***
Карлос привык быть средним. Это почти ни к чему не обязывает. Родители возлагают большие надежды на старшего, и восторгаются младшеньким. А средний – так, посерединке, ни туда, ни сюда. Старшим был Рубен. Когда-то, очень давно – Рамон, но его Карлос не помнит. А вот Рубен был всего на четыре года старше. Все детство в замке Алвасете прошло в «боях» – сухопутных и морских. И прошло оно для Рубена очень быстро. Родился младшенький, Росио. Вскоре Рубен уехал в Олларию, чтобы поступить в Лаик, а Карлос остался дома. Теперь он «вел эскадру» или «штурмовал крепости», будучи «генералом». Младший брат рос подвижным и смышленым, все схватывал на лету. Порой Карлос вспоминал, как сердился на него Рубен за «тугодумие». И не только он. Порой отец, строгий Алваро Алва глядел на сына, и в его глазах порой мелькало непонимание. Матушка любила Карлоса больше других сыновей, словно извиняясь за то, что он – средний, прощала ему то, за что наказала бы Рубена или Росио. А однажды Карлос подслушал разговор служанок. Одна, молодая, говорила другой, утюжа складки на тяжелой юбке доры Долорес: - Средненький-то, ровно и не сын соберано. Вон, Рубен – огонь в жилах, а этот… слишком холодный, будто и не кэнналиец вовсе, а талигоец или еще кто. Разумом живет, а не сердцем. - Не болтай пустого, - резко ответила ей Марита, старая служанка, - внешне он – копия соберано, да хранят его Ушедшие. А что разумом живет, так и это неплохо. Не всем же лезть в пасть Чужого. Может, сьентификом будет, или еще кем. Кем-кем, а сьентификом Карлос быть не собирался. Он, как и все в семье Алва, выбрал военную карьеру. Но права был молодая болтливая служанка. Карлос двадцать раз продумывал, прежде, чем что-то сделать или сказать. Потому до Лаик у него и дуэлей не было – не то, что у Рубена, который успел заколоть двоих противников, и один раз был ранен, правда легко. Дуэль была до первой крови. Отец рассердился – скорее не из-за ранения, а того, что сын позволил ранить себя. Рубена давно нет в живых. Когда-то в замок привезли тревожное известие. Маркиз Алвасете погиб в бою при Хексберг. Тогда Карлосу было четырнадцать. Детство кончилось с получением титула. Росио смотрел понимающе и даже не приставал с просьбой поиграть или поездить верхом. Прошло два года. Столица встретила дождем – холодным по осеннему времени, как всегда она встречала будущих унаров. Отец на прощание порывисто обнял его. - Помни о том, кто ты – сказал он, невесело усмехнувшись при этом. Карлос кивнул – он понял. Маркиз Алвасете, или попросту унар Карлос не слишком тяготился холодом и отсутствием разговоров. Его размышления оставались при нем, а крики менторов и холод и темнота раннего утра оставалась неким досадным, но мелким недоразумением, мешающим, но не слишком. И тогда, под взглядами менторов и слуг, под их неусыпным надзором Карлос сдружился с Рамоном Альмейдой. Они были знакомы еще до Лаик, но встречались мало и редко. Почему-то Рамон больше любил возиться с Росио. У него не было младших братьев. Росито с визгом повисал на шее Рамэ, и тут же тараторил о «захвате кораблей», после которого надо было сушить одежду и прятаться от гнева соберано. Карлосу в их играх не было места. Оставалось «обеспечивать прикрытие», то есть рассказывать отцу, что Рамон и Рокэ «просто пошли прогуляться к морю». Смешные они были – соберано Алваро все знал наперед, но выслушивал Карлоса, и ни в чем не упрекал никого. Мальчишки не могут расти взаперти. Карлос, с его любовью к одиночеству и размышлением был скорее исключением. И тогда, в Лаик он не шалил, хотя помогал организовывать ночные вылазки, растягивать веревки в темных коридорах и намыливать доску перед занятием землеописанием. Но идеи принадлежали Рамону. Как и та, в первый выходной – пойти в таверну и как следует напиться, чтобы было о чем рассказать однокорытникам. Было много вина, красивая продажная «дама полусвета», от которой слишком сильно пахло духами и вином. Потом оба унара проснулись в канаве – без курток, денег и вещей, пришлось возвращаться в Лаик пешком, и неделю лежать в лихорадке. Первый выходной запомнился на всю жизнь. Друзей разлучил день святого Фабиана. Рамон вернулся на Марикьяру, а Карлос уехал на север, на границу с Дриксен. Рудольф Ноймаринен, маркиз Ноймар – тот, кому маркиз Алвасете принес клятву, вызубрив ее до последней буковки, заучив не разумом, а сердцем. - Я, Карлос Алвасете из