Я была на перевешивающем конце, Пытаясь пересечь каньон со сломанной костью. Ты был на другой стороне, Как всегда, думая, что же делать с жизнью. Но я уже испила, Так что рассудила, что пьяна и не в силах справиться. Ты был на другой стороне, Как всегда, никак не мог решиться.
- Знаешь, мне нравятся твои руки, - он пытается сделать из моих конечностей ласточку, но лишь получает оплеуху и недовольное бурчание в ответ. - А мне не нравится, что ты с ними, как с шарнирчиками, играешься, - сгребает в охапку – пусть я и не маленькая – и утыкается в шею носом, раскачиваясь на месте, от чего просевшая кровать жутко скрипит. – Только не говори, что вы снова поссорились. - Мы не ссорились, - простодушно заявляет он, оставив мою тушку в покое и стянув с себя пуловер. - Ну и к чёрту ж ты припёрся? Вали, блин. Уйдёт. Потом. Не сейчас. Истерзанные губы, разводы туши на щеках. Ты не умеешь успокаивать или жалеть, не знаешь меры или ограничений, но с лёгкостью даёшь полную свободу в своей позолоченной клеточке – сердце искорёженном. Отдаст и свой пиджак, и машину, и телефон, и деньги - ничего не жаль, но слёзы льются, истерика бьётся, сердце стучит, мысли разрывают голову. И что ты делаешь? - Прекрати реветь, - говоришь и сжимаешь в тисках объятий.И одним лишь поцелуем Ты всколыхнул огонь страсти, Продолжавшийся 20 лет. Какой же мужчина любит так?
- Я не… не говорю по-японски. Он улыбался тогда так просто, будто даже рад, что не столь многие будут понимать их речь. Говорил красиво, изысканно, чтобы поскорее запудрить мне мозги, как он делал это и раньше всем, с кем вынужден был водиться. Лжец, но как прекрасны его речи. - Слушай, у этого парня не всё нормально с головой. И будь он хоть до безумия богат, красив и вежлив – внутри него что-то такое, что не сможет покрыть перечисленное хотя бы на часть. Будь осторожна. Хана была права. Все были правы. А я не послушала, ну почему? Пусть мужчина хоть носит женщину на руках, эта его привычка зажигать во мне эйфорию и завязывать её на болезненных душевных мучениях сделала из меня сумасшедшую наркоманку.Позволяешь мне свисать с острого угла. Ох, мои ноги не касаются пола. Иногда ты наполовину здесь, иногда наполовину там: Но никогда не закрываешь двери.
- Зачем ты пошёл за мной? Что тебе нужно? – так началось наше настоящее знакомство. В истерике я убежала прочь из его дома, босиком прошагав набережную и усевшись у холодных перил. - Простудишься, - спокойно отвечает он, протягивая оставленные туфли и пальто. – Не могу смотреть, как леди замерзает. GPRS на твоём сотовом всё ещё включен, если этот взгляд подразумевает вопрос: «Как я тебя нашёл?». - Ну так и не смотри! Какое тебе дело?! И не смей копаться в моих вещах! – заорав, будто по коже прошлись циркулярной пилой, я выбросила в воду и свой телефон, и туфли, и даже новенькие серьги, являющиеся своеобразным сватовским подарком. – Вот, что я думаю о тебе и твоём папаше, а теперь проваливай! Пронаблюдав за этим и помолчав с минуту, тот не сдвинулся с места, но и я не смогла уйти, словно этот взгляд впилил мои ноги в бетон. Увязнув до такой степени, что стало трудно дышать, я покорно подняла голову, опустившись на колени снова. - Какая досада. Ты могла просто это вернуть, но, видимо, посчитала должным проявить для меня свою нестабильность ещё раз. Спектакль окончен? Он никогда не говорил слишком много без надобности. Но когда я выхожу из себя, специально растягивает слова, тянет буквы, дразнит, играя на струнчатых нервах. Видимо, зол ещё с тех пор, как я сожгла его скрипку. Не моя вина, что сказать: не надо игнорировать меня, наигрывая вальс, когда я так усердно пытаюсь подобрать слова для адекватного объяснения. Объяснения того, что нас ничего не связывает и связывать не может. И это, естественно, означает, что он может запихнуть всю свою слежку и напускную заботу, прячущую за собой контроль, куда подальше. Я не домашний питомец. Но ты такой искусный дрессировщик. - Вы собрались продать меня? Прекрасные гены взамен на активы? - Что ты, милая, - успокаивал меня отец, а мачеха