Сердца фейри

На плечах Маги был плащ, тяжёлый, из шкуры медведя, прямо поверх доспехов. Из-за этого плаща он казался мощнее, чем был на самом деле. Говорили, что когда он в бою шёл сквозь строй врага, в первых рядах мерно взмахивая мечом, то казался всем ожившим Айну, богом войны фейри, не знавшем поражения и прощения, богом мщения и ярости. Говорили, что один только его вид вселял в союзников твёрдую веру в победу. На самом деле, всё было совсем не так. Не богом он был, ведь кроме физических сил у его тела не было никаких способностей, и даже сердцу фейри недолго суждено было биться в его широкой груди. Наука войны, полученная от смертных, убивала его существо, заставляя медленно умирать. Для фейри металл людей был отравлен, он был ядом, вытягивал из них силы вечной жизни. Большинство фейри не могло даже коснуться металла, не то что носить на себе доспехи, выкованные из злого железа. Маги прошёл обучение в человеческом ордене, в котором поклонялись солнечному богу, принял людские обеты. Кое-кто из фейри поговаривал, будто он умышленно отрёкся от вечной жизни ради веры в ложного бога, но как наивны они были. Всё это Маги совершил для того, чтобы обрести силу, которая большинству фейри была недоступна, и вера здесь была абсолютно ни при чём. — Отравленный металл, — говорили о железе фейри. Боялись и обходили стороной. Боялись даже союзники, все те кланы, что пришли под стены Ноутодалиена для сражения с тьмой. Маги прибыл туда с отрядом братьев по вере, привёл на сражение людей, смертных, и некоторые кланы фейри этого не одобрили. «Это не их война», — твердили они, в своей эгоистичной ревности забывая, что война охватила не только леса, что Скверна запустила свои щупальца слишком глубоко в ткань бытия, и было наивно полагать, будто только народ перворожденных страдает от её проявлений. Скверну привели в мир люди, самые молодые и наивные из детей богов, те самые, которые отреклись от своих создателей и придумали себе своего бога. Но если бы в их распоряжении не было волшебства фейри, их падению и вовсе не суждено было случиться, а если бы под рукой не оказалось механизмов дворфов, Скверна не осела бы в мире так плотно. Увы, прорвать завесу бытия и выпустить из Тьмы потустороннюю Скверну оказалось слишком легко. Фейри не сразу поверили в начало войны. Не сразу заметили, как Скверна забирает себе души их сородичей, как подчиняет их и заставляет идти против братьев и сестёр. У Скверны не было цели и разума, с нею нельзя было договориться, её можно было только уничтожить, срубить мечом и прижечь рану огнём. Скверна Тьмы, как голодный и жадный паразит, стремилась только к одному: к пожиранию жизни. Наверное, если она пожрёт весь мир, уничтожит всё, на чём могла бы питаться, то помрёт от собственной жадности, оставшись голодной. Маги надеялся, что её можно остановить раньше. Они все надеялись. Иначе бы их тут не было. — Поразительно. Мы объединились с людьми только ради того, чтобы одержать победу, — говорили многие. Но правда была в том, что поразительного здесь ничего не было. Да, кланы фейри заключили договор с людьми, пакт с дворфами, дали обещание крылатым тафидам, и даже с морскими жителями была договорённость. О том, что если кому-то из них понадобится помощь, то они придут по первому зову. Но никто не ожидал, что помощь понадобится как раз самим фейри. Они стояли под чёрными каменными стенами Ноутодалиена почти неделю. Волшебная метель защищала их от глаз противника, но всё равно Маги казалось, что их видят, что за ними наблюдают из осквернённой Тени. Это было тягостное чувство, и не одного его, лишённого магии, отравленного железом, оно терзало. Маги не ощущал ничего потустороннего; пройдя среди людей обучение на рыцаря солнечного бога, он почти лишился части своих изначальных сил, природных сил фейри. Он подозревал, что соплеменники, которых не касался отравленный металл, испытывают на себе гораздо большее давление Скверны, чем он. — Чего мы ждём, — спрашивали самые нетерпеливые люди из его отряда, торопливые смертные, человеческие братья по ложной вере, с ног до головы закованные в злые кольчуги и ядовитые доспехи. — Скоро наступит благоприятный день, — отвечал им Маги. Он не мог объяснить иначе о волшебстве, положении звёзд и фазах лун; о влажности воздуха и давлении, которые покажутся дворфам оптимальными для того, чтобы установить свои осадные машины. Среди их противников, поражённых Скверной, тоже были и люди, и дворфы, но на стенах Ноутодалиена их почти не видали. Хотя шпионы, которые могли читать разумы птиц и крыс, говорили, что в городе они есть. Но всё же фейри там было большинство, хотя Маги до сих пор удивлялся, как можно было добровольно уйти из лесов и поселиться среди камня. Одно дело — он, отрекшийся от памяти предков по личным мотивам, и другое дело — многие сотни душ из его народа. Скверна убивала магию, иначе бы бывшие соплеменники их уже обнаружили, и то было единственное счастье — стоять возле закрытого города невидимыми, выжидать, притаившись в засаде. Рукотворная метель сделала воздух похожим на молоко. Кругом всё было белым-бело, что небо, что земля. Ветер налетал злобными порывами и рвал с плеч медвежий плащ, ворсинки его меха смёрзлись меж собой. Холод заморозил доспехи настолько сильно, что те были покрыты тончайшим слоем льда, и Маги напоминал самому себе металлического голема из старых сказаний дворфов. Впрочем, это было не его сравнение, он бы никогда не решился думать о себе как о боге Айну или о механическом существе, двигающемся без тёплой искры жизни. У Маги был тот, кто насыщал его жизнь волшебством и сказками, тот, ради которого он и обрёк себя на короткую жизнь среди железа и слов о ложном боге. У него был тот, кого он любил. — Не стой рядом, заклинание может дестабилизироваться, — пробормотал Хёбу, в очередной раз проверяя кристаллические концентраторы. Волшебники фейри делали обход каждые два часа, питали кристаллы своей силой и с их помощью поддерживали маскировку. Пускай в округе царил лютый холод, но его можно было потерпеть, ведь незаметность была залогом их победы. — Говорят, уже завтра можем начинать, — между тем продолжил Хёбу. Сила истекала с его рук и магического посоха лиловыми всполохами, уходила в пульсирующий кристалл, метровой высоты цельную друзу, помещённую мастерами дворфов на каменном помосте. Многие фейри неохотно шли на сотрудничество, даже кричали, что их волшебство не будет работать в изделиях дворфов, насквозь провонявших отравленным железом, из которого те куют доспехи и мечи смертным. Но волшебство работало. Лишь железо поглощало силу, но камень, хрусталь, благородные металлы, кость и дерево, по словам Хёбу, прекрасно отзывались, и с ними можно было вести диалог на языке волшбы. — Смешно сказать, даже ненавистное всеми железо всего лишь поглощает волшебство, а вот Скверна его убивает, — Хёбу смотрел на него, когда говорил. Он любил болтать во время работы. Маги не понимал, что смешного в поведении волшебства. Скверна была злом настолько явным, что только слепой мог бы сравнить её с железом. От Скверны болела душа и разум, от Скверны становилось уродливым тело. Даже когда пойманных врагов пытались лечить, они почти никогда не выживали. Говорили, что Скверна воспринимается, как потусторонний шёпот мёртвых, покрытый чёрной жирной копотью. Он сводит с ума за несколько дней, стоит лишь ему поддаться. — Я ведь её слышал, знаешь... Маги кивнул. Конечно, он знал. Скверна порабощала всех. Но не всегда напрямую. Самым страшным было то, что среди отравленных Тьма порой сохраняла чистоту. Но лишь для того, чтобы использовать её, как приманку, чтобы с её помощью распространиться дальше и пожрать больше неподготовленных душ и тел. В городах, покорённых Тьмой, творилось что-то беспредельное, и разумы фейри не могли проникнуть так глубоко, чтобы узнать правду и при этом остаться незамеченными. Тьма одерживала победы с помощью живых существ, специально взращённых для этих целей. Скверна должна была быть уничтожена хотя бы ради того, чтобы больше никому в голову не пришло смешивать кровь людей и фейри. Чтобы никакому отравленному Тьмой рассудку не вздумалось воспитывать этих несчастных, как убийц и шпионов, как носителей зерна Скверны... Хёбу впоследствии утверждал, что знал всё с самого начала, что потустороннее прикосновение ощущалось в том незнакомце очень явственно. Но, по мнению Маги, сильнейший волшебник фейри был обманут порождением Тьмы, как и все они. Признать своё поражение Хёбу не давало лишь честолюбие и гордыня. Маги лишь с горечью вздыхал. Подобные чувства среди смертных считались греховными, но он не собирался читать проповеди или, чего доброго, пытаться обратить волшебника фейри в людскую веру. Хёбу был хорош таким, каков он есть. Просто свои ошибки порой нужно было признавать хотя бы ради того, чтобы