Нобелевская премия

Уже несколько месяцев Родни мёрзнет, поэтому декабрь в Стокгольме не так уж и плох. Кроме того, в Голубом Зале не жалеют отопления для иностранных гостей, а меню банкета отличается широким ассортиментом горячих блюд. Родни практически не страдает, если не считать бесконечные тосты, речи и развлекательные номера, представляющие собой особую форму пытки, вроде очередей к буфету. Он не страдает, но веселым назвать его тоже нельзя. Получить Нобелевскую премию по физике за алгоритм сжатия данных, разработанный в России, через семь лет после изобретения — это достижение, которое должно вызывать (и вызывает) восхищение и зависть у всех, в том числе и у менее великих умов. Это повод для тайного злорадства на много лет вперёд, но… Осталось немного людей, перед кем он может позлорадствовать. Родни сглатывает, и кусок тушёной утки застревает в горле комком перьев. Родни смывает его глотком “Pommery & Greno”, игнорируя приподнятую бровь мужчины, сидящего напротив. Тот носит свой фрак с легкостью и комфортом, и этого достаточно, чтобы Родни ненавидел его немного. Боже, воротник его убивает. И неожиданно Родни не может этого вынести. Он роняет вилку и нож на полупустую тарелку, отодвигает стул, охватывая комнату взглядом. В Голубом зале количество арок и дверей превышает все разумные пределы. Он не сразу вспоминает, что спускался по лестнице, и закатывает глаза – вход отнюдь не безлик, особенно если ты идешь под руку с особой королевской крови. Родни кивает гостям и убирается из зала к чертовой матери. Наверное, ему следовало пригласить Джинни. Но она настояла бы на присутствии всей семьи, а сейчас Родни не в состоянии общаться с вегетарианцами. Кроме того, кто приводит на нобелевский банкет свою сестру? Это то же самое, как приходить на выпускной со своей кузиной — у тебя есть девушка, но все знают, что это обман. Родни сам заботился о себе за много лет до Атлантиды, и у него были месяцы, чтобы опять к этому привыкнуть. Нет, прийти одному, безусловно, правильный выбор. В тихом дворе дышится легче, и Родни ослабляет жесткий воротник-стойку. Холодный воздух щиплет щёки, и он со вздохом облегчения расстегивает воротник до конца, невольно фыркая при виде еще большего количества арок, и убирает дурацкий галстук-бабочку в карман. Солнце давно закатилось, но во дворе горит множество ярких фонарей, и их достаточно, чтобы осветить путь запоздавшим гостям и сотрудникам службы безопасности, ненавязчиво и незаметно патрулирующим окрестности. Мягко падает снег; посредине площадки, выложенной брусчаткой, возвышается одинокое дерево. Родни делает несколько шагов в его сторону, а потом резко останавливается и пристально смотрит на человека, прислонившегося к стволу. Шеппард держит руки в карманах черного шерстяного пальто, а его шевелюра растрепана так же, как и всегда. Тающие снежинки оседают у него в волосах и окрашивают щеки здоровым румянцем. Заметив Родни, он выпрямляется, однако сохраняет скучающе-равнодушный вид. Вокруг его шеи обмотан черный, слегка растянутый шарф, связанный Тейлой из венедрианской шерсти. Здесь, в этом дворе, Шеппард смотрится до странности неуместно. В горле у Родни пересохло, и такое ощущение, что язык превратился в опилки. Он вытирает ладони о свои слишком дорогие брюки, проводит пальцами по двойному ряду позументов на каждой штанине. Это одно из многочисленных требований к дресс-коду для гостей церемонии. Вроде воротника-стойки. Или фрака, и в другой жизни Шеппард непременно отпустил бы пару шуток про пингвинов. — МакКей, — небрежно кивает Шеппард, словно с их последней встречи не прошло много месяцев. Словно он сам не послал Родни ко всем чертям. — Шеппард, — Родни кивает в ответ, стараясь не выдать своих эмоций. Он не знает, чего добивается его друг, но не намерен проигрывать. — Мои поздравления, — Шеппард указывает на ярко освещенные