***
Осеннюю ночь сменяют зябкие предрассветные сумерки. Из сероватой тьмы медленно проступают неясные очертания окружающего мира – силуэты домов, деревьев. Утренняя прохлада стелется над землей. Природа замирает, готовясь к чуду. Сонную тишину притихшего города разгоняет свежий ветерок. Небо на востоке понемногу светлеет, и наконец у горизонта вспыхивает ослепительная каемка солнечного диска, разгорается все ярче, рассылая во все стороны свои лучи. Затем показался полный круг, а через несколько мгновений солнце будто оторвалось от земли и поплыло в небе, наполняя все живое силой и энергией. Вот и наступил новый день. Юлиан Дракслер в наступлении нового дня ничего прекрасного не нашел, да и силы и энергии у него ни на что не было. Первой более-менее внятной мыслью стало соображение, что шторы на ночь задергивать нужно, иначе отвратительные слепящие лучи, направленные прямо в лицо, не дадут нормально выспаться. Парень болезненно жмурится и пытается перевернуться на другой бок. Попытка оказалась неудачной: тело напрочь отказывается слушаться и, несмотря на все старания сменить положение, только противно ноет. Задницу обдувает ледяной ветер из открытого окна. Где-то в ногах лежит одеяло, но Юлиан не может и пальцем пошевелить – лишь вздрагивает от напряжения и страдальчески стонет, уткнувшись лицом в подушку. Постепенно конечности начинают повиноваться желаниям своего обладателя. По мере возвращения сознания Юлиан понимает, что он лежит на краю постели лицом в чертово окно. Правая нога наполовину свесилась с кровати, прямо перед носом на прикроватной тумбочке стоит элегантная настольная лампа. Еще один порыв ветра заставляет до скрипа стиснуть зубы, чтобы перетерпеть нахлынувший дикий холод. В то же время дышать в подушку становится неприятно, воздуха не хватает, да и сама подушка уже вся горячая от его дыхания. В конце концов, Юлиану удается повернуть голову в другую сторону. Еле-еле разлепив левый глаз, он взглядом упирается в… Сон как рукой сняло. Рядом лежит Бенедикт Хёведес. Абсолютно голый. Волосы взлохмачены, глаза закрыты, рот слегка приоткрыт в счастливой полуулыбке. Юлиан не понимает, сон ли это, глюки, и откуда он вообще в этой… комнате? Что за комната? Что с ним случилось? Что-то было, как-то же он сюда попал?.. Как же башка раскалывается, господи, что делать?.. Мысли копошатся в мозгу, но эти бесполезные метания, если их в принципе можно так назвать, ни к какому результату не приводят. Юлиану все хуже и хуже. Вдруг даже думать становится больно, не то что пошевелить ногой или рукой. Перед глазами запрыгали звездочки, кровать как будто плавно качнулась, нахлынул приступ тошноты. Юлиан перекатывается на спину. Затекшая от неподвижности рука неловко подворачивается, как резиновая, и сама собой с размаха падает Хёведесу на грудь. - Ыыы! – сквозь сон жалобно тянет Бенедикт, зевает и открывает глаза. – Привет, Юле! – шепчет он через несколько секунд, потягивается и мягко улыбается. - Еба-а-а-а-ать… – простонал Юлиан вместо приветствия. - Юле, тебе плохо? – озабоченно спрашивает тот и буквально подскакивает на кровати. Он осматривается вокруг с совершенно офонарелым видом. Кажется, не у одного Юлиана не все в порядке с головой. - Я сейчас сдохну… Что вчера было?.. - Голова болит? – Бенни сопровождает свой вопрос осторожным поглаживанием лба Юлиана ладонью, а затем, свесившись с постели, беспокойно принимается шарить по полу. - Все болит… Бенедикт садится на кровати, надевает трусы и поворачивается к нему. – Лежи! – скомандовал он, словно Юлиан в таком состоянии действительно может куда-то убежать. – Я мигом! – и вышел из комнаты. Юлиан хотел спросить, куда это он рванул, но решил не сопротивляться обстоятельствам и, еще раз еле слышно простонав, откинулся на подушки, закрывая глаза, которые от малейшего солнечного луча насквозь пронзает боль. Слух обостряется, и Юлиан разбирает за дверью приглушенные голоса и шаги. Значит, они тут не одни… А где они, кстати? Собрав всю волю в кулак, Юлиан, прищурившись, рассматривает комнату. Ничего особенного: кровать, окно, балкон, стол, плазма, оригинальная квадратная люстра на потолке, – похоже на номер отеля, который может находиться где угодно между Москвой и Лондоном… Лондон. Да. Точно. Ведь вчера они были в Лондоне, играли товарняк с англичанами. Этот факт Юлиан точно помнит, если, конечно, это было вчера. Но вот лампа на потолке смутно знакома. Юлиан явно её уже видел… Тошнота отошла, но теперь непреодолимо захотелось пить. К счастью, к нему как раз подходит Бенни, держа в руках стакан воды. - Должно помочь, – обещает он. - Что это? – тихо спрашивает Юлиан, протягивая руки. - Пей, – строго говорит Хёведес и придерживает за плечо, помогая ему сесть. Юлиан слушается, через силу привстает, дрожащими руками берет стакан и начинает жадно поглощать его содержимое. Капелька воды, упав с губ, ползет по груди. Когда осталось всего несколько небольших глотков тепловатой воды, Юлиан вдруг осознает, что он и сам-то, оказывается, без трусов. Вопрос «Какого хрена?» откладывается на потом, и Дракслер сконфуженно натягивает на пах край одеяла, пытаясь сделать это как можно незаметнее и при этом ничего не уронить и не пролить. Краешком глаза он все-таки видит, что Бенни запалил его жест и еле видно ухмыляется, но тут же делается абсолютно серьезным и забирает у него пустой стакан. Юлиан нервно облизывается, опускается обратно на постель, тяжело дыша, а спустя несколько секунд слабость вновь наползает на него густой пеленой, и он закрывает глаза, издавая мученический стон. Под веками опять появляются сотни мелькающих звездочек, и Юлиан решает открыть хотя бы один глаз, чтобы было не так мерзко. Он слегка поворачивает голову влево. Бенни стоит около стола, роется в телефоне и, если судить по резвым движениям его пальцев по сенсорной клавиатуре, строчит кому-то сообщение. - Окно, – кряхтит Юлиан. - А? – Бенни отрывается от телефона. - Окно закрой, а? - Тук-тук-тук! К вам уже можно? – внезапно раздается из-за двери. «Блять», – мысленно констатирует Юлиан, когда понимает, кому этот голос принадлежит; его он точно никогда нигде и ни с кем не спутает. – «Только не он!». Бенни обреченно вздыхает, видимо, тоже готовясь принять внеочередную утреннюю порцию подъебов. - Доброе утро! – в комнату заглядывает Матс Хуммельс собственной персоной. – Ну что, есть ли жизнь на Марсе? Бенедикт смущенно покашливает, подбирает с пола штаны и принимается одеваться. - А мы что, на Марсе? – выдавливает из себя Юлиан и укрывается одеялом, как может. – То-то мне так херово… - А тебе херово? – Хуммельс делает недоуменное выражение лица. – Надо же, а мне вот показалось, что ночью тебе было очень даже хорошо. - Матс, ёпрст! Я ж тебя как человека просил! – с досадой говорит Бенни. - Ну, извини! Можно подумать, я не могу отличить «херово» от «охуенно»! - А мы где, если не на Марсе? – Юлиану каждая фраза дается с трудом, но он подсознательно чувствует, что просто обязан отвлечь внимание Хуммельса на себя, чтобы тот не приставал к Бенни. - Мы дома, – информирует Бенни. - В Гельсе мы, – конкретизирует Хуммельс и приваливается спиной к косяку двери. - Да ну? И что это мы здесь делаем? – Юлиан мало-помалу заводится. - Я так понимаю, лично мы прикрываем задницу Хёведеса от праведного гнева твоих родственничков, – ехидничает Хуммельс. – Мы ж защитники, нам не привыкать. А в остальном – тебе спасибо. - Мне? – Юлиан приподнимается на кровати. – Я-то тут причем? Ничего не помню… Ой, блять… - Не помнишь? – Бенни просовывает голову в горловину футболки DFB и недоуменно смотрит на него. – То есть, как, не помнишь? - Ну, а… А что было-то? Матс громко хмыкает и перебрасывается двусмысленным взглядом с Бенни. - Ты чего, всего того, что вчера вечером было, не помнишь? – Бенедикт приподнимает брови, но в его голосе, как ни странно, чувствуется плохо скрываемая радость. - Смутно… И голова еще ужасно болит, – жалуется Юлиан. - Ничего, пройдет. Н-да, Юле, ты вчера очень много выпил. Маленький алкоголик, – Бенни наклонился над кроватью и растрепал ему волосы. – Полежи чуть-чуть, аспирин вот-вот должен подействовать, мы тебе двойную дозу вкатили, и тогда станет гораздо легче. Юлиан никогда не пил. Ну, конечно, бывало, пару бокалов шампанского на Новый год, на День рождения или по случаю выигранного трофея. Но чтобы так, до беспамятства… А вдруг Бенни ему наврал чего? Хотя, если полагаться на рассказы знакомых, симптомы под похмелье вполне подходят: он ни черта не помнит, головная боль имеется, ломка, как при температуре под сорок градусов, во рту сушняк, мутит конкретно, перед глазами все время что-то сверкает, стоит их лишь открыть, язык едва слушается, а судя по тому, как Бенни шарахнулся от него при первых словах, то и несет по полной программе. - Мы?.. – Юлиану уже надоедает