Тактильный контакт

Мельком взглянув на часы, но сразу уловив совсем неправильное, по его мнению, время, Бьякуя, торопливо поправив гинпаку и еще раз оглядев себя в зеркало, сорвался в шунпо. Опаздывать он не любил, и больше, чем собственное опоздание, не терпел, когда опаздывают другие. Тем не менее, Бьякуя знал, что Ренджи придет, скорее всего, уже пришел, потому что не знал, куда себя деть, волновался и испытывал страх. Все-таки, за столько лет совместной работы, Капитан хорошо изучил подчиненного, особенно учитывая то, что Абарай не мог держать свои эмоции под четким и строгим контролем, как это удавалось Бьякуе. Впрочем, Бьякуя и сам учился этому довольно долго. От природы, будучи человеком бурных страстей, не терпящим возражений и монотонных занятий, на обучение полному контролю над собой ушло немало времени, но даже сейчас в некоторых ситуациях сохранить хладнокровие стоило титанических усилий. Часто он специально загружал себя как можно более долгой и скучной работой, чтобы продолжать совершенствовать усидчивость и умение подчиняться долгу. Само собой, ответственность за честь клана, доблесть отряда и сохранность собственного имени требовала от него максимум сосредоточенности и деловитости, так, что сам Бьякуя уже стал привыкать к размеренному существованию в мирное, да и в военное времена. Однако, порой релаксация все-таки требовалась, и на роль катализатора данного действа идеально подошел Ренджи. Тремя месяцами ранее, Готей 13, бараки шестого отряда - Что вы там будете делать – не мое дело, - сухо закончил Капитан шестого отряда. Лицо стиснувшей доселе зубы Рукии мгновенно разгладилось, а в глазах заплескалась благодарность, настолько чистая и искренняя, что Бьякуя чуть заметно скривился. Будто бы он отправлял их не в Мир Живых, что в переводе на язык Рукии и Ренджи означало «Хуэко Мундо», а в увлекательную прогулку по злачным местам Каракуры. Бьякуя знал, насколько важны для этих двух друзья, но ему все равно отчаянно казалось, что те не понимают, куда хотят сунуться. Разрываясь между собственнической жаждой защитить и тиканьем совести на тему гордости и чести, Кучики все же отдал преимущество последнему. Отчасти, потому что понимал их чувства, отчасти, потому что знал, что рано или поздно похожий приказ поступит от вышестоящих. - Понятно, - одновременно ответили Рукия и Ренджи, склоняя головы. Картина казалась комичной хотя бы от того, что на фоне невысокой Кучики, Ренджи возвышался как фонарный горящий столб, ввиду цвета волос. Кинув им на прощание по свертку, Бьякуя круто развернулся и ушел, не произнося ни слова на прощание. Ему показалось, как Рукия вслед шепнула что-то, отдаленно похожее на «спасибо». Он знал, что если сестру он вскоре не увидит, то Ренджи обязательно придет позже, поблагодарить отдельно, как всегда запинаясь и не находя нужных слов. И он был прав – лейтенант действительно топтался неподалеку от поместья, специально не скрывая реяцу, чтобы капитан заметил. - Зачем ты пришел, Ренджи? – тихо поинтересовался Бьякуя, подходя к Абараю. - Поблагодарить. И попрощаться. Вы знаете, капитан… Я ведь могу и не вернуться. - Нет, - отозвался Кучики, проигнорировав факт дрожания голоса всегда уверенного в себе Абарая. – Ты не можешь не вернуться, Ренджи, - добавил он, снова произнеся имя лейтенанта и смакуя его на губах. – Ты нужен здесь. - Слушаюсь, капитан, - выдохнул Ренджи. – И спасибо за плащи, - он ушел в шунпо, оставляя Бьякую одного. Капитан вздохнул, и открыл дверь в собственное поместье, запрещая себе думать о том, что ни сестра, ни его лейтенант на самом деле уже могут не вернуться. По крайней мере, живыми. Бьякуя был чрезмерно высокомерен и горделив, и прекрасно осознавал это. Он не считал данные качества пороками – наоборот же, как и многое другое в себе, создавал их годами, стремясь не опозорить имени клана, подтвердить ожидания деда, удивить тех, кто помнил его как нахального мальчишку. По сути, долгое время Бьякуя создавал себя сам, стремясь стать именно тем идеалом, каким его хотели видеть другие. Он гордился проделанной работой, гордился собой и своим значением в мире шинигами, но в тоже время Бьякуя совершенно не понимал чего он хочет от жизни. Ежедневно внушая себе, что он все делает верно, он почти поверил в эту ложь, но все же, где-то глубоко внутри, желал, чтобы свершилось что-то феерическое, естественно, в положительном смысле, именно с ним, именно здесь и сейчас. Но