окна Голубого зала. Даже снаружи слышны звуки музыки, разговоры и смех. — Большой день и все такое. Родни задирает подбородок, напоминая себе, что как гостю без спутницы, ему выпала честь сопровождать принцессу этим вечером. — Ну, да. Он задается вопросом, стоит ли упоминать принцессу Викторию или беседу с королевой. Вряд ли это впечатлит Шеппарда. Они повстречали столько королевских особ на других планетах, что одной королевской семьей больше, одной меньше — без разницы. Родни задумывается о том, чего хочет Шеппард. Он не имеет ни малейшего понятия, что тот делает здесь сейчас, после долгих месяцев молчания со стороны КЗВ, не говоря уже об Атлантиде. Родни ненавидит не знать, всегда ненавидел, это сбивает его с толку, что Шеппарду отлично известно. — Ну, если ты наигрался, — Шеппард снова прислоняется к дереву, принимая расслабленную позу, не вытаскивая рук из карманов. Идеальное воплощение образа человека, которого ничто не заботит. – Как насчёт того, чтобы заняться настоящей работой? Сердце Родни колотится так сильно, что это причиняет боль. — Ты просишь меня вернуться в команду? Шеппард улыбается насмешливой полуулыбкой, но в глазах по-прежнему сталь. — Чтобы выполнять свою работу, тебе не нужно быть в команде. Родни поджимает губы. Он питал некоторую надежду…, но нет, конечно же, нет. Этот корабль давно отплыл, сгорел и утонул. Того, что объединяло их с Шеппардом, чем бы оно ни было, больше не существует. И да, вероятно, в этом виноват Родни, но он не может не злиться на Шеппарда за это, не может не чувствовать, что его бросили, и разочарование… давит, мешает дышать. Родни не желает возвращаться на Атлантиду, зная, что будет заперт в лаборатории. — Мой ответ «нет», подполковник, — произносит он почти не дрожащим голосом и отворачивается. Шеппард молчит, пока Родни идет прочь, и, наверное, это благословение. В предыдущий раз они много чего наговорили друг другу, и пусть Шеппард стоит всего в нескольких шагах, расстояние между ними подобно галактике. Родни догадывается, что свернул не туда, когда выходит на набережную, и это означает, что ему придется обойти здание, чтобы попасть на главную улицу. Лакированные ботинки скользят по мокрой брусчатке подъездной дороги, ведущей к служебному входу, и Родни чуть не падает, но ему удается устоять на ногах, и он бросает сердитый взгляд на обувь, что причиняет ему столько неудобств. На набережной расположился рыбак с удочкой в руке. Проходя мимо него, Родни дрожит и засовывает пальцы в подмышки, чтобы согреть их. Холодно, снег продолжает падать, и кто в здравом уме захотел бы находиться снаружи в такую погоду? Видимо, в этом шведы отличаются от всех остальных людей. Родни размышляет о возможном количестве слов, обозначающих снег в их языке, когда понимает, что рыбак направляется к нему. — Доктор МакКей? Родни с подозрением смотрит на него сквозь снежную пелену. Рыбак не кажется знакомым, но он не запоминает своих собеседников, пока не встретится с ними, по крайней мере, несколько раз, или пока они не приставят пистолет к его голове. Сзади подъезжает машина. Родни отступает вбок, чтобы пропустить ее, и спрашивает: — Я вас знаю? Машина останавливается рядом с ним — неприметный черный фургон с работающим вхолостую двигателем, и когда Родни переводит взгляд с открывающихся дверей обратно на рыбака, тот приставляет к его голове пистолет. — Да вы шутите! Рыбак, избавившись от удочки, невозмутимо заявляет: — Меня ценят не за чувство юмора, — оружие в его руках не ходит ходуном, он целится спокойно и уверенно. – Садитесь в машину. Из передней двери вылезает пассажир — худой мужчина со светлыми волосами, похожий на модель с обложки. Он кивает рыбаку и открывает заднюю дверь, знаками показывая Родни, чтобы он забирался в неосвещенный кузов. Родни поднимает руки и делает шаг назад: — Ну уж нет. Вы меня не заставите. Щелкает