переспрашивать. - Мы с Марселем. Эй, Шмелле! - Да не кричи ты… – бормочет Юлиан. Блин, оказывается, Шмельцер тоже тут. Что вообще происходит? Юлиан громко сглотнул и вздохнул. «Утро добрым не бывает» – так ведь говорят? Сегодняшнее уж точно не доброе. «Фу!» – морщится Юлиан. – «Как же я мог, придурок?». Бенни снова озабоченно кладет ему на лоб ладонь и беспокойно хмурится. - Чего воешь? – в дверях появился Марсель Шмельцер. Если сейчас еще и Юрген Клопп появится, Юлиан нифига не удивится, честное слово. - Дракслер допился до чертиков, – злорадно сообщает Хуммельс. - Не до чертиков, а до потери памяти, – возражает Бенни. - Невелика потеря, – Хуммельс, прихрамывая, проходит к окну. - Ну, молодец, – пожимает плечами Шмелле. – Совсем ничего не помнит? Вот это мы влипли. Что Лёву врать будем? - Возможно, обойдется без Лёва. А с Келлером пусть Бенни разбирается. - Вашу ж мать! – цедит Бенни и садится на кровать. Юлиан попытался повернуться на правый бок, а то на левом как-то надоело, но смог только прохрипеть и почувствовать на себе всю прелесть бодуна – тело не слушается, и появилось ощущение, что мышцы превратились в желе и плавают под кожей, как в полиэтиленовом мешке. Это до того злит, что он от бессилия и безысходности закрывает глаза. Позор. Просто позор. Ничего не видеть, не слышать, не знать, все забыть, как страшный сон. Кстати, что-то ему такое снилось необычное… Нет, тоже забыл. - И что ты планируешь? – Матс Хуммельс – мастер умных вопросов. - Ну, до вечера нас вряд ли хватятся, – делает вывод Бенни. – А к вечеру что-нибудь придумаем. Будем рассчитывать на то, что он к тому времени уже немного придет в себя, да, Юле?.. - Я попробую, – Юлиан понимает, что это в первую очередь в его интересах. – А что надо делать? – он с надеждой поднимает глаза на Хёведеса. - Кажется, что-то звенит, – перебивает Марсель. Матс прищуривается, прислушиваясь, и наконец выдает: - Скайп на планшете. Марсель без лишних слов метнулся за дверь, чтобы принести девайс. - Что же мне с тобой делать? – Бенни явно в растерянности. Вернувшийся Марсель кидает Хуммельсу планшет. - Мерте звонит, – объявляет Матс, опускаясь на постель рядом с Юлианом. Бенни садится от него справа, Марсель слева, так что в обзор попадают лишь их спины. Ну и хорошо, хоть солнце больше не пялит в лицо, на том спасибо… - Ох уж мне этот Мерте, – тянет Бенни. - Матс, доброе утро! – из динамика раздается голос Пера Мертезакера. - Доброе, – вяло отвечает Хуммельс. – Не то чтобы такое уж доброе и что прям утро. У нас скоро первый час. - Не нуди, Матс. Что с твоей ногой? - Жопа, – признается Хуммельс. Марсель шумно вздыхает. Бенни чешет затылок. - Жопа с ногой? У вас там что, альтернативная анатомия? – недоумевает Пер. - Самая настоящая жопа, – добавляет Матс. – Причем полная. - Насколько полная? - Как у Дженнифер Лопес, – говорит Матс. – Или даже как у Джо Харта. - Ну, это ты махнул. - Не раньше весны, Пер. Реабилитация минимум четыре месяца. Самая настоящая полная жопа. - Жопа, как у Ману, – вставляет Марсель. – Привет, Мерте. - Жопа, как у Халка, – добавляет обычно сдержанный Бенни. – Привет, Мерте. - И вам привет, чуваки. А что это вы вместе тусите? Вас разве вчера не увезли? Вы чего не по домам? Что случилось? Самолеты не летают? - Да как тебе сказать… – Марсель покосился на Юлиана. - Блин, Мерте, как-то странно, что ты сейчас об этом спрашиваешь! – Бенедикт просто взрывается, выхватывает из рук Матса планшет и встает с кровати. – Послушай, я серьезно. Хуле ты не следил за Юлианом, а? Я же тебя, мать твою, попросил… Блять, аж два раза! - Да что с ним произошло-то? – Мертезакер был искренне удивлен. - Что с ним случилось? – прошипел Бенни. – Ты куда смотрел? Он пьян вдрабадан. Я оставил его с тобой в баре отеля на час, потому что собирал Матсу и Шмелле шмотки, пока они были в больнице, а ты… - Как это – вдрабадан? - Пер, да мы его втроем еле-еле в самолет засунули! Я понимаю, у тебя был личный триумф, гол, все дела, но все-таки я был очень занят, и ты мог бы войти в положение! О, господи всемогущий! Юлиан натягивает одеяло на голову. Пятки высовываются с другой стороны, и он поджимает ноги, а потом и вовсе сворачивается калачиком. Ничего себе он учудил… Что же вчера произошло? - Что, прям скандал был? - Дай! – подает голос Марсель. – Нет, Пер, скандал был бы, если бы мы не взялись за него втроем и организованно. Но пришлось нелегко. Ну, сначала он попел в автобусе, когда мы в аэропорт добирались, попсу всякую, но это бывает, не страшно, победили же, ладно. В самолете Бенни заткнул его чупа-чупсами, и он только икал и моргал, зато хоть не уснул, за это спасибо, вот честно, а то бы на руках нести пришлось. Ты представь себе эту картину маслом: я с тремя чемоданами в зубах, Матс с костылем, Бенни с Юле наперевес. Главное, что Лёв, ничего не заметил, хотя и приглядывался, но я к нему сразу подскакивал и всякую фигню спрашивал, отвлекая. Черт, он меня теперь точно в сборную больше не возьмет, подумал, наверно, что у меня мозги набекрень совсем… - Нет, присмотреть – это одно, но на роль няньки я не подписывался! – Пер Мертезакер, кажется, не знал, смеяться ему или плакать. Щеки у Юлиана горели огнем. - Блять, действительно, – в разговор снова вступил Бенни, – я тебя и не просил сидеть с биноклем и в камуфляже у барной стойки… Не перебивай ты, ёжкин кот… Я же просто попросил приглядеть, он же еще ребенок, меры мог и не знать… - Да там вроде Марко тусил, и Марио тоже, он же не один был из команды. Ну, в толпе как-то затерялся. - Что значит «в толпе затерялся»?! А ты, типа, инвалид двадцать четвертой степени и не в силах пошарить среди бухих долбанов, которых одним плечом двинь и они полетят на пол? Тебе что, фамилии «Ройс» и «Гётце» в сочетании со словами «бар» и «отпраздновать» ни о чем не говорят? Как ты мог оставить Юлика один на один с этими раздолбаями! Юлиан выглядывает из-под одеяла одним глазом. «Ройс? Гётце? Ничего не помню», – приходит он к выводу. - Бенни, полегче, – Хуммельс похлопал Хёведеса по плечу и потянул на себя. Бенни плюхнулся обратно на кровать. – Гётце пить умеет, и он до крайностей бы не довел. Не вали с больной головы на здоровую! - Я не… Ага, а Ройс умеет спаивать! Матс, подожди. Нет, ну вот неужели настолько сложно было? Мы из самолета еле вышли, он икал так, что, наверно, в Мюнхене было слышно, и добавь с координацией полный пиздец… Это ж каким местом смотреть надо было? - Сам бы тогда следил! - Мне, знаешь ли, Матсу надо было помочь, у него нога после матча повреждена, чмо ты бездушное… Ладно, за чмо прости… Юлик сегодня проснулся в состоянии, будто бы по нему бульдозер проехался, ты хоть ради приличия пожалей малыша, что ли. - И он тоже с вами? - Блин, Пер, ну ты как с Луны свалился. А куда мне было его девать? – огрызается Бенни в монитор. – Не мог же я его отпустить домой в таком виде. Меня бы его брателло прибил. Здесь он. Юлиан лежал и думал: «Ё-ё-ё-ё…». На что-то большее его разум сейчас был не способен. Он, конечно, пытался как-то переварить полученную информацию, хотя мозги отказывались думать и воспринимать подобные вещи, но он прекрасно понимал, что нормального и адекватного во всем этом мало. Немного сглаживало весь ужас ситуации то, что он ничего из рассказанного не помнил. - Здорово, Юлик! И ты тут! Где ты, покажись?! – радостно зовет Пер. – Ты жив? - Здоровее видали… – хихикает Хуммельс и скидывает с Юлиана одеяло. Приходится сесть. Марсель сует ему в руки планшет. - Привет, Мерте. - Ты как? – Мертезакер, как назло, сияет бодростью и весельем. – Что, голова раскалывается? - Да, голова, кошмар просто. И мутит. И еще почему-то жопа болит… – подумав, добавляет Юлиан. Бенни закрывает глаза одной рукой и отчаянно машет на него другой. - Я смотрю, жопа у вас – это заразно, – говорит Пер. – Как бы и мне не подхватить… Мужики, чему вы там малыша учите? Если Лёв узнает, всем не поздоровится. - Да мы, если ты не обратил внимания, Лёва цитируем. После диагноза на кресты Сами он сутки через слово «жопа» повторял, – равнодушно заметил Матс. - Может, чего посоветуешь для опохмела? Ты ж у нас опытный, – спросил Марсель. – Нам бы его на ноги к вечеру поставить. - Для отходняка? Поесть, поспать… Не знаю, у меня такого не было, – Мерте растерялся. - Молись, – ласково, но серьезно пригрозил Бенни. – Вот как увидимся в следующий раз… - Да я вообще-то Матсу звонил, чтобы узнать, как у него дела и какой диагноз, даже представить не мог, что у вас тут собрание. - Спасибо, Мерте, – вставил Хуммельс. – Я тронут. - Да вы все там тронутые! - И ведь не поспоришь, – развел руками Шмельцер. – Ладно, пока! - Пока, чуваки, до встречи! Когда Бенни кинется меня убивать, я на вас рассчитываю, договорились? - А то, – кивнул Матс. – Главное, чтоб он нас самих до этого не прибил. Пока! - До свидания, Мерте, – в один