ничего не происходило: он, как и всегда, пил перед сном крепкий зеленый чай и ложился спать, вдыхая запах свежевыстиранных простыней с тонким запахом лаванды. Каждый вечер перед сном он убеждал себя, что полноценен, и ничего больше не жаждет, ибо пришел уже к максимуму собственных надежд, а феерии ему хватает с отрядом, с Айзеном Соске, с нерадивым лейтенантом, одержимым мыслью стать сильнее, чем свой капитан. Но успокоения эти мысли не приносили, а Бьякуя забывался во сне, чтобы наутро очистить голову от так называемого «лишнего» и бесстрастно взяться за работу. Но мысли такого рода посещали все чаще, подначивая, и говоря, что он живет слишком серо и неинтересно. Все-таки, в суровом капитане еще остался запал, хоть и фитилек его медленно тлел, не находя более яркой подпитки. Грея руки о чашку чая, Бьякуя думал о миссии, которую выбрали для себя Рукия и Ренджи. Он не отрицал того, что оба они достаточно сильны, чтобы достойно сражаться, и, в крайнем случае, достойно умереть. Они оба выбрали себе этот путь, еще когда поступили в академию, путь, при котором оступиться означало умереть. Однако же неясная тревога змеей ползла в нутро, заполняя его, отрицая все доводы разума. На каждый аргумент находился противовес; Бьякуя отвлекся настолько, что не заметил, как остыл чай. «Рукия, конечно же, выживет. Хорошая подготовка, сильный занпакто, в крайнем случае – прекрасное владение кидо. А Ренджи… Ренджи тоже непременно выживет. Во-первых, он силен, во-вторых, достиг банкая, имеет неискоренимую тягу к жизни, не сдается, да и кидо, при желании, может применить», - убеждал себя капитан шестого отряда. «А еще там Куросаки и его свита, да и не глупцы же они, в самом деле». «А что, если…», - додумать Бьякуя себе не дал. Хмуро сведя брови, он приказал себе не думать о них вообще. В конечном итоге, это был их выбор, и он уже сделан. Кучики разозлился на себя за то, что позволил собственным тревогам настолько сильно взбудоражить сознание. Оставив недопитый чай на столике, он лег спать, вновь вдыхая неизменный запах лаванды. Чуть менее, чем тремя месяцами ранее, Лас Ночес, бывшие личные покои Заэльаппоро Гранца, Октава Эспады Он оказался чертовски силен. Ренджи понимал, что теперь, в форме рессурекшиона, даже вдвоем с Исидой Эспаду не победить. На самом деле, направляясь в Хуэко Мундо, он предполагал, что столкнется с силой, в несколько раз превосходящую его собственную. Однако, бой с Заэльаппоро буквально вводил его в ступор, а Эспада, казалось, не использовал и половины своей мощи. Ренджи пожалел, что потратил так много сил на борьбу с клонами, которые, как оказалось, никак не ослабили Октаву. Исида тяжело дышал рядом, его реяцу неровно колыхалась, практически полностью заглушаемая исходящей от Заэльаппоро силой. Ренджи было стыдно. Мучительно стыдно за то, что этот Эспада – всего лишь восьмой по счету, и даже вдвоем они не имеют ни шанса на победу. Стыдно за то, что умерев здесь, он не оправдает надежд Рукии, и нарушит предложенную им же клятву вернуться живым. И хотя многие сочли бы такую смерть достойной, сам Абарай так не считал, напротив, мысль о смерти в логове врага, куда он сунулся сам, не приготовив заранее никакой страховки на крайний случай, была для него крайне унизительной. Ренджи собирал в кулак последние силы, чтобы хотя бы удержаться на ногах, и гнал от себя мысли о собственной несостоятельности. Октава продолжал что-то говорить, попеременно разводя свои слова заливистым, безумным смехом, а Ренджи все думал, как можно так много трепаться и оставаться столь беспечным, хоть и уповая на собственную победу. Его учили всегда оставаться настороже, и полностью контролировать ситуацию до тех пор, пока не удостоверишься, что противник мертв или, хотя бы, полностью обездвижен. Его учили не смеяться над теми, кто слабее тебя. Учили сражаться честно и лицом к лицу, и, казалось, Абарай полностью впитал в себя эти принципы, которым учил его Кучики Бьякуя, его капитан. Всплывшее перед глазами лицо капитана будто бы придало ему уверенности – Ренджи снова попытался атаковать, и снова безуспешно, теперь уже неловко заваливаясь наземь, и сквозь мутную пелену ненавидяще глядя на ломающего его внутренности Гранца. Больно было везде, Ренджи как-то совсем отстраненно подумал, что также больно ему было только в схватке с Бьякуей, которая, к слову, тоже была проиграна. Нутро будто бы выкручивало от спазмов и колик, к горлу подкатил комок, и, что