It seems it’s written But we can’t read between the line Placebo — «Sleeping With Ghosts»
— Мистер Уизли, пожалуйста, успокойтесь... — Успокоиться?! — Рон хлопнул ладонью по столу так сильно, что его стаканчик подпрыгнул и неловко завалился на бок, расплескивая чай. Лишь благодаря счастливой случайности и паре заклинаний никакие бумаги не пострадали. — Может быть, мне лучше сразу выполнить за вас всю работу? — Мистер Уизли, — молодой аврор, имени которого Рон не запомнил, облизнул потрескавшиеся губы, — это стандартная процедура. Вы ведь понимаете, что одних ваших показаний суду будет недостаточно. Необходимо заключение колдомедиков и воспоминания. Рон откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Ему определенно нужна была пара секунд, чтобы привести голову в порядок. От одних только мыслей, что придется не просто рассказывать, но еще и показывать, хотелось разнести весь кабинет. — Конфиденциальность гарантируется? — смог выдавить он. Аврор кивнул. Если Рону не изменяла память, то этот парень учился с Гарри и остальными на одном курсе. На Хаффлпаффе, кажется... — Мы сделаем все, что в наших силах. — Понятно, — Рон ухмыльнулся. — Ни хрена вы не гарантируете. Интересно, как скоро мое лицо появится во всех газетенках магической Британии? — Мистер Уизли... — Не волнуйтесь, я держу себя в руках. Просто скажите, что я должен сделать и отпустите. Меня тошнит от этого места. Руки дрожали так, как никогда раньше, и аврор, кажется, это заметил. Он посмотрел на свои часы будто бы в поиске ответа — несколько кругов на циферблате мгновенно сменили цвет с зеленого на красный, — и позволил себе улыбнуться. — Вам повезло, мистер Уизли: из больницы, куда вы поступили, нам уже переслали нужные бумаги. Освидетельствование у колдомедика больше не требуется. Нужны только ваши... Рон резким ударом сбросил на пол кружку аврора. Тот тут же вскочил и направил на него волшебную палочку. Он выглядел испуганным и отчасти удивленным. На кружке не осталось и трещинки, хотя пугаться было чего: после войны Рон несколько месяцев был волонтером в команде по отлову Пожирателей и научился там всякому. — Никаких больше улыбочек, — прохрипел Рон. — И, если вам позволят вести дело и дальше, мистер я-только-полгода-назад-закончил-курсы-по-проведению-допросов, никогда не говорите мне о везении. — Хорошо, мистер Уизли, — тихо ответил аврор, отведя взгляд в сторону. — Извините. Для сдачи воспоминаний нужно пройти в кабинет номер одиннадцать. Рон знал, что нельзя было так себя вести. Произошедшее в этой комнате — наблюдатели наверняка немало чернил потратили, делая заметки о его поведении, — могло здорово отразиться на будущем, в том числе и на суде. Но ему было все равно. Во всяком случае, сейчас. В кабинете номер одиннадцать было прохладно и пусто. На фоне голых стен искусно сделанный думосброс, стоявший в центре комнаты, смотрелся одиноко и немного пугающе. Рон замер. По-хорошему, сейчас нужно было раз за разом прокручивать в голове тот вечер, чтобы воспоминания вышли как можно более четкими и насыщенными, но его мысли были о другом. Может быть, нужно было проглотить боль и попытаться жить дальше, будто ничего не случилось? Подумаешь, новый повод для ночных кошмаров, как будто они перестали ему сниться... Как скоро подробности узнают близкие? Мама? Братья? Падма? Что ему скажут остальные? Рон слишком хорошо помнил, как скандал с использованием запрещенных средств «Пушками» на последнем чемпионате Британии обернулся такими журналистскими разоблачениями, что дошло до увольнения нескольких чиновников и десятка порушенных карьер. Рону не хотелось, чтобы чьи-то любопытные носы ворошились в его и без того не радужном прошлом. «Не сделаю ли я только хуже?» — Мистер Уизли? — аврор совсем уж робко напомнил о себе. — Вы слышали, что я сказал? — Нет. Простите, отвлекся. Можете повторить? Он кивнул. — Поскольку в вашем случае запись будет длиться