не допускать таких же в будущем. А пока что Маги видел, что Хёбу снова готов наступить на те же грабли. Это в нём чувствовалось. То, как он смотрел на чёрные камни городских стен Ноутодалиена. То, как вздыхал, когда думал, что его никто не видит. То, каким порой тоскливым был его голос... В такие минуты Маги не смог бы напомнить, что тот, по ком вздыхает Хёбу, почти наверняка уже мёртв, ведь он не был настолько жесток, чтобы говорить горькую правду. Однако же он понимал, как на самом деле обстояли дела. Предатель не справился с возложенной на него задачей, не смог занести зерно Тьмы в их леса. Пошёл наперекор своему предназначению и зачем-то вернулся обратно к своим хозяевам. Конечно же, он уже мёртв. Плод кровосмешения фейри и человека, не подверженный силам волшебства, стареющий почти так же быстро, как люди. Либо убит, либо отравлен Скверной, что, в сущности, есть одно и то же. Иногда Маги жалел, что не разузнал у Хиномии всего того, что тот знал о городах, покрытых Скверной. Сколько там осталось чистых душ, не прошедших заражение? В каких условиях они живут? Кто их учит владеть оружием и убивать? Впрочем, наверняка наставники у Хиномии были из Тьмы. Лучшее из лучшего, что имела в себе Скверна, чего когда-либо касалась, было в распоряжении учителей Хиномии. Его готовили для скрытого вторжения, и это вторжение почти возымело успех. Если бы этот несчастный разбил фиал со Скверной в сердце леса, то для ещё одного клана фейри сейчас всё было бы уже кончено, ведь они потеряли бы свою родину, свой дом. Маги было страшно: сколько ещё подобных Хиномии бродит сейчас по миру с семенами Скверны за пазухой? Куда нацелены удары? — Ну вот. Я и закончил, — пробормотал Хёбу, опуская руки. Его щёки раскраснелись, а глаза блестели. Ветер уже давно сорвал с его головы капюшон зимней мантии и теперь трепал короткие светлые волосы. У тех, кто слишком часто обращался к волшебству, волосы «выгорали», становились бесцветными. Молодое насмешливое лицо, тонкие морщинки, заметные только вблизи и выдававшие его истинный возраст, взгляд, исполненный силы и понимания... Маги задушил в себе очередной беспричинный всплеск обожания, которое он испытывал к этому фейри. Эх, если бы в его жизни было всё просто... Любить одного, быть преданным одному, до недавнего времени Маги не знал, какое счастье было в его жизни. Но узнал — когда стало уже поздно. Хёбу в очередной раз обернулся в сторону Ноутодалиена и посмотрел на его высокие стены. В белой мглистой метели чёрный камень выглядел мутной грозовой тучей, не более. Капля чернил в молоке. Маги отвернулся. Он не мог спокойно выносить те минуты, когда Хёбу смотрел на город и думал о предателе, об этом Хиномии. Ведь наверняка думал. Хёбу был одним из тех, кто старался ускорить наступление на город. Странно было видеть в бессмертном фейри подобное нетерпение. Вот, что делают со всеми ними чувства, — думал Маги. Полюбить Хиномию было легко. Он казался таким наивным, таким юным и неуверенным в себе, и при этом так отчаянно старался быть сильным. Дыхание Скверны, лишь слегка коснувшееся его, оставило после себя болезненный след лишений и неуёмного голода — голода знаний, общения, чувств. То, каким Хиномия получился у своих создателей, заставляло Маги в бессильной досаде скрипеть зубами. Он не мог, подобно Хёбу, заявить о том, что он всё знал, а после с нескрываемым нетерпением пялиться на стены. Потому что он — не знал! — Пойдём обратно? Оказывается, теперь Хёбу смотрел на него. И даже протянул руку, чтобы коснуться края его плаща, смёрзшейся медвежьей шкуры. Самого металла он не коснулся бы никогда. Маги по себе помнил, что на первых порах на коже у него оставались ожоги. Что сталось бы с кожей Хёбу, он даже думать не хотел. — Да. Тем более что скоро Совет, — напомнил Маги. — Ох уж мне эти Советы, — с досадой фыркнул Хёбу. Он ненавидел представлять свой клан на Совете, ненавидел пустые разговоры, ненавидел промедления. Он был, как и его волшебство, порывистым и молниеносным. — Да, я помню, вы с трудом их терпите, — Маги улыбнулся. И, быть может, в его улыбке было чуть больше тепла, чем нужно — какая разница? — Представь себе, что мы войдём в город и отыщем его там, — сказал вдруг Хёбу. — Что тогда? Маги непроизвольно задержал дыхание. Потом вдохнул холодного воздуха. — Он — предатель. — Он раскаялся. И пока в нём течёт хоть капля крови фейри, не испорченная Скверной, я буду настаивать на его прощении. — Он наполовину человек! — воскликнул Маги. Быть может, его голос прозвучал с обидой и горечью? Пусть так. — Ну и что? — Хёбу пожал плечами. Он любил спорить и рассуждать. И обычно Маги ему в этих спорах проигрывал. — Вот ты, друг мой, влез в железные доспехи, которые хоть и охраняют тебя от фейри, поражённых Скверной, отравляют и тебя самого. Я ведь тебе не ставлю это в упрёк, заметь. Просто у каждого свои недостатки, и раз уж они есть у тебя, то прости их и другим... Маги не подумав, произнёс: — И что же за недостаток у вас, мой лорд? Лицо Хёбу приняло странное выражение. Взгляд сделался отсутствующим. — Волшебство, естественно. Если не контролировать его даже во сне, оно уничтожит всё вокруг. И это почище Скверны будет, — и вдруг Хёбу улыбнулся горькой усмешкой. Воистину, заставлять себя не унывать — тяжкий труд. — Так что контроль, и ещё раз контроль, друг мой. Теперь ты понимаешь... Маги мало что понимал. Они никогда не были близки настолько, чтобы говорить по душам. Хёбу был гораздо старше его, мудрее. Жизнь свела их вместе, когда началось вторжение Скверны в мир, около сорока лет назад. Маги помнил только огонь, охвативший родной лес, страх и панику. Фейри и люди, в доспехах, с мечами наголо, бежали на него, и оглушающий рёв сотен голосов мешался с шумом и стонами горящих деревьев, и ноги его словно приросли к земле, будто он превратился в ещё одно дерево, к нему осталось лишь поднести факел. Глаза фейри и людей были почерневшими, с жёлтыми зрачками, и в них отражалось пламя. Оскаленные в крике рты, будто голодные, готовые пожрать его жизнь... И вдруг что-то толкнуло его в плечо. — Беги, дурачок! — раздался над ухом голос, и тогда Маги очнулся. Он развернулся и побежал. Его толкнули в спину, как будто для того, чтобы он бежал ещё быстрее. За спиной раздался громкий голос, чистый, звонкий, разнёсся на мгновение ввысь, до самых высоких древесных крон и отразился от них стократным эхом. Незнакомый волшебник читал заклинание... Эти воспоминания, горькие и больные, Маги не променял бы ни на что на свете. Их первая встреча с Хёбу. Благодарность и привязанность, вспыхнувшие за спасением. Желание отдать долг, желание послужить своему спасителю с пользой. Фактически, Хёбу теперь владел его жизнью и мог распоряжаться ею по своему усмотрению. Но ни разу за все годы, что Маги провёл возле него, Хёбу не напоминал об этом. Поэтому Маги решил, что служить общему делу и уничтожению Скверны будет вполне хорошим способом рассчитаться с долгом. Тем более что Хёбу однажды обмолвился, что Тьма забрала его семью и родных. Это всё, что знал Маги о его прошлом. — О чём задумался? — спросил Хёбу, когда они подходили к шатру, расставленному в северной оконечности лагеря. Маги не ответил, а просто пожал плечами. Они проходили мимо палаток людей, занесённых снегом, мимо зачехленных телег и крытых обозов, вокруг которых суетились дворфы. Лагерь тянулся вдаль и терялся в молочно-белой взвеси снега и ветра, но Маги знал, что чуть дальше стоят осадные машины, что где-то неподалёку расположились лагерем человеческие военачальники, он знал, что их армия сильна и многочисленна, и это вселяло в него уверенность. *** Они с Хёбу двинулись к шатру, в котором должен был собраться Совет. По дороге Маги смотрел на их войско, сколько давала возможности искусственно вызванная метель. Вдалеке виднелись осадные башни, пушки и ещё какие-то странные машины, которые дворфы достраивали уже прямо здесь, на месте. Детали для них везли с собой в крытых телегах, а потом установили несколько походных кузниц и принялись за работу. Уголь в кузницах, сгорая, совсем не давал дыма. Волшебство дворфов. Порой Маги думал, что если бы дворфы не работали с отравленной железной рудой и огнём, то внешне были бы очень похожи на фейри. К сожалению, жизнь под землёй, в каменных пещерах, навсегда изменила их род. Впрочем, свои мысли Маги держал при себе. Они шли мимо лёгких палаток и невысоких шатров, установленных фейри. Цветные полотнища, раскрашенные в цвета родов, пестрели перед глазами. Такое многоцветье Маги встречал среди людей лишь на торжищах во время празднеств по случаю смены года. Шатры его собственных собратьев стояли наособицу, как и лагерь дворфов. Никаких лишних красок, лишь тёмные полотнища, и на каждом — жёлтый символ солнца, шестиконечный, ощетинившийся лучами-копьями круг. Лошади были выпущены в