самое ужасное, Ренджи потерял способность трезво мыслить. Чуть повернув голову, он увидел, что Исида на грани сознательного и безсознательного, и также ненавистно, как и сам он, пытается смотреть на Октаву. На него почти осязаемо давила мощь реяцу Заэльаппоро, так, что он не мог двигаться; реяцу эта заглушала все остальные, и Абарай не мог даже отследить Рукию, при мысли о которой сердце судорожно сжималось. Он винил себя в том, что привел ее сюда, не протестовал, когда она высказала тревожащую обоих идею, и теперь не смог защитить. Следом за образом Рукии в голове вновь появился образ капитана. «Как бы вы поступили?», - мысленно вопрошал Ренджи. Но воображаемый Бьякуя молчал, только смотрел как всегда, нахмурившись, высокомерно, и с легкой долей презрения. Абарай не знал, на самом ли деле капитан всегда такой, да и не хотел знать – все его мысли, что были связаны с этим человеком, сводились лишь к тяге победить его. Однако, помимо желания Ренджи, Бьякуя вызывал еще и невольное восхищение, непомерное уважение как к воину и как к личности, и очень странное, тщательно заглушаемое желание заботиться об этом человеке. И хотя Кучики производил впечатление самодостаточного и уверенного в себе человека, Ренджи, изучая его долгие годы службы, научился определять проблески сдерживаемых эмоций в глазах капитана. И часто в его глазах он находил тоску и одиночество. Тогда Ренджи думал, что ему кажется, и отбрасывал эти наблюдения. Вообще, лейтенант старался не думать о своем капитане часто, ровно как не старался разобраться в его личности. Потому что Ренджи знал по собственному опыту, как сильны порой бывают мысли. «Наверное, я где-то допустил ошибку», - подумал он. «Иначе почему я думаю о ней сейчас?» Абарай пошевелился. Тело снова резануло болью, и он с трудом сдержал себя, чтобы не плюнуть кровью и слюной. Откуда-то сбоку хлестануло чей-то чуждой этому месту реяцу; лейтенант повернул голову, наталкиваясь взглядом на подол капитанского хаори. Реяцу эта отдавала безумием и едва заметным запахом гнили, по которому обычно Ренджи и отличал капитана Куроцучи от остальных. Первичное неподдельное удивление сменилось озлобленностью на самого себя – им в помощь послали капитанов, а значит, власть имущие были заведомо уверены в провале миссии подчиненных. Ренджи прикрыл глаза, позволив себе ненадолго расслабиться, понимая, что Куроцучи подоспел как нельзя вовремя, и ему теперь главное не умереть. На самом деле, Ренджи слишком часто полагался на свой жизненный девиз: «По ходу дела разберемся». За это он частенько был судим Хисаги и Кирой, если судьба сводила их разговор вместе, но всегда отмахивался от настойчивых советов товарищей. У Ренджи была цель, и он шел к ней, не размениваясь на мелочи и не думая о последствиях. Он слышал, как о нем говорили в сочувственном тоне, полагая, что он пока еще слишком юн и наивен, чтобы просчитывать все ходы врага и выискивать его и свои слабые стороны, хотя сам Абарай был категорически не согласен с таким утверждением. Радовало лишь то, что капитан редко когда говорил о своем лейтенанте. Хотя, Бьякуя вообще редко когда говорил в неформальной обстановке. Ренджи поражал не сколько факт нелюбви пустых разговоров капитана, сколько его категоричный тип мышления. Он не припоминал, чтобы хоть раз Бьякуя развлекался вместе во всеми, задерживался по утрам или выходил чуть раньше из штаба шестого отряда. Его пунктуальность и четкая исполнительность поражали Ренджи, который ни тем, ни другим не отличался. Тем не менее, Бьякуя оставался кем-то вроде идеала для Абарай, и должность эту отпускать не собирался. Ренджи зажмурился. Он слышал, как Куроцучи и Заэльаппоро ведут напряженную беседу, но не вникал в ее смысл, стараясь удержать стремительно вытекающую из него жизнь. Отчего-то, Ренджи был уверен, что Маюри победит, а после обязательно поможет ему восстановиться, чтобы снова вернуться в строй, найти Рукию, нагловато усмехнуться Ичиго. А еще Ренджи подумал о том, кого могли прислать сюда вместе с Куроцучи. Прочувствовать чью-либо реяцу через этот смешанный клубок не имелось никакой возможности, но мысленно Ренджи попросил у судьбы, чтобы Кучики среди них не было. И хотя вероятность того, что он появится здесь, оставалась ничтожно малой, Ренджи не хотел, чтобы тот знал о его слабости, поражении и разбитой на осколки воинской доблести. Тело по-прежнему ломило, Абарай хотел, чтобы сражение скорее