несколько часов, для более точной передачи вам понадобится отдать воспоминания напрямую через думосброс. Это займет больше времени, чем оговаривалось изначально, но вы ведь сами знаете... — Да-да, — отмахнулся Рон. — Лучше качество — больше улик. Я три года проучился в аврорате, основы основ до сих пор в голове. И я все сделаю, только очень хотелось бы без свидетелей. Можно это устроить? — Да, мистер Уизли. — Извините, что вел себя, как последний Пожиратель. — Ничего страшного, я понимаю, как вы себя чувствуете. Он кивнул, хотя, разумеется, был не согласен: вряд ли существовал хоть один волшебник, способный его понять. Когда за аврором закрылась дверь, Рон вздохнул и приставил кончик палочки себе к виску. Сердце билось размеренно и медленно, руки больше не дрожали. — Ну, сукин сын, я иду. *** Рон не удивлялся тому, что в последнее время Билл и Флер стали часто приглашать их с Джинни в «Ракушку». После рождения второго ребенка никакая помощь не была бы для Флер лишней, но из семейства Уизли никто, кроме младших, не располагал нужным количеством свободного времени. Сам Билл, равно как и отец, пропадал на работе, мама лежала в больнице после того, как случайно наложила два несовместимых заклинания на плиту. Чарли уехал на север в какой-то закрытый и чрезвычайно секретный заповедник, Перси не мог оставить одну беременную Пенелопу, Джордж испытывал что-то вроде вдохновения и неделями не вылезал из лаборатории. А у них с Джинни что? Затишье. Если бы не поездки, они бы проводили время в баре. Или там, где без них могли обойтись. Или в одиночестве с банкой сливочного пива перед маггловским телевизором. Рон, впрочем, не жаловался. Ему нравилось проводить время с племянницами, да и они вроде как ничего не имели против. Мари-Виктуар полюбились его истории — «Тятя, скаску!» — а новорожденная Доминик быстрее засыпала, когда ее укачивал именно он. Кроме того, рядом с виллой было море. Рон любил гулять по берегу: шум волн и ветер успокаивали лучше всяких зелий. Причин для волнения было достаточно. Дела шли не то, чтобы плохо, но не так, как ему хотелось. Бросив год назад учебу при аврорате, он устроился в магазин брата, а большую часть свободного времени проводил на поле для квиддича, шлифуя вратарские навыки. Летом команды Британии, набиравшие второй состав для чемпионатов, устраивали конкурс, и упускать возможность стать профессиональным игроком в квиддич Рон не собирался. А потом он упал, очень глупо, случайно, потеряв управление. Приговор колдомедиков был непомерно суров для такого смешного события. — Вам лучше воздержаться от полетов на ближайшие одиннадцать месяцев, мистер Уизли, — сказала ему миловидная девица, кажется, дальняя родственница мадам Помфри. — При общем осмотре в вашем мозгу была обнаружена аневризма и, если не начать курс... — Ане... что? Ему объяснили. Постоянный прием зелий, никаких серьезных физических нагрузок и полетов на метле, иначе — смерть. Хорошо хоть аппараций запреты не коснулись. Квиддич откладывался для Рона на определенный срок, а профессиональный так и вообще, может быть, навсегда. Ему оставалось только продолжать работать в магазине брата, да подыскивать другие проекты. Рождение племянницы отвлекло Рона от собственных проблем. Да и морской бриз помогал, что уж там. Тот вечер они с Джинни как всегда проводили в «Ракушке». Было много веселья, подготовки к Пасхе и сказок, но Рон чувствовал себя не в своей тарелке. Он улыбался, слушая рассказы Флер о проделках Мари-Виктуар, думая в основном о себе. Особенно сильно его заботило недавно появившееся жутковатое ощущение, будто кто-то идет за ним по пятам. — Я пойду, прогуляюсь, — он мягко положил руку на плечо сестре, активно красившей очередную дюжину яиц. — Справишься без меня? Джинни только кивнула, сосредоточенно вырисовывая палочкой узоры в воздухе. Скорлупа покрывалась причудливым позолоченным плющом. Украшения у нее получались мастерски. Рон