скривилась, как только я раскрыла рот. - А ты как думала? Я не намерена держать в моём доме нахлебницу. Так что хотя бы своей прелестной мордашкой заработай на харчи. - В твоём доме? Это мой дом, ты, стерва! - Твоя мать была никем, и ты – никто. Если твой отец, мой обожаемый муж, жалеет тебя, это не значит, что жалеть буду я. Моя дочь голубых кровей, а у тебя только наследство, которое и так… - она улыбчиво оборачивается на мужчину рядом, - … всё ещё стоит под вопросом. Не дерзи мне. - Прошу тебя, Камелия! Эта сцена выбесила меня на полную катушку, но, несмотря на все распри и моё глубоко наплевательское мнение, Сейджуро воспринял меня как данное. Как подарок на свой день рождения. Хотя… сейчас уже кажется, что лучше быть подарком, чем вот этим - зависимой безвольной женщиной в руках тирана. Почему я прощаю тебя раз за разом? Почему ты вообще возвращаешься, спустя столько антрактов и смен сценария?Какой мужчина любит так? Какой мужчина, Какой мужчина любит так? Какой мужчина?
- Вот это – какое созвездие? Акаши хмыкает, переплетая пальцы на груди. Глаза прикрыты, брови сдвинуты на переносице – он что-то безмолвно шевелит губами и в итоге выдаёт: - Я не знаю. - Правда, что ли? – удивительно восклицаю я и даже резко приподнимаюсь на локтях, смяв подложенный под голову серый плащ. Он наверняка дорогой, но нам, в общем-то, срать на это. Сегодня он пришёл после трудного дня практики на фирме отца и заявил, что хочет подышать свежим воздухом прямо посреди момента, когда я натирала свои заляпанные хной руки, стоя обнажённой в душе. Беспардонности, что сказать, ему хватает даже больше, чем мне. - Нет, - тут же ухмыляется красноглазый. – Просто это название тебе ничего не даст, и ты забудешь его спустя минуту. Не хочу тратить свои драгоценные знания и энергию на твои попытки завести разговор. Просто… давай полежим в тишине. Где-то скрипнули шины велосипеда, а мой мозг снова замкнуло. - Ты можешь полежать в тишине и один, - бурчу я в воздух, выдыхая желчь и разглядывая глупые звёздочки. - Нет, не могу, - парирует он. – Без тебя не то. - Не аргумент, - подмечаю сухо. - Я ведь и не невеста твоя уж года как два, а ты всё как дитя малое таскаешься ко мне с университета и работы, будто мы женаты. Сколько раз я повторяла: ну вызови ты проститутку или какую-нибудь секретаршу с офиса, раскрой ей душу, потрахайтесь, побухайте. На кой тебе я? - Зачем мне кто-то ещё? Мне хорошо с тобой, потому что ты принадлежишь мне. Вот и всё. Теперь можно немного тишины? - Да пошёл ты к чёрту, кретин. Я не вещь, чтобы принадлежать кому-то. Но всё равно лежу на месте. Жду, когда он задремлет. Сама усну. И очнусь в своей же кровати с запиской: «Смой эту дрянь с волос». Со временем, будь хоть вековой моя ненависть, прутья клетки становятся мягче, будто металл плавят какой-нибудь кислотой, потому что отнюдь не жар страсти или что-то такое может действительно разбушевать его невозмутимое императорское величество. Бежать… бесполезно - вот, что я уяснила. Это болезненно, но тягуче, как смола, и постепенно становится терпким, горько-гадким, горько-сладким, горько-слёзным. Из ора, матов и бесконечной суеты моя жизнь стала похожа на прямую линию: то ли старею, пусть незначительна наша разница в возрасте, то ли умираю. Ох, мама, я так люблю жизнь, но от вида, от одного присутствия этого человека хочется и сдохнуть одновременно, будто бы рай и ад поделили моё сердце надвое. Его раздражает моё нытьё, но зато измены вызывают лишь усмешку – все любовники мистическим образом исчезают, а его пристрастия, что в жизни, что в постели, становятся всё изощрённей, всё странней. Хотя… есть такое предчувствие, что это он наказывает сам себя за недостаточное внимание, за слишком малое участие в моей жизни, за слишком неумелое обращение с самой полюбившейся игрушкой. Он никогда не научится любить адекватно, а не болезненно и сумбурно. В словах, затянутых ложью, обида к себе. Я напоминаю тебе мать?Ты безумец, весь в унынии, С окровавленными ногами на полу. Как только умудряешься ты рушить всё? Пытаешься пробраться и украсть.
