Тихая смерть

У правды нет температуры, у лжи есть. Ложь плавится как сталь: в интервале температур. Чем сильнее повышаем температуру, тем больше лжи получаем на выходе. Но если не повышать, количество лжи остается на том же уровне. Пару лет назад Малкина вложила часть своих денег в сталеплавильную компанию и не удивилась, когда представитель компании, с которым она иногда встречалась по деловым вопросам, в очередной раз пригласил ее на обед. Она сидела, потягивая коктейль, как вдруг ее внимание привлек посетитель за соседним столиком. Здесь не так часто можно было встретить европейца, но дело было не в этом: то был единственный человек, которого она когда-либо любила. Она похоронила его много лет назад, а сейчас он сидел перед ней живой и приветливо махал ей рукой. Она оставила свой коктейль и подошла, грациозно, словно дикая кошка. — Моя царица, — он с удовлетворением осмотрел ее с головы до ног — она соответствовала его вкусу: черное платье с открытым плечом, татуировка в виде пятна гепарда, бриллиантовое колье, серьги. — Длинные серьги тебе к лицу, Мэл. Как обычно. — Джим. Не ожидала увидеть тебя снова. — И я не ожидал тебя увидеть. Точно, ты же переехала в Китай вместе со всеми своими бриллиантами. Китай такой же маленький, как и весь мир. Я надеюсь, сталь плавится хорошо? Присаживайся, пожалуйста. Она не села. Она смотрела на него, и мир плавился вокруг. Мир, в котором не было Джима — один мир. Мир, в котором Джим был все это время жив — другой. — Джим, ты же умер. Я видела твой труп. — Да, конечно, умер, а ты ждешь мистера Ли, — он сказал это так буднично, словно умирал бессчетное количество раз. — Я все хотел встретиться, поболтать, но мне и так известно, как ты жила все это время, у меня не было к тебе вопросов. Кроме одного: надеюсь, ты здорова? — Мне так лестно, что ты за мной следил. Она села. Вот он, объект ее желания. Он научил ее выживать, она научила его танцевать танго. Он предъявил ей свой труп и исчез из ее жизни. Она не плакала, когда он умер: ее скорбь тогда была слишком велика. — Я завела себе гепардов, они напоминали мне о тебе. — Но они умерли, Мэл. И больше ничего тебе обо мне не напомнит. — Ты пришел убить меня? И чем же? Болито? Джим скривился. — Какая мерзость. Нахваталась от наркокартелей? Зачем мне тебя убивать? Живи, я же вижу: у тебя прекрасно получается танцевать одной, охотиться одной. — Джим вернулся к своему коктейлю с бриллиантом в полтора карата. Малкина понимала, о чем он говорит. Он знал, где она, знал, что она считает его мертвым. И вот он здесь. Глядя на него, она чувствовала, как желание нарастает в ней, мощными толчками, и вот-вот прорвется наружу. Или он убьет ее, или она убьет его. — Последнее желание? — спросил Джим, допивая коктейль. — Секс. — Ты предсказуема, моя царица, — усмехнулся Джим. — Всю жизнь сводишь к сексу. Я понял это еще тогда, когда ты трахала мою машину. У Джима нет температуры. Но это не делает его правдой. *** Она набрасывается на него по-звериному, срывает с него одежду, и сразу же вбирает его в себя, всего, сразу. Жажда поглощения сильна в ней, она голодна до него. — Ты предсказуема даже в желании быть сверху, — говорит ей Джим. — Ты так жаждешь меня, хочешь связать меня собой… не можешь помедленнее, нет? — Могу, но не хочу, — она прикусывает ему мочку уха и смеется. Он слегка направляет ее, его рука мягко скользит по ее плечу. — Ты вся в пятнах, как дефектный бриллиант, детка, — фыркает он. — О, вот теперь мы, кажется, нашли верный ритм, да? И можно вернуться к делам. — Процесс тебя не занимает? Ее процесс занимает как никогда. Она чувствует себя царицей на обряде инициации. — Процесс чего? — у Джима такое скучающее выражение на лице, будто они заняты не сексом, а все еще сидят и глядят в свои коктейли. — Ну вот, мы трахаемся, ты же этого хотела? Как закончим — пойдем кого-нибудь убьем. Друг друга, возможно. Секс, как и убийство, — общественное занятие. Ты плачешь по Аргентине, милая моя? — Я не плакала даже по тебе. Она плачет сейчас, принимая его внутрь, принимая его как расплавленную сталь, но он не видит ее слез. Эти слезы — тоже внутри. Это часть ее обряда. — Ты умер для меня, потому что я была скучной? — Ты никогда не была скучной. Но знаешь, как скучно смотреть в зеркало? Все, слезай. Ты кончила трижды. — А ты ни разу. Не можешь кончить со мной? — Могу, но не хочу. И думаю, что больше никогда не захочу повторить. — Ты кончишь, когда будешь меня душить? Джим высвобождается из ее объятий и быстро одевается, рубашка не застегивается, пуговицы разбросаны по полу. Малкина ждет его ответа — тихо. Она — тихая смерть и хочет себе тихую смерть. Секс — это временная смерть. Джим — просто смерть, и неизвестно, чего он хочет. Она никогда не могла его вычислить, просчитать, прочитать, понять и влюбить в себя. Она смотрела, как он преследует добычу, оставаясь наблюдателем, она училась у него. Этот последний акт любви — подачка, которую он швырнул ей в лицо. Она подходит к нему, приглаживает его растрепанные волосы. — Я хочу свободы от тебя. — Ты уже высказала свое последнее желание, Мэл. Свободы я тебе обещать не могу, но жизнь пока бери. Ты не умираешь с голоду? — Умираю, — улыбается Малкина. Слезы внутри обжигают ее нутро, в котором больше никогда не будет его.