спустился на первый этаж. Заглянув на кухню, он помахал рукой Биллу. — Опять к морю? — тот улыбнулся и левитировал брату банку сливочного пива. — Да, к ужину вернусь. Гарри с Тедди и остальные придут завтра, как обещали? — Не знаю, — Билл пожал плечами. — Будем ждать сов. Если кто-нибудь появится раньше твоего возвращения, то пошлю Патронуса. — Спасибо, — Рон отсалютовал ему банкой и вышел через заднюю дверь. Вечер выдался погожий: нехарактерная для этого времени года жара, царившая несколько часов назад, спала, яркое солнце исчезло в облаках, ветер дул не слишком сильно, да и осадков не предвещалось. Отойдя на достаточное расстояние от «Ракушки», Рон аппарировал. Идти пешком целых десять километров ему не очень хотелось, усталость после рабочего дня все же давала о себе знать. Конечно, для прогулки подошло бы любое место — Билл и Флер подобрали поистине прекрасное расположение для дома, — но здесь ему нравилось гулять больше всего. Камни, уходившие в море так далеко, что волны почти всегда окрашивали их в черный цвет, обрыв, скрывавший от любопытных глаз всякого, кто бродил по тонкой полосе песка... Хотя, было бы от кого скрываться. Люди почти не посещали это место, несмотря на то, что совсем рядом расположился не самый маленький город. Билл объяснял это тем, что некоторое время назад обрыв пользовался особой популярностью у самоубийц, и теперь местные обходили его стороной, придумывая небылицы о злых духах. Рону было все равно. Призраки не пугали его еще с первого курса. Он сел на песок у самой кромки воды и закрыл глаза. Было приятно сидеть вот так, слушать шум моря, держать в руке по-прежнему теплую банку сливочного пива, пытаясь убедить себя, что все может наладиться, что для него еще возможен счастливый конец. Рон почти позабыл о бесплодных попытках найти приличную работу, о гадких зельях, которые приходилось принимать каждое утро. А потом у него вновь появилось ощущение, будто кто-то стоял за спиной. Только в этот раз Рон решился обернуться. Он узнал Грегори Гойла мгновенно, хотя не виделись они, пожалуй, с самой битвы за Хогвартс. — Ну, здравствуй, сукин сын, — выдохнул Гойл. Рон в очередной раз пожалел, что не сделал чехол для волшебной палочки где-нибудь на предплечье. С ним у него хотя бы был шанс. *** Битва за Хогвартс все изменила. Враг был повержен, война закончилась, но, к сожалению, не все смогли порадоваться этому. Гермиона погибла. Фред был мертв. Их смерть многим причинила боль, хотя Рон и думал, что только он один оказался поглощен праведным — как ему казалось тогда, — гневом. Гибель самых близких всколыхнула что-то темное в его душе, такое, о существовании чего он хотел бы не знать. Или забыть, как забыл об истории с медальоном. Идя на поводу у ярости, жаждавший мести Рон присоединился к группе, состоящей из авроров, орденцев и вчерашних студентов полуразрушенного теперь Хогвартса. Основная цель их подразделения заключалась в поимке и транспортировке Пожирателей в Азкабан, где они бы ожидали решения Визенгамота насчет своей дальнейшей судьбы. «Егеря нового режима». Так их назвали потом, когда всплыла информация о бесчисленных случаях избиения задержанных и порой даже непредумышленном — по словам министра, — убийстве. Рон оказался не единственным, у кого было свое видение справедливости. А для него самого возможность отомстить подвернулась только в сентябре девяносто восьмого. На тот момент Анджелина, Гарри и Рон вместе выслеживали Гойла-старшего и Антонина Долохова. В погоне за ними они прочесали половину Ирландии, северную Францию и вот-вот готовы были лететь из Парижа в Мюнхен, когда сова принесла новую весточку из родного Лондона: Люциус Малфой поделился с аврорами информацией о нескольких парижских «убежищах». Нужно было действовать как можно быстрее, и поэтому Гарри предложил разделиться. — Это рискованно, — сказал он тогда. — Но другого шанса может не представиться, а уж если