замок двери со стороны водителя, и появляется черноволосый, приземистый мужчина со шрамом на нижней челюсти. Родни с трудом удерживается от смеха. Лицо-со-шрамом. Как банально. Лицо-со-шрамом улыбается, наклоняет голову, намекая на вооруженного рыбака, и произносит: — Думаю, заставим. Английский определенно не является его родным языком. — МакКей! Родни оборачивается, услышав знакомый голос и быстро приближающиеся шаги. Шеппард бежит к ним, и полы расстегнутого пальто развеваются у него за спиной, когда он достает свой пистолет. Он стреляет, не целясь, и рыбак исчезает из поля зрения, с приглушенным криком скрываясь под водой. Светловолосый вскрикивает от неожиданности. Шеппард поворачивается к двум другим похитителям, но Лицо-со-шрамом тоже вооружен, и он нажимает на спуск до того, как это успевает сделать Шеппард. Два выстрела гремят в ночи, и их наверняка слышит половина населения Швеции. Родни с ужасом наблюдает, как Шеппард вздрагивает, шатается и валится на землю. Лицо-со шрамом бросается вперед и выбивает оружие из его ослабевшей руки, а Родни стоит, не в силах пошевелиться. Светловолосый торопится поднять пистолет, из здания доносятся крики – охранников? – и теперь у Родни есть шанс: он мог бы воспользоваться тем, что похитители отвлеклись, и сбежать. Его ноги подрагивают от нетерпения, пальцы сжимаются и разжимаются, но голова Шеппарда бессильно болтается, когда Лицо-со-шрамом тащит его к фургону, и Родни не оставит его одного, ни за что не оставит. Момент упущен. Светловолосый поворачивается к нему, сжимая пистолет в трясущейся руке, и показывает на фургон. Родни медлит. — В машину! – орет Светловолосый, размахивая оружием, и Родни начинает подозревать, что тот не знает, как с ним обращаться. А ему не хотелось бы, чтобы его нечаянно пристрелили именно тогда, когда он наконец-то получил вожделенную Нобелевскую премию. Это была бы большая несправедливость. Лицо-со-шрамом швыряет Шеппарда в кузов фургона и зло смотрит на Родни. Он, в отличие от Светловолосого, явно умеет обращаться с оружием, поэтому Родни послушно забирается внутрь. Дверь захлопывается, и фургон двигается с места, скользя по мокрой брусчатке. Его заносит на повороте, и когда Родни впечатывает в стену, у него вырывается крик. Рука Шеппарда ударяет его колено, и он пытается ухватить его за пальто, чтобы при очередном повороте тот не ушибся. Родни дотрагивается до футболки Шеппарда — ну, разумеется, его друг как раз такой человек, который зимой в Стокгольме будет разгуливать в футболке, — и его пальцы окрашиваются красным. Отчаянно пытаясь нащупать пульс, он только размазывает кровь по бледной шее Шеппарда. Пульса нет. — Ладно, отставить панику, — уговаривает себя Родни. Его голос дрожит так же сильно, как и руки, цепляющиеся за отвороты пальто Шеппарда. — Это всего лишь маленький сбой. Волноваться не о чем, просто движение машины препятствует…, — он игнорирует тот факт, что Шеппард лежит безвольно и неподвижно, как кукла, — препятствует… процессу. Как по заказу, фургон снова заносит на повороте, и Родни кричит, больно ударившись головой о металл. Однако он не выпускает Шеппарда из своих объятий, стремясь уберечь его от дополнительных травм. — Видишь? — выдыхает он. — Не о чем беспокоиться. Ну, — добавляет Родни в приступе честности, — разве что о похищении и о том, что ты истекаешь кровью. Снаружи машины гудят вслед проносящемуся мимо фургону. Родни прислоняется спиной к металлической стене и закрывает глаза. Руки затекли, но он продолжает цепляться за пальто Шеппарда. И как бы он не старался убедить себя, что все в порядке и Шеппард не может умереть, Родни все равно колотит от страха. Предполагалось, что это будет величайший день в его жизни, венец его карьеры. А потом явился Шеппард, Родни похитили и повезли неведомо куда с непонятно какими злодейскими целями. Это Земля, черт