импровизированный загон, сооружённый составленными в круг телегами. В телегах хранился провиант и вода, а также дополнительные доспехи. Хёбу то и дело приветствовали. Маги постепенно отстал, отошёл в сторону. На нём тоже слишком часто задерживались чужие взгляды. Задерживались — и соскальзывали, будто талая вода. Железные доспехи, конечно же. Для всех соплеменников он теперь не фейри, а, скорее уж, человек. Маги подошёл к просторному шатру, способному вместить не один десяток человек. Увидел стоящую неподалёку группу фейри. Судя по одеждам и манере держаться, те явились сюда, чтобы представлять свои кланы на Совете — не военные, политики. Правда, не все фейри имели на лицах печать заносчивого снобизма. Некоторые выглядели встревоженными, решительными или даже воинственными. Эти прибыли под стены Ноутодалиена не разговоры разговаривать, а сражаться, и настроены были серьёзно: даже на Совет пришли в боевом облачении, не хватало только мечей за поясом для полноты картины. Маги подумалось, что у него перед глазами оживают древние легенды, рассказывающие о тех временах, когда все до последнего фейри поднимались на бой с врагом, который пытался уничтожить всё сущее… Впрочем, не была ли Скверна из Тьмы тем самым страшным врагом? Точно так же она уничтожала всё живое без разбору, точно так же не знала жалости и роздыха. Маги на глаза попались двое фейри. Они не спешили подходить к вытоптанной в снегу площадке возле шатра Совета, разговаривали неподалёку, стоя у походного костра. Разговор их явно был не из мирных, они спорили; один, высокий и светловолосый, что-то втолковывал второму. Тот вздёргивал точёное лицо, упрямо качал головой, и его волосы, красные, как запёкшаяся кровь, собранные в длинную косу, мотались по спине. Эти двое были не только в доспехах, но и при оружии. Наконец красноволосый фейри выхватил из-за пояса узкий изогнутый клинок — серебряный; чаще их изготовляли из кости или из железного дерева. Выхватил — и одним резким движением отрезал себе косу, а потом швырнул её в костёр. Маги отвернулся. Обычаи бесклановых фейри, прозванных «бездушными», его не сказать чтобы отталкивали… Он не понимал их и не хотел понимать. Впрочем, Хёбу тоже носил короткую стрижку, но он-то ходил с такими волосами, сколько Маги его помнил. Он задумался о другом. Какими же фейри кажутся простым смертным? Со всеми этими странными обычаями, порядками и традициями. Неужели смертные считают их красивыми и волшебными? Или холодными и надменными? Сейчас Маги смотрел на своих бывших соотечественников и видел их разодетыми в яркие одежды, похожими на стаи ярких иноземных птиц. Вот, к примеру… Он встретился взглядом с Кано из клана Красных Клёнов и склонился в небольшом поклоне, принятом среди людей. Фейри удивлённо оглядела его, не сразу узнала, но потом вскрикнула и радостно замахала рукой. Когда-то давно их кланы обитали в соседних лесах. Просто Маги повезло меньше: его лес был полностью уничтожен осквернёнными... Волосы Кано были длинные, цвета сизого голубиного крыла, одежды — пошиты из шёлковых лент и белого заячьего меха, лицо украшала тонкая полумаска, изображавшая крылья бабочки. Настолько тонкая, что, казалось, трепетала под порывами ветра. Говорят, обычай носить маски пришёл на смену обычаю раскрашивать лица. Маги вздохнул. Он уже столько позабыл о своих бывших соплеменниках, что сам себе казался простым смертным, человеком. — Познакомь нас, а, — раздалось вдруг над ухом. Маги так задумался, что не заметил, как к нему подошёл Сакаки, его заместитель, собрат по ордену. — Что фейри делить с человеком? — насмешливо спросил Маги. Сакаки ни одной юбки не пропускал, до того обожал женское общество. Он часто влипал в истории, и даже постулаты солнечного бога ему были не указ. — Уж я бы рассказал ей про Солнце Единое… — И до рассвета бы обращал в свою веру? — Маги стало и смешно, и грустно. А вообще, почему бы и нет. — Когда всё кончится, обязательно познакомлю, — пообещал он. Должно же кому-то в этой жизни повезти в любви. — Скорей бы уж Совет начинался, — задумчиво протянул Сакаки. — Так не терпится послушать, о чём будут говорить власть имущие? — Маги краем глаза смотрел, как те двое бездушных направляются ко входу в шатёр. Даже мечей не сняли. На лицах — полумаски, короткие волосы только слегка прикрывают шею. Им явно больше нечего терять… — Достало всё это. Враг — вон он, перед нами, — Сакаки с тоской мотнул головой в сторону стен Ноутодалиена. — А мы тут разговоры затеваем. — Ну, война — дело непростое, — пробормотал Маги, тоже шагнув к шатру. В воздухе разлился мелодичный звон гонга. Совет начинался. В отличие от остальных Маги был уверен: словам Хёбу можно верить, и завтра они все отправятся штурмовать стены города. Время пришло. *** Если бы Маги спросили, он бы сказал, что в войне нет ничего красивого. Да, красивы мечи и красивы боевые приёмы, которые используют воины для тренировки, красивы доспехи людей и лошадей, красивы яркие стяги, которые вздымаются высоко в небо на длинных древках, красивы военные машины дворфов из-за своей сложности: различные механические детали и алхимические смеси, красива волшба фейри, безусловно... В смерти же красоты нет. Она уродлива. Он стоял плечом к плечу с братьями по вере и старался выжить. На них из пробитой в воротах бреши устремилась толпа поражённых Скверной фейри и людей. С мечами наголо они бежали вперёд, увязая в снегу, бежали, пока не достигли их строя. Маги встретил своего первого противника сильным взмахом меча, разрубая его от горла до живота вместе с тонким кожаным доспехом. «Кровь слишком тёмная, — подумалось ему, пока он уворачивался от взмаха чужого меча. — Без сомнения, живая, но со Скверной». Снег окрасился густыми всплесками алого вперемешку с тёмно-вишнёвым. Такая кровь бывает лишь у тех, кто заражён тьмой. Маги толкнул окованным железом щитом следующего нападавшего: серая кожа, раззявленная в немом крике пасть, неужели когда-то он был чистокровным фейри, как же это случилось с тобой, брат мой? Правой рукой коротко ударил мечом, вгоняя его в чужое сердце. Милосердная смерть. Кто вообще сказал, что смерть может быть милосердной? Быть может, быстрая, да. Но Маги, извлекая застрявший между рёбрами меч обратно, для чего ему пришлось наступить ногой на упавшее в снег тело, не видел в этих смертях ничего милосердного. Все эти люди и фейри умерли уже давно, и смерти милосердной им никто подарить не смог, они умерли в мучениях и страхе, когда Скверна пожирала их кровь и разум. Сейчас они были всего лишь сумасшедшими, наполовину разумными существами. Тьма внушила им взять в руки оружие и выбежать прочь из города. Наверняка где-то впереди, в самом Ноутодалиене, найдётся и Хиномия, такой же запятнанный Скверной и сошедший с ума. Война была отвратительна. Маги её ненавидел. Кто-то, кто когда-то давно был женщиной, схватился за его руку голыми пальцами, визжа и царапая металл. Скверна не могла уберечь её от ожогов, руки тут же задымились. Сквозь ватную тишину, стоящую в ушах с тех пор, как его меч обагрился кровью, Маги наконец расслышал крики и — ошеломлённо застыл. Всего на мгновение ему показалось, что он уже слышал такие крики, когда горели деревья-дома в его собственном лесу... — Не стой столбом, — крикнул Сакаки, подбежав к нему. Он размашисто отбил удар топора, отпихнул кого-то щитом, шагнул вперёд и прирезал визжащую фейри. Меч вонзился в неё со спины и вышел над ключицами. Маги проследил, как фейри обмякла, падая ему под ноги, изящная и тонкая даже теперь... Глаза Сакаки казались безумными, в них чёрным огнём полыхала ярость. Маги кивнул ему и удобнее перехватил щит. Они здесь для того, чтобы очистить город от Скверны. На Совете говорили, что здесь могут быть выжившие. Их надо найти и спасти. Если бы не это... — Мы могли бы просто поджечь город с помощью волшебства, — прозвучало на Совете. И многие поддержали этого оратора, но нашлись и те, кто был против; Маги с облегчением увидел, что Хёбу был в их числе. — Но в городе есть люди и фейри, не тронутые Скверной, — возразила Кано. Её собственные шпионы, способные слышать разум животных, крыс и голубей, сообщили ей об этом. Всё, как рассказывал Хиномия. Тьме нужны чистые и неиспорченные. Тьма растит их для того, чтобы разносить семена Скверны по миру, не привлекая излишнего внимания. Растит для того, чтобы следить за своими врагами. — Пока там есть заложники, мы не имеем права уничтожать их вместе с заражёнными, — сказал один из бесклановых фейри. Совету семей приходилось считаться с мнением бесклановых, слишком уж их было много. Некоторые оставляли свои кланы и уходили к ним просто потому, что их не устраивала их прошлая жизнь. Но большая часть бесклановых раньше принадлежала к тем фейри, чьи леса были уничтожены Скверной. Если бы Маги не отправился к людям, он, скорее всего, тоже