они найдут союзника... — По словам Билла и его египетских приятелей, темные маги северной Африки активизировалась, — деловито кивала Анджелина, — так что времени у нас действительно нет... Я сделаю три порт-ключа на случай, если что-то пойдет не так. А Рон только слушал тихий голос гнева, нашептывавший ему на ухо, что нужно делать дальше. — Эй, ты спишь? — позвал кто-то. Рон открыл глаза. Стены парижской гостиницы исчезли. Вместо них теперь были стены маленькой одиночной палаты больницы святого Мунго. Гарри и Анджелину сменила Джинни, стоявшая в дверях. — Привет, — буркнул Рон. — Привет, — она присела рядом. — Целители сказали, что тебя беспокоить нельзя, но я прошмыгнула мимо них. Принесла тебе гостинец. Если сейчас не захочешь, то я наложила пару заклинаний, чтобы не испортилось. Джинни достала из кармана пальто кусок маминого пирога, завернутый для верности в маггловскую пищевую пленку. — Спасибо, — сказал Рон. — За все. Это ведь ты меня нашла, да? Он готов был говорить о чем угодно, лишь бы не слышать тоскливого «Ты в порядке?» — «Нашла» — это очень сильное слово. Ко мне в комнату прилетел патронус и сообщил, где ты. — Патронус? — переспросил Рон. — Чей? Он не помнил, чтобы оправлял своего дрозда, да и сильно сомневался, что был на такое способен: не столько в силу физических повреждений, сколько в силу того, что случившееся вытянуло из него все счастливые воспоминания получше дементора. Она замолчала и отвела взгляд, очевидно, догадавшись, что лучше было этого не говорить. — Джинни? Чей это был патронус? — Я не знаю, никогда раньше не видела. Лось, если тебе интересно. «Выходит, его». — Ясно, — Рон заставил себя улыбнуться. — В любом случае, спасибо за спасение. — Всегда пожалуйста, братец, — она улыбнулась в ответ и бодро похлопала его по руке. Перелом залечился не так, чтобы давно, и прикосновение оказалось достаточно болезненным, но Рон постарался себя не выдать. Не хватало только, чтобы сестра чувствовала себя виноватой. — Что ты сказала родителям и остальным? — спросил он. — Сказала, что тебя поймал старый враг, когда ты был не готов. Ничего... такого. Правду знаю только я и целители, которые тебя лечили. Рон кивнул. Боль разошлась волной по всему телу, и хуже напоминания едва ли можно было найти. Перед глазами сразу появились картинки вчерашнего вечера. Шипы, раздирающие кожу, песок, окрашенный в красный, тихий шепот на самое ухо: «Это за моего отца, ублюдок». Рон невольно вздрогнул. Он пытался отмахнуться от воспоминаний, но они кружили над ним, как хищные птицы и, умело выбирая нужный момент, нападали, впиваясь когтями в душу. — Я знаю, что, наверное, это очень глупо, — пробормотал Рон. — Но ты можешь посидеть со мной, хотя бы пока тебя не выгонят? Мне не очень хочется быть в одиночестве. — Сколько угодно, братец, — она снова улыбнулась. — Сколько угодно. Рон выдохнул. «Может быть, все наладится?» — подумал он, разворачивая мамин пирог. ***You are scum You are scum And I hope that you know That the cracks in your smile are beginning to show Placebo — «Fuck U»
Рон ожидал чего-нибудь простого и действенного одновременно: Круциатус или, например, Авада идеально подходили для сложившейся ситуации. Гойл же выбрал другое, куда более... экзотичное заклинание. Оно было похоже на Инкарцеро, но, стоило Рону дернуться, невидимые веревки впились в кожу, будто на них были шипы или иглы. По ладони потекла капля крови, а один из шипов неприятно впился прямо в синяк на плече, который Рон поставил этим утром, спросонья неудачно поздоровавшись с дверным косяком. — Необычно, — он выдохнул, подняв глаза на Гойла. — Темные искусства, как я понимаю. Тот с минуту смотрел на него так, словно Рон был чем-то вроде незаконченной скульптуры, а потом расстегнул верхнюю пуговицу мантии и сделал шаг вперед. — Заткнись. — Будешь медленно пытать меня, а потом убьешь? — Рон хмыкнул. — Идея-то заезженная, не думаешь? Он снова