закончилось, и, как бы унизительно это ни было, ему, наконец, помогли. Он почувствовал, как отрубается, и старался держать себя в руках, зажимая раны на теле не сломанной рукой. На самом деле, Ренджи очень трепетно относился к тактильному контакту. Определяя свой круг друзей самостоятельно, он все же старался общаться со всеми доброжелательно. Однако, действительно близкие ему люди знали специфическую особенность лейтенанта – желание постоянно прикасаться к действительно ценным и близким, и исходящее из него ровно противоположное – никогда не трогать того, с кем связывают исключительно деловые отношения. Об этой его привычке никогда не говорили вслух, но знали о ней многие. Сейчас, тяжело и порывисто дыша, Абарай вдруг захотел прикоснуться к такому недосягаемому сейчас капитану, ощутить наверняка прохладную кожу, которая принесла бы горящему телу Ренджи такой необходимый сейчас холод. Кажется, Куроцучи все же одолел Октаву, судя по звуку его злорадной усмешки. Сквозь угасающую реяцу Заэльаппоро, Абарай почувствовал волны оглушающей силы капитана одиннадцатого отряда вкупе с реяцу неизвестного арранкара. Зараки «веселился» во всю, наверное, уже сняв повязку с глаза. «Вот бы стать таким же сильным как он», - подумалось Ренджи. «Тогда, наверное, я бы смог победить капитана и доказать ему, что я достоин…», - тут Абарай запнулся. Достоин чего? Быть рядом с Рукией? Несомненно, изначально цель ставилась именно такая, и существовала она настолько долго, что Ренджи и сам забыл причины. По сути, его вполне устраивали нынешние отношения с младшей Кучики, а чувства к ней были скорее братские, чем какие-либо еще. Но желание одолеть капитана осталось. А Октава Эспада взял в заложницы Нему. Маюри никоим образом не проявил отрицательных эмоций, а после вообще началась полная неразбериха, с точки зрения Абарая. Заэльаппоро каким-то образом возродился, а Куроцучи смеялся над его словами, произнесенными резким, неприятным для слуха тоном, что у Ренджи еще сильнее разболелась голова. К удручающему состоянию прибавилось еще и отравление банкаем капитана двенадцатого, и Ренджи удивлялся сам себе, как он еще находится в сознании. Хотя, то, что он испытывал, вряд ли можно было назвать «сознанием». Когда-то совсем давно, во время очередной вылазки в Мир Живых, он случайно попробовал наркотик, и пребывал в состоянии так называемого «трипа» около четырех часов. Головокружение, тошнота, яркие образы перед глазами, полный хаос в мыслях и состояние неизвестной доселе эйфории – тоже самое повторялось и сейчас, исключая, пожалуй, последний фактор. С тех пор Ренджи не рисковал так, во-первых из-за ужасного самочувствия после «отхода», во-вторых, это могло помешать выполнению задания. Окончательно разочаровывать своего капитана, и без того не особо высокого мнения о своем подчиненном, не хотелось, а потому и на все выходки подобного рода Абарай поставил крепкое и весомое табу. Наконец, сражение закончилось. Проткнув Октаву, и говоря что-то про вечную боль, Куроцучи жутковато улыбался, и Ренджи в какой уже раз отметил, как ему повезло с капитаном. - Вылечите, пожалуйста, сначала меня, - попросил он, следя за разговором квинси и капитана. И услышал то, что слышать не хотел – Бьякуя, все же, в Хуэко Мундо. Еще менее, чем тремя месяцами ранее, Лас Ночес, бывшие личные покои Аарониро Арруруэри, Новено Эспада Бой выдался более сложным, чем предполагал Бьякуя. Но не зря он был превосходнейшим тактиком, а потому победа осталась за ним, хоть и омраченная перерезанными сухожилиями. Бьякуя был зол и разочарован одновременно, когда увидел Рукию, в которой едва теплилась жизнь, но еще больше его вывела из себя позорная, но действенная тактика Септимы, касающаяся его сестры. Бьякуя искренне полагал, что к таким приемам прибегают лишь трусы и совершенно отчаявшиеся противники, и, кажется, Зоммари сочетал в себе оба этих качества. Руру говорит что-то про гордость и высокомерие самого Бьякуи, в то же время сам ведя сражение в самонадеянных тонах. Глядя на то, как его тело рассыпается на мелкие духовные частицы, Кучики старший испытывал удовлетворение и отвращение одновременно. Теперь, когда так вовремя подоспела Унохана с Котецу, приводя в порядок Рукию и его самого, он мысленно прикидывал, сколько еще арранкаров оставалось в Лас Ночес, то есть, примерно скольких еще надо уничтожить. До него доносились веяния реяцу Зараки, кажется, его сражение с каким-то Эспадой было в