подери! Швеция. Подобное дерьмо не происходит в Швеции! Фургон едет нестерпимо долго. Некоторое время Родни слышит сирены вдалеке, но скоро они затихают, угасают, как и жизнь Шеппарда. Потом фургон останавливается, скрипя тормозными колодками, и дверь распахивается. Свет фонарей очень ярок после полной тьмы, и Родни непроизвольно моргает. Он ожидал, что его притащат на пустой склад, и поэтому удивляется, когда его ведут к многоэтажному дому, в котором, похоже, никто не живет. Родни не замечает ни одной машины на обочине дороги, на заснеженном тротуаре нет никаких следов. Целый район кажется заброшенным. У подъезда их ждет еще один мужчина, худой, с темными волосами, и он кричит что-то по-шведски недовольным тоном, когда Лицо-со-шрамом и Светловолосый подходят к нему. Ругает их за опоздание? Спрашивает, куда подевался рыбак? Признает, что все это — огромная ошибка и что им лучше отвезти Родни обратно в отель? Лицо-со-шрамом огрызается в ответ и подталкивает Родни к двери. Светловолосый снова размахивает пистолетом Шеппарда, а мужчина с темными волосами хватает Родни за руку и тащит внутрь. Родни вытягивает шею и готовится показать им, где раки зимуют, если они бросят Шеппарда, но Лицо-со-шрамом уже взваливает его тело себе на спину и оглядывает пустынную улицу, прежде чем зайти в дом. Родни тянут вверх по бесконечным ступенькам, и мертвую тишину нарушает только гулкое эхо их шагов. Толкают сквозь нескончаемые двери в маленькую комнатушку с тонким зеленым ковром и обоями в стиле семидесятых годов. Родни оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шеппарда бесцеремонно скидывают на пол. Лицо-со-шрамом встает, глядит злобно на них обоих и выходит из комнаты. Родни не реагирует на поворачивающийся в замке ключ и опускается на колени рядом с Шеппардом. Его черная футболка блестит от влаги, и Родни не нужно смотреть на липкую, засыхающую кровь на собственных ладонях, чтобы понять, что Это Очень Плохо. Лицо у Шеппарда белое как мел, а кровь, что должна приливать к щекам, теперь медленно пропитывает ткань. «Пальто, скорее всего, испорчено», — думает Родни и подавляет вырывающийся из горла истерический смешок. Дрожащими пальцами он касается окровавленной шеи Шеппарда и, в конце концов, с третьей попытки находит сонную артерию. И пульс. Он учащенный и нитевидный, но он там, и от облегчения у Родни кружится голова. — Слава богу, — вздыхает он. Но облегчение довольно скоро опять обращается в страх, когда Родни обнаруживает две дыры в футболке Шеппарда: одну справа, чуть ниже грудины, а вторую — в левой части грудной клетки. Кровь приклеила футболку к коже, и дышит Шеппард неглубоко и поверхностно. Родни крепко сжимает его плечо и не может оторвать взгляда от его лица, темных ресниц и приоткрытых губ. Он помнит ещё по Атлантиде, каково это — наблюдать, как Шеппард умирает. Помнит, как постепенно отказывали внутренние органы, пока не осталась лишь пустая оболочка с поврежденной и сломанной начинкой. Правда, тогда в распоряжении Родни был целый город — 23,6 квадратных миль технологий Древних, не считая башен. Он искал, и он нашёл, и уговорил Дженнифер, хотя они оба знали о вероятных последствиях. Родни МакКей побеждал смерть клетка за клеткой, полностью осознавая, что такие действия всегда имеют свою цену. Он лишился всего. И сделал бы это вновь, не раздумывая. Раздается скрежещущий звук, и Родни распрямляется, но остается сидеть. Дверь открывается, и входит мужчина с темными волосами. Он держит включенный ноутбук так, словно тот вот-вот взорвется. Родни скрипит зубами: эти люди понятия не имеют, как пользоваться компьютером, поэтому они похитили нобелевского лауреата, получившего премию за труды, посвященные сжатию данных. Очевидно, что их подход к решению проблем нуждается в доработке. Мужчина с темными волосами ставит ноутбук на пол и жестом приказывает Родни взять его: — На этом компьютере хранятся данные, взятые нами у организации под названием Траст. На минуту у Родни возникает ощущение, что он сходит с ума. Траст? К тому же, у его собеседника настолько безупречное произношение, что он вполне мог вырасти на Среднем Западе. Но если он и замечает удивление Родни, то никак этого не показывает. — Также здесь есть незаконченные расчёты для нового типа оружия, которое не убивает своих жертв, а всего лишь временно выводит их из строя. Вы закончите эти расчёты. — Вы шутите. — Меня ценят не за чувство юмора, — сухо замечает мужчина, и Родни охватывает чувство дежа вю. Он качает головой. — Нет, я не собираюсь вам помогать. Я… я даже не знаю, о чем вы говорите. Я работаю со сжатием данных, а не с подавлением человеческой нервной системы. Конечно, если Траст сумел наложить свои лапы на схему станнера рейфов, Родни способен разобраться в том, как этот станнер устроен, с закрытыми глазами. Но похитителю об этом знать необязательно. Мужчина достает из-за пояса пистолет и снимает его с предохранителя: — Доктор Родни МакКей, в течение пяти с половиной лет возглавлял научный отдел экспедиции на Атлантиду, — он саркастически приподнимает бровь. — Неужели вы полагаете, что эти расчеты — единственная украденная нами информация с грифом «секретно»? Вы работали с этой технологией раньше и сделаете это снова. Немедленно. — Нет. — Родни скрещивает руки на груди и задирает подбородок. — Уверены? — похититель направляет пистолет на Шеппарда и кладет палец на спуск. Указывая на Шеппарда испачканной в крови рукой, Родни шипит: — Вперед, давайте. Вы и так уже всадили в него две пули. Я не стану с вами сотрудничать. — Я могу и вас пристрелить. — Да, и дальше что? — Если честно, это худшее похищение из всех, что Родни довелось пережить на своем веку. Эти парням далеко до дженаев. — Позвольте мне объяснить вам, используя короткие и понятные слова: вы обворовали компанию, которая славится тем, что благодаря ей люди бесследно исчезают на других планетах. Вы действительно считаете, что они всего лишь повздыхают и скажут: «О боже, какая неприятность, у нас украли полученное незаконным путем, суперсекретное исследование»? Они вас убьют. Я не удивлюсь, если они уже послали кого-нибудь разобраться с вами. А еще есть я. — Родни закатывает глаза, отмечая озадаченный взгляд похитителя. — Почти пятнадцать лет я работал на различные правительственные организации. Вы увели меня с банкета, посвященного нобелевской премии. Меня будут искать, и наверняка они сначала вас застрелят, и только потом установят ваши личности по слепкам зубов. Мужчина бледнеет, медленно опуская пистолет, и Родни решает добить его. — И так, для справки, — он кивает в сторону Шеппарда. — Это парень — подполковник военно-воздушных сил США. А вам хорошо известно, как Соединенные Штаты Америки реагируют на агрессию. Я бы сказал, что убийство одного из офицеров может расцениваться как агрессия, вы согласны? Мужчина открывает рот, но оттуда не вырывается ни звука. Он сглатывает и глядит на Родни ошарашенно и немного дико. А затем разворачивается и выходит, держа спину нарочито прямо. Хлопает дверь, и секунду спустя щелкает замок. Родни оседает на пол и, поворачиваясь к Шеппарду, запускает пальцы в волосы, на мгновение забывая, что размазывать по своей голове кровь — не самая удачная идея. — Прости, — говорит он, — за то, что втянул тебя во всё это. Хотя ты сам виноват, ты и твой идиотский героизм. Тебя не должно здесь быть! — И это правда: Шеппард оказался радом очень быстро, должно быть, он шёл за Родни с самого двора. — Я имею в виду, какого чёрта? О чём ты только думал? Шеппард не отвечает, но Родни и не ждёт ответа. — Я даже не знаю, что ты здесь делаешь, — добавляет он, беспомощно, расстроенно: ему казалось, что он всё преодолел. Преодолел тоску по Атлантиде и её людям, такую огромную, как будто