дернулся, старательно убеждая себя в том, что капли, стекающие по пояснице — это пот, а боль не сравнится с укусом садового гнома. Впрочем, цели своей Рон достиг: палочка выпала из заднего кармана брюк. «Мне нужно всего лишь мгновение. Обернуться, схватить, бросить заклинание-другое и все будет кончено. Проще простого». — Не надо, — Гойл сделал еще один шаг вперед и, шепнув что-то, заставил палочку перекочевать себе в ладонь, чтобы потом разломать ее на части. Все произошло так быстро, что Рон только и успел увидеть, как бесполезные обломки утонули в песке. — Интересно, с какой стати способности вдруг проявились у такого идиота, как ты? — сквозь зубы прошипел он. — Практика. Следующего заклинания Рон не услышал, но отлично прочувствовал: что-то невидимое сильно сдавило предплечье правой руки, а потом будто ударило молотом, ломая кости. И снова. И снова. И снова. — Сука! — он взвыл и завалился на бок. Вместе с дикой болью пришло осознание, что дальше все станет только хуже. Глупо было думать, что в комплект уроков юного темного мага входили курсы по самоконтролю. Пинок в живот. Шипы методично раздирали футболку, вырисовывая узоры на коже. Рон в отчаянии попытался пнуть в ответ, но умело наложенное сдерживающее заклинание — кажется, удивляться такому росту Гойла как колдуна можно было бесконечно, — не позволило ему этого сделать. — Надеюсь, тебе очень больно, — он наклонился к Рону, схватил за волосы, потянул вверх, заставив встать на колени. — Пошел ты. В голове Рона не было ни одной мало-мальски полезной идеи насчет того, как выбраться, да еще мешала взявшаяся из ниоткуда паника, сжавшая горло длинными холодными пальцами. А потом Рон увидел краем глаза, как Гойл сбросил мантию и опустился рядом. «Какого?..» — Это за моего отца, ублюдок, — горячо выдохнул Гойл ему на ухо. Было в этом шепоте что-то пугающее, нечто, обещавшее не просто пытки и не просто смерть. — Не смей, — прохрипел Рон, почувствовав чужие неловкие пальцы, спешно расстегивавшие его ширинку. — Даже, блядь, не думай об этом. Гойл расхохотался. Он явно был не в себе. — Отец говорил, что педик — это позор семьи. Так что теперь ты будешь позором, а я... Я буду мстителем. Цель оправдывает средства, да? — Нет, — только и мог выдавить из себя Рон. — Нет. Я не... Невдалеке чайки делили добычу, разрывая еще живую рыбу на куски, выдергивая внутренности из распоротого брюха. Гойл стягивал с него джинсы и белье. «Я сплю. Это не может быть реальностью. Пожалуйста, пусть это будет лишь дурным сном». — Ненавижу, — продолжал шептать Гойл. — Всех... И тебя. Рон не мог сказать и слова. Несколько заклинаний. Гойл, воняющий потом и одеколоном с едкими еловыми нотами одновременно, навалился сзади, вдавил в песок, выбивая из легких воздух. Он долго пытался пристроиться, водя чем-то большим и невидимым для Рона по его заднице, а потом, издав какой-то нечеловеческий звук, двинулся вперед. Это было больно и унизительно. Гойл одной рукой прижал его к земле, надавив прямо на сломанную руку, другой схватил за талию, притянув ближе к себе. Рон закричал. Слезы быстро впитывались в песок, почти не оставляя следов. Мир разбился перед лицом, как волны разбивались о камни. Рон почувствовал, будто его утягивало на дно моря, туда, где прячутся ненайденные трупы и сокровища исчезнувших цивилизаций. — Нет, Уизли, только не отрубайся. Еще рано, — Гойл ладонью схватил Рона за шею, потянул на себя, вливая в открытый в беззвучном вопле рот содержимое фиала. — И я не собираюсь останавливаться. В нос ударил запах полыни. На зубах скрипел песок. Толчок. Еще один. Рон остался в сознании. Боль никуда не ушла, даже стала сильнее. Он смотрел на полупустую банку из-под сливочного пива, валявшуюся в стороне напоминанием о том, что происходящее — реальность. Он думал о том, что было бы неплохо, если бы аневризма убила его прямо сейчас, о том, что, если выживет, никогда не сможет бывать на морском