Дома Ветра благодарю маркиза Ноймар за оказанную мне честь. Я клянусь служить еему и в его лице служить талигу. Отныне бой маркиза Ноймар – мой бой, его жизнь – моя жизнь, его честь – моя честь… Среди придворный на Галерее был отец, соберано Алваро, первый маршал Талига. Он строго смотрел на сына. А его новоиспеченный сеньор, маркиз Ноймар, напротив, улыбался весело и дружелюбно. Через некоторое время маркиз Ноймар стал герцогом Ноймаренен, и вместе с оруженосцем отправился в замок. Карлос там был поражен не холодной величественной красотой герцогского «волчьего логова», как называли замка Ноймар, а чучелом огромного светло-серого волка, что сидел в зале у камина, и казался совсем живым. - Не укусит, - усмехнулся герцог, видя взгляд оруженосца, и добавил: - первый охотничий трофей отца, да пребудет его душа в Садах Рассветных. - Красивый, - ответил задумчиво Карлос, дотрагиваясь до жесткого светло-серого меха. В замке они пробыли недолго – как только Рудольф уладил все дела, связанные с наследством, соберано Алваро пригласил их погостить в Кэналлоа. Это было почти год назад. Там, под родным небом, где море вечно поет свою песню у каменных скал алвасетской бухты, Карлос словно вспомнил о том, что он кэналлиец. Во взгляде появилась такая редкая радость, а смех слышался куда чаще, чем обычно. Рудольф радовался преображению оруженосца, пил старое вино, слушая морской прибой и песни на незнакомом языке. Карлос пил вместе ним. Отец еще два дня назад срочно покинул «обитель Воронов», выехав в Талиг. Дела требовали присутствия первого маршала в столице. Рудольф же остался, пользуясь короткой передышкой. Оставался и оруженосец. Вино, гитара, низкие яркие звезды, шум волн. И будто прощаешься с домом навсегда… Однажды ночью Карлос пришел в комнату своего сеньора. Рудольф навсегда запомнил горячее тело юноши, сбивчивый шепот, да запах вина и морисских благовоний. Запоздало подумал, что маркизу Алвасеете не стоило так много пить. Но прогнать оруженосца не хватило духу. А тот обвивал его шею руками, цепляясь, словно виноградная лоза, шептал сбивчиво и рвано: - Еще в гальтарские времена была традиция… Вы знаете, наверное… Эр был обязан не только обучить оруженосца искусству боя, но и искусству любви. - Карлос, ты слишком много выпил. И завтра ты будешь жалеть о том, что делаешь сейчас. - Алва никогда ни о чем не жалеют. Рудольф… Это было в первый раз, когда Карлос обращался к своему сеньору по имени.***
Отчего все вспомнилось сегодня, в ночь перед боем? Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь. Но Алва не верят в приметы. Бой был подобен ураганному ветру. Дриксенский, так называемый экспедиционный корпус был не больше талигойского, но дрались дриксы так, словно терять им было нечего. В случае поражения их ждала смерть – не от врагов, так от своих же. Как успел семнадцатилетний мальчишка кинуться между нападавшим дриксом и своим сеньором? Молния в черно-белом мундире мелькнула, миг – и мундир окрасился красным, а Карлос начал медленно оседать на руках Рудольфа. Их закрыли, оттеснили от сражающихся. Карлос посмотрел на герцога Ноймаринен, улыбнулся – и закрыл глаза. Он так и не открыл их. Лекарь, осмотрев раненого, покачал головой и сказал, что сделать ничего нельзя. Соберано Алваро был молчалив. Сказал только, что Карлоса похоронят в Хексберг. - Почему? – недоумевал Рудольф, герцог Ноймаринен, - почему не отвезти его тело в Кэналлоа? - Уверяю тебя, Карлос предпочел бы остаться тут. И добавил, порывисто и резко: - Помнишь, как я выбрал тебя, Руди? В тот год родился Карлито. Ты живи… Живи и помни. И быстро вышел из комнаты. Через три года Рудольф Ноймаринен стал Первым маршалом Талига, сменив Алваро на его посту. Сам соберано Кэналлоа стал супремом. А в Лаик пришел Росио – маркиз Алвасете, будущий герцог Алва. Оставшийся один из четверых. И, увидев юного маркиза, так похожего и непохожего на старшего брата, Рудольф, герцог Ноймаринен понял, что не сможет взять его оруженосцем. Он так и сказал соберано Алваро. Тот усмехнулся, промолчав в ответ. Все было ясно без слов. Рана на сердце порой затихает – но никогда не заживает. А Карлос приходил во сне – непонятном, мутном и тревожном. - «Искусство боя – и искусство любви», - сказал ему тогда Рудольф, - ты научился и без меня, впитав и то и другое с солью воды алвасетской бухты. Со светом звезд, что светят ярко и Кэналлоа и в Ноймаринен.