ушёл бы к бесклановым. Говорили, будто у бесклановых не было души, потому что она была убита вместе с уничтоженным домом. — Что же. Давайте умрём, пытаясь спасти горстку выживших. Давайте подставим под удар наших лучших воинов только потому, что вам захотелось спасти человечьих самок и нескольких бездушных! Давайте посчитаем, сколько придётся потратить жизней, чтобы спасти одного заложника! Да вы больше потеряете, чем приобретёте! Разве это оправданная жертва? Проще убить их, меньше будет потерь. Маги слушал эти речи и поражался, что их может произносить высокородный. Не потерявший дома и близких, никогда не видевший Скверну вблизи. Глава клана внутренних земель пришёл на совет лишь потому, что его призвал долг. Он вёл себя так, будто считал, что Скверна никогда до него не доберётся. Он готов был по пальцам считать, сколько смертей будет стоить одна спасённая жизнь. Он говорил логично, но внутри Маги всё восставало против подобных суждений. Нельзя было быть таким. — Никто никогда не будет приносить на этой войне оправданных жертв! — закричал кто-то из Совета. На мгновение взгляд Хёбу встретился со взглядом Маги. Почему Хёбу ничего не говорил? Потому что был одним из самых сильных волшебников и в одиночку мог бы уничтожить весь Ноутодалиен мановением руки. Однако он надеялся встретить здесь Хиномию, и, значит, Маги должен был его найти во что бы то ни стало. Живым или мёртвым. Потому что для Хёбу он бы сделал всё. — Тогда пусть люди идут первыми! И дворфы! — крикнул тот же самый фейри из внутренних земель. Один из представителей древних кланов, которые всегда кичились чистотой крови и собственной породой. Маги слышал, что они запретили бесклановым селиться в их лесах. Именно они начали называть фейри, потерявших дом, «бездушными». — Дворфы и так пойдут, пока ты, старый хрыч бессмертный, будешь отсиживать свою задницу возле обозов с провиантом! — раздался зычный голос, и к столу с картой Ноутодалиена протолкался толстый невысокий дворф. Его борода была заплетена во множество косичек. Кожаный фартук необъятных размеров надет на шерстяную рубаху, рукава которой были закатаны по локоть; одежда дворфа была кое-где прожжена искрами. Он выглядел так, будто на минуту отставил кузнечный молот и отошёл от наковальни. Следом за ним выступили ещё несколько дворфов, один другого бородатей и толще. Маги с интересом разглядывал этих подземных кузнецов и механиков; в человеческих городах их нечасто можно было встретить, в лесах фейри они и подавно не показывались, и даже здесь, в лагере союзных армий, старшие дворфы появлялись на виду редко, — обычно сидели в своих обозах, а по делам гоняли молодых безбородых подмастерьев. Сакаки нагнулся и шепнул Маги на ухо: — Говорят, от них квашеной капустой воняет. Ну как, чувствуешь? Маги только отмахнулся. Зачем он вообще взял на совет этого человека? Слушать его глупости? Впрочем, остальные пока тоже не сказали ничего умного. — Я вам вот что сказать пришёл. Мои машины готовы. Собрали сегодня последнюю, — сообщил дворф, довольно жмурясь на свет ламп. — У нас два тарана, несколько осадных башен и пара буров. Здесь земля, конечно, каменистая, но буры справятся. — Буры? Зачем нам буры? — спросил кто-то из людей. Кажется, то были жители равнинных земель, многие называли их табунниками или кочевниками. Отличные воины, в степи верхом на своих низкорослых лошадях, с короткими луками и ядовитыми стрелами они могли дать отпор любому противнику. Впрочем, вряд ли от них будет много толку при штурме стен города. — Землю бурить, конечно, — посмеиваясь, ответил дворф. — Ворота укреплённые. Таран, конечно, возьмёт их, но не сразу. Поначалу отвлечём внимание к воротам. За это время можно сделать подкоп под стену, поставить там деревянные крепежи, чтоб всё не обвалилось... Ну и взорвём, когда будет удобно. Представьте, все защитники стянуты к воротам, ждут, когда мы их проломим тараном, а мы в этот момент рушим стену на другом конце города. Хорошо же, да? — дворф с довольной ухмылкой обвёл лица людей и фейри. Наверное, это было хорошо. Под ногами Маги содрогнулась земля, гул ударил в ступни, прошёлся по коленям, на мгновение показалось, что стены Ноутодалиена шатаются, будто детские деревянные кубики, вместе с городом покачнулось и небо, и покрытая снегом равнина. Маги машинально махнул мечом, отбивая очередную атаку, неумелую, но агрессивную. Эти люди, которых Тьма вынудила выйти против них на бой, не были воинами, никогда не держали в руках оружия. Тем не менее, их было много, он поднял голову вовремя, чтобы увидеть, что из пролома ворот к ним бежит ещё отряд неприятеля, на этот раз не крестьяне и городские жители, а все сплошь фейри, в доспехах, с костяными мечами... Вдалеке, у восточной оконечности стен Ноутодалиена, стоял туман и задувала вьюга. То волшебством была спрятана армия фейри и людей. Стены города, ровные, чёрные, защищённые порослью Скверны, будто диковинным мхом, внезапно просели и начали обваливаться. Маги отвернулся, чтобы вовремя встретить своего нового противника, — в плотных кожаных доспехах, в серебряной кольчуге, пренебрёгший шлемом фейри яростно ударил по его мечу своим тонким клинком с такой силой, что рука Маги дрогнула. Силён, невероятно силён. Чей-то широкий меч плашмя ударил Маги по плечу — для хорошего удара осквернённому не достало силы. Двое на одного. Маги взрыкнул, шагнул вперёд, сминая щитом раненого недобитого врага, коротко замахнулся, рубанул мечом от себя, метя в незащищённую доспехом шею и голову фейри. Глаза у того были чёрные без белков, волосы длинные, желтоватые, выцветшие. Он отшатнулся, будто гибкая змея. Кто-то кинулся Маги под ноги, стараясь сбить его наземь. Снег больше не был белым, он жадно впитал в себя кровь, дымился остывающими разрубленными телами. Лежали не только жители Ноутодалиена, Маги заметил нескольких братьев по вере, доспехи из железа не смогли спасти их от одержимых Скверной нелюдей. Из-за спины раздался громкий боевой клич, и на помощь отряду Маги вышли «бездушные». Снежный туман ссыпался с них, будто остывший пепел, они шагнули вперёд единым строем, встали рядом с людьми в доспехах из ядовитого железа, совершенно лишённые страха перед ним. Союзники. Больше всего они походили на смертников. Хорошо, что на Совете всё же решили не пускать их первыми. Яркие полумаски на лицах, тонкие изогнутые клинки в крепких руках, коротко обрезанные волосы... Маги вновь двинулся вперёд, тяжело взмахнув мечом. Они должны были добраться до ворот города, чего бы им это не стоило. Чуть дальше на восток союзная армия фейри и дворфов пробиралась через завалы обрушенных стен Ноутодалиена и входила в город. *** Скверна покрывала лишь наружные стены. Внутри дома и постройки были чистыми, нетронутыми. Ровные лучи улиц, мощёных серым камнем, двух и трёхэтажные дома, покрытые светлой штукатуркой, узкие окна, деревянные ставни, разноцветная черепица покатых крыш. На улицах города не было ни души. Скверна выгнала всех, кто мог держать в руках оружие, наружу. Жителей в городе было очень мало. Теперь же в живых не осталось никого. Но шпионы ведь утверждали, что в городе были и те, кого Скверна не тронула. Где же они? Наверняка эти люди боялись выходить навстречу захватчикам. Чем они докажут, что Скверна их не коснулась?.. Кое-где ставни были приоткрыты, и Маги замечал тени в окнах. За ними наблюдали. Город не был отравлен Скверной полностью. На возвышенности в северной части города стоял замок. Несколько этажей неприступного камня, узких бойниц, и высоких стен. На улице смеркалось. Вряд ли машины дворфов смогут пробиться внутрь замка. Маги каким-то звериным чутьём ощущал, что в замке таится Скверна, её средоточие. Как будто здесь тоже есть своё сердце города, и оно теперь заражено тёмным ядом. Маги со своими людьми следил за замком с прилегающей к площади улицы. Похоже, подходы к замку им придётся охранять до утра, а после или дворфы соберут метательные машины, или волшебники фейри смогут пробить стены, если Скверна на них растёт не так густо, как на наружных стенах Ноутодалиена... Вдруг на площади у замка, будто ниоткуда, появился Хёбу. Одинокая фигурка в длинных одеждах. Маги закусил губу и, наплевав на свою безопасность, выступил вперёд. Встать между Хёбу и замком, прикрыть щитом от случайной стрелы. — Что вы здесь делаете? — хрипло спросил Маги, злясь на беспечность Хёбу и на самого себя. Он махнул Сакаки и другим, чтобы оставались на прежнем месте. — Пришёл посмотреть, как здесь и что, — ответил Хёбу, поднимая к нему лицо. — Ну и как здесь? — горло хрипело. Маги почти весь день не разговаривал, только дышал холодным зимним воздухом, рубил и колол мечом... Кажется, его ватная поддоспешная куртка была насквозь влажной от пота. Хёбу покачал головой. — Насколько я могу судить, в замке почти никого не осталось. — «Почти»? Вы