берегу, о том, что ничего не будет прежним. Толчок. Гойл впился пальцами в его талию особенно сильно, мелко задрожал и остановился. Рон почувствовал, как член сокращается внутри него, выплескивая семя. Тошнота сжала желудок, но Рон сдержался. Не хватало только, чтобы к слезам на лице пополам с песком примешалась еще и блевотина. Гойл неразборчиво прохрипел что-то себе под нос, а потом, поднявшись, пинком заставил Рона перекатиться на спину. Первым, что он увидел, было небо. Солнце медленно ползло на запад за линию горизонта, наградив пространство всеми оттенками красного, а подбирающаяся с востока ночь спешно перекрашивала потолок своего временного жилища в синий, заодно превращая облака в грозные тучи. Это было по-своему красиво, и Рон знал, что запомнит этот закат навсегда. Если, конечно, выживет. — Понравилось, тварь? — Гойл пнул его в бок, застегивая ширинку. — Я... — язык едва слушался, да и горло болело ужасно, но Рону удалось прохрипеть на выдохе: — Я не убивал его. Он прыгнул. — Что ты несешь? — Гойл склонился над ним. Рон знал, как делиться воспоминаниями, не имея при себе волшебной палочки: хоть чему-то три года в аврорате его научили. — Смотри... сам, — выдохнул он, выдавливая из себя то, что отчаянно пытался забыть. Когда Гойл, на лице которого застыло на редкость тупое выражение, стал послушно собирать белесые нити воспоминаний в фиал, Рон на мгновение ощутил себя Северусом Снейпом. Он не успел почувствовать что-либо еще: перед глазами вдруг запорхали несуществующие черные мошки, вечные спутницы обморока. Безучастное и холодное море подбиралось все ближе. «Прилив», — подумал Рон. На этот раз Гойл позволил ему потерять сознание. *** Убежище, которое Рону выпало обыскивать, располагалось на Монмартре в самом обычном пятиэтажном доме. Подозрительным было только то, что в угловой квартире на последнем этаже определенно кто-то недавно колдовал. Во всяком случае, Определяющие твердили именно об этом. «Бинго», — Рон позволил себе ухмыльнуться и достал из кармана волшебную палочку. Расслабляться не стоило. Конечно, Гойл-старший был не самым способным магом, но от Долохова всякого можно было ожидать, ведь во время битвы за Хогвартс он убил не одного талантливого мага. И не одну талантливую волшебницу. Например, Филиуса Флитвика. И Гермиону Грейнджер. На улице не было ни души, и Рон позволил себе воспользоваться палочкой, чтобы открыть дверь подъезда. Внутри тоже никого не оказалось, чему он был несказанно рад: заклинания по стиранию и корректировке памяти ему удавались паршиво. На пятом этаже было зловеще и неестественно тихо, даже звук шагов, едва родившись, тонул в ворсистом ковре прихожей. В иной ситуации Рон бы счел это плохим знаком, но не сегодня. Дверь в конце коридора манила блестящими золотыми цифрами на белой табличке и мигающим огоньком маггловского замка. Рон не стал сопротивляться. Воспользовавшись подслушивающими «ушами» близнецов, он услышал, как внутри квартиры кто-то раздвигает шторы. По-хорошему нужно было бы послать патронуса Анджелине или Гарри, но так можно было упустить единственный шанс отомстить. Рон представлял, как Долохов будет долго корчится от Круцио, как его руки и ноги будут скользить по паркету, испачканному кровью, а крик превратится в приглушенный стон. И, разумеется, Рон представлял Аваду, которую пустит в этого ублюдка в финале. Дверь слетела с петель быстрее, чем он успел подумать о последствиях. Никакого Долохова в квартире не оказалось. Там был только Гойл-старший. Он стоял у распахнутого теперь окна, опершись на подоконник, и выглядел так, будто не спал несколько недель. — О, это вы, — сказал он, будто знал, кто перед ним. Рону на мгновение захотелось убить его прямо сейчас, просто так, потому что он не был Долоховым. — Вы арестованы, мистер Гойл. Не пытайтесь сбежать. — Бежать? — он улыбнулся, и было что-то жутковатое в этой улыбке. — Я больше не хочу