у него вырвали лёгкое, как будто без них он не может дышать. Он понимал, что его отношения с Дженнифер закончились в тот самый момент, когда он бросил ей в лицо клятву Гиппократа как вызов, выбирая жизнь Джона вместо её этики. Он не представлял, что Шеппард отреагирует на то, что они сделали, с настолько сильным отвращением. То, что Шеппард здесь, не имеет никакого смысла. После всего сказанного Родни думал, что они больше не увидятся. — Что ты здесь делаешь? — повторяет он шепотом. Но глаза Шеппарда закрыты, его тело неподвижно. Кровь на футболке начинает высыхать. Через мгновение Родни отворачивается. Он не знает, как долго находится в этой комнате, сидит, прислонившись к стене, пока у него не затекает копчик, и не спускает с Шеппарда глаз. Какое-то время он рассеянно вытирает руки о ковер, и красно-коричневые хлопья прилипают к дешевому ворсу. За дверью громко спорят их похитители, и хотя Родни не понимает ни слова, он осознает, что скоро кто-то из них перестанет себя контролировать. Рано или поздно это все равно случится. В комнату заходит Светловолосый. Его миловидное лицо покрыто красными пятнами, а пальцы правой руки нервно дергаются. — Пошли, — командует он. Сердце Родни бешено колотится, но он встает на ноги и следует за Светловолосым. Дверь он за собой не закрывает. Лицо-со-шрамом и Светловолосый таращатся на него выжидательно. Очевидно, они все же пришли к какому-то соглашению. Руки Родни начинают трястись. — Вы займетесь расчётами, — говорит мужчина с темными волосами. — Иначе мы убьём обоих – и вас, и солдата. Сердце Родни стучит где-то в горле, пока он старается не поддаваться панике. Он оказывался и в ситуациях похуже и каждый раз выходил из них живым. Ему просто нужно сохранять спокойствие, а затем совершить какую-нибудь героическую глупость, и всё будет в порядке. Родни не приходилось совершать героических глупостей в течение многих месяцев, и он чувствует, что разучился это делать. Но… — Простите, ублюдки, — произносит он, напрягаясь, когда внимание все троих сосредотачивается на нём, — это должно меня пугать? Потому что, на случай, если это не дошло до ваших, к сожалению, недоразвитых мозгов, напоминаю: за нами идут люди, и они вооружены. На минуту в комнате воцаряется абсолютная тишина. А потом Лицо-со-шрамом кривит рот в уродливой улыбке и взводит курок. Мужчина с темными волосами делает движение, словно желает вмешаться, но затем лишь ухмыляется. — Ну, доктор МакКей, тогда оставим им здесь что-нибудь, что они сумеют найти. Лицо-со-Шрамом нажимает на спуск, и в этот момент Шеппард появляется у него за спиной. Пуля уходит в «молоко», а Шеппард хватает Лицо-со-Шрамом за челюсть обеими руками и сильно дергает. Лицо-со-шрамом шатается, роняет пистолет и беззвучно сползает на пол с шеей, вывернутой под невозможным углом. Родни замирает, потрясенный увиденным. Никогда прежде он не следил с такого близкого расстояния за тем, как Шеппард убивает своего противника голыми руками. Светловолосый и мужчина с темными волосами издают практически одинаковые крики удивления, хотя крик Светловолосого резко обрывается, когда Шеппард впечатывает его лицом в стену. Избавившись от двух похитителей, Родни позволяет себе немного расслабиться. И тут же вновь напрягается, когда замечает, что мужчина с темными волосами достаёт пистолет. — Шеппард! Шеппард оборачивается, и мужчина с темными волосами роняет оружие, удивленно отступая назад и бормоча что-то по-шведски. Шеппард бьет его локтем в пах, он сгибается пополам, задыхаясь, и колено Шеппарда разбивает его нос с громким хрустом. Мужчина кричит, поднимая руки к лицу. Шеппард швыряет его головой в стену и равнодушно наблюдает, как он падает рядом со своим светловолосым компаньоном. Родни моргает. Произошедшее заняло от силы полминуты, и теперь его похитители лежат у двери в маленькую комнату: один мёртв, двое без