об осквернённых или об обычных людях? — Маги слишком устал, чтобы разгадывать загадки. Судя по блеску в глазах Хёбу, он что-то задумал. Но как вытянуть из него правду? — О тех и о других. Несомненно, завтра днём сюда не побоятся отправиться и остальные волшебники фейри. Возможно, общими усилиями мы и сможем преодолеть сопротивление Скверны, разрушим стены... Дворфы отказываются идти прямо сейчас, представляешь? Говорят, будто на холоде их алхимические смеси хуже работают. Кстати, если нам помогут доставить на площадь кристаллы, то сила волшебства станет ещё выше, и дворфы нам уже не понадобятся... В общем, всё это будет уже завтра, понимаешь? — К чему вы клоните? — спросил Маги. — Когда копали под стены, дворфы обнаружил потайной ход, — Хёбу посмотрел Маги в лицо. — Догадайся, куда он ведёт. — В замок, — выдохнул Маги. — Я тоже так подумал. Нужно его исследовать. Кстати... Хиномию я так и не нашёл. Скорее всего, он тоже... В замке. — Я пойду с вами, — сказал Маги. Как бы он ни устал, он понимал, что если не пойдёт с Хёбу, тот ринется спасать предателя Хиномию в одиночку. И тогда... Кто знает, что случится тогда. Уж лучше быть рядом, чтобы иметь возможность прикрывать Хёбу спину в случае внезапной атаки осквернённых. Хёбу коротко улыбнулся. — Тогда оставь за себя кого-нибудь и пойдём. Да и доспехи лучше сменить на что-то более лёгкое. Я не знаю, что нам встретится на пути. Не боишься идти со мной в одиночку, Ши'ро? Он протянул руку и дотронулся до пряди волос Маги, свисавшей вдоль лица. Маги отрицательно мотнул головой. Он не боялся. Он опешил оттого, что Хёбу было известно его имя. И оттого, что Хёбу произнёс его вслух. У фейри это означало, что... Что они очень близки. Маги отодвинулся первым, несмотря на то, что ему хотелось стоять так возле Хёбу вечность. Надо было отдать Сакаки соответствующие приказы, надо было добраться до обоза со своими вещами, надо было разыскать дворфов, которые обнаружили потайной ход. Впрочем, наверняка возле него уже стоят караульные. Хёбу и один мог бы отправиться спасать Хиномию, однако пришёл за ним, за Маги. Что бы это значило? Сколько Хёбу известно о нём? *** Ещё не совсем стемнело, а они уже спускались в осыпающийся лаз, который начинался среди вывороченных взрывом камней. Стены Ноутодалиена оказались полыми изнутри, потайные ходы прободали их, будто ходы личинок-паразитов. Всюду лестницы, ведущие под землю, переходы, перекрытые пыльной паутиной или, что хуже, разросшейся Скверной. Она была, как сажа, только жирнее, поблескивала в свете магического огня Хёбу и казалась живой. — Как же оно меня достало, — процедил Хёбу злобно и взмахнул рукой. С его пальцев в темноту слетело пламя, живое, яркое. Вцепилось в Скверну и начало пожирать её голодно и быстро. Зачадил дым. Хёбу прикрылся рукавом своей одежды и склонил голову. Маги чуть не попятился, когда Хёбу склонился к нему, опираясь на его грудь плечом. Хорошо, что он вместо лат надел кольчугу. В ней было больше серебра, чем стали. Почти что безопасная для фейри кольчуга… Маги хмыкнул. — К вопросу о том, почему мы не можем сжечь Скверну на расстоянии, — произнёс Хёбу, отдышавшись. — Она уходит и утягивает за собой часть волшбы. Не самое приятное ощущение, знаешь ли. Кстати, нам туда. Его рука слегка дрожала, указывая на открывшийся в стене проход. Маги двинулся первым, обнажив меч. Узкие стены, местами раскрошившаяся кладка, сбитые ступени, уводящие вниз, в темноту. Пахло затхлостью и крысами. Ну, хотя бы никакой Скверны. Туннель проходил под городом, петляя и соединяясь с другими такими же туннелями. Иногда им на пути попадались лестницы, упирающиеся в тупики; наверняка подвалы чьих-то домов, но Хёбу каждый раз мотал головой: «Не то», и они возвращались и шли дальше. Один раз им пришлось разгребать завал. Было видно, что туннелями давно никто не пользовался. Хороши бы они были, осаждая пустой город. Если бы осквернённые ушли из Ноутодалиена под землёй, все усилия союзной армии пошли бы прахом. Наконец Хёбу схватил Маги за плечо и прошептал: — Здесь. Они встали на небольшой круглой площадке, туннель, загибаясь, шёл куда-то дальше, но Хёбу уставился на глухую стену с плотной кладкой и дальше не шёл. Стало быть, и правда здесь. Взмах тонкой рукой, и стена начала со скрежетом отходить в сторону. Маги встал напротив расширяющегося прохода. Там горели факелы, но их свет после волшебного огня Хёбу показался тусклым и неживым. Кто-то вскрикнул, раздались шаги бегущего человека, Маги успел увидеть только обнажённого по пояс пожранного Скверной толстяка. Тот бежал на него, обеими руками держа топор. Замахнулся, ударил в подставленный щит, будто сам напоролся на выставленный Маги меч. Маги ударил ещё и ещё, добивая его, оттолкнул, вынуждая упасть на каменный пол, прошёл вперёд, осматриваясь. Они оказались в каких-то казематах. Скорее всего, в пыточных подвалах замка. Кругом на стенах и с потолка свисали хлысты, железные кандалы, крюки; какие-то механические приспособления стояли по углам… Маги узнал дыбу, железную деву и отвернулся к Хёбу. Неужели Хиномия был здесь? Неужели Хёбу рассчитывал найти его живым? — Куда дальше? — спросил он. — Пойдём. Только быстро, — ответил Хёбу и шагнул первым, показывая дорогу. *** Они вбежали в очередную пыточную, и взгляд Маги тут же метнулся к расчленённому трупу, лежащему в углу, прямо под факелом, воткнутым в металлический держатель, вбитый в стену. Локти и колени от тела были отсоединены очень аккуратно, округлые навершия костей гладко белели в неярком свете: не человеческий труп, а разделанная туша на скотобойне. Если знать, где резать связки и мышцы, то конечности отсоединятся от тела буквально за пару секунд. Затылка у трупа не было, черепная коробка оказалась вскрыта. Маги застыл у порога, отстранённо рассматривая это извилистое и складчатое... То, что делало человека человеком. Кто это сотворил и для чего? Хёбу протиснулся вперёд, чуть не упал — Маги только сейчас заметил, что под факелом была дренажная решётка, но останки бросили неаккуратно, и пол оказался почти весь залит кровью. Она уже загустевала. Запах стоял... Да, как на скотобойне и воняло. А ещё сыростью, плесенью, испражнениями и Скверной. — Дальше идём. Скорее, — процедил Хёбу сквозь зубы. Такой бледный и хмурый. Собранный злостью и сосредоточенностью в единый сгусток нерастраченной мести. Встреться им здесь кто-то из тюремщиков, — тем не поздоровится. Маги хотел ответить, что они пришли поздно, что здесь они никого не найдут, живого, по крайней мере. Но у него язык не повернулся произнести такое вслух. Похоже, пока Хёбу не обшарит все эти казематы, не успокоится. Наверное, на осмотр уйдёт пара дней. И ещё день на то, чтобы отыскать останки Хиномии, если их ещё не бросили псам или не сожгли. Но всю тюрьму обыскивать не пришлось. Хиномия нашёлся в следующей камере, буквально за поворотом. Это была даже не камера, а всего лишь небольшое углубление в стене, забранное решёткой. Лежать в этом застенке было невозможно, только стоять или сидеть. Хиномия сидел: на металлическом подобии стула, руки заломлены за спину и наверняка связаны, голова закреплена в тиски, из носа торчала какая-то трубка, всё лицо в крови, особенно губы. На глазах — повязка. Как вообще его Хёбу с первого взгляда узнал, Маги не понимал. Не иначе как волшебным чутьём. — А'нди, очнись! Живой, Маги, он живой. Решётка полетела в сторону, смятая взмахом руки, как лист порывом ветра. Маги только успел удивиться тому, что Хёбу смог действовать волшебством на железо. Наверняка это было железо, ведь вряд ли здесь, в тюрьме, будут для своих камер использовать дорогие сплавы, медь или, чего доброго, серебро, которых фейри не боялись... Все мысли Маги вылетели из головы, когда он понял, как Хёбу называет Хиномию. По имени. Как близкого и равного себе. А'нди. Получив подтверждение тому, что между Хёбу и Хиномией что-то было, он почувствовал себя так, словно твёрдую почву у него выбило из-под ног. Теперь напрасно было мечтать о детской влюблённости, лелеемой годами, или о внезапно нахлынувшей тяге к дерзкому незнакомцу. Маги разом потерял их обоих. — Маги, помоги, он без сознания... Он шевельнулся безотчётно. Он поможет. Разумеется, поможет. Они с Хёбу соприкоснулись плечами и руками, отвязывая Хиномию от стула. Маги выхватил тонкий стилет из-за нарукавника, начал перерезать верёвки, которыми обнажённое тело прикрутили к стулу. Что-то звякнуло и тяжело упало на каменный пол. Кандалы; Хёбу их просто разломал. Пальцы Хиномии оказались перебиты, сломаны, как ветки погибшего дерева. Маги чуть не отдёрнул руки. Не от брезгливости, а от страха. Скрюченные, смятые, покрытые коркой крови, виднелись обломки тонких костей... — Я тебя вытащу, слышишь? Вытащу, — лихорадочно шептал Хёбу, и Маги снова почувствовал себя лишним. Ему на мгновение