самом разгаре, а вот Куроцучи, кажется, закончил. Рукия благодарно смотрела на брата, и от ее восхищения становилось немного не по себе. Если Бьякуя привык к такому взгляду от подчиненных, то от человека более близкого такой взгляд был отчего-то неприятен. Единственное, на него практически никогда не смотрел так Ренджи. Бьякуя прислушался к собственным ощущениям, но реяцу Абарая не различил. Переборов себя и не спросив ничего у Рукии, Бьякуя приказал себе не волноваться. Он был искренне рад, что с сестрой все наладилось, а Ренджи было приказано вернуться в Готэй. И вряд ли Абарай нарушит этот приказ, не смотря на свою склонность к обходу правил. А после появился Зараки, и, будто клюнувший на его агрессивную реяцу, еще один Эспада. Глядя на хохочущего от счастья Кенпачи, Бьякуя посочувствовал Ренджи – все-таки, проведя так много времени в одиннадцатом, он перенял из их принципов слишком многое. И это многое сейчас не делало ему хорошее имя. Стиль и манера ведения боя Зараки были неприятны для Кучики, ровно так же, как он не понимал, как можно так искренне радоваться сражению, и полученным в нем ранам. Сам Бьякуя боль воспринимал как неприятную, но неотъемлемую часть выбранного им пути шинигами, но, если видел такую возможность, старался этой самой боли избежать. В то время как его лейтенант частенько исходил от обратного. «Надо будет поговорить с ним на эту тему, когда вернемся», - мысленно заключил капитан шестого отряда. А еще Бьякуя постоянно отвлекался, пытаясь выискать реяцу своего лейтенанта. Когда-то давно, когда Абарая еще не назначили на пост лейтенанта шестого отряда, Бьякуя размышлял на тему отношений между капитанами и лейтенантами. И на тему этого собственнического обращения «мой» лейтенант, «мой» капитан. Говорить, например, капитану третьего отряда «лейтенант третьего отряда» было не принято, а потому капитаны всегда использовали местоимение «мой». И каждый раз это «мой» отдавало чем-то собственническим, будто бы подчиненный был не частью отряда, а человеком личного пользования капитана. Сам Кучики старался избегать такого обращения, и даже когда лейтенант у него появился, он никогда не говорил «мой Ренджи». И только спустя несколько лет это упущение показалось Бьякуе досадным, потому что хотелось сказать «а вот мой Ренджи…». И хотя связь между капитанами и лейтенантами всегда была чем-то особенным, потому как именно эти два звена отряда проводили вместе много времени, Бьякуя редко когда подпускал Ренджи близко к себе, не выходя из рамок необходимой близости, и, в то же время, в противовес собственным желаниям. Однако в последние месяцы, когда на горизонте спокойной жизни Готэя появился Куросаки Ичиго, Бьякуя стал чаще и дольше думать о Ренджи. К примеру, что того стоит, наконец, обучить кидо, и объяснить всю важность этих знаний, и о том, что можно было бы тренировать его самостоятельно чаще. Абарай, первое мнение о котором у Бьякуи было совершенно не лестным, со временем заслужил уважение своего капитана, а после даже легкое восхищение в его огромнейшей тяге к самосовершенствованию и обретения как можно большей силы. А еще, Бьякуя втайне гордился тем, что катализатором этого желания был он сам. У Ренджи было много отрицательных сторон, но он не пытался их скрыть, принимая себя таким, какой он есть, в глубоком отличие от Кучики, всегда стремившемуся к идеалу предписанных мнений. Абарай был живым, настоящим и искренним, он был воином до мозга костей, и всегда строго следовал собственным идеалам и принципам. И хотя тут они были солидарны, Бьякуе порой казалось, что ему есть чему поучиться у лейтенанта. Бой продолжался, Десятый Эспада неожиданно оказался Нулевым, что на несколько секунд вывело Бьякую из равновесия. Он ненавидел запах реяцу пустых, которой теперь, как он считал, он пропитался сам, глядя, как Ямми высвобождает свой занпакто. В форме рессурекшиона Нулевой был еще более уродлив, чем когда дрался казавшейся игрушечной в его руках катаной. То, как рядом ухмылялся распаленный Зараки раздражало тоже, как вдруг, совершенно легко и почти незаметно Бьякуя ощутил сквозь стену реяцу Кенпачи и Ямми волны теплой реяцу Ренджи, и, проверив свои ощущения, почувствовал ее вновь. Он обрадовался сильнее, чем мог себе позволить, и, напрягшись вновь, умудрился пропустить удар, рассекший его наспех залеченную руку. Приказав себе сосредоточиться, и стереть с лица едва заметную улыбку, он продолжил бой, с куда