Зависимость… Наверное, связь? Хм. Нет. Какое бы слово сюда подошло? Узы, нет? Я не права, Сей? Сей? Сей?.. Впустив всю эту грубость и забыв об острых краях, полегчало многократно. С годами мы стали мягче изнутри, но обросли корочкой запёкшейся крови. Тебе не стыдно, тебя не тянет, ты просто здесь, со мной, и ничто нас будто бы разлучить не может. Беготня по крышам, словно нам 5 лет, купание в речке в одежде и потом сушка: как мокрые кошки сидим под мостом, молчим. Он любит молчать. А я люблю слушать, как он молчит. Всё приходит к согласию, а если нет – на то судьба, наверное. Проскальзывающая нежность и нужда во мне этого завуалированного психопата заставила поверить в чудо, в совпадения, в предсказания. И даже в Бога. Его жизнь там – среди высотных зданий, в фотовспышках и на помпезных фуршетах. А моя здесь – в коморке, на кухне среди грязной посуды, на стройке и в любом другом затухшем месте. - Мне не нужны деньги. Я вполне могу и сама заработать себе на жизнь. - Я не даю тебе деньги. Это подарок, возьми его и прекрати выделываться. Естественно, презент снова отправляется по обратному адресу. Материальные ценности всегда были важной частью моей семьи. Я была рождена ни в любви, ни в браке, а в мимолётно вспыхнувшей страсти. Но даже так отец принял меня, как дочь, и любил, что вызывало неминуемое раздражение у его супруги: моя родная мать - служанка - никогда не держала в руках столько денег, сколько я, за всю свою жизнь, и мачеха яростно считала, что я была не достойна этого ещё с самого моего появления на свет. Но несмотря на хоть какое-то уважение к этой женщине, всё, что та видела во мне, - мусор, от которого надо избавиться. Она пыталась продать меня – а отдала задаром. Выбросила. Выпнула. Выкинула. Вышвырнула. Отвергла.И одним лишь поцелуем Ты всколыхнул огонь страсти, Продолжавшийся 20 лет. Какой же мужчина любит так?
Сей немногословен в обыкновении своём. Лишь три вещи могут заставить его говорить дольше, чем минуту: стареющий отец, пытающийся привить сыну старые устои заправления новой кампанией; баскетбол, полюбившийся ему ещё с раннего детства; и… Что же было третьим? Видимо, я упустила-таки эту часть. Причины две, а я – не причина, скорее уж заноза в заднице, про которую стоит забыть. Но ты не можешь. Ты не можешь забыть меня, а я тебя, и в этом наша проблема, Сейджуро. Нас связали воспоминания – пусть и плохие; буря эмоций – даже негативных; случайные встречи – где-то в закоулках; притяжение – наверное, только земное… И такие дни, как сегодня, когда ты будешь нуждаться в тепле и ласке, когда уже нечего будет строгать из своего гранитного сердца, когда уже неважно, какая часть тебя слушает пение птиц за рекой, а какая меня, когда уже поздно говорить «нет»… такие дни закончатся, Акаши. Я не буду лежать рядом на скрипучем диване, пока ты методично рвёшь важные бумаги. Ты не будешь сидеть напротив в каком-то баре на окраине, где я методично протираю стол и разливаю алкоголь по стаканам: ведь пьёшь только дорогой коньяк, поэтому, элегантно закинув ногу на ногу и привлекая просто тысячи посетительниц в это место, читаешь очередную книжку. Когда-нибудь ставшая сказочной идиллией резня бензопилой закончится - мы оба это знаем. И каждый день теперь идёт по минутам, рядом с телефонной трубкой, рядом с дверным косяком, около кровати со смятыми простынями, около дверей гостиницы, по берегам реки, по берегам души. Между адом и раем. Ты перестал молчать. А я перестала любить твоё молчанье. Ты говоришь, а я, слушая, перебираю в пальцах с облезшим маникюром кончики ярко-алых волос.Но я не могу победить тебя, Ведь я всё ещё с тобой: Ах, смилуйся, прошу. Как делаешь ты это? Я прохожу насквозь И обратно - к стене.