сделалось стыдно. Этот срывающийся голос был не для его ушей, слишком уж... личный, слишком много в нём было чувства, так что даже при звуках этого голоса сердце ныло. Хиномия был очень холодным. Как камень вокруг. Даже удивительно, что в нём ещё теплилась жизнь. Впрочем, похоже, что убивать его не спешили. По трубке через носовые ходы прямо в его желудок поступала какая-то жидкость. В стеклянной колбе, подвешенной над головой Хиномии на крюк, оказалось что-то вроде бульона. Когда колба разбилась, Маги почувствовал запах съестного. — Принудительное кормление, — сказал Хёбу, извлекая трубку из ноздри Хиномии. По лицу того снова потекла кровь, в полумраке почти чёрная, она текла вниз, на губы и подбородок. Какой же Хиномия был худой. Избитый, грязный и очень худой; бледная кожа обтягивала чётко прорисованные мышцы и дуги рёбер. Когда Маги отвернул тиски, голова Хиномии свесилась на грудь. Хёбу присел на колени, приложил ко лбу Хиномии ладонь, и та на мгновение осветилась лиловым. Хиномия коротко и тихо простонал, дёрнулся. — Живой. И Скверна его не коснулась, — сказал Хёбу. Маги не ощутил радости. Поражённых Скверной следовало убивать, это так. Смог бы он убить Хиномию, если бы тот оказался заражён? Смог бы, разумеется. Но это было бы очень больно. Впрочем, Хиномия, так или иначе, для него потерян. — Я бы даже Скверну вылечил, знаешь? Маги знал. Волшебство Хёбу творило то, что разуму казалось неподвластным. Вот разве что мёртвого оживить Хёбу был не способен, по его же собственным словам. Маги подозревал, что дело в идейных убеждениях, а не в отсутствии могущества. Возвращать душу в тело, когда она уже дотронулась до Создателя, — это слишком жестоко. — Мы всё поправим, слышишь? А'нди... Слышишь меня? Мы тебя спасли, ты выжил, ты справился, ты сильный... Маги отвернулся и шагнул в сторону, чтобы не слышать. Сохранять ровное и спокойное лицо становилось слишком тяжело. Он рад был за них. Да, рад. Но одновременно с радостью его сердце полнилось болью и бессильно сжималось от этой боли в груди. Кажется, Хиномия что-то просипел сорванным горлом. Его руки дёрнулись, а пальцы Хёбу снова осветились лиловым. — Подожди до шатра. В городе мы не останемся, здесь повсюду тьма. Я тебя исцелю... Хёбу подхватил его, заставляя встать со стула. Маги охватил тело Хиномии беглым взглядом. Обнажённое, безвольно-расслабленное. Увидел лицо Хёбу, болезненно-яростную гримасу, сурово поджатые губы. В глазах его полыхало лиловое пламя. Не думая, Маги сдёрнул с себя плащ и накинул его на холодные плечи Хиномии, прижал, заставил Хёбу схватиться пальцами за мех. — Заберите его отсюда. Вы ведь можете... А я сам выберусь, — сказал он, глядя Хёбу в глаза, в их яростное пламя. Правильно, доспехи Маги мешали телепортации, но вдвоём с Хиномией Хёбу уже через мгновение окажется в своём шатре. — Найдёшь меня потом, — ответил Хёбу. — Я буду тебя ждать, приходи скорее. Миг — и они оба беззвучно исчезли. Маги едва успел кивнуть. *** Обратный путь по полутёмным, лишённым света туннелям, был похож на кошмар. Маги взял с собой факел, тот чадил, отбрасывая на стены и пол странные тени. Очутиться глубоко под землёй, без дуновения ветерка, без света солнца, ни листика рядом, лишь камень, сырость и холод. Ужасный зимний холод. Почему-то возле Хёбу ему не было так страшно. Но сейчас Маги ощущал всю тяжесть земли, которая словно навалилась на него сверху и начала сжиматься и сжимать его в своих объятиях. Что если он забудет дорогу? Навеки застрянет здесь, как какой-нибудь слепой червь? Переходы тянулись дальше и дальше, большую их часть они с Хёбу миновали. Волшебник фейри будто чувствовал, куда нужно идти, у Маги же такой чувствительности не было. Свет факела не столько разгонял подземную тьму, сколько лишний раз служил доказательством того, как тесно в этих низких катакомбах, как душно. Наверное, в летнее время здесь вода бежала по стенам; сейчас на стенах поблескивал смёрзшийся лёд. Где-то слышались странные шорохи, быть может, то копошились тоннельные крысы, а может души умерших и убитых рукой Маги собирались отомстить ему за свои страдания. Или это Скверна из Тьмы пробиралась по стенам и потолку, привлечённая светом факела и его нерешимостью, хотела найти себе пищу, жертву, ведь сегодня объединённая армия вырвала из её лап немало добычи, и теперь Скверна копила силы, собираясь отомстить, пожрать, уничтожить... Маги шёл вперёд, обнажив меч и напряжённо прислушиваясь. Прочь страхи и сомнения, они здесь с Хёбу уже проходили вместе, теперь ему нужно было вернуться обратно. Всего полчаса ходьбы под землёй, по старым туннельным казематам, неизвестно кем и для каких целей проложенным. Удивительно, но он вспомнил все развилки, на которых они проходили, все повороты. Интересно, был ли кто-то ещё в Ноутодалиене, способный оказать им сопротивление? В какой-то момент Маги показалось, что он слышит звук сражения прямо у себя над головой. Лязг мечей о щиты, человеческие крики, топот ног, скрежет доспехов. Даже ржание коней и стук копыт по каменным мостовым. Но это был обман слуха, ведь они уже победили. Должно быть, здесь, под землёй, жило призрачное эхо прошлых сражений, точно так же, как в старых домах живут призраки их прошлых хозяев. Наконец Маги выбрался. Он подошёл к небольшому отряду дворфов, которые остались дежурить на выходе. Свет их костра показался ему очень ярким. — Мы отыскали там нашего союзника, — сдержанно сказал он, присев у костра и протянув к живому танцующему пламени озябшие руки. — И он жив. — Вот и хорошо, что успели! — ответил ему старый дворф, улыбнулся и от души похлопал его по наплечнику, выражая своё одобрение. Маги растерянно улыбнулся в ответ. Не привык он, чтобы его доспехов так просто касались. Среди людей, собратьев по оружию, подобное панибратство было не принято, соплеменники-фейри избегали прикосновений к лютому железу, ведь то был яд для них, но дворфы, близкие к руде и камню, к костям и крови земли, совершенно его не боялись. Да и субординация среди них, похоже, была не в сильном почёте. Что с того, что рядом с ним стоит один из командующих их армии? Ладно. Они ведь и правда победили. Это была их первая битва против Тени, и союзная армия победила. Маги улыбнулся более открыто и свободно, кивнул и поблагодарил, отошёл от огня. Хёбу просил его прийти. Просил же? Он плохо помнил. Сейчас у Хёбу был А'нди, вряд ли будет уместно идти к ним сегодня, почти ночью. Маги поднял голову и посмотрел на небо. Теперь, когда волшебство фейри не изменяло погоду, над головой мерцали звёзды, спокойные и по-зимнему колючие, холодно-ясные. Маги напомнил себе, что через два месяца уже начнётся оттепель, будет тепло и весна. Заставил себя вспомнить, что зима не вечна. Ноги сами понесли его к шатру Хёбу. Он просто воспользуется предлогом и заберёт плащ. Заодно спросит о самочувствии Хиномии. И уйдёт. *** Плащ висел на центральном столбе, который делил шатёр на две половины. В передней половине Хёбу обычно встречал посетителей и разговаривал о делах, в дальней, скрытой от чужих глаз плотным пологом, — принимал пищу и спал. Маги хорошо знал его привычки; Хёбу не сиделось на месте, он часто путешествовал, и в прошлом Маги провёл с ним довольно много времени. Костяной чайный набор, широкий топчан, покрытый шкурами, шёлковая ширма, расписанная узорами сосновых веток — сколько Маги себя помнил, где бы Хёбу ни останавливался, какой бы род не давал ему разрешение жить под сенью их леса, Хёбу постоянно держал эти вещи при себе. Интересно, как? Наверное, дело не обходилось без волшебства. Маги не мог его чувствовать, но это не значило, что его не было рядом. Маги вообще не представлял Хёбу без его волшбы. Это было всё равно что представить весенний лес без молодой листвы. — Маги? Пришёл? Зайди, пожалуйста, — окликнул, позвал его Хёбу. Маги его послушался, хотя понимал, что зря это делает. Он шагнул вперёд, откинул тёмно-зелёный полог и прошёл в дальнюю половину шатра. Он допускал ошибку, он не должен был смотреть... Глаза Маги уставились на широкий топчан, застеленный шкурами. Под валяным шерстяным одеялом лежал Хиномия, глаза его были закрыты, обнажённая грудь медленно вздымалась и опускалась. Спал. Маги перевёл взгляд на Хёбу, сидящего рядом с медной жаровней. Небольшой котелок с водой, побуревшие от запёкшейся крови тряпицы, запах лечебных трав. — Он уже в порядке, — ответил Хёбу на его молчаливый вопрос. — Хотя до полного выздоровления ему потребуется время. Организм слишком истощён, понимаешь? Мне неоткуда черпать силы... И свои силы я ему не могу предложить взаймы, он ведь не чистокровный фейри, в нём нет способностей к волшебству... Маги кивнул. Конечно, он как никто другой понимал, что значит быть обычным, у него тоже никогда не было способностей, о которых говорил Хёбу. Раз Хиномия был в порядке, обо всём остальном можно было поговорить и утром. С утра они штурмовали город, потом до поздней ночи искали Хиномию... Сейчас лицо Хёбу, лицо молодого беззаботного юноши, выглядело изнурённым и осунувшимся. Маги должен был уйти и позволить ему отдохнуть. Но вместо этого он стоял, неловко комкая свой плащ в руках. — Останься со мной сегодня, — сказал Хёбу. — ...