голос проговорили Бенни и Юлиан. - Отбой! Юлиан возвращает планшет его полноправному владельцу. - Ну что? – спрашивает Бенни. – Слышал, что Мерте сказал? Будешь «поесть» или «поспать»? Юлиан мысленно прикидывает: - Я бы поел, наверно, да… А надо бы в душ сходить… - Это точно! – Матс Хуммельс похабно улыбается. – Тебе не помешает. - В номер завтрак закажем? – Шмелле в размышлении запускает руку в волосы. – Или в ресторан спустимся? - Конечно, в номер! – Бенни удрученно качает головой. – Только это уже обед получается, если по времени смотреть. Блин, надо было в Дюсселе отель заказывать… Нас здесь вообще нет, не дай бог, если кто-то нас сейчас запалит в Гельзенкирхене. - А уж нас-то и подавно! – добавляет Матс. – И пока еще не все из нас способны ходить. - Бля, кончай стебаться надо мной! – взвыл Юлиан и стукнул кулаком по постели. - Сам кончай! – отрезал Хуммельс и даже бровью не повел. – Я о себе вообще-то! - Послушай, горе луковое, ты помнишь, что у Матса с ногой? - Задолбали! Бенни, я не помню, правда, ничего не помню! Я что, совсем никакой был? Что такое кошмарное вчера случилось? Отвечай! - Оооо! Что сейчас будет! – Марсель Шмельцер поднимает руки в знак того, что сдается, и выходит из комнаты. Бенни явно в ступоре от вопроса Юлиана. Он автоматически поворачивает лицо в сторону Матса, и Хуммельс еще чуть-чуть и точно не смог бы подавить смешок. Он закрывает рот рукой и жмурится от нахлынувшего смеха так, что у него на глазах выступают слезы. Бенедикт посылает ему гневный и строгий взгляд, но дортмундцу от этого лишь становится веселее, и он как можно скорее уползает за дверь, откуда сразу же доносится истерический хохот. Среди всего этого сюрреализма Юлиан вдруг осознает, что под одеялом он все еще голый. Бенни все же решает продолжить беседу: - Мерте гол забил во вчерашнем матче. Ты хоть гол-то его помнишь? - Да, гол я помню, а вот все остальное, что тут рассказывают: вечеринку, автобус, песни, самолет – как отрезало… Блин, Бенни, я очень буянил? - Не так сильно, как мы с пацанами боялись, – улыбнулся Хёведес. - Да уж… – Юлиан задумчиво чешет затылок. - Ну, ладно тебе. Ничего катастрофического, – Бенни вроде бы успокаивает, но Юлиан примечает некую обескураженность в его словах. – Не слушай этих придурков. - Я не слушаю… – замялся Дракслер. - Как ты, уже лучше? – спросил Бенни. - Ммм, я, наверно, в душ пока схожу? - Вот и хорошо. Когда Бенни поспешно скрывается за дверью, Юлиан привстает на кровати и начинает бегать взглядом по всей комнате в поисках одежды. Сперва глаза натыкаются на мило припаркованные трусы под столом с телевизором, затем на родную Anson’sовскую футболку, брошенную на спинку кресла. Одна штанина джинсов свисает с сиденья этого самого кресла, а белые носочки примостились на подлокотнике, причем аккуратно и ровно положенные. Юлиан хмурит лоб от непонимания ситуации и силится вспомнить то, как он, Дракслер, столь странно раскладывал свою одежду, если это можно так назвать. Да нет, бред какой-то… Пуховик вон как попало на полу у двери валяется, и кроссовок один, второго пока не видно… Что за херня? Юлиан собирается с духом, рывком откидывает одеяло, ставит ноги на пол и прикладывает все силы к удержанию себя в вертикальном положении. Что-то смутно знакомое и жизнерадостно-розовое катится под кровать. Но сюрпризы на этом не заканчиваются. Кожу от движения неприятно стягивает, Юлиан присматривается к себе внимательнее, и его насквозь прошибает пот. Сука, что же, получается, у него на животе засохшая ... ? Эм, нет, он точно не помнит, чтобы он вчера наяривал под одеялком. Хотя, какое там помнить при такой-то пьянке! Но и по пьянке он бы, наверное, не стал заниматься рукоблудством? У Юлиана все похолодело от мысли, что он в присутствии Бенни мог… Не-е-ет, нет, блять, да нет же, фу, этого и быть не могло… Ну и мысли, охуеть можно. Будем считать, что просто последствия похмелья. С кем не бывает. Нет, ну постойте же, он ведь никогда не был любителем… ну… это… подрочить. Серьезно. Да, молодой организм требует разрядки под каждое утро, но Юлиан считал, что это слишком, хотя пару раз в неделю, под настроение он мог немного, не до конца, поласкать себя, но это чисто физиология и ничего больше. Может быть, Бенни что-то недоговаривает? Ага, веселее было бы, если бы он поведал в подробностях? Мало, что ли, уже пришлось краснеть сегодня? Юлиан прислушивается к тому, что творится за дверями комнаты, и, удостоверившись, что никого пока рядом нет, резко встает. Перемена для тела плохо сказывается – его ощутимо качнуло в сторону. Он еле успел взяться за подлокотник кресла одной рукой, а другой потянулся к боксерам, прокряхтев, подхватил со второй попытки и принялся их напяливать. В глазах потемнело, голова закружилась, но, сделав нескольких судорожных глотков воздуха, Юлиан справился. Вздохнув для бодрости, он поставил кулаки на бедра и стоит так, довольный собой, примериваясь к ощущениям. Ай да Юле, ай да молодец! Натянул трусы на задницу, умница, красавец. Герой, бля. В голове все еще чуть-чуть пульсирует и позвякивает, озноб тоже присутствует, но хоть не мутит, наверное, аспирин успел подействовать. Спасибо, «Байер», век буду помнить. Едва Юлиан обрадовался этой мысли, как в животе возмущенно заурчало. Что там насчет обеда? Хотя помыться надо в первую очередь… Кое-как надев джинсы и футболку, Юлиан осторожно выходит из комнаты, стараясь не шуметь, в чем ему помогает толстый ковер на полу, и тут же чуть не теряет равновесие от увиденного. Марсель. Марсель Шмельцер. На коленях. У Матса. У Матса Хуммельса. И – ёперный театр! – они целуются. На фоне мощного Хуммельса Шмелле выглядит маленьким и хрупким. Ощущение усиливается тем, как приятно оттеняет загорелая рука Матса белую футболку Марселя – и как эта же рука красиво её задирает, заходя со спины. Марсель держит лицо Матса в ладонях. Несколько высветленных прядок, выбившись из резинки, падают ему на щеку. Юлиан мысленно проклинает Дортмунд за неизлечимую травму его юной психики. Видимо, какой-то звук при этом он все-таки издал, потому что оба сразу же поворачиваются к нему. - Упс! – говорит Марсель и убирает волосы нервным жестом. Однако Хуммельс невозмутим, он молча смотрит на Юлиана, а его рука все еще гладит Марселя по спине. - Аааа… – растерянно тянет Юлиан, и тут из ванной комнаты выходит Бенни. - Юле, ты чего? – спрашивает он, видя, как Юлиан, покачиваясь, держится за стену. – Совсем плохо? - Эээ! – Юлиан только и может что тыкать пальцем. Бенни заглядывает за угол: - Ну, ёб твою мать, вы что, в край охуели? - А что? – соизволил открыть рот Матс. – Мы думали, у нас свободный день и все такое. Ты нас сюда затащил, мы тебе помогли вместо своего законного отдыха. Имеем мы теперь право на расслабон? - Юле, ты иди-ка вон туда, – Бенни указывает на парочку чемоданов в дальнем углу комнаты. – Я твою одежду не трогал. Забирай все вещи в спальню, возьми что-нибудь свеженькое, я бегать и приносить тебе труселя не буду, и топай в душ. Окей или не окей? Юлиан кивает и покорно проходит в коридорчик, где аккуратненько так, на боку, лежит самый что ни на есть стандартный черный чемодан, выданный ему на базе сборной неделю назад и отличающийся от своих собратьев лишь брелоком силиконового значка «Шальке» да надписью на метке «Дракслер». Юлиан одним рывком поднимает его на колесики, но от напряжения у него в глазах опять все мутнеет. - Что вы за люди, а? Вас ни на минуту оставить нельзя, извращенцы херовы! – тем временем Бенни не стесняется в выражениях. – Прекращайте это безобразие сию минуту. Вы, мать вашу за ногу, как две лесбиянки жметесь. Фу, аж смотреть противно! – он заводится и нарезает круги по комнате. Марсель нехотя сползает с колен Матса. – Я к вам, оболтусам, уже привык за столько-то лет на общих сборах, но вы хоть перед малышом не показывайте себя полными педиками! - Кто бы говорил! – парирует Хуммельс. – Верни сначала нам нашу клубнику, а потом проповеди читай! - Да, вот, кстати, дельное замечание, – поддерживает Шмелле. Они с Матсом победно переглядываются. - Пидарасы! – смачно ругается Бенни и уходит в спальню. Кажется, аргументы у него кончились, и крыть ему больше нечем. - Если там у них еще хоть что-то осталось после вчерашнего, – задумчиво протянул Матс и с заговорщицким видом подмигнул Юлиану, пока тот через силу вез за ручку свою ношу. Не сказать, что Юлиан много понял из этого загадочного диалога. Кое-как дотащив чертов чемодан до спальни, он обессиленно садится в кресло и начинает судорожно глотать кислород, дабы прекратить головокружение. Бенни роется в подушках со словами «Черт, где же она, блять?!», но с приходом Юлиана его поиски как-то затихают. Живот снова свирепо заурчал, и Юлиану приходится уточнить: - А пожрать скоро будет? - А я уже заказал, – отвечает Бенни, заглядывает в свой