- Мне жаль. - Мне нет, - он расслабляет галстук, расстёгивая верхние пуговицы рубашки, и делает глубокий вздох, поднимая глаза к ночному небу. Это было красивым временем. И останется красивым – в моём сердце. Воспоминания лёгкого ритмичного стука в женской груди, надеюсь, останутся и при тебе. Останутся вместе с моими криками, твоей жестокой хваткой, вместе со стонами и охами, вместе с теплом и холодом, вместе… вместе со мной. Я пыталась сбежать, но стоит это сделать – как хочется вернуться обратно. Хочется до слёз. Сейджуро, ты ненормальный. Зачем же было давать свободу, а потом вцепиться в плечи, впиться ногтями в кожу, чтобы по позвоночнику бегало стадо мурашек, и шептать. Шептать, касаясь губами шеи, кусая мочку уха, с придыханием произнося слова, какие-то абсолютно бессмысленные, но крутящиеся на языке уже несколько лет. И все они значат: «Не уходи». И я остаюсь. Даже если мне нужно на работу, чтобы заработать денег и не умереть с голоду. Даже если мы посреди крыши, где холодно и неуютно. Даже если твой отец может нагрянуть с минуты на минуту, чтобы устроить тихое линчевание меня же, ведь только я – причина всех бед. И это сложно отрицать. Из простых ссор в сложные переплетения мыслей и чувств. С возрастом… с опытом мы становимся тяжелее. Уже не так просто бежать без оглядки, не так легко говорить всё, что думаешь. И словно тянет вниз эта ноша, давит ко дну. Всеми силами, словно оберегая, хочу вернуть тебя на поверхность – выталкиваю из воды, из чёрной вязкой жижи, утягивающей всё больше и больше вглубь. Тебе, возвышенному, пусть и умалишённому созданию не место среди сброда. И я, опять же, - не причина для этого тем более. Ценить секунды начинаешь тогда, когда жизнь закручивается спиралью и вращается со скоростью света; а он сжимает меня в своих руках, вливая весь накопленный негатив, все возлагаемые на него надежды, всю смуту, всю сырость. Это напрягает и изматывает, зато так радостно, когда видишь улыбку на его лице и блеск дико-красных глаз. Что я буду делать, когда ты исчезнешь? Что ты будешь делать, когда я не смогу остаться? Сей? Сей? Сей?.. Ты уже любишь меня?Какой мужчина любит так? Какой мужчина, Какой мужчина любит так? Какой мужчина?