большим рвением, чем до этого. Расправиться с Ямми удалось сложнее, чем с Зоммари, и по окончанию битвы, Бьякуя был даже рад, что рядом оказался капитан одиннадцатого отряда. Зараки продолжал безумно улыбаться, стряхивая с меча кровь, а Кучики вновь прислушался. Он был прав – реяцу Ренджи полыхала где-то совсем недалеко, даже больше – она бурлила и изгибалась, отрывками доносясь до места, где стояли капитаны. А Бьякуя, одними рецепторами чувствуя реяцу Абарая, мог предугадать, какой шаг он сделает в следующую минуту. «Все-таки, зря я волновался за него», - подумалось ему, как на ментальном уровне он почувствовал громкий рык: «Хикоцу Тайхо». В той битве, которую вел Ренджи, лейтенант явно выходил победителем, и Бьякуя был горд и рад за него одновременно. Ко всему прочему примешивалось чувство усталости – хотелось, наконец, нормально выспаться, снова окунуться в предсонные мечты, не смотря на то, что в фальшивой Каракуре остальные бились с первой тройкой Эспады и их фрассьонами. По-хорошему, надо было найти выход из Хуэко Мундо и поспешить на помощь остальным, хотя, думал Бьякуя, там и без него хватает сильных бойцов. А Ренджи, судя по ощущениям, бой закончил. И правда – через несколько минут оказался рядом, с чуть сбитым дыханием от непрерывного шунпо. Он замялся, глядя на Бьякую, и смог выдавить из себя только: - Капитан… Я… - Надо пройти и проверить остальной Лас Ночес, на случай оставшихся в подданстве Айзена арранкаров, - прервал его Бьякуя. По лицу Ренджи расползались красные пятна, но он только кивнул, снова срываясь вслед за Бьякуей в шунпо. Кучики привычно ощущал за собой реяцу Абарая, благодаря судьбу за то, что Ренджи сейчас не видит выражения умиротворения на его лице. Ощущать позади себя Абарая было так привычно-приятно, что Бьякуя решил не сдерживать себя, а только наслаждаться своеобразным полетом. Естественно, на их пути мог возникнуть враг, но этого порядком подуставший Бьякуя не боялся, прекрасно понимая, что практически вся Эспада уничтожена, а остальных сейчас добивают сильнейшие бойцы Готэя. А значит, им на пути могла попасться только фракция бывших Эспада, с которой они с Ренджи без проблем разберутся. Оказавшись в неразрушенной части Лас Ночес, Бьякуя сменил шунпо на обычный шаг, прощупывая пространство на наличие вражеской реяцу. Ренджи держался на почтительном расстоянии, но дышал так шумно, что Бьякуе казалось, он чувствует каждое движение его легких. Конечно же, он еще не до конца оправился от предыдущих битв, об этом же красноречиво говорила неровно полыхающая вокруг него реяцу. Бьякуя понимал, что сейчас надо бы что-нибудь сказать, быть может, даже похвалить лейтенанта за проделанную работу, но подходящих слов не находилось, а простое «спасибо» никоим образом не выражало всех бушующих чувств Кучики. Совершенно неожиданно рядом полыхнуло вражеской силой, и прямо перед Бьякуей оказался странного вида арранкар. По сути, он больше напоминал колобок на тонюсеньких коротеньких ножках, и крепившейся к колобку безволосой круглой головы. Приглядевшись, Кучики разглядел и тонюсенькие ручки, а когда арранкар замахал перед ними руками, шарахнувшись в сторону от увиденных шинигами, Бьякуя заметил по четыре пальца на его руках. Он инстинктивно отступил на шаг в сторону, услышав позади рык Ренджи: - Реви, Забимару! – и мимо Бьякуи пронесся клинок Ренджи в форме шикая. Арранкар заверещал, пытаясь уклониться. - Никого нет! Никого больше нет! – а когда занпакто Абарая проткнул арранкара насквозь, выдал столько: - Люмина… - и рассыпался в воздухе. - Это был слабый арранкар из фракции Октавы Эспады, - пояснил Ренджи. – Я уже встречался с ними. - Вот как, - откликнулся Бьякуя. – Он сказал, что никого больше нет. - Да, капитан. Лично я не чувствую больше никакой реяцу. - Реяцу этого арранкара, если можно так сказать, мы тоже не почувствовали, - осек его Бьякуя. - Интересно, что фрассьон Октавы делал так далеко от его покоев, - задумчиво произнес Ренджи. – Интересно, а в чьих покоях мы сейчас? – он наугад толкнул ближайшую к ним белоснежную дверь, проскальзывая внутрь. Бьякуя тенью скользнул следом. Комната, куда они попали, была большой, отчего создавала впечатление пустой. Единственное окно находилось почти над очень высоким потолком, в помещении царил полумрак. Стоявшая в углу кровать была наспех заправленной, при более ближнем осмотре на ней обнаружилась часть белой формы. Повернув голову вправо, Бьякуя