если сможешь, — добавил он после небольшой запинки. Маги застыл и затаил дыхание. Повёл глазами по сторонам, вопросительно взглянул Хёбу в лицо, перевёл взгляд на спящего Хиномию, снова вернулся к Хёбу. Сердце зачастило в груди. — Я слишком устал. Последнее время волшба меня плохо слушается, — Хёбу поднял руку и провёл тыльной стороной ладони по своему лбу, словно стирая пот с кожи. — Старейшая говорила, такое бывает от близости Скверны. Волшебники сами открывают завесу, выпуская тьму на волю. Я не хочу... — Хёбу запнулся и покосился на кровать. — Не хочу уничтожить того, кого мы с тобой с таким трудом спасли. — Но почему вы просите меня? — спросил Маги. — Я ведь не умею колдовать вовсе, не имею понятия вообще о том, как это делается! На самом деле, ему очень захотелось остаться. Возможно, это было искушение тьмы. Маги не должен был потакать своим желаниям. — Ты так и не понимаешь? — Хёбу устало вздохнул. — Из-за своих доспехов ты разрушаешь любую волшбу, которой касаешься. Если я ослаблю контроль, то ты запросто справишься с нейтрализацией последствий... — Ах, вот оно что, — произнёс Маги. — Ты и он — вы одинаковые, — Хёбу протянул руку и коснулся волос Хиномии, отвёл с его лба спутанную медно-русую прядь. — Скверна вас не берёт, сколько не старайся. Искры волшебства в вас тоже нет. Иногда я думаю, каково это, жить вот так, без способностей? Знаете ли вы, чего лишены? Маги смотрел на них двоих, рядом, смотрел, как Хёбу касается Хиномии и ответил: — Наверное, знаем. Он точно знал, чего лишён. — Ну так как? — Я останусь, — ответил Маги. Будь он проклят, он это сделает. Он чувствовал, что это был последний раз, когда он сможет побыть возле Хёбу и Хиномии. Уже завтра им предстоит двинуться дальше, потом жизнь закрутит их в своём потоке, как полноводная река крутит щепки. Кто знает, что будет завтра... — Я могу снять доспехи? — спросил Маги. Когда Хёбу позвал его с собой, он успел переодеть кованую броню на более лёгкую кольчугу и кожу. И всё равно доспех следовало снять, иначе к утру его тело будет совсем разбитое, не отдохнувшее. Маги смог бы караулить всю ночь, предоставив уставшему Хёбу возможность поспать. Сам же он отдохнёт позже. — Конечно, — ответил Хёбу и взмахнул рукой. Над жаровней появился новый котелок с отваром из трав, чистые тряпицы легли рядом, на низком табурете. — И не колдуйте больше сегодня, — попросил Маги, нахмурившись. Он не стоил того, чтобы Хёбу тратил на него свои силы. — Как скажешь, — сказал Хёбу. Кажется, в его голосе проскользнула насмешка, но лицо оставалось серьёзным. Маги вздохнул и отвернулся, начиная раздеваться. Нарукавники из жёсткой выдубленной кожи, наплечники, наголенники, кольчуга — не слишком тяжёлая, но оттого и не слишком плотная. Плетение было крупным, пожалуй, выстрел арбалетной стрелы она бы не остановила, но вот удар мечом — вполне. Тёплую поддоспешную куртку Маги стянул с облегчением, сложил её поверх кольчуги и кожаных доспехов. Он остался в одних только брюках, шагнул к жаровне и тронул пальцами воду в котелке. Та оказалась горячей; в ней плавали какие-то ветви, листья и даже венчики цветов. Поразительно, на что был способен Хёбу со своей волшбой. Подогреть воду всего лишь мановением руки... Впрочем, Хёбу даже Скверну мог заставить отступить, а Маги стоял здесь и наивно удивлялся горячей воде... Он провёл влажной тканью по плечам, по шее и груди. У отвара был странный запах, лесной и одновременно свежий. Не могли так пахнуть сушёные травы, залитые кипятком. Маги чувствовал запах древесной коры, нагретой солнцем, запах цветущего луга и лопнувших весенних почек. Прикосновение ткани, пропитанной этим отваром, успокаивало. Тело, изнурённое сегодняшним сражением и тяжестью доспехов, расправлялось и наливалось силой. Маги с наслаждением повёл плечами, с удивлением чувствуя, что мог бы, пожалуй, поучаствовать ещё в одной битве. Конечно, понятно было, что это всего лишь воздействие волшбы фейри, но спать ему уж точно расхотелось. Сбоку раздался тихий смешок. Маги обернулся и напоролся на откровенно заинтересованный взгляд Хёбу. — Понравилось? — шепнул он, улыбаясь тонкими губами. Маги почувствовал, как краска приливает к его лицу. Он совсем забыл о Хёбу, не подумал, что тот будет наблюдать за ним. Запах волшебного отвара настолько удивил его, что вытеснил из головы все посторонние мысли. Или Маги сам, насильно изгнал мысли о Хёбу и Хиномии из своей головы? Ведь думать о них было тяжким испытанием. — Спасибо, — сдержанно ответил он, склонив голову. Отжал тряпицу и повесил её на ручку котелка. — Вот и хорошо, — ответил Хёбу, довольно откидываясь на постель. Вышитые шёлковые подушки казались здесь, в походных условиях, просто немыслимым зрелищем, однако они были, и Маги просто принял их наличие, как принимал наличие волшебства. Наверняка Хёбу мог себе позволить и не такое. Он полулежал, откинувшись на эти подушки, на противоположном краю постели от Хиномии, и места между ними оставалось ещё предостаточно. Маги никогда не задумывался, зачем Хёбу одному такое широкое ложе. Самому Маги достаточно было узкой койки, накрытой парой шкур, а укрываться он привык собственным плащом. — Я посижу здесь, — сказал он, придвигая табурет ближе к изножью кровати. — Вы можете спать спокойно. — Ты слишком великодушен, — пробормотал Хёбу, отчего-то хмуря брови. Он взмахнул рукой снова, игнорируя просьбу Маги не обращаться к волшебству, угли в жаровне притухли, свечи, горевшие по бокам от полога, угасли. В шатре сделалось почти темно. Маги только теперь обратил внимание на то, что не слышит ни звука снаружи. Несмотря на то, что лагерь спал, обычно всегда бывают слышны голоса часовых, потрескивание чужих костров, фырканье и стук копыт спящих лошадей... Он прислушался, но уловил лишь тихий звук дыхания. Не сразу Маги догадался, что то было дыхание Хиномии. Спокойное и размеренное. Маги поглядел в его сторону, отметив, что руки, лежащие поверх одеяла, исцелены. Пальцы снова были ровными, без малейших следов переломов или кровоизлияний. — Сядь поближе. Чтобы мог меня коснуться, если понадобится, — попросил Хёбу. — Зачем? — спросил Маги, послушно двигаясь ближе. Ему захотелось закутаться в свой плащ не потому, что в шатре было холодно, а потому что не по себе было сидеть и ощущать на своей обнажённой коже взгляд Хёбу, который, казалось, имел физическую тяжесть. По крайней мере, когда Хёбу на него смотрел, Маги делалось неуютно. — Если во сне волшба выйдет из-под контроля, просто дотронься до меня, — ответил Хёбу, улыбнувшись. И протянул ему руку, которую Маги принял, совершенно не задумываясь. Тонкие узловатые пальцы, ладони без мозолей, которые бывают от рукояти меча, движение, которым Хёбу подал ему руку, было гибким и плавным — наверняка из-за всех тех пассов, которые он творил, призывая свою волшбу. Кожа Хёбу пахла всё тем же отваром: лесом, цветущими травами, давно утерянным домом. Маги склонил голову, вдыхая этот запах, зажмурился. Пальцы Хёбу дрогнули и погладили его губы, тронули подбородок, коснулись небритой щеки. Маги застыл, в шоке распахнул глаза. Хёбу смотрел на него пристально, не отрываясь. Словно наперёд знал все его мысли... А ведь, скорее всего, действительно знал. Всегда. Маги схватил его руку, торопливо прижался губами к тыльной стороне ладони, на один короткий вздох позволив себе минуту слабости. Это было всё, на что он мог рассчитывать. И даже больше, чем он мог бы себе позволить. Теперь Маги оставалось только уйти. Это даже почти не было больно, ведь он всё равно собирался это сделать. Когда ему стало понятно, что Хёбу с Хиномией. И даже раньше... Он стремительно приподнялся, но Хёбу не дал ему и шагу сделать, резко сел, схватил другой рукой за связанные в хвост волосы. И куда только делась обманчивая ленная усталость, с которой Хёбу только что возлежал на своих шёлковых подушках? Маги качнулся вперёд, Хёбу потянул его на себя, повис на плечах, зацепился за шею. — Ты никуда не пойдёшь, — зашептал он яростно. — Я тебя не отпускал. — С каких это пор... — начал Маги, но продолжить ему не дали. Хёбу приподнялся и прижался губами к его приоткрытому рту, сминая не произнесённые слова и удивлённый возглас. Маги пошатнулся, падая вперёд; ему пришлось облокотиться об изголовье, ладони соскользнули по шёлковым подушкам в меховое покрывало. Поцелуй был похож на прикосновение крыла бабочки, короткий, почти неощутимый и опаляющий. Это наверняка была какая-то волшба. Странно, Маги ведь знал, что она на