Danse Macabre

Когда они впервые встретились, Риптайду было двадцать четыре, и он считал себя стариком. Азазель себя стариком не считал, но в глазах Риптайда он был им. Они сидели на плоской крыше виллы, и снизу от моря доносилось мягкое шуршание прибоя, а наверху мерцали на синей глади неба первые звёзды. В высоком бокале Азазеля отражались золотистые огни ламп, расставленных вдоль парапета. Риптайд от выпивки отказался: в незнакомых местах он больше не пил. Но теперь казалось, что он совершил ошибку и выглядит чуждым, не своим, смешным пришельцем со смешными претензиями. Запоздало он почувствовал, что ему просто страшно. — Почему Азазель? — спросил он и отвернулся, чтобы не пялиться на хвост. Его визави (а вернее — сторож, оставленный здесь, чтобы за ним наблюдать) отвел взгляд от розовой полоски облаков на горизонте и посмотрел на Риптайда с доброжелательным любопытством. — А почему Риптайд? Если бы Риптайд был молод, он залился бы краской, но он был старик, а старики слишком много пережили, чтобы краснеть. — Мне подходит, — ответил он. — А это просто моё имя, и оно мне нравится, — сказал Азазель, и что-то в его голосе заставило Риптайда повернуть голову и посмотреть на будто вылепленное из красной глины лицо. — Давно работаешь на мистера Шоу? Азазель пристально изучал его, и под взглядом льдисто-голубых глаз хотелось ёрзать, словно кто-то разжёг под креслом настоящий костёр. Риптайд замер с прямой спиной и сердито посмотрел в ответ. Азазель прищурился, морщин вокруг глаз стало ещё больше, и вдруг откинулся назад, улыбаясь. С изумлением и досадой Риптайд понял, что на него смотрят насмешливо. — Не очень. Риптайд кивнул, принимая ответ. Поправил правую манжету, чтобы она выглядывала из рукава пиджака ровно на столько же, на сколько и левая. Азазель сделал ещё один долгий, тягучий глоток (Риптайд невольно проследил, как перекатился вверх-вниз и замер кадык) и вдруг небрежно спросил: — А тебя что сюда привело? Риптайд подумал, что английский не родной для его собеседника: вопрос непостижимым образом соединил в себе и бумажную вежливость учебника, и дешёвый пафос гангстерской мелодрамы. Он улыбнулся уголком рта и не сразу вспомнил, что от него ждут ответа. Азазель ждал, с губ его не сходила полуусмешка, такая же неуловимая, как и акцент. — Ищу работу, — пожал Риптайд плечами. — Зарабатываешь на безбедную старость? — Просто развлекаюсь, — напряжённо ответил Риптайд. Уж не умел ли Азазель читать мысли? — Весело, должно быть, — без выражения заметил тот. — Ничего особенного. Он немного расслабился. Мог Азазель читать мысли, не мог — какая разница. Риптайд его не боялся. Старики не верят в дьявола. От моря потянуло прохладой. Азазель с явным удовольствием запрокинул голову, подставляя ветерку запотевшую шею. — Твоя работа? — спросил он. Ритайд покачал головой: — Я больше по вихрям. — Тоже дело, — усмехнулся Азазель. — Я, правда, предпочитаю бризы. — Они скучные. Азазель отсалютовал ему бокалом: — Ну танцуй, танцуй с ветром. — Когда вернётся мистер Шоу? — Скоро. Ты пока подумай, сколько попросишь за работу. — Танцы заказывает он, — осторожно произнёс Риптайд, — пусть он и говорит, сколько готов заплатить. Азазель снова добродушно заулыбался. Риптайд всё не мог понять, как его угловатое, некрасивое, невероятного цвета лицо может принимать такие человеческие выражения. — Он не еврей, не поскупится. Оценит всё, что сделаешь. У Риптайда вдруг пересохло во рту. Воздух, наверное, был солоноват. — И много он обычно требует? Азазель посмотрел на него снисходительным старческим взглядом. — Ничего сверх того, на что ты способен. Совершенно ничего. *** Когда рёв ветра стихал, Риптайду всегда казалось, что он оглох, такая тишина царила вокруг. Так было и в этот раз. Он выпрямился, держась одной рукой за голову, а другой за живот, сделал несколько неверных шагов, согнулся пополам — и тут его всё-таки вырвало. Он утёр рот и поднял голову. Глаза слезились. Риптайд часто слышал, что когда мёртвых тел слишком много, не думаешь, что они когда-то были живыми. Куклы — они куклы и есть. Враньё. Трупы смердели и истекали кровью. Набегающие волны её лениво слизывали, а она всё сочилась. Риптайда снова вывернуло, одной желчью. Он отвернулся и пошёл по линии прибоя. Песок набился в ботинки, носки вымокли, потяжелели — и на Риптайда словно разом навалилась ещё сотня лет возраста. Наверное, для многих так и выглядит смерть — мили пустынного пляжа, разрушенный дом позади и годы, долгие, долгие годы бесконечного пути, которые впиваются тебе в позвоночник. — Красиво танцуешь. Риптайд не ответил, только подумал, что если бы только мог стряхнуть с себя хоть половину давящего на плечи веса — развернулся и дал бы Азазелю в морду. — Ну спасибо, — пробормотал он, когда понял, что тот не отвяжется, так и будет идти следом по песку. Как чёртова сиделка за коляской старика. — Грязновато только. — Как умею, — огрызнулся он. — Переучивайся. Мистер Шоу грязи не любит. — Да ну? — нервно засмеялся Риптайд. — Никогда бы не подумал. Азазель терпеливо ждал, пока он отсмеётся и прополощет рот солёной морской водой. Неподалёку от берега Риптайд заметил покачивающуюся на волнах дохлую, студенистым брюхом кверху медузу. Его чуть не вывернуло снова. — А чистюль он, значит, любит? — Как видишь. — Азазель что-то ему протянул. Риптайд не сразу разглядел на красной ладони платок — точь-в-точь ей в тон. — Старую собаку новым трюкам не научишь, — пробормотал он, утирая губы. — Такой собаке лучше сразу уйти. Риптайд думал, что это шутка, но Азазель даже не улыбался. Выражение лица было спокойное и вместе с тем очень хищное. Риптайду на ум снова пришла вылепленная из красной глины статуэтка, не человека, не зверя, но чего-то среднего между тем и этим, а может, совсем иного. Древняя глина — элитный прах земной для элитного творения божьего. Он засмеялся, сам оборвал смех и ответил: — Понял. Больше не буду. — Хорошо, — серьёзно кивнул Азазель и протянул ему руку. После недолгих раздумий Риптайд за неё взялся. И сотни лет возраста слетели с него, как подхваченная ветром шелуха. Чтобы ещё очень, очень долго не возвращаться.