увидел на стене огромную черную цифру шесть. Кроме кровати в комнате ничего больше не было, и Кучики силой воли преодолел желание просто упасть на нее и забыться хотя бы пятнадцатиминутным сном. Судя по мученическому выражению лица Ренджи, он полностью разделял желания капитана. - Кажется, это покои одного из Эспады, - озвучил и без того очевидную мысль он. «Как, впрочем, и всегда», - подумал Бьякуя. Он знал о привычке Ренджи говорить все, что придет тому на ум. Вообще, Ренджи поговорить любил, и с удовольствием разглагольствовал, были бы только слушатели. Однако, это был не пустой треп, Абарай всегда рассказывал интересно, будь это анекдот и пересказ отчета о проделанной работе. Украдкой рассматривая Ренджи, Бьякуя натолкнулся на его взгляд, параллельно рассматривающий его также, украдкой. Заметив, что его раскусили, Ренджи смутился, стремительно отвернувшись. - Что будем делать, капитан? – спросил он, усиленно разглядывая шестерку на стене. - А что думаешь ты? – неожиданно спросил Бьякуя, поворачиваясь к Абараю. Того вопрос ввел в ступор, он на мгновение растерялся, но, сразу спохватившись, взял себя в руки. - Может, проверить остальной Лас Ночес и попробовать найти отсюда выход? – предложил Ренджи. - А может, отдохнуть? – прошелестел Кучики, отворачиваясь к стене. - Капитан?.. – недоуменно выдохнул Ренджи. Он явно был озадачен таким поведением вечно собранного капитана. Откровенно говоря, ему показалось, что Бьякуя как-то изменился, придя в Хуэко Мундо. Увидев его рядом с Зараки, Абарай подумал, что усталость в глазах и неясное чувство тревоги, исходящие от капитана ему почудились, но теперь он явственно понял – нет, он был прав. Бьякуя действительно устал, тем более, раз сказал об этом. - Да, Ренджи? - Да, можно и отдохнуть, - поспешно согласился лейтенант. – Только недолго, - после некоторой паузы добавил он. Желание прикоснуться к Бьякуе возросло, когда тот облегченно сел на кровать, откидывая одежду шестого на пол. Он непривычно сгорбился, потирая указательным и средним пальцами переносицу, и тяжело вздохнул. Абарай в нерешительности замер посреди комнаты, неотрывно глядя на капитана, и тщательно душа в себе желание обнять Бьякую, показать тому жестом, что все не так плохо, как кажется на первый взгляд. Ренджи думал о том, что капитан сейчас наверняка озадачен положением дел Готэя, и размышляет на тему, как выбраться из Хуэко Мундо, чтобы оказаться вместе со всеми на передовой. К сожалению, он и не подозревал, насколько сильно ошибается. Бьякуя, тем временем, думал вовсе не о сражении, а о том, как выигрышно смотрится Ренджи в таком свете. Он и сам не знал, почему, но эта мысль закралась в его голову, когда он глянул на застывшего Ренджи. - Ренджи, - позвал Бьякуя. – Ты можешь сесть. - Да, капитан, - отрапортовал Абарай, неуклюже присаживаясь рядом. Напряжение возрастало, и никто из них не знал, как его можно снять. - О чем вы думаете, капитан? – наконец спросил Ренджи. - О том, любишь ли ты меня или нет, - медленно ответил Бьякуя. Он намеренно не смотрел на лейтенанта, когда произносил фразу вслух. Впрочем, Кучики всегда решал проблемы по мере их поступления, а неясное отношение к нему Абарая казалось сейчас проблемой. Ренджи молчал, и, все-таки мельком глянув на него, Бьякуя заметил румянец на смуглом лице. «Значит, все же, не ошибся», - с облегчением подумал Бьякуя. - Да, капитан, - невпопад ответил Ренджи. - Ты не знаешь больше ничего, кроме «да, капитан»? – поинтересовался Кучики. - Да, капи… Нет, капитан, но да, капитан, я вас люблю, - скомкано выдал Абарай, сжимая ладони в кулаки. - Это очень хорошо, Ренджи, - ответил Бьякуя. Неожиданно на ум пришло нелюбимое раньше выражение «мой лейтенант». - Да, капитан, - снова поддакнул Ренджи, старательно отводя взгляд. Смотреть на смущенного Абарая для Бьякуи оказалось неожиданно приятно. - Ренджи, повернись, - приказал Кучики, протягивая руку вперед. Повернувшись, Абарай уткнулся лицом в руку Бьякуи, затянутую в потрепанную, порезанную перчатку. Тонкий шелк ткани прошелся по линии подбородка, взлетел выше, поглаживая щеку. Пальцы Бьякуи прошлись по трепещущим векам; Бьякуя, будто бы слепой, изучал его лицо сначала одной, а потом и обеими руками. Мягко пальцы коснулись ушей, а после снова вернулись к подбородку, медленно поглаживая. Кучики чуть сменил позу – разворачиваясь к Ренджи вполоборота, спускаясь руками уже на шею. Трогать Абарая оказалось удивительно