чемодан, осматривает стол. – Так что у тебя минут пятнадцать-двадцать. Черт, я не знаю, куда её сунул! – орет он в приоткрытую дверь. Из соседней комнаты доносится звучное хуммельсово «Бенни проебал нашу клубнику». – Ну, простите, что ли! – и Хёведес выходит, оставляя его в комнате одного. Пытаясь собрать мысли воедино, Юлиан поднимает взгляд в потолок, на люстру. …В голове всплывает какое-то смутное воспоминание. Вот эта самая квадратная люстра, хотя и с другого угла обзора. Потолок темный, вокруг вообще темно, только одна яркая полоса света из окна тянется поперек. Вся мысленная картинка отчего-то плавно покачивается перед глазами и сопровождается необъяснимым чувством удовлетворения, которое накатывает волнами. Почему-то тяжело, но это приятная тяжесть. Происходит что-то запретное, но такое долгожданное… Озноб возвращается, и Юлиану хочется поскорей добраться до горячего душа, поэтому он усаживается на пол рядом со своим багажом, чтобы раскопать его содержимое. Итак, несколько маленьких, громко шуршащих кульков, наполненных предметами личной гигиены, типа зубной щетки и пасты, которые лежат поверх всего остального, Юлиан бережно отложил на пол справа от себя. Ага, вот пакет с бельем и изобилием носков. Оттуда Дракслер вытаскивает белые боксеры от «Hugo Boss» и кладет их рядом с собой слева. Еще пара полупрозрачных свертков с обувью, и наконец в очередном пакете обнаруживаются и любимые домашние треники, и чистая темно-синяя футболка. Сойдет. Достав из внутреннего кармана чемодана дезодорант и гель для душа, Юлиан поднимается с пола, берет выбранные вещи, забирает зубную щетку и вяло тащится к ванной, хотя мурашки от холода вынуждают его двигаться быстрее, чем он способен выдержать без легкой тошноты. - Я мыться пошел, – робко вякает Юлиан и по стеночке-по стеночке проходит в ванную комнату. Бенедикт в ответ кивает, Матс медленно закидывает ногу на кресло, Марсель отходит от окна. Закрывшись на замок, Юлиан осматривается. Ох, как хорошо, что пол подогревается! Удостоверившись, что в ванной есть чистое полотенце, он положил одежду на крышку унитаза, а сам принялся стягивать с себя трусы вместе с джинсами, чтобы быстрее расправиться с одеждой. Когда все предметы гардероба оказались у Юлиана в ногах, он осторожно шагнул в душевую кабинку, опустил шланг вниз – а то сейчас еще и водой ледяной окатит! – и принялся настраивать нужную температуру. Установив почти до невозможного горячую воду, он сунул шланг в крепление и приоткрыл рот от удовольствия. Ух, прекрасно, тело постепенно согревается… Постояв секунд тридцать, Юлиан разворачивается, подставляя под горячие струи спину, морщится, пока не привык, но вскоре становится очень хорошо, и… Блять, нихера что-то не хорошо! Как только вода полилась со спины вниз, проникая между ягодиц, Юлиана прям-таки шарахнуло в стену кабинки от боли. - Черт, – прошипел Юлиан, – как же больно… Он не понял, что это было, но одно место… Будто обожгло огнем. Просто дикая, ни с чем не сравнимая боль – и жжет, и чешется, и зудит, и спазм какой-то… Юлиан лихорадочно потирает ноющий анус кончиками пальцев и содрогается от странного чувства. Вот с чего жопа-то может болеть? Ой, нет, лишь бы не то, что ему пришло на ум. Однажды в детстве у Юлиана было сильное пищевое отравление с жутким несварением желудка, во время которого ему пришлось просидеть на унитазе с поносом почти сутки. И тогда у него точно так же жгло и болело. У него же не было вчера ничего такого, нет? Что-то не похоже на диарею… Юлиан очнулся от своих «распрекрасных» мыслей, потому что случайно задницей задел рычаг, регулирующий температуру, его окатило ледяной струей, и еще неизвестно, что было хуже – адское жжение или на контрасте страшный холод. Дракслер, как девчонка, взвизгнул от неожиданности и второй раз за три минуты долбанулся о стенку кабинки, а затем поспешно вырубил воду. Ничего не вспоминается. Но ведь проснулся он без трусов, бля, как так могло получиться?! Жопа болит? Болит так, словно его всю ночь трахали. Не забываем про липкие пятна на животе. О, еще одно на бедре, оказывается. М-да, интересная версия. И что после этого думать? Ой, нет, хватит, хватит, пора признать, что воображение у него разыгралось не на шутку. «Ха-ха-ха, гейского порно смотреть меньше надо», – подумал Юлиан и сам покраснел от своих мыслей. Пора бы ему закругляться, Бенни, наверное, уже злится, а он тут эротические сцены в голове прокручивает, нашел время. Юлиан резво намыливается, уделяя особое внимание злосчастным пятнам, обмывает тело, стараясь, чтобы вода не попадала на больное место, вылезает из чертовой кабинки и скоропалительно вытирается. Хочется жрать, задница горит, башка болит, а за дверью ванной комнаты его ждет не только обед, но и парочка дортмундцев.***
Первые минут десять обеда прошли в напряженной тишине. Юлиан осторожно засовывал в себя еду, прислушиваясь к реакции организма, Бенни не поднимал глаз из тарелки, Шмелле пихал ногами под столом откровенно ржущего над всей обстановкой Хуммельса. - Слушай, если ты не прекратишь, я заряжу в тебя своим айфоном, – не выдержал Юлиан. - Напугал. Не жалко будет игрушку-то? - Типа, не веришь, что я смогу распрощаться со своим телефоном ради синяка у тебя под глазом? - Да ты же промажешь с похмелюги, деточка. Ты сейчас с двух метров в ворота мячом не попадешь. - Я не так уж и… – Юлиан закипает. Бенедикт громко вздохнул: - Угомонитесь, а? Давайте будем вести себя как в большой семье – по принципу «Никакой ругани во время еды». - Только после! – Матс мирно настроен. – Хорошо, договорились. - Я вообще молчу, – Марсель сосредоточенно макает вилкой жареную картошку в соус на тарелке. - А вопросы задавать можно? – спросил Юлиан, отламывая кусочек хлеба. - Это смотря какие вопросы. Видишь, Бенни у нас сегодня строгий, – нет, Хуммельса просто так жратвой не заткнешь. - Матси, закрой рот и ешь, как воспитанный человек. - Я – обладатель самых изысканных манер, Шмелле. - И самого длинного языка в Рурской области. Не доводи ты Бенни. Мы же в Гельсе, не забывай, это его территория. Он уж найдет хорошее место поблизости, где можно спрятать наши трупы. - Что тебя интересует, Юле? – Хёведес держит себя в руках. - Я не совсем понимаю, почему мы все здесь оказались. - Потому что «Маритим» был первым отелем, в котором нашлись свободные номера на четверых, – ответил Бенни. – Я заказывал практически в режиме реального времени, за три часа, поздно ночью, с телефона. Тыкал в первые попавшиеся предложения. Особого выбора-то и не было. Юлиан смущенно кашлянул и перевел взгляд на дортмундев. - Лично мы с Марселем были вынуждены помогать Бенни, – принялся оправдываться Хуммельс. – Один он бы с тобой не сладил. Ведь надо было притащить тебя из Дюсселя. Плюс чемоданы. И все это в режиме строжайшей секретности. - И почему вы сразу же не свалили отсюда по домам? - А зачем? Когда ты не шумел, было очень даже комфортно, чтоб отдохнуть, – Матс пожал плечами. - Можно подумать, я был такой шумный… – Юлиан обиженно сопит. - Ты, между прочим, храпел! – жалуется Бенни. – Как рота солдат! - Если б только храпел, – начинает подъебывать Матс. – Ты кряхтел, как объевшийся меда Винни-Пух, который пытается выбраться из норы Кролика. - А еще ты стонал, как… – подхватывает Марсель, но тут же получает от Бенни локтем в бок. «Вот же блять», – думает Юлиан и подносит ко рту стакан с минералкой. Кажется, придется проглотить все свое возмущение вместе с обедом на закуску. - Давайте сверим наши показания насчет алиби, – предлагает Матс. – Кто что наврал про то, где он сейчас находится? - Лизе я сказал, что вернусь завтра, то есть уже сегодня, ближе к ночи. И то же самое настрочил Патрику с мобилы Юлиана, типа, «Не волнуйся, сам приеду». Так что нас до вечера не спохватятся. Ты где? - Я в лазарете на базе сборной. У меня ж травма. Осмотр, туды-сюды, все дела. Но завтра мне по-любому надо ехать к нашим докторам на проверку. Марсель? - Я – человек серьезный, женатый, и вот так жене врать не могу, – Марсель спокоен. – Я с Матсом на базе в Дюсселе. Когда вернусь, хрен знает. Но мне надо будет пойти на индивидуальную тренировку, в отличие от него. И вообще, у меня съемка для сайта завтра во второй половине дня, а я, как назло, с вами застрял, и на голове черт знает что. - В смысле, на голове? – не понял Бенедикт. Хуммельс откинулся на спинку дивана: - Ему, видите ли, волосы надо покрасить, – объясняет он. – Уже плешь мне проел своей прической. - Не прической, а цветом, – поправляет Марсель. – Корни отросли. А мне надо быть красивым. Юлиан вяло жует булочку с маслом и молча водит глазами по сторонам. Господи, не спятить бы с этими дортмундцами вконец. Прямо как в филиал дурдома попал. - Ты и так красивый, – на ровном месте выдает Матс, и Юлиан чуть ли не давится булочкой от услышанной в его