Иней

По стеклу расползались узоры инея, а ее тонкие руки, столь же бледные, сколь падающий за окном снег, безвольно лежали на обтянутых красным бархатом коленях. Тонкие пальцы прикрывали друг друга и казались хрупким изображением, как и вся она, заключенным в стеклянный шар, среди холодной искусственной бури из бумажных снежинок. Мягкий шарф на ее шее, свободно обвивающий ее под темно-каштановыми, почти черными волосами, спадал на выступающие ключицы, не прикрытые тканью платья. Она хотела запеть или заплакать, или вовсе вскочить со стула, куда-то бежать, что-то делать, но тело ее не слушалось, оставаясь расслабленным. Последние три – столько она запомнила – дня жизнь не имела вовсе никакого смысла, и сама она стала ледяной скульптурой, внезапно ожившей и кое-как передвигавшейся по своей, ставшей чужой, квартире. Окружавшие ее полки с книгами, раньше дававшими отдых, счастье, искренние чувства, настоящую жизнь, стали чужими и мертвыми. Слова, раньше вбиравшие всю ее душу, снова стали лишь чернильными отпечатками холодного железа на бумаге. За стенами жил город, люди бежали и шли по своим путям, чем-то обеспокоенные, отчего-то грустные, о чем-то думающие. Она снова сидела в полутьме за приоткрытыми шторами и чувствовала себя истончившейся копией. Стол, прикрытый кружевной салфеткой – кажется, подарком от бабушки, но это и не так важно – был почти пуст, и только лежала посреди него обыкновенная картонная пачка сигарет – его сигарет. Они, как ей казалось, были последним, к чему он притронулся, уходя из ее жизни навсегда, навсегда, навсегда. «Какое страшное слово – мысленно повторяла она, вперив свой взгляд в черные буквы на белой упаковке, – И разве навсегда он ушел? В конце концов, пропавших часто находят, да и…». Мысль она не закончила, снова предавшись сердечной тоске. Да, конечно, он ушел навсегда, как же может быть иначе. Она чувствовала это, точно также, как чувствовала, когда он хотел сделать ей предложение, но боялся. Он мог без страха кормить волка с рук, но она для него была гораздо страшнее, гораздо неизведанней. Про себя она знала, что не умела ничего. Волков она ужасно боялась. Она перевела взгляд на лампу над столом, и ей почудилось что-то холодное в ее желтоватом свете. Она снова попробовала встать, и ужасно испугалась, когда увидела, что лишь немного дрогнули пальцы. Ее тело, которым она столь долго любовалась, предавало ее, сдерживаемое цепями горя. Мысли снова ходили по кругу, повторялись слова, неотличимые друг от друга как снежинки в метели за окном, утягивающие все глубже. «Ушел, – повторяла про себя она, – Навсегда, Господи, ушел, в метель, навсегда ушел…». Казалось, она была готова заплакать, и тут… – Милая, я пришел! – раздался веселый голос от двери, – очередь была огромная, ты не представляешь. В следующий раз твоя очередь идти в магазин, не забудь! Она всхлипнула.