Перелёт оказался слишком спонтанным. Буквально за полтора часа мне пришлось собрать вещи и бежать в потрёпанных туфлях с вдавленными носками по мокрым переулкам Киото. Бежать от себя, от реальности, от слёзной затухлой жизни. Отец позвонил внезапно, словно наваждение. Сказал, что нуждается в компании, что моя мачеха бессердечная женщина, о чём я твердила ему уже много лет. Сказал, что… просит принять его обратно, что сделает что угодно, лишь бы я его простила. Вернулась домой после стольких лет тоски и разлуки. Как я могла отказать? Очередная хохма о помолвке Акаши-младшего взбесила меня, будто я этого хотела, и понесла ветром прочь из страны, прочь от связывающих уз, которые ещё с самого начала нужно было разорвать. Это был красивый спектакль, цирк с дрессированными животными, пантомима без высказанных слов любви. Насыщенные шесть лет моей жизни… но я думаю, они не прошли впустую. Ты ведь многому научил меня, Сей, многое показал, что, возможно, я бы никогда и не увидела, если б так и сидела в своём блестящем коконе, судачила о людях и пыталась найти себя в жизни. Однажды мне пришло на ум, что, не будь Макото здесь, наверное, наша встреча состоялась бы иначе. Хотя, кто бы сейчас мог это узнать – вода-то утекла. Отец удивился, увидев меня – исхудавшую, осунувшуюся, с синяками и растяжками на коже. Заволновался, проклял тебя и Бога за то, что сотворили вы со мной. И было много старых воспоминаний, пришедших ко мне после некоторого времени проживания среди умиротворяющей атмосферы, но к прежней жизни я так и не вернулась. И тебя из головы выкинуть не смогла. В сердце осталась дыра от сдохшего аккумулятора, который забыли заменить, а старый выкинули. Почему-то… почему-то я не могу припомнить одной вещи. Однажды я спросила у тебя: - Что же тебе во мне так нравится, раз ты так и не отвязался от меня? - Хм, - он фыркнул, - искренность. Натуральность? Да. - Где это у меня ты нашёл искренность? И знаешь ведь, я делала пластику. Акаши тогда напрягся, немного сдвинув брови к переносице, и даже отложил планшет в сторону, скрестив руки на груди. - Нефальшивость. - Что?.. – я развела руками, силясь понять, что он пытается до меня донести, но Сейджуро лишь цокает языком. - Я не знаю. Тогда меня поразил отклик замешательства в его взгляде. Казалось, в этой насыщенной снобством и парой тысяч энциклопедий головушке велись настоящие дебаты, битва за верный вариант. Потому что Акаши Сейджуро всегда прав. - Не можете решить? – усмехаюсь. - Не мож-ем? – он в вопросе вздымает брови вверх, делая ударение на последний слог. - Да. Вас же… вас же как бы двое. Ну, два в одном. Одно на двоих? Раз… раздвоение личности. Как-то так же, да? Он покачал головой, снисходительно поднимая на меня глаза. - Это так не работает, знаешь. При раздвоении личности в человеке проживают два разных существа со своим мнением и привычками, они замещают друг друга время от времени по только им ведомой причине. Я же абсолютно един, не дели меня надвое. - Это как ещё посмотреть. Хотя да. Единственное отличие, наверное: один на 45% псих, а второй - на 80%. Спорю, первая часть считает, что я прекрасный партнёр в сексе, а другая просто придумать не может. - На самом деле, всё немного иначе, но если ты так считаешь, то даже лучше. Сказать, что я опешила, - ничего не сказать. Вытаращив глаза, будто мне отодрали от спины кусок кожи, смогла вымолвить только: - Прошу прощения? - Извиняю, - саркастически подмечает Сей. – Если хочешь знать, мы не меняемся местами. И конкретное мнение тоже общее. Хотя… - Хотя, что?! Я не могла же спать только с этим психопатом. Ты не настолько изверг, насколько мне кажется. Верно же? - Верно. Но я устал повторять: даже если нас и двое, как ты утверждаешь, для каждого причина одна. Она очевидна. - Ох, ну прости, - вырываю девайс из его рук, вышвыривая куда-то в сторону, - потому что я её не вижу. И если ты не озвучишь её сейчас, думаю, твоё дальнейшее пребывание на этой крыше бесполезно. Я очень зла, ты должен это понимать. Акаши встаёт, засунув руки в карманы. Будь он, наверное, хоть в садовом комбинезоне, выглядел бы шикарнее меня в этом платье, взятом на прокат, чтобы не смотреться ещё хуже, чем проститутки в соседнем квартале. Мы куда-то собирались пойти? Не помню уже, всё из головы вылетело. - Я могу купить это здание или целый квартал, если захочу. Но это пустая трата денег, - почти шепотом произносит он, приближаясь к небольшому ограждению на краю кровли, где я и стояла, медленным ровным шагом. – Я могу купить всё, что захочу. Но мне этого не нужно, ведь ты рядом со мной. И причина, по которой… по которой я не отпускал тебя и не отпущу ни за что, это… Те слова словно вылетели из моей головы, затянувшись невероятно чистым светлым небом, царившим в тот день. Я помню, как ты взял меня за руку, перебирая костяшки пальцев, а затем обратил свой взгляд куда-то вверх, отпуская заботы и проблемы. Ты обычный человек, Акаши Сейджуро, до меня это долго доходило. Раненное сердце может быть не только у меня. И… так было трудно осознать, так много времени прошло, прежде чем, сидя в одиночестве на натёртом до скрипа полу в пустом огромном доме с тысячами слуг и немым родичем за стенкой, я поняла. Ты не умеешь любить просто потому, что тебя никто не любил. Никто не дарил тебе тепла, кроме умершей матери, ничто не приносило тебе радости, как её улыбка на губах. Это грех – тянуться к чему-то светлому? Только вот я всё ещё не могу припомнить, почему же то сияние ты смог разглядеть и в моей прогнившей душонке.Какой мужчина любит так? Какой мужчина, Какой мужчина любит так? Какой мужчина?