голосе нежности. - Матси, – тихо говорит Марсель и бросает на Хуммельса горячий взгляд. Бенни с размаху хлопает кашляющему Юлиану по спине, и последний вынужден отвлечься от того, как рука Марселя гладит Матса по колену. - За комплимент, конечно, спасибо, но мне действительно надо покрасить волосы. Срочно. - Сходи в салон. В чем проблема-то? Чай не воскресенье, все работает. Уж какой-никакой парикмахерский салон здесь найдется, хоть Гельс и жопа мира. - Я б сходил, но я фактически в Гельзенкирхене, а теоретически в Дюссельдорфе, и никто не должен меня тут видеть. - И что в этом криминального? – удивляется Юлиан. - Ты в своем уме, малыш? – спрашивает Шмелле. – Мне вот только фоток в Инстаграме не хватало. «К нам сегодня заходил Марсель Шмельцер. Любопытно, что он делает в Гельзенкирхене?». - Прости. Я не думал, что все так сложно. Они помолчали. - Ты покрасишь меня, – Марсель поворачивается к Матсу. Это звучит не столько как вопрос, сколько как утверждение. - А Дженни что скажешь, – интересуется Бенни, – когда приедешь со сборов такой красивый-красивый? - Правду скажу. Меня покрасил Хуммельс… - …в перерыве между медицинскими осмотрами, – с осуждением в голосе говорит Матс. - …потому и хреново получилось, – не удержался от реплики Юлиан. - Если хорошо получится, совру, что был в салоне. - Пусть жена тебя и красит, – предлагает Бенедикт. - Завтра она не успеет. На тренировку ж с утра. Плюс осмотр. И скорее всего, к тому же придется везти эту костяную ногу на базу, – Марсель кивнул на Матса. - Сегодня вечером, – в голосе Бенни едва-едва проскальзывают вопросительные интонации. - Сегодняшний вечер я собираюсь провести с ним. Когда мы еще сможем… - Бля-я-я-я, мне бы ваши проблемы… – Бенни растерянно запустил пятерню в волосы. - Да у тебя своих хватает, – не преминул вставить шпильку Хуммельс и указал большим пальцем на Юлиана. - А вот, кстати, – протянул Марсель, и дортмундцы переглянулись. – Юле, не хочешь ли ты проветриться? - Не понял? - Нам бы краску для волос купить, – объяснил Шмелле. – Тут же есть где-нибудь поблизости DM? Сходил бы, сделал бы доброе дело. - Мы, между прочим, из-за тебя и твоей пьянки здесь застряли, – напомнил Матс. – Дракслер в Гельзенкирхене – это же не трагедия? - Это не трагедия, это общеизвестный факт, – Марселю явно импонировала идея ненадолго отправить его погулять. - Вы ебанулись? – оторопел Юлиан. - Юле! – окрикнул его Бенедикт. – Базар фильтруй! - Да, блин, ладно, ладно, схожу, не рассыплюсь… Только нормально скажите, что купить. Какую марку? Какой оттенок? Я же не понимаю в этом нифига. - О! – уважительно отметил Марсель. – А малыш-то фишку сечет! - А ты название-то хоть помнишь? – поинтересовался у него Матс. - Черт! – растерялся Шмелле. – Мне обычно Дженни покупает… Там девушка такая на упаковке… Эээ… Блондинка… - Улыбается? - Кто? – не понял Марсель. - Девушка эта! - Молодцы! – съязвил Бенни. – С кем приходится иметь дело!.. - Так-с, – цыкнул на него Матс. – За расследование берется детектив Хуммельс, главный специалист по краскам для волос и девушкам. Продолжаем допрос. Хотя бы марку помнишь? «Garnier»? «L’Oreal?» - Кажется, все-таки «Garnier». - Сейчас сайт откроем и найдем! – Хуммельс лезет к планшету. – Делов-то! - Юле, иди и оденься потеплее, – приказывает Бенедикт. – Я думаю, прогулка пойдет тебе на пользу. Ну, и чего ты нахохлился? Хуммельс и Шмельцер о чем-то тихо переговаривались, сидя на диване. Косо посмотрев на Марселя, снова пристроившего свой зад на коленях у Матса, Юлиан хмуро вопросил: - Одну или две упаковки? - Одну, куда ж мне две, а? – ответил Марсель. – Вот такую надо! - «101 Жемчужный блонд» – как-то по-блядски звучит, не? – задумчиво протянул Хуммельс. Юлиан молча выудил телефон из заднего кармана брюк и сфотографировал экран планшета. Девушка на упаковке если и улыбалась, то совсем чуть-чуть, одними уголками губ, как Джоконда. - Точно больше ничего не надо? Я три раза бегать не буду, – пригрозил Юлиан. - Черт! Чуть не забыли! Кисть еще нужна! – подорвался Марсель. – Хорошо, что сказал! - Что за кисть? - Ну такая… Там спросишь у консультанта. Скажешь, для покраски волос. - Хорошо. - И наверно, мисочку какую-нибудь надо, чтоб краску разводить. Кэти однажды специально целый набор купила… - …и эта информация бесценна. Какую такую мисочку? – Юлиан скоро потеряет терпение. - Широкую и достаточно глубокую. - Спасибо, Матс! - А спасибо мне пусть «Маритим» скажет, за то, что мы не пустим в расход что-либо из их инвентаря. - Еще что? - Нет, подходящая расческа у меня есть, а так вроде все, – подвел итог Шмельцер. - Уже решил, куда пойдешь? – спрашивает Бенни. - На Ноймаркт, там народа погуще. Затеряюсь в толпе, – Юлиан невольно вспомнил слова Пера Мертезакера. - Денег дать? - Не разорюсь. Хёведес одобрительно кивнул, хихикнул и, дав ему легкий пинок под зад, ускакал в гостиную к вальяжно развалившимся на диване дортмундцам. Выйдя из отеля, Юлиан прикинул дислокацию, перешел через трамвайные рельсы, свернул направо, прошел под мостом на Овервегштрассе и направился в сторону центра. Без машины было немного непривычно, но, с другой стороны, действительно, в том, чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом, не было ничего страшного. Хоть полчаса этих пидарасов дортмундских не видеть.***
Уже стоя у кассы с покупками в руках, Юлиан, словно тринадцатилетний школьник, мельком поглядывал на упаковки с презервативами и анальной смазкой. Специально, чтобы не вызвать подозрения со стороны окружающих, оглянулся назад, а затем, типа, случайно взгляд упал, вновь в упор обозрел тюбик. Клубничная… Юлиан занервничал. Почему-то этот злосчастный тюбик был ему знаком. Он даже вытащил наушники с музыкой, чтобы думалось легче. Ну, как сказать, думалось, скорее, напрягалось. Мозг, громко поскрипывая на поворотах, работал на все двести процентов, но в таком состоянии хоть ты на все пятьсот работай – КПД нулевое. Юлиан пытается изо всех сил, но все никак не может вспомнить, где же он мог видеть эту штуковину… Где-е-е-е, черт её дери, где?… Ну, не в порнушке же… Или… Ура, кажется, не все потуги мозга пропали зря! Эх, какой чудесный сон Юлиан сейчас вспомнил… внизу живота аж затянуло… Как он… он… с Бенни… ну, того… этого… трахался… «Господи, пошли мне кирпич на голову, если я еще раз в своей жизни посмотрю гей-порно!». Сон-то сном, ладно… А где же он все-таки эту смазку видел? Точно не в других магазинах, да и чего она его вообще зацепила?.. Юлиан от напряжения пыхтел, как маленький паровозик, но все безуспешно. Мысли лезли в голову самые разные, начиная от порнофильма, который он видел в прошлый четверг, заканчивая тем, что он был где-то с Бенни во сне, но последнее – абсолютный бред человека, который вчера малясь перепил и до сих пор не пришел в себя… - Кхм-кхм, молодой человек, – послышался у Юлиана за спиной старушечий голос, и его прямо передернуло. Напрягая все извилины, Юлиан и забыл, что нужно двигаться вслед за очередью. Явный признак того, что он еще не пришел в себя – на два процесса одновременно мозгов не хватает. «Напугала, блин, старая». Расплатившись за краску для волос, кисть и желтенькую пластмассовую плошку, Юлиан резвым шагом покинул чертов магазин. Ужас, до чего здесь душно и жарко, кошмар, он вспотел даже. Зато взамен жаре под пуховиком пришла жара под черепной коробкой. Надо хорошенько сейчас подумать, пока на свежем воздухе, а то в отеле не даст сосредоточиться это сборище парикмахеров-любителей, ага… Вот же им приключений на свои жопы не хватало. А, кстати, о жопе. Не купить ли заодно какого-нибудь заживляющего крема? И Юлиан сразу же сворачивает, чтобы зайти в аптеку.***