прятаться, молодой человек. — Отлично, — Рон медлил, в тайне надеясь, что Гойл-старший все же попытается сбежать или сделать что-нибудь еще, — одним осужденным говнюком больше. А потом случилось то, чего Рон не мог предугадать: Гойл-старший вскочил на подоконник и сделал шаг. Это было настолько нереалистично, что Рон не успел произнести ни одного заклинания. Да и что за магия могла ему помочь? Вингардиум Левиоса? Он не был Дамблдором: ловить падающего человека одним движением палочки не умел. — Мистер Уизли, вы меня слышите? — знакомый голос вернул его из вереницы воспоминаний. Падма Патил, необычно красивая сегодня в своей рабочей лиловой мантии, обращалась к нему с высоты трибуны. — Простите, я отвлекся, — он виновато улыбнулся. — Можете повторить вопрос? — Знал ли Грегори Гойл, что вы стали свидетелем трагической гибели его отца? — После того, как это произошло, мистер Шеклболт отстранил меня от работы в подразделении и запретил моим бывшим коллегам делиться со мной какой-либо информацией по этому делу. Так что нет, я не знаю, был ли он в курсе. — Сообщали ли вы кому-либо, кроме своего непосредственного начальника или коллег детали того случая? — Нет. Рон смотрел на Падму и вспоминал их первую встречу. В тот день Рон зашел к отцу в офис за какой-то мелочью и встретил ее, собиравшую информацию по своему первому делу о фальшивой дверной ручке и о десятке исчезавших ключей. Рон и Падма мило поговорили, посидели в кафе у Фортескью, помянули прошлое, в том числе и отвратительный святочный бал, посмеялись, а потом... Потом все обернулось так, что утром они проснулись вместе. И, хотя отношения решили не афишировать в силу правила о запрете на личную жизнь, которое придумала начальница Падмы, Рон был счастлив. Сейчас же он пытался убедить себя что ни в чем из происходящего не было ее вины. Она просто делала свою работу. — Уважаемые судьи, — она обратилась к Визенгамоту, — как ясно из слов мистера Уизли, находящегося в данный момент под присягой, а также из показаний моего подзащитного и других волшебников, так или иначе причастных к делу, Министерство магии... Рон зажмурился. Он не мог это слышать и даже видеть. «Сейчас она скажет, что Министерство само создало монстра, не пожелав делиться деталями смерти старшего Гойла с его семьей. Скажет про гонения на детей Пожирателей. Скажет про психическое расстройство. Про явку с повинной. Попросит дать ему условное». Можно было только порадоваться, что Грегори Гойл был заперт в камере предварительного заключения на втором уровне. Рон бы не выдержал, если бы пришлось видеть его лицо, чувствовать на себе его взгляд. Рон знал, что Визенгамот согласится на предложение Падмы, а его никто слушать не станет. В конце концов, в магическом законодательстве и вовсе не было прописано о необходимости наказания за изнасилование мужчины. *** Сова от Падмы не была каким-то неожиданным событием — в связи с родом ее занятий о новых авроратских делах она узнавала одной из первых, — но сухое «Нам надо поговорить, приезжай», ничего хорошего не предвещало. Ничего хорошего и не случилось. — Ты будешь заниматься чем? — Рон едва сдержался, чтобы не заорать в голос. Ее маленький кабинет, прежде казавшийся ему уютным, стал похож на тюремную камеру. — Я должна, — она выглядела виноватой, и от этого становилось только хуже. — Пойми, мне нужна моя работа! Начальница хочет испытать меня, и... — Значит, сказать «нет» ты не можешь? — Не могу. Я правда не могу. Прости. Кажется, Падма начала плакать, но Рон этого не видел. Он сидел на краю кресла и пялился в пол, рассматривая ворсинки старого ковра. Ковер был теплого песочного цвета, а в комнате пахло любимым освежителем Падмы с едва ощутимыми морскими нотками. — Ты уже читала дело? Уже смотрела... — в горле появился ком, — мои воспоминания? — Рон! — Просто скажи. Он по-прежнему не поднимал глаз, но знал, что сейчас Падма нервно крутила кольцо на мизинце. Она всегда