- Ты выглядишь замечательно. Лучше, чем я, по крайней мере. Макото улыбается, поправляя на мне платье. Выглядит заметно уставшей и измотанной, но вполне счастливой. Похоже, брак только усилил её активность и тягу к свершениям. Она здесь не потому, что мы подруги. Наоборот. Удивительно, как за такой короткий промежуток времени Джесси стала знаменита в широких кругах. - Прекрати строить из себя скромницу, это у тебя никогда не получалось. Сегодня ты – дива. А я просто приглашённый гость, - и уже шёпотом добавляю: – Лучше бы была официанткой. - Только не начинай. Ты здесь, потому что твой отец теперь крупный партнёр фирмы, а твоё милое личико – украшение любого праздника. Ну же, идём. Я буду только первую часть торжества: открывать рот, словно окунь, и петь слащавые песенки по заказу этой взбалмошной дамочки. Не пропустишь такое, а? – она задорно подмигивает мне, тряся кудрями, и тут же выпрямляется, выскальзывая за дверь. Сегодня не мой праздник. Не моя свадьба. Я лишь гость, простая смертная, смеющая лицезреть твоё величие в сверкающем чёрном костюме и отлакированных туфлях. Время пролетело быстро, не так ли? Я не хочу видеть твоего лица, улыбающегося вспышкам папарацци и целующим другую женщину. Даже мечтать немыслимо о том, чтобы оказаться на её месте. Лучше я сбегу, пока Макото поёт, её муж играет, а миловидная миниатюрная шатеночка подписывает нужные бумажки за спиной у молодожёнов. Здесь и его школьные друзья, коллеги, малочисленная чета родственников и какие-то незнакомые люди с толстыми кошельками, приглашённые чисто для веса и значимости данного события. Огромное помещение, практически замок. Но не могу и шагу ступить в холлы, где обсуждают голубков и ценность металла в их кольцах. Мне душно – привычка, заработанная много лет назад, так и не отступила. Душащее чувство по наитию ведёт куда-то, где меньше народу, откуда тянет ветерком и свежестью. Натыкаюсь в одном из коридоров на закуток, видимо, когда-то служивший террасой здесь, но лишившись крыши и затянувшись зарослями и лианами, превратившийся в миниатюрный бесхозный садик 10х10 метров. Здесь стоят посуда и напитки, среди которых вижу бутылки с минеральной водой – надеюсь, никто не против, если я одолжу одну. Жадно выпив практически всю жидкость, резко выдыхаю, опираясь на белоснежную скатерть столешницы на колёсиках. Хмыканье. Резко оборачиваюсь и замираю, сжимая до хруста пластик в руках. Как будто я думала, что смогу избежать этой встречи. А ведь и правда хотелось. Высокий (пусть и не сильно), статный (насколько статным может быть король зверей), сильный (не в плане реслинга, уж точно), обаятельный (с хищной улыбкой) и чертовски красивый (блестящая заламинированная обёртка). Не опуская подбородка, легко расстёгивает пиджак и не сводит с меня полуприкрытых блеклых глаз. Он стоит там, напротив, такой расслабленный и непринуждённый. Не знаю, что смешит меня больше: это выражение лица, будто его обмакнули в торт, или эта зализанная причёска, по каким-то странным меркам считающаяся модной. - Ну ты и пугало, - единственное, что я могу сказать в данный момент. - Соглашусь, - коротко отрезает он. Голос прежний – как с сердца камень. – Можно? Он указывает на бутылку. Киваю и, попытавшись одновременно подать её и пройти мимо, резко останавливаюсь: цепкая хватка на запястье приковывает к месту, и то вязкое чувство погружения в сырой бетон возвращается откуда-то