приятно, хоть тот сидел напрягшись, ожидая подвоха. Его кожа приятным теплом опаляла пальцы, а реяцу заколебалась еще сильнее, когда руки Бьякуи чуть-чуть подогнули ворот косодэ. Однако Бьякуя понимал, что полностью насладиться своим лейтенантом сейчас не время, но Ренджи начал расслабляться, понимая, что капитан ничего плохого не сделает. Наверное, он просто решил принимать столь неожиданные ласки, приятным томлением отзывающиеся глубоко внутри. - Как долго, Ренджи? – поинтересовался Бьякуя, снова перемещаясь к лицу своего лейтенанта. - Прилично, - расплывчато выдохнул Абарай, подаваясь вперед. Он накрыл губы Бьякуи, которые, как и ожидалось, оказались прохладными и безумно нежными. Ренджи зажмурился, будто бы целуя в первый раз, аккуратно провел языком по нижней губе капитана, и, чувствуя, как тот подается навстречу, резко обнял, прижимая к себе. Бьякуя покорно приоткрыл губы, сразу же сталкиваясь языком с Ренджи, и тоже прикрыл глаза, целиком концентрируясь на умопомрачительном вкусе Абарая. Лейтенант целовал на редкость умело, до сих пор не веря в происходящее; его руки требовательно сжимали плечи капитана, не давая отстраниться. - А вы, капитан? – спросил Ренджи, начиная поглаживать Бьякую по шее. Он прислонился лбом к его лбу, и напряженно заглядывал в глаза капитана, требуя ответа. - Столько же, - усмехнувшись ответил Кучики. Месяцем ранее, Готэй 13, бараки шестого отряда Бумажная волокита, столь ненавистная Ренджи, полностью заполонила все рабочее время. Абарай думал, что так много отчетов он не писал еще никогда, и, беря в руки новую бумажку, проклинал Айзена снова и снова. Большой радости победа не принесла, скорее, чувство облегчения. И, конечно, бесконечное количество отчетностей. Однако, Ренджи готов был смириться с огромным количеством работы, только бы не видеть снова безучастного ко всему капитана. Тот сумбурный случай в Хуэко Мундо не имел продолжения, на которое рассчитывал Абарай, но подойти к капитану с прямым вопросом он опасался. Мысленно Ренджи оправдывал его ввиду усталости, затяжных битв и странного воздействия Хуэко Мундо, хотя прекрасно понимал, что все это только отговорки. Он искренне не понимал такого поведения Кучики, больше никак не показавшего свое истинное лицо. Капитан снова стал самим собой, заставляя Ренджи до боли сжимать зубы и тщетно запрещать себе думать о нем. «Еще, он может опасаться огласки», - предполагал Ренджи, на автомате заполняя документы. «Будучи главой величественного клана могут осудить уже за связь с мужчиной, не то что за связь с мужчиной-простолюдином». Шли дни. Ренджи уже потерял всякую надежду на откровенный разговор, смирившись с временным помутнением рассудка у капитана. Та их близость все равно не шла из головы, и перед сном Абарай часто возвращался к тому моменту. А потом засыпал, и нервно ворочался во сне. Неделей ранее, Сейретей, поместье Кучики Бьякуя ежедневно нарывался на жаждущий взгляд своего лейтенанта. Ренджи совершенно не изменила эта война с Хуэко Мундо, он по-прежнему не умел контролировать собственные эмоции. И каждый раз, встречаясь с непонимающим взглядом своего лейтенанта, Бьякуя мысленно обещал ему скорую встречу, как только все окончательно уляжется и войдет в обычную колею. Слишком велик сейчас был риск того, что их могут заметить. Хотя, по правде говоря, Бьякуе уже и самому не терпелось назначить долгожданную встречу. Тщательно контролируемые эмоции с утроенной силой рвались из-под контроля, встречаясь с взглядом Ренджи. Но, заставляя себя успокоиться, Бьякуя терпел, и заставлял терпеть Абарая. Сейчас, привычно грея кружку с чаем в руках, он уже не чувствовал себя пустым, позволяя фантазии увести его вслед за собой и рисуя встречу с Ренджи в неформальной обстановке, и подгоняя время идти быстрее, чтобы вся послевоенная канитель скорее улеглась. И, наконец, подходящее время пришло. Нынешнее время, Сейретей, поместье Кучики Мельком взглянув на часы, но сразу уловив совсем неправильное, по его мнению, время, Бьякуя, торопливо поправив гинпаку и еще раз оглядев себя в зеркало, сорвался в шунпо. Опаздывать он не любил, и больше чем собственное опоздание не терпел, когда опаздывают другие. Тем не менее, Бьякуя знал, что Ренджи придет, скорее всего, уже пришел, потому что не знал, куда себя деть, волновался и испытывал страх. Все-таки, за столько лет совместной работы, капитан хорошо изучил подчиненного, особенно учитывая то, что любил его.