, так что подождать еще можно было, ведь награда за ожидание будет весьма и весьма приятна. *** Уже ближе к десяти, когда на станции никого не осталось, кроме маленького комка одежды в виде девушки, мирно сопевшей у печи на жестком стуле, дверь комнаты ожидания отворилась, и в тепло зашла невысокая фигура в черном пальто. Не сказав ни слова, фигура села рядом с Анной, отогреваясь, а затем, отодвинув шарф, тихо произнесла, так, будто бы здесь была толпа народа. Ведь его никто не должен слышать, кроме того, кто ждет: — Кто бы ты ни был. — Я верю, оно обязательно дойдет.