Плоды мести

Всем хороша Рокшанек, которую пришлые греки называют непривычно и ново — Роксана. Прекрасно ее лицо, черны ее косы, брови ее словно взмах крыльев взлетающей ласточки, стан ее тонок и гибок, одежда ее из драгоценного финикийского шелка, а золотые браслеты на ногах ее маняще звенят. И муж ее, хвала великому Ахурамезде, великий и грозный Двурогий Искандер. И не понимает царица Рокшанек, почему эти наглые греческие оборванцы, в чьих табунах меньше верблюдов, чем у последнего служки во дворце ее отца в Бактрии, смотрят на нее с дерзкой усмешкой. И почему не кланяются ей до земли, согласно ее положению. И царю не кланяются, как должно… Особенно один. Дерзко смотрит он на прекрасную царицу, вновь и вновь говорит, что гетеры афинские во сто крат умнее дочери Оксиатра, искуснее в речах, горячее на ложе. И в открытую смеется, видя, как гнев вскипает в прекрасных глазах Рокшанек. Никто не видит, как мечется, словно дикая кошка, по покоям своим Рокшанек. Никто не считает, сколько ударов плетей по ее приказу сыпется на спины рабов за малейшую провинность, а порой без всякого повода. Никто не знает, сколько рабов не выдержало проявлений царственного гнева и умерло под ударами плетей. Но еще больше ходят с растерзанными спинами, багровыми и кровоточащими, ибо не успевают зарастать раны их. Никто не слышит, сколько проклятий послано на голову Каллисфену, соратнику и летописцу Царя Царей. И никто не замечает, как зреет и наливается соком плод мести на дереве гнева. Вовремя сказанное слово — и вот уже греки сгибают некогда гордые спины и простираются ниц у ног царской четы. Там, в пыли, им самое место. Вовремя заданный вопрос — и глупец Каллисфен, не видя поставленной ловушки, вещает на пиру об ошибках своего царя столь же громко, как только что прославлял его. Один взлет бровей в искреннем возмущении и недоумении — и дерзкий наглец, что так кичился своей премудростью, сидит в клетке, словно дикий зверь, окруженный собственными нечистотами. А Рокшанек, и до того не раз посещавшая царский зверинец, все чаще прогуливается между клетками, дабы полностью насладиться сладким плодом мести. Полгода радует Каллисфен Рокшанек зрелищем своего падения. Полгода она торжествует победу над надменным греком, полгода ждет мольбы о пощаде. Но все напрасно – невидяще смотрят глаза Каллисфена, твердо сжаты губы его. И Царь Царей, не дождавшись признания о готовящемся заговоре против него, вырубил скверну вольнодумства безжалостной рукой. Сколько раз, прогуливаясь по зверинцу, представляет Рокшанек, как надменно смотрит она на ненавистного грека в тот миг, когда ему, босому и в лохмотьях, распахивают двери и отпускают на свободу. Как вспыхивают радостью глаза его, и лишь потом понимает он, что приговорен. Ибо там, на свободе, ожидают Каллисфена не соратники и сородичи, а дикие звери. Царственно возлежит леопард — лишь подрагивающий в нетерпении кончик хвоста выдает его напряжение. Мерзко подхихикивают шакалы, да кружат в выбеленном солнцем небе стервятники. С воем бросается грек обратно, но закрыты ворота и заложены засовы. Колотит Каллисфен кулаками, обдирая их в кровь, кричит, взывая к соратникам, но лишь звери откликаются на вопли его. Раскатистый рык леопарда перекрывает все, и вот уже лениво встает зверь и движется к Каллисфену, сначала неспешно, а потом все быстрее и быстрее. Перед затуманенным мечтами взором прекрасной царицы многажды предстает картина того, как бежит, задыхаясь от страха, некогда гордый грек, старается спрятаться, но негде укрыться, лишь горячий ветер гонит саксаул по раскаленной земле. Звенят цепи на руках беглеца, до крови стерли оковы руки его, и запах пота и крови подгоняет преследующего грека зверя. Запах человеческого страха. Запах крови врага. Запах триумфа. Одним могучим прыжком настигает леопард Каллисфена, валит его на землю и с утробным победным рыком рвет горло жертве. И кажется Рокшанек, что именно ее лапы прижимают к земле бьющееся в смертной судороге тело, по ее оскаленной морде стекает пьянящая разум кровь, ее острые клыки терзают горячую плоть поверженного врага и с наслаждением вырывают куски из некогда красивого тела. А потом сыто щурится, глядя, как шакалы терзают то, что осталось от надменного грека, рвут его в клочья, орошая землю вокруг кровью, как стервятники растаскивают кости и уносят их в разные концы земель, обрекая дух Каллисфена на вечные скитания. Ночами после прогулок по зверинцу горяча и неистова в любви Рокшанек, без устали ласкает повелителя своего, страстно отдается ему на супружеском ложе. И все ждет нужного момента, когда можно будет испросить суровой казни для врага. Обманул хитрый грек Рокшанек — умер в клетке, нашли его утром бездыханного, в луже нечистот. Впервые в жизни хотелось царице повернуть время вспять, чтобы самой, своими руками удавить врага, глядя в его мутнеющие глаза, видеть, как пытается вдохнуть воздух и не может, слышать его предсмертные хрипы, шептать: «Это я, Рокшанек, своею хитростью швырнула тебя в смрадную клетку. Это я убиваю тебя!» Умер Каллисфен, так и не узнав, кому обязан своим падением и позорной смертью. А потом приходит пустота. И скука. Царь Царей преподал бывшим сотоварищам по детским играм отличный урок, и Рокшанек не с кем стало бороться. Никто не смотрит на нее дерзко, на нее вообще никто не смотрит. Только царь. Снисходительно, с едва заметным пренебрежением. И все чаще ищет утех вне супружеского ложа, все чаще пренебрегает прекрасной царицей, все больше милостей оказывает бесстыдному евнуху. Не сдержалась Рокшанек однажды, спросила мужа своего — чем хуже она? Рассмеялся Аль-Искандер и, видя гнев ее, унизил — взял, как рабыню, бесстыдно и жестоко, а потом ушел, говоря, что женщина должна знать свое место. Словно умерла Рокшанек. Улыбаются губы ее, но нет веселья в глазах, будто пеплом присыпаны чувства ее. И пустота вокруг. Нет врагов. Нет любви. И кажется Рокшанек, что все вокруг серо и уныло, ибо краски удовольствия покинули мир, наполняя его тленом и безысходностью. Тело Рокшанек двигается, дышит, ест, пребывает на супружеском ложе, но не чувствует она ни нежных прикосновений шелка к коже, ни прохлады воздуха в саду, ни вкуса яств на пирах, ни редких ласк мужа. Все краски вернулись в тот миг, когда старая степная знахарка одним взмахом ножа вспорола живот ягненку, извлекла истекающую горячей кровью печень, внимательно осмотрела ее и кивнула головой. Именно тогда Рокшанек снова улыбнулась как прежде. Впервые за многие-многие месяцы она почувствовала на щеках тепло от ярких лучей щедрого солнца, дуновение ветра, шаловливо погладившего локоны царицы, упоительную сладость воздуха. В животе у нее шевелился ребенок. Сын. Наследник. Судьба Александра Великого, Царя Царей Аль-Искандера Двурогого была решена.