так делала, когда что-то было не так. Ей потребовалась минута, чтобы потом пролепетать: — Да. Мне пришлось. Песок, море, черные камни, чайки и Падма, стоящая на краю обрыва, наблюдающая за сценой, развернувшейся на берегу. То, что она сделала, не было предательством, но Рон подумал, что, наверное, больше никогда не сможет прикасаться к ней, целовать, обнимать. Возможно, ей тоже будет не под силу сделать ничего из этого. Рон ухмыльнулся: подобные мысли уводили его не туда. — Тебе понравилось? — Что?.. — Тебе понравилось то, что ты увидела? — в груди снова нарастало болезненное чувство, будто пустота царапала несуществующими краями еще живую часть души. — Я? Он? Море, может быть? — Прекрати так говорить! — выкрикнула Падма. Она и вправду плакала, что не мешало ей выглядеть такой же прекрасной, как и обычно. — Почему? — Потому что мне не понравилось! Мне было больно. Потому что мне хочется убить его, особенно сейчас, когда ты... Она закрыла лицо руками. Пустота цапнула особенно болезненно. — Падма... — Нет, не извиняйся. Знаю, тебе тяжело, мне не стоило тебе говорить о том, что я буду защитником, но ты бы все равно узнал, но только на суде, а не от меня. Я просто не могла придумать... как сказать правильно. Рон попытался улыбнуться. — Спасибо, что попыталась. Я не очень хорошо соображаю, поэтому сорвался. Прости. Я пойду, хорошо? Легче не стало: кабинет до сих пор был тюрьмой, а на Падму даже смотреть было больно. Впрочем, в этом не было ее вины. — Да, мне тоже пора. Они тепло попрощались, так, насколько это вообще было возможно при сложившихся обстоятельствах. Потом она аппарировала на работу, Рон — домой. Они оба договорились вести себя так, будто этого разговора никогда не было. Проблема была в том, что, стоило Рону подумать о Падме, в голове всплывали обрыв, черные камни, море и песок. ***Can you hear the silence? Can you see the dark? Bring Me The Horizon — «Can You Fell My Heart»
Они стояли на краю обрыва и махали ему руками. — Беги! — кричала Гермиона. — Не останавливайся! — вторила ей Падма. Если бы Рон мог, то послушал бы их, но ноги медленно тонули в песке, ставшем вдруг зыбучим, и сдвинуться с места никак не получалось. — За что мне это... В чем я виноват? Где ошибся? — Рон чувствовал, как по лицу текут слезы. Вытерев их тыльной стороной ладони, он увидел, что никакие это не слезы, а кровь. — Что со мной не так?.. Море ласкало камни. Чайки раздирали гниющий труп Гермионы. Падма сидела рядом с ней и вычесывала из каштановых волос жирных опарышей. — Ничего. Тебе просто не повезло. Рон обернулся. Гойл улыбался, глупо и по-детски светло. А потом он воткнул ему меч Годрика Гриффиндора между ребер. Это было почти не больно. Падма закричала. — Почему? — выдохнул Рон, чувствуя, как песок все быстрее затягивает его вниз. — Почему ты не убил меня сразу? Гойл не ответил. — Ответь мне, сукин сын! Ответь мне, мать твою! О... Рону на секунду показалось, что Гойл открыл рот, чтобы что-то сказать, но песок уже утянул его вниз, на самое дно. Когда Рон открыл глаза, за окном еще было светло. Все, что происходило с ним за последний месяц, крутилось в голове бесконечным альбомом с колдографиями, расставленными в случайном порядке. Вечер у моря, разговор с Джинни в больнице, разговоры с Падмой после, допросы, суд, вынесение вердикта... «Условное... Ему просто дали условное и заставили пройти курс лечения в Мунго». Рон знал, что никогда не сможет забыть и секунды из того, что произошло. Осознание тяготило, награждая новыми кошмарами и навязчивым нездоровым желанием что-нибудь с собой сделать. Впрочем, почему именно с собой? Рон долго сидел без движения на кровати, уставившись в окно, думая о своем. Черный дрозд, склевывавший с подоконника невидимые крошки, заинтересованно посмотрел на него. Дрозд абсолютно ничем не напоминал морских чаек. — Я окажу тебе услугу, Гойл, — сказал Рон, глядя на птицу. «Я просто тебя убью».