На стук в дверь открывает Хуммельс. - Купил? – живо интересуется он, сверкая глазами. - Нет, просто так сходил, прогулялся, – ерничает Юлиан, отпихивая его с дороги. Видимо, язвительность сегодня заразна. Хотя в атмосфере взаимных подколов это вовсе не удивительно, а уже похоже на естественную защитную реакцию. - Ну, и как там, на улице? – из спальни выглядывает Бенни. - Холод собачий. Юлиан вешает куртку на крючок, сует Шмельцеру в руки фирменный пакетик «Drogerie Markt» и уединяется в ванной, а когда выходит оттуда, в общей комнате идет бурная дискуссия. - Тогда у тебя был другой цвет, – важно разглагольствует Хуммельс. – Я точно помню. Такой больше в белизну, чем в желтизну. - Зато это более естественный оттенок, – спокойно отвечает Шмельцер. Создается впечатление, что ехидства Матса его вообще не задевают. – Он лучше подходит. - Ты хоть раз волосы кому-нибудь красил? – спрашивает Бенни Матса. Кажется, он единственный, кто сосредоточен на предмете разговора, который лежит посредине стола. Юлиан подходит и молча садится рядом с Хёведесом. Если уж и будет сейчас веселуха, то он не хочет это пропустить. - Нет, – признается Хуммельс. – Зато у меня девушка регулярно этим занимается. - Да, уж, нашел, чем хвастаться. Ты, небось, её натуральный цвет и забыл. - Ну и что ж теперь? – Марсель на позитиве. – Все когда-нибудь бывает впервые. Давайте возьмемся за выполнение операции… - Ё! – вставляет Бенни. - Что «ё»? – удивляется Юлиан. - Операция «Ё», чтобы никто не догадался! - Миссия невыполнима, блять, – качает головой Матс, открывает упаковку краски и вываливает её содержимое. Юлиан поддается всеобщему любопытству, и все четверо склоняются над столом. - Перчатки, тюбик, бутылочка и баночка – полный набор. Понять бы, что с этим делать, – Бенни растерян. Дортмундцы же наоборот, воодушевляются. - Лопух, инструкция же есть, для таких, как мы с вами, если совсем не сообразим! - А то трех видео на Youtube нам, конечно, не достаточно, мы ж тупые... -«Глубокое питание, насыщенный цвет, бережная окраска»! – зачитывает Бенни. – «Стопроцентное закрашивание седины»! - Видит Бог, мне это нужно! – радостно выдыхает Марсель. – Я, наверно, поседею, прежде чем мы приступим. - Переверни, уебок, – Хуммельс демонстративно закатывает глаза. Юлиан сдерживает смешок. - Ля-ля-ля… «Наносить на сухие невымытые волосы». Шмелле? - Все окей, – подтверждает тот. - Так, и с чего начнем? – спрашивает Матс. Редкостный цирк. - Масло авокадо, не хухры-мухры, – Бенни продолжает изучать состав и описание. – Тут еще масло оливы и карите. Что такое масло карите, кто-нибудь из вас знает? - Блин, мне перчатки маловаты. Может быть, без них как-то… - Как без них? Никак, Матси, – утверждает Марсель. – Это же химия. Нельзя без перчаток. Матс с трудом напялил на себя перчатки, отобрал у Бенни инструкцию, тщательно прочел, сравнивая надписи на бумажке с надписями на бутылочках, и аккуратно, как будто работал с опасными химическими препаратами, добавил содержимое тюбика в бутылку с насадкой, а потом стал трясти бутылку. - Хватит уже трясти! – сказал Бенни. - Не хватит! Видишь, написано: взбалтывать полминуты, – не моргнув глазом, возразил Матс. Шмелле смотрел на него, как завороженный, приоткрыв рот. Юлиан поймал себя на том же. - Расческу теперь нести? А, Матс? - И нахрен мне эти кисточка и мисочка? – невпопад ответил тот. – Здесь в инструкции стоит, что можно прямо из бутылки на волосы мазать. - А мне в салоне всегда кисточкой делали… – подал голос Шмельцер. - Ну и шел бы в салон. - В чужой салон со своей кисточкой не ходят. - Вот тут отломать… – и Матс отламывает кончик насадки на бутылке. – Все стерильно и культурно. – Пошли в ванную! – скомандовал он и направился туда. Марсель понес за ним стул из второй спальни, Бенни поплелся вслед с инструкцией в руках, а Юлиан растянулся на диване, тупо рассматривая серое небо за окном и прислушиваясь к гулким отголоскам беседы, доносящимся из ванной комнаты, которые органично дополнял шорох перчаток. - «Сначала краска наносится на корни волос», – бубнит Бенедикт. – «Наносите её быстро и равномерно. Двигайтесь к вискам от затылка. Волосы необходимо разделить на отдельные пряди». - Запах, блин, какой-то химический… - Спорим, авокадо твоим и пахнет? - Не знаю, может быть, и авокадо, но не припомню, чтобы эти «авокады» как-то по-особенному пахли, – бурчит Матс. - Так одно дело – авокадо, а другое – масло авокадовое. Масла все, знаешь, какие пахучие… – размышляет вслух Марсель. - Много ты их ел? – спрашивает Бенни. - Кэти из них салат готовит, между прочим. «Авокадо с какой-то хренью по-брунейски». - Мои искренние соболезнования. Если Кэти готовит и пичкает своим варевом тебя… - Бенни, тебе везет, что у меня руки заняты Марселем. Но я все запомнил! - Да ладно тебе, Матс, пахнет сладкими цветочками-фруктиками, девчонкам нравится, – примирительно бормочет Шмелле. - Как только найдешь в этом номере девчонку, приводи сюда, пусть она и нюхает, а я – пас. Надо было Дракслеру сказать, чтоб купил мне противогаз. - Не в DM’е же, имей совесть… - Бли-и-ина-а-а-а, че-то как-то больно, – вдруг жалуется Марсель. – Жжет! - Руки убери! – ругается Матс. - Надо было ему уши кремом намазать! - Каким кремом? - Жирным. У нас есть какой-нибудь крем? – спрашивает Марсель. - У меня есть крем для бритья, – говорит Бенедикт. - А у меня – гель для душа, – предлагает Матс. – Не подойдет? - Че-е-е-ерт, – Шмельцер почти шипит. – Может, клубнику нашу поищешь, а? - Идите в жопу со своей клубникой! – огрызается Бенни. – Не нашел я её! - М-да, клубника-то действительно, для того и… – Матс что-то недоговаривает. - У меня есть крем! Я «Бепантен» себе купил! – кричит Юлиан в ванную. – Надо? - Тащи! – орет Марсель. – Тащи срочно! Юлиану приходится поднять жопу с уютного дивана. - А зачем ты «Бепантен» купил? – любопытствует Бенни. – У тебя что-то болит? - Да царапка какая-то на колене, – Юлиан находит, что соврать, почти мгновенно. – Ничего страшного. Или Бенни слишком занят зрелищем покраски Марселя и поэтому не стал задавать ему лишних вопросов, или… Неужели ему все равно? Эх… Юлиан возвращается на диван, ложится, лениво берет банан из вазочки с фруктами и, жуя, раздумывает о том, можно ли уже сказать, что он очухался после вчерашнего перепоя, или еще нет. С одной стороны, по сравнению с пробуждением, голове точно лучше – наверное, прогулка принесла пользу, – да и в целом тело приходит в рабочее состояние. С другой стороны, периодически накатывают приступы слабости, и то и дело организм намекает о своей усталости – Юлиан ест еле-еле, глаза сами закрываются, шевелиться лень, и опять какой-то легкий озноб… И почему так получается? Вчера вечером было так хорошо, а наутро стало так плохо? Жалко, что он ничего не помнит. Вот и будут жить у него в голове одни угрызения совести, в то время как их причины останутся погребены во тьме подсознания. Несправедливо выходит. В конце концов, ничего страшного он вчера не делал. Ну, не считая того, что раздеться он мог бы сам, не настолько он был и пьяный, штаны уж, пожалуй, был способен снять. Просто хотелось, чтобы Бенни его потрогал. И Бенни ведь трогал – раздел, спать уложил, как маленького. А потом мозги у него совсем расплавились, и поэтому Юлиану всю ночь такое офигенное порно снилось! Да, точно, именно отрывки сна ему и вспомнились в магазине. …Как будто Бенни его целовал и гладил… Было так хорошо представлять себя распластанным под Бенедиктом, его властную хватку на своих коленях, соприкосновения обнаженной кожи, инстинктивно знакомые толчки тела… Потом горячее возбуждение, перетекающее в теплое удовлетворение... И Бенни смотрит своими красивыми глазами на него, говорит что-то ласковое, а он пошло стонет, так как никакими словами невозможно выразить полученное удовольствие… Неудивительно, что ночью он полез себе надрачивать. Он и сейчас близок к этому… Подкоркой Юлиан вдруг понимает, что к нему только что подходил Хёведес, после чего на плечи ложится мягкий плед. Вот, мозг не успевает фиксировать происходящее, потому что он засыпа-а-а-а-а… - Матс, осторожно, бля! - Потише вы, у меня там малыш спит, – тихо произносит Бенни. - Он еще не догадался, что он уже не совсем… м-м-м-м… малыш? - Нет. - Какой недогадливый мальчик… Придется нам открыть ему глаза, – мурлыкает Хуммельс. - Вашу ж мать, только попробуйте! Я ваш закрепитель в унитаз вылью, и живите, как хотите! - Шмелле, держи его! - Блять! – раздается глухой удар. - Бенни, душевая кабинка ни в чем не виновата, незачем по ней лупить со всей дури. - Дурь из него вся ночью вышла. - Марсель, я бы на твоем месте помалкивал, – парирует Бенедикт. - Или не вся… - Дортмундские пидарасы! Тут Юлиан осознал, что разговоры ему не снятся, и окончательно проснулся. - Ой, чья бы корова… – Хуммельс говорит это уже вслед, потому что Бенни появляется в дверях. - Проснулся? – спрашивает он Юлиана. И Юлиан вспомнил. Паззлы сошлись. Мама дорогая, так это был не сон… - Тебе лучше? – Бенедикт не сводит с него взгляда, а у Юлиана в голове звенит от напряжения. От стыда начинает мутить. Он медленно поднимается с дивана, пошатываясь, бредет мимо застывшего в дверном проеме Бенни в спальню и с размаху хлопает дверью. Ага. Вот именно, «спальню». То еще словечко. Спальня не двух футболистов «Шальке», а… Господи, ужас какой… Что они творили здесь ночью… После такого это теперь не просто спальня, это траходром… Он как-то механически садится на незаправленную кровать, аккуратно закидывает на нее ноги, словно боясь, что одеяло может его уколоть или обжечь, поджимает их, сгибает в коленках, обхватывает руками и утыкается в них носом. «Как я до такого дошел?» – с тупым отчаянием бьется в голове. Он не знает, сколько просидел в шоке, но, наверное, не дольше, чем полминуты. Щелчок дверной ручки и хёведесово «Юле?» бьют током в самый центр нервной системы, и Юлиан испуганно вздрагивает. Где-то в параллельной вселенной его шарахнуло об стенку, и он потерял сознание. Но не здесь. Не