него не действует... Он отстранился от Хёбу, тяжело вздыхая. Воздух, перегоревший в лёгких, казался горячим. Губы тоже жгло. — С тех самых, — шепнул Хёбу, отвечая на его недосказанный вопрос. Ещё бы понять, что это означало. Что он тоже что-то чувствовал к Маги? Но разве такое было возможно? Хёбу строптиво нахмурился. — Я тебя никуда не отпущу. На мгновение он показался Маги похожим на капризного ребёнка, который по наивности не знает слова «нет». Он поглядел в сторону Хиномии. Хёбу заставил его снова смотреть на себя. — Давно ты любишь его? — спросил он. Нет, он не был ребёнком. Но поразительно было, что прожил он долго и смог, несмотря на года, сохранить в себе эту наивность и простоту суждений, смог распознать в Маги его чувства и дать им название. Облечённые в слова, они внезапно показались Маги слишком тяжёлыми, требуя выхода, давили на сердце. Так давно ли? Как только странник Хиномия появился на стоянке, Маги тут же почуял неладное. Слишком жизнерадостный, слишком много шутил, слишком был разговорчив. Успел за пару дней понравиться всем, от людей его отряда до самого молодого и неопытного фейри. Вместе с тем, слишком много задавал вопросов об их обычаях и укладе, проявляя странную осведомлённость в одних вещах и совершенное незнание в других. Спрашивал о сердце леса, говорил, что мечтает сходить и посмотреть на него. Нельзя просто так сходить и посмотреть на сердце леса! Это не статуя в центре захолустного города, это сердце всех фейри, живущих в округе, это их душа, их бессмертие, их единение с сущим... — Нет, — ответил Маги. — Сперва я его подозревал. Остальные чувства пришли позднее. Сперва — хрупкое доверие, потом сочувствие и ощущение их схожести — Маги не мог дотянуться до волшебства, а у Хиномии его никогда не было, потому что он не родился чистокровным фейри. Потом — невольное восхищение тем, как Хиномия легко относится к жизни и к сложным её аспектам. Когда он говорил о долге, о чести, о преданности, Маги удивлённо поражался этому легкомыслию, но всё равно не мог не восхищаться. «Я иду за тем, в кого верю. А ты разве делаешь не так же?» — «Но если твоя вера будет обманута?» — «Значит, я ошибался. Все ошибаются. Нет ничего глупее, чем держаться за свои ошибки из чистого упрямства». Когда Маги ушёл к людям, он заставлял себя верить, убеждал притвориться, надеясь, что вера в чужого бога и в чуждую церковь придёт позднее. Они с Хиномией всё же были такими разными. Эта инакость интриговала, возбуждала нездоровую тягу, которую Маги не сразу в себе распознал. Он был слишком зрел для вспышек внезапной страсти, и потому чувство, что родилось с нём, проросло в сердце гораздо глубже, сделалось таким основательным, что смогло потеснить даже ту теплоту и привязанность к Хёбу, которые там всегда находились. Сердце Маги оказалось слишком большим, раз в нём без особого труда уместились двое. — Простите меня, — прошептал он, склоняя голову к Хёбу. — Мне не хотелось, чтобы вы знали. — Знал что? Что ты любишь нас обоих? — Да. Что люблю. Я вообще не должен был... Хёбу притянул его за шею ближе, снова заставил замолчать поцелуем. У него поразительно получалось оставлять последнее слово за собой. Маги прикрыл глаза, растворяясь в необыкновенной нежности прикосновения губ. Тонкая грань едва сдерживаемой чувственности, невозможность как-то иначе выразить свои ощущения, кипящие в душе эмоции, раскалённой лавой изнутри разъедающие кровь... Так больно и так мало. Маги оторвался со стоном. Ему было плохо. Плохо и в то же время хорошо, высказанные чувства к Хёбу оказались ядовитым наркотиком, который отравлял и одновременно притягивал к себе. В глазах Маги потемнело; он наклонился, целуя Хёбу сам, содрогаясь от прикосновений его рук к волосам, к плечам... Рот Хёбу внезапно раскрылся, обнимая его губы горячей влажностью. Маги посмотрел в его глаза, раскрытые, затянутые глубоким чёрным зрачком и бездонные, покорно опустил веки, раскрывая свои губы ему навстречу. Руки Хёбу гладили его по груди, задевали живот, и каждое новое прикосновение жгло и заставляло глубже окунаться в поцелуй, как в дурманный омут. Маги не понял, как оказался на коленях над Хёбу, не понял, как стянул с него одежды. Бледная кожа плеч и груди фейри казалась в полутьме белым алебастром. Маги не думал, совершает ли он кощунство, прикасаясь к тому, к кому столько лет хранил чистые и наивные чувства. Он никогда ни на что не надеялся. Но сейчас, ощущая в каждом движении, даже просто в каждом вздохе Хёбу тягу в себе, не мог остановиться. И не хотел останавливаться. Пока случайно не повернул голову. Хиномия смотрел на них из-под полуопущенных век, слабо улыбаясь. Когда понял, что его обнаружили, улыбнулся сильнее, протянул к ним руку, уже не скрываясь. — Я уж подумал, что мне это снится, — сказал он тихим голосом. Голос прозвучал хрипло и слабо. Хёбу взял его за протянутую руку, переплёл их пальцы. Маги смотрел на это в лёгком стыдном замешательстве. Куда он влез со своими чувствами? Разве ему можно разрушать их близость? — Всегда хотел тебя поцеловать, но вечно что-то мешало, — Хиномия усмехнулся криво, разглядывая Маги. — То фиал со Скверной за пазухой, то мои бывшие хозяева... Его хозяева, которые, когда Хиномия вернулся к ним с проваленной миссией, пытали его в темнице. Что же ты, Хиномия, хранил им верность, несмотря на то, что знал, что это ошибка? Маги посмотрел на него хмуро, укоризненно… Он не знал, с чего начать перечисление грехов Хиномии. Их было слишком, слишком много. Но, пожалуй, самый страшный грех был в том, что он их бросил, когда вскрылась правда. — Я ведь предал вас, куда ещё мне было идти, — добавил Хиномия, избегая смотреть ему в глаза. Хёбу привстал, прижал губы к пальцам Хиномии, которые сжимал в своей руке. — Никогда в жизни не видел более провальной попытки извиниться, — сообщил Хёбу, обернувшись к Маги. — Может, просто поцелуешь его? Если прощаешь, конечно. Он уже давно простил его и не один раз. Сперва за то, что Хиномия не смог разбить фиал над сердцем леса, потом — за то, что обо всём рассказал им с Хёбу, рассказал, откуда он, рассказал, что с детства не знал ничего, кроме хозяев и Скверны, рассказал о городе, в которым его растили с одной только целью: нести Скверну в мир, предупредил, что раз он не справился, то за ним могут последовать другие... Поначалу Маги не мог простить его за то, что Хиномия сбежал. Влюбил в себя Хёбу и оставил ни с чем. «Он сделал это от отчаяния, неужели ты не понимаешь?» — говорил ему Хёбу, печально вздыхая. И Маги ему поверил, как верил всегда. Научился прощать Хиномию за всё, что бы тот ни сотворил, простил даже за произнесённое срывающимся голосом «А'нди», хотя это он сделал лишь потому, что полюбил их обоих... И слишком любил Хёбу, чтобы ревновать. — Эй, ну я же не умирающий, в конце-то концов. Целуй нормально, — нахально потребовал Хиномия, когда Маги наклонился к нему и мягко поцеловал в лоб. — Я ведь тоже хочу... — Тебе ещё успеется, — возразил Хёбу, утягивая Маги обратно к себе. Хиномия что-то обиженно зашипел, но спорить не стал. Маги делалось не по себе от его пристального взгляда. Но потом Хёбу вновь соединил их губы в восхитительном поцелуе, и больше ничего не осталось вокруг, только жаркие прикосновения, да глубокие вздохи. Хёбу трепетал в его руках, выгибался, тянулся, как гибкая лоза тянется к твёрдому камню. Обнимал жадными руками, ничуть не стыдясь показывать полноту своих чувств. Маги учился у него этой откровенности, учился говорить о своих чувствах без слов, пальцами, языком и губами, целуя и лаская везде, где вздумается, всюду, где увидит. Хиномия придвинулся к ним ближе, поцеловал Хёбу в губы, схватил и удержал Маги рядом, зарылся пальцами в его длинные волосы, намотав их на руки, притянул к своему лицу. Чувствуя прикосновения Хёбу, Маги неистово целовал губы Хиномии, терзая их языком и неловко прикусывая зубами, лишь бы сдержать в груди неожиданные стоны, рвущиеся наружу. Хёбу прижался к нему, обнимая и обхватывая руками за спину, сжимая коленями, потом Маги почувствовал пальцы, ему сделалось ослепительно жарко, он отозвался на прикосновения руки громким протяжным стоном, не сумев сдержать в себе внезапный всплеск ощущений. Хиномия в который раз поцеловал его губы, дрожащие и такие чувствительные от предыдущих ласк, улыбнулся настолько удовлетворённо, будто сам только что испытал удовольствие, равное по силе тому, что сейчас ощутил Маги. Хёбу застонал тоже, выгнулся, впился губами в шею Маги, зарылся лицом в его волосы, замер, глубоко и беспорядочно вздыхая. Хиномия посмотрел на них обоих и ухмыльнулся. Маги показалось, что сейчас он скажет что-нибудь едкое, что сможет разрушить это мгновение счастья, потому что такая уж у Хиномии судьба, всё разрушать… Но тот промолчал. Отодвинулся обратно к себе на подушку, утомлённо прикрыл глаза. Он