из прошлого. - И это всё, что ты хочешь мне сказать? Могла бы придумать что-нибудь пооригинальней. - Прости. Отпускает руку и, отпив из бутылки, преграждает путь к выходу. И, видимо, ожидая чего-то, медленно начинает отстёгивать именные запонки, делая это так аккуратно, что невольно начинаешь дрожать от напряжения. - Дальше, - всегда поражалась этой его манере говорить, когда тот зол. Голос настолько ровный и острый, что им можно разрезать камень. – Я жду. - Я извиняюсь, что не сказала тебе об отъезде. Ты бы просто-напросто меня не отпустил. - Ещё. Начинаю закипать, когда тонкие искусные пальцы доходят до галстука, буквально по миллиметрам высвобождая ткань из узла. - Я извиняюсь, что не писала тебе, потому что ты слишком занят, чтобы читать мои письма. Да и я никогда не отличалась красивым слогом мыслей. - И? Оставив аксессуар висеть на шее ровным лоскутом, поднимаешь взгляд. Зрачки, словно у дикой кошки, могут проделать в твоей голове дырки при желании, но Акаши только пугает. Ему нет никакой надобности идти на радикальные меры, пока игра не стоит свеч. - И пошёл ты к чёрту, Сейджуро. Секунда, две, три. Нить накала загорается, отдавая ярким отблеском. Напряжение выбивает пробки. Он хватает меня за талию, прижимая к себе, и впивается в губы. Мужская ладонь проходится по волосам, вырывая целый час усердий над причёской вместе с декоративной шпилькой. Костяшкой большого пальца неаккуратно проводит по скуле, стирая бледные румяна. Кусает, проводя языком по контуру обводки, слизывая яркую помаду и шёпот: «Остановись». Углубляя поцелуй, сминает складки платья, очерчивая талию лёгкими движениями от бёдер к груди, заставляет подкашиваться коленки – почти ногтями вцепляюсь в плечи под пиджаком, пытаясь ухватить хоть капельку воздуха и не потерять равновесие. Ещё, ещё, ещё раз и ещё раз, повторяет это, повторяет, повторяет. Будто за каждый день, который я могла быть вместе с ним за всё это время, будто за каждое мгновение, когда он хотел, чтобы я была рядом. О, Сейджуро, за что ты так со мной? Поцелуи, как глоток вина, опьяняют, разливая по телу приятную сладость и обманчивое чувство радости и наслаждения. Оставив отпечаток истерзанных губ где-то на шее, прикасается лбом к ключице и замирает, делая глубокий вдох. - Мне не нужен Бог, если я знаю, что смогу увидеть тебя снова. Это абсурдно, он сам знает это. Выпрямляется, становится ближе – как будто это возможно – пальцы приподнимают подбородок, а моё тело инстинктивно приподнимается на кончики пальцев ног, чтобы достигнуть губ снова и оставить на них лёгкий отпечаток прожжённой страсти. - Ты не верующий, так что хватит болтать чепуху. У тебя там тысяча гостей и наверняка очень недовольная невеста. Давай, возвращайся обратно. Побаловался и хватит. Акаши устало разминает шею, прикрывая глаза и будто красуясь передо мной своими почти идеальными чертами лица – насколько японец может быть гордым и уверенным в себе. Закончив это медитативное упражнение, он, чуть скривившись, заявляет: - Как оскорбительно. Думай иногда, что говоришь. Вздыхаю, качая головой, и берусь за кончики галстука, чтобы завязать их обратно. - Я не шучу, Сей. Возвращайся, иначе будет скандал. - Ну… - тянет он, а уголки губ образовывают ухмылку, - … таков был изначальный план, так что я не понимаю, что тебя тревожит. - Постой, - сдвигаю брови к переносице, - ты решил устроить грандиозную свадьбу, а потом