сознания. Он смотрит на Шеппарда, который даже не вспотел и сейчас отряхивает руки с гримасой отвращения. Костяшки его пальцев слегка кровоточат. Сердце Родни продолжает распространение адреналина по телу, как будто завтра не существует. Если честно, дожить до завтра он и не надеялся. — Ты отвлёк их, молодец, хорошая работа, — говорит Шеппард, и ярость ударяет Родни пулей между рёбер. — Ты! — он наставляет на Шеппарда указательный палец, отстраненно удивляясь, насколько сильно тот дрожит. — Я думал, что ты умираешь! Я понимаю, ты притворился, потому что так надо. Но хотя бы подмигнуть нельзя было? — Я не могу умереть, — равнодушно говорит Шеппард. — Ты позаботился об этом, помнишь? И так же быстро, как он возник, гнев оставляет Родни. Он вздыхает, проводя рукой по волосам, кривится, вспомнив, что на его пальцах засохшая кровь. Кровь Шеппарда. — Ты недвусмысленно дал понять, что ты об этом думаешь. — На него накатывает внезапная усталость. — Зачем ты здесь, Джон? Глаза Шеппарда расширяются — Родни назвал его по имени, не по фамилии, но Родни хочет только одного — уйти отсюда. Отправиться домой, засунуть свой приз в какой-нибудь угол и проспать месяц. — Не надо придумывать причин. Просто скажи мне. — Я… — Шеппард со свистом втягивает в себя воздух, замолкает. Сделав несколько шагов вперёд, прямо в личное пространство Родни, он поднимает руку, медлит, и всё же прикасается к его левому плечу, там, где шея. Родни чувствует тепло его ладони на своей коже, и только некоторое время спустя понимает, что не должен этого ощущать. — Господи, Родни, — выдыхает Шеппард, водя пальцем по дыре, оставленной в его фраке и рубашке пулей Лица-со-Шрамом. Родни смотрит на Джона со смесью шока и изумления, и кажется, что его лёгкие тоже задеты. Сердце Родни бьется в груди рвущимся на свободу узником. — Зачем ты здесь? — тихо повторяет он, и когда их с Шеппардом взгляды встречаются, у него перехватывает дыхание. — Я не мог чувствовать тебя, — так же тихо отвечает Шеппард. — То, что ты сделал…. Раньше я мог сказать, включено ли устройство Древних рядом со мной и нет. Сейчас я чувствую всю Атлантиду, все её системы, людей…. Всех, кроме те6я. — Его дыхание учащается. — И это сводит меня с ума. Они долго смотрят друг на друга, а потом Родни медленно тянется к нему, давая Шеппарду шанс отодвинуться. Тот остаётся на месте с таким видом, будто вот-вот потеряет сознание, и Родни делает то единственное, что ему осталось. Целовать Шеппарда должно быть странно, но это не так. Они столько раз спасали друг друга от смерти, что исчезновение расстояния между ними — как запоздалая мысль, не имеющая значения для большой картины. Губы Джона мягкие и нерешительные, во рту привкус крови. «Конечно же», — отсутствующе думает Родни, и гладит кончиками пальцев шею Джона и его шелковистые волосы, делает его стоны своими. Он сохранит всё, что Джон позволит ему иметь. Джон не дал ему сохранить Атлантиду. Он был очень зол; они оба были. Джон — из-за способа, выбранного учёным для его спасения. Родни — из-за того, что Джон не видел: Родни не мог позволить ему умереть. Машина для создания репликаторов находилась в городе. Технология с нанитами была опробована на бедной Элизабет. Она работала. И не существовало ни единого довода против её повторного использования. Он бы сделал это ещё раз, в мгновение ока. Даже зная, что это будет стоить ему девушки, друзей, работы и Джона, он вновь поступил бы так же. Но Джон целует его так, словно отпускает все грехи. Джон простил его, и возможно, он — наконец, наконец-то — вернется домой. Родни разрывает поцелуй, их лбы соприкасаются, а его плечи вздрагивают от смеха. — Сегодня я получил Нобелевскую премию. Истерические нотки делают этот смех похожим на всхлип. — Я знаю. — Джон хлопает его по плечу. — Я знаю, дружище. И они стоят так, в тишине, пока Родни не перестает дрожать.