сейчас. Не в одной комнате с… ним. Как?.. Вот как Бенни мог ТАК с ним поступить? Легкие окутывает каким-то мерзким, терпким и влажным жаром, ладони моментально потеют, пальцы трясутся. Взгляд упирается в складочку на одеяле и не собирается её покидать. Так спокойнее. Так безопаснее. Глаза как стеклянные, зрачки не двигаются, лишь веко изредка на долю секунды скачет вниз-вверх, как бы подчеркивая тот факт, что он, Юлиан, едва живой от осознания сложившейся ситуации. Внутри – полнейшее омерзение и отчаяние. И страшно. Спина вздымается с большими интервалами, опять же, чисто для того, чтобы вошедший в комнату Хёведес увидел, что живой он, Юлиан, – пока еще живой. Хочется, знаете ли, просто взять и с визгом выпрыгнуть из окна, настолько пугающая неизвестность уничтожает последние остатки благоразумия. Он каждой клеточкой тела чувствует, что оно давит на него, сводит с ума. Как жить дальше?.. - Юлиан? – Бенни обращается к нему как ни в чем не бывало. Лицемер. Целый день притворялся, морочил ему голову, самым наглым образом врал. Разряд за разрядом. Удар сердца за ударом. Вдох-выдох. Как же страшно… - Юлиан, с тобой все нормально? Тебе хуже? Таблеток? - Уйди, отойди от меня! – огрызается Юлиан. - Юле, не пугай меня, ради всего святого… – просит Бенни. - Убери от меня свои руки, – у Юлиана дрожит голос, и он чувствует, что к горлу подкатил комок горечи. - Я тебя не понимаю, честно, – Хёведес пытается подсесть к нему, но Юлиан уворачивается от телесного контакта: - Не прикасайся ко мне! - Объясни, что происходит, мать твою! – Бенедикт, похоже, сам теряет остатки здравого смысла и больше не думает о том, как могут расценить их ругань в ванной комнате. - Можно подумать, что ты ничего не понимаешь! – выдает Юлиан. – Нечего делать вид, что ничего необычного не произошло! Я же не соображал, что происходит! Я пьян был! И не мог сопротивляться! А ты… - Юле, – кажется, Бенни все осознал. – Тише, прошу. Успокойся… - Не нужно меня успокаивать! – срывается Юлиан. – Почему ты соврал мне?! По-че-му? Думал, что раз я забыл, значит, прокатило, а я мелкий, и мне не нужно знать!? Поебались и разбежались? Типа, неважно, да? – и тут Юлиан с ненавистью и обидой уставился на Бенедикта. – Ах, да, как же я мог забыть! Бенни уже всем поведал о моих похождениях, не так ли?! - Ты все не так понимаешь! – примирительные слова Бенни действуют с точностью наоборот. Юлиан взрывается от гнева: - Тогда какого черта эти двое про все в курсе?! Почему они об этом узнали вперед меня, скажи на милость? Что за хрень вообще творится?! - Тише! – последняя попытка. - Да засунь ты себе в жопу свое «тише»! – заорал Юлиан, подскакивая с кровати и, как загнанный в ловушку дикий зверь, принялся отступать в угол комнаты. – Ты воспользовался моим состоянием! Ты… ты… Я был невменяем! А ты… ты… Целый ебаный день!.. Ублюдок! Прежде чем Юлиан успел что-либо предпринять, Бенни без слов, прожигая глазами на его лице две дыры, начал медленно подступать, а потом сделал резкий выпад вперед, схватил его за кисти рук и прижал их к стене, нависая сверху и продолжая смотреть офонарелым, обезумевшим взглядом… - А обо мне ты подумал? – прошипел, нет, скорее, страстно прошептал он над самым ухом, и Юлиана передернуло от внезапно накатившего возбуждения. – Ты посмел предположить хоть на одну секунду, что я бесчувственная скотина, да? Что я – дерево, дубина стоеросовая, и у меня нет человеческих чувств? Правда? Юлиана трясет, как в лихорадке. Сказать ничего он не может, лишь судорожно глотает ртом воздух. Он хочет вырваться… Бенни не так уж и крепко его удерживает, но что-то мешает Юлиану сдвинуться с места. Безысходность и бесполезность каких-либо действий? Н-е-е-е-ет, на самом деле он ведь не хочет… - Считаешь, да? – допытывается Хёведес. – Да я же тебя, малыша глупого, насквозь вижу, наизусть знаю… Знаю твой характер вдоль и поперек… Давно знаю, что кое-кто влюблен в меня… – на этих словах Бенни отпускает дрожащие руки Юлиана и, как-то тепло улыбаясь, что не очень адекватно выглядит в такой ситуации, приближается к его лицу и нежно проводит по щеке носом, вызывая у Юлиана полувсхлип-полустон. - Бенни… – выдавил из себя Юлиан, напрягая ради произнесения этого слова, этого имени все свои силы. – Бенни… - Хочу тебя обрадовать, Юле… У нас это обоюдно, малыш… Маленький, непослушный малыш… У Юлиана кружится голова. Теперь не только легкие, но и все тело охватывает какой-то противоестественный жар. Особенно четко это ощущается на руках, которые секундами ранее держал Бенни своими горячими ладонями. Хочется пошевелиться, но не получается. Лицо Бенедикта так близко, что чувствуется его запах, смешанный с легким, почти неощутимым запахом лосьона. Совокупность ароматов просто сводит с ума, лишает Юлиана последних надежд на какие-либо разумные поступки. Где-то внутри последние отголоски благопристойности истошно вопят «Оттолкни его, подумай, как он с тобой поступил!», но что-то другое, похожее на «Стой, без паники, Бенни сделает тебе хорошо!» перекрикивает последнее напрочь. Юлиану очевидно больше нравится вариант номер два, потому он не двигается, пытаясь унять бешеный ритм сердца, и продолжает конвульсивно глотать воздух, прикрывая глаза и осознавая, что он, Бенни, рядом… Сколько еще продлятся эти волшебные минуты? - Что, нечего сказать, малыш? – совсем тихо шепчет ему на ухо Хёведес, и Юлиан чувствует, как от дыхания Бенни и от его языка, осторожно облизывающего его ушную раковину, по телу проходят сотни мурашек, как маленькие электрические разряды, и это лишает его последних сил. Бенни вдруг вновь берет его за запястья и властно тянет за собой на кровать. Самого Юлиана ноги уже давно не слушаются, поэтому он покорно двигается, а в следующее мгновение Хёведес валит его на постель. «Что будет дальше?» – это единственное, что интересует Юлиана в данный момент. Потому что все происходящее просто волшебно. - Юлиан, – тянет Бенни. – Юле, что ты со мной делаешь? Вот почему ты такой… - Стой, остановись… – в голосе нет ни следа той злости, что была пять минут назад. – Бенни… Подожди… - Что? – вопрошает Хёведес и осторожно кладет руки ему на бедра, как бы ненавязчиво приподнимая свитер и оголяя вздрагивающие бока. - Скажи мне… что я тогда делал, – просит Юлиан и громко сглатывает, преодолевая накатившее томление. - Что ты тогда делал?.. Ты меня с ума свел… - Я хочу знать… Имею право знать!.. - Юле, я же не смогу это так рассказать… Я же трахну тебя на половине процесса… – оправдывается Бенни. - Мне плевать, – Юлиан настойчив. - Хорошо, – начинает Бенни, удобнее пристраивается на его бедрах и практически ложится ему на грудь. – Раз уж ты так настаиваешь… Понимаешь, Юле, ты ведь сейчас думаешь, что я тебя тогда использовал? Да? А теперь скажи, – просит Бенни, потихоньку продвигает свою горячую ладонь между кроватью и телом Юлиана, слегка приспускает джинсы, якобы ненавязчиво проникая пальцами под резинку боксеров, – вот скажи мне: я же тебе нравлюсь? Ты же хотел того, что произошло сегодня ночью? Подсознательно, но хотел? И не смей отрицать… Я чувствую твой стояк в прямом смысле этого слова, а стоит-то у тебя, мальчик мой, не на шутку… Не бойся, давай… - Нра… нравишься… – заикаясь, проговорил Юлиан. - Во-о-о-о-от, – нравоучительно тянет Бенни, – и ты мне… давно уже нравишься… И ответь мне на вопрос: смог бы ты устоять, если бы я был пьяный, а ты – трезвый? Мммм? И если б я тебя просил? Причем самыми блядскими словами? Ты помнишь вообще хоть что-то? – с надеждой спрашивает Хёведес. - Нет, Бенни… Я ничего не помню… почти… - Говори все, что помнишь, – уговаривает Бенедикт. - Я не могу о таком говорить… - Теперь понимаешь меня? – и Бенни улыбается Юлиану, ощутимо сжимая его ягодицу. – Я предлагаю повторить… И, судя по твоему нешуточному возбуждению, ты не собираешься мне отказывать… - Стой… – Юлиан упирается руками в грудь Бенедикта. – Стой! Я ничего не позволю сделать с собой до тех пор, пока ты мне не расскажешь… Ну, Бенни, пойми, мне нужно знать! Я боюсь… - Чего ты боишься? Меня? Или процесса? - Себя я боюсь, себя… Я хочу знать, насколько сильно я должен опасаться своих желаний. - Их не нужно опасаться… По крайней мере, со мной… Ох, уговорил… Короче… Ты был таким… ну, открытым. Когда мы пришли в номер, ты сразу же на кровать завалился, и мне показалось кощунством стаскивать тебя с неё ради снятия одежды… – Бенедикт растерянно водит глазами. – Вот я и стал тебя раздевать… Ничего такого даже в мыслях не было, честное слово! Сперва пуховик, затем обувь, затем футболку и джинсы… – Хёведес нервно потирает лоб. – Но когда я захотел снять с тебя носки, ты обхватил меня ногами и был не намерен отпускать… Я бы мог вырваться и уйти… но пойми… я давно хотел тебя, а тут ты со своим: «Бенни, засади мне! Я хочу тебя! Ну выеби же меня! Хочешь, я буду твоей шлюшкой?». И как я должен был поступить?