сорвать её, устроив грандиозную потасовку и инсульт у своего отца? - Мне что, разжевать и в рот тебе положить? – меланхолично спрашивает в воздух тот и, улыбчиво коснувшись губами уголка моего рта, кивает, а затем берёт за руку и направляется к выходу из этого зелёного закутка. – Я ждал тебя. И, раз ты здесь, мы можем пропустить торжественную часть. Идём же. - Что? Стоп! Куда? Куда ты собрался? Сейчас же остановись, псих ты ненормальный! Затормозив, он поводит плечами, но руку не отпускает. - Скучал по этому выражению, словно по собственному имени. И продолжил путь. - А ну стой! Стой, говорю! - Ну что ещё? Он был так недоволен, обернувшись, будто ребёнок, которого прервали посреди очень увлекательного занятия. - Ты спятил, это раз. Ты женишься и не можешь уйти, это два. Здесь полно охраны, это три. - Иногда мне становится очень скучно от того что ты, женщина, отказываешься хотя бы на секунду подумать и осознать, кто я и на что способен. Так как у нас нет времени, то вкратце: ты идёшь за мной и как можно меньше распыляешься о том, что ты якобы не хочешь делать. Когда я поняла, что тоже продумала целую череду ходов отступления с ним с его же свадьбы, решила, что этот мужчина сделал меня психованной стервой на все 100% без капли погрешности. Я не знаю, как это было на самом деле, но точно помню: Макото, звонившая с одноразового мобильника, заливалась смехом от того, как Акаши-старший воспринял ложную информацию о местоположении якобы собравшегося сбежать сына, пытаясь поймать уже давно улизнувших нас, и как брошенная невеста материлась на весь белый свет, разбивая бокал за бокалом о спину начальника охраны. Сейджуро отпустил смешок, потерев пальцами переносицу. Этот самолёт летел по неизвестному мне маршруту. Да и важно ли это? Решиться на такую безрассудность. Решиться на… - … такую глупость мог только ты. Только почитай: «Наследник крупной корпорации эффектно покидает невесту рука об руку с бывшей пассией». Вертолёт? Нет, ну правда, вертолёт? Это же так избито. Он смеётся, скидывая туфли на пол и откидываясь на кровать спиной. - Ты же любишь клише. Не мог отказать тебе в этой слабости. - Ха-ха, как смешно. Подумал бы о том, как вернёшься обратно. Потому что я всё ещё против всего этого, - обвожу руками гостиничный номер. Закатываю рукава мужской рубашки – платье безбожно изорвано при бегстве, - кидаю взгляд, полный притворного укора, на эту красноволосую головушку. Но слышу в ответ только приглушённый язвительный голос: - Всего? Даже этого? Холодные пальцы проскальзывают по линии шва чулок, заставляя волосы на голове встать дыбом, а кожу покрыться мелкими мурашками, проходят под белой жёсткой тканью, точечными дорожками прогуливаясь от внешней к внутренней стороне бедра. Губы касаются шеи, останавливаясь лёгкими поцелуями на каждом позвонке, и переходят к плечам. Спиной вжимаюсь в мужской торс, когда его руки проскальзывают под бельё, и тихий стон срывается с моих губ. Этот ублюдок ещё что-то шепчет мне на ухо, продолжая свой обряд раздразнивания и подчинения себе ставшей как минимум слабовольной и бесхребетной души. И… … я вспоминаю. «… потому что любовь не подчиняется законам логики, но зато она может подчиниться мне». Он связал меня по рукам и ногам. Вгрызся в сердце паразитом. Пустил корни безумства и нервозности в мой разум. Страстью обволок тело и душу. Сейчас со мной Акаши Сейджуро. И он может любить только так.