Окантовка

- Я – главнокомандующий асгардской армии. Тор никогда не кривит губы, это не его прерогатива. Он словно выпивает залпом полкружки скисшего эля, после чего заставляет себя улыбнуться. А Локи никогда не говорит притяжательных местоимений. Твой народ, твоя армия. Чушь. Должно быть, Рагнарек поднимет корабли Хельхайма над водами Мирового моря лишь только если один из них изменит себе. Когда все началось, они не сказали никому ни слова. И, вопреки желанию отца, не гадали по Золотым нитям, кому из них двоих упасть на самое дно. Младший просто высмеял старшего в его желании примерить на себя личину предателя. Громко, не стесняясь в выражениях, доступно объяснил, почему Тору никогда не стать клятвопреступником. Все оказалось куда более чем просто прозаично. Нельзя стать тем, чью роль ты не сможешь сыграть. Пришлось смириться. С жертвенностью, как вслух окрестил это тогда Громовержец. Со здравым смыслом, как, ни секунды не помедлив, поправил его маг. Война была неизбежна. Танос давно иссушал Вселенную, попивая ее кровь в качестве аперитива, и когда пробудились первые Камни Бесконечности стало ясно – Он не ограничится перекушенной шеей, Он сожрет все с потрохами, не оставив и самой ломкой косточки Мироздания, каким его знали все миры уже не первую вечность. И посему дожидаться удара было нельзя. Нужно было ударить первыми. Ударить исподтишка, пробраться к самому сердцу Его империи, и всадить в лихорадочно бьющуюся артерию амбиций тонкую серебряную иглу. - Асгардские воины гибнут напрасно. Отпусти меня в Свартальфахейм, и ты получишь голову Малекита на свой стол завтра к обеду. Тор помнит, как рыдала мать – воистину несгибаемый стан Асгарда, что сгорбил плечи под гнетом своего непоправимого горя. Она сминала в руках цепочку подвески, что ее младший сын подарил ей пару столетий назад, и беспорядочно оглаживала дрожащими пальцами очертания выжженных на гладком металле древних рун. Опись самого важного в паре уверенных росчерках. Она не смирилась с гибелью сына до последнего и, не смирившись, дождалась «воскрешения», расставившего упавшие было на небосводе звезды по местам. Локи не знает, как иссыхал в этом горе отец. Фригга хоронила своего ребенка раз за разом, лишь единожды пустив к Краю земли пустую ладью, и сотни тысяч раз воспоминаниями внутри себя. Но в отношении Одина это было подобно чуме – заразнее идеи, веры в нее, нет ничего. Нет ничего более живучего, чем эта тварь. Мысль о том, что младшего из сыновей все равно придется хоронить, не пощадила даже светлой головы Всеотца. Рано или поздно, так или иначе. Но да, маг сам позволил набросить себе на плечи шкуру убиенной овцы, прежде чем шагнул в волчью стаю. - Прости, что позволил войне забрать его, - не дождавшись заключительного слова, произносит Тор. И в его голосе колышется гудящая, будто рой вскормленных не одной сотней трупов мух, вина. Сиф лишь уклончиво поводит головой. Она никогда не кивает, считая ниже своего достоинства опускать ее, с затянутым на затылке хвостом, даже перед своим царем. Танос иссушил не только вселенную, он иссушил и ее хранителя. Один оставил трон с несколько лет тому назад. Ничтожное мгновение, которое так и не научило его старшего сына, его приемника, быть правителем. Так и не научило отдавать беспрекословные приказы, когда дело касается того, кто с детства дарил ему амулеты с выцарапанными на них ногтями символами вечной жизни. Локи знает, что, пойдя на смерть, он все равно вернется лишь ее поцелуем в щеку меченным. Наверное, сидящая по правую от него руку женщина испытывает неподдельное омерзение в ответ на каждое касание Хель, с ее блеклыми, гноем изъеденными губами, к бледной коже. Однако она ни разу не отвела взгляда, встречая после долгой разлуки кандалы, порезы и неестественно торчащие кости на его руках. Даже когда узрела ласку, с которой закаленные смертью пальцы жались к острым граням Тессеракта. Может быть, война когда-нибудь закончится. Может быть, Сиф все еще верит, что однажды они станцуют на уродливой могиле мгновения собственной прошлой жизни.