… А это не все… Ты потом ко мне в трусы полез… Юле… Ну, прости ты меня… я не смог… Никто бы не смог устоять, пойми же… - Оооомммрррр, – голос Юлиана не слушается, и поэтому он то ли прохрипел, то ли на выдохе как-то прорычал, хотя, возможно, он и хотел выдать нечто более осмысленное, но не мог. - Тише… Я же знаю, что ты хочешь еще… Давай, не бойся, – просит Хёведес, успокаивающими движениями поглаживая плечи Юлиана. – Я хочу услышать это от тебя трезвого. - Хочу, – выдыхает Юлиан и прогибается дугой чуть ли не до хруста в позвоночнике, и это всего лишь от теплых ладоней Бенни, которые уже несколько минут безостановочно блуждают по его телу и откровенно ласкают ставшую невообразимо чувствительной кожу, тем самым выталкивая из Юлиана рваные вздохи один за другим. – Хочу тебя! - Ты же мне доверяешь? Веришь, что я не сделаю тебе больно? Веришь, что я люблю тебя? - Верю, верю… – Юлиан не успевает отвечать. Бенни, продолжая нависать над ним, переместил одну ладонь ему на живот, неторопливо, как-то по-хозяйски, скользящим движением продвинулся к ширинке, а достигнув цели, принялся мучительно медленно тянуть вниз за собачку. Юлиан поскуливает и вертит бедрами под его руками – все ощущения обострены, так невыносимо жарко, но до движения волос на затылке приятно… - Бенни, Бенни… – бессвязно бормочет он. - Тихо, маленький, – приговаривает Хёведес. – Тихо… Сейчас… Юлина, это «тихо» возбуждает еще больше, и Бенедикту приходится чуть ли не с силой удерживать его на постели, до того он находится под властью животного возбуждения, настолько зверь в Юлиане беснуется, и природа хочет урвать свое – как можно скорее достичь разрядки. Наконец Бенни справляется с ширинкой, и, к огромному разочарованию Юлиана, им приходится на миг оторваться друг от друга, чтобы снять эти чертовы джинсы. Сам Юлиан от возбуждения просто не знает, куда деть свои руки, и поэтому он постоянно хватается за одежду Бенни, словно за спасательный трос, а то еще чуть-чуть, и его снесет мощным порывом экстаза и наслаждения… И тут у Юлиана в голове поспевает идея, вернее, она скорее как-то разом сваливается на него, но он тотчас же приводит мысль в действие. Он скользит пальцами по спине Бенни вниз, находит там край его футболки, намертво вцепляется в нее, задирая ткань, и буквально сворачивает её в жгут, который в следующее мгновение оказывается у шеи Бенедикта, вынуждая его оторваться от поцелуев на животе своего малыша и снять мешающую одежду. Бенни неторопливо выпрямляется, делает глубокий вздох и ныряет в вырез футболки, а когда с ней покончено, то он небрежно кидает её… А хотя, блять, какая разница, куда… У Юлиана дух захватывает: Бенни – весь такой сильный, мышцы пресса вздрагивают от напряжения, бока нервно содрогаются, бусинки сосков раздуваются и принимают темно-коричневый цвет, кадык нервозно двигается вверх-вниз, а глаза… Да он, Юлиан, может сейчас в любой момент кончить от одного этого взгляда, как бы оценивающего, в какой позе лучше его трахнуть. Бенни вдруг наклоняется, и Юлиан более отчетливо чувствует его запах. Хёведес улыбается, прикрывает глаза от удовольствия и осторожно касается своими губами горячих губ Юлиана. От непонятного кайфа дрожь расходится по всему телу, он судорожно обхватывает Бенни под мышками и сцепляет руки в замок где-то на уровне лопаток. Бенедикт игриво прикусывает нижнюю губу Юлиана, и тот открывает рот, а Бенни сразу же пользуется его покорностью, сперва едва ощутимо проходя языком по его губам, а затем вовлекает его в какой-то ванильный поцелуй. Наверное, это все из-за необъятного количества нежности Бенни и некой невинности и смущения Юлиана. Все очень красиво, прямо как… как в дорогой порнухе… В мозгу у Юлиана происходит очередной термоядерный взрыв. Он, случайно открыв глаза, попадает взглядом… В точку. Это просто снайперский выстрел. Люстра. Эта люстра… Она же с утра не давала ему покоя… Она не снилась ему, о, нет, совсем не снилась… Вот откуда он смог увидеть и запечатлеть её в этом ракурсе… Не видение, не обрывки сна – на самом деле он, Юлиан, лежит сейчас точно так же, как и ночью… Сегодня ночью. Темная комната… Через потолок проходит полоска света фонаря… Ох, все смутно и размыто… Бенни слишком ощутимо прикусывает кожу на оголившейся ключице, что неожиданно отрезвляет Юлиана, который все еще одет в свой изрядно мешающий свитер… Он шумно выдыхает и смотрит на Хёведеса в упор. Между ними сейчас не больше нескольких сантиметров. Ох, а какие у Бенни глаза! Кажется, что в них можно утонуть. Там столько мыслей, столько эмоций, столько разных чувств: и робкая надежда, и серьезная озабоченность, и неприкрытая радость, и невысказанные опасения… Оказывается, он беспокоится за него, за Юлиана… Мысль о том, что Бенни не использует его как дырку, в которую можно присунуть, а что он действительно переживает, просто греет душу, и становится так тепло и хорошо… Хочется отдать всего себя этому ощущению – полностью, целиком, без остатка. Юлиан откидывает голову назад и закрывает глаза, после чего Бенни принимается безостановочно целовать местечко где-то над кадыком, у самого подбородка, а затем проводит языком влажную дорожку по всей шее. Его ласки заводят Юлиана до предела, и он буквально подскакивает на кровати и громко стонет, причем сам же себе подсознательно удивляется: «Бог ты мой, неужели я такие звуки блядские издаю?.. Ну, полный пиздееец…». Юлиан не сразу решается опять взглянуть на лицо Бенни, и когда он это делает, то снова, подобно снайперу, стреляет глазами с безупречной точностью, прямо в яблочко. Сейчас он смотрит на Бенни… Ох, а тот на него… Да, зрительная память человека – воистину жуткая и одновременно потрясающая способность. Бенни будто бы боится ошибиться в чем-то очень важном… Или не хочет, чтобы что-то пошло не так… А что может случиться?.. Почему Бенни так глядит на него?.. Что может пойти неправильно? Думай, твою мать, думай… Глаза… В них беспокойство и страх, но Юлиан ни за что не поверит, что Бенедикт боится самого процесса… Нет, нет, ему не в первый раз, глупо даже подобную мысль допускать, он знает, что надо делать, ведь они фактически уже… Но логически он, Юлиан, не готов… и ему будет больно… И Бенни думал, как предотвратить эту боль… Думал еще тогда, ночью… И тут до Юлиана дошло. Вот прям-таки взяло и дошло, вернее, снизошло с небес. Упало тяжелым камнем, оглушило до потери слуха. Он пытается все осмыслить и, когда точно понимает, в чем дело, вцепляется в плечи Хёведеса и так крепко сжимает, что аж пальцы побелели, а у Бенни на коже остается несколько ровных красноватых полосок-отметин. - Юле, ты чего, мне же больно, – удивляется Бенни поведению Юлиана. - Клубника, – выдает Юлиан с какой-то странной интонацией и дрожащим голосом, – клубника… - Что? – Бенни замирает, ошарашенно уставившись на него. - Она под кроватью. Смазка. Клубничная, – проглатывая половину звуков, лепечет Юлиан. – Я… я все вспомнил… - Что ты вспомнил? – испугался Бенни и замер, положив ладонь на его тело как раз там, где прощупывался ощутимый бугорок. - Все… – как-то философски тянет Дракслер. – Абсо… абсолютно все… Бенни? – вдруг спрашивает Юлиан, перемещая ладони с плеч Хёведеса на его щеки. – А, Бенни? - Что, маленький мой? – осведомляется Бенедикт, нежно целует его в лоб и улыбается. - Твой, твой, – как нельзя к делу добавляет Юлиан. – Бенни? Я тебе говорил тогда, что у тебя глаза красивые? - Ты же у нас все вспомнил, – с шутливой издевкой произносит Хёведес, – а этого разве не помнишь? - Если бы я этого не помнил, то… к твоему сведению, я бы вообще ничего не вспомнил! – радостно констатирует Юлиан, притягивая лицо Бенни к своему. Хёведес все так же тепло улыбается и беспрекословно целует его в губы. Юлиан особенно тонко, с неким театральным вздохом, стонет ему прямо в приоткрытый рот, как бы подчеркивая тот факт, что ему, Юлиану, совсем не нравится неподвижное положение руки Бенни на самом интересном месте. Для дополнительного убеждения, намекая на более активную ласку с его стороны, Юлиан довольно ощутимо прикусывает его за нижнюю губу и издает что-то сродни жалобному скулежу. Бенни же, судя по всему, прекрасно понимает, о чем его так настойчиво просят, и потому старательно поглаживает рукой, а затем резко сжимает член Юлиана через ткань, совершенно не притупляющую божественных ощущений. - Бенни, где ты? Глянь-ка, как краска хорошо ле… – Хуммельса явно не учили сначала стучать, а потом входить. – Итить! - А? – недоумевает Марсель. - Вот же ж блин! – дверь в спальню закрывается, и из-за нее раздается ехидный голос Матса Хуммельса. – Шалькеры чертовы. Развели тут «Пятьдесят оттенков синего», понимаешь ли. - Надо было сказать Юлиану, чтоб купил нам еще и смазку. - Умная мысля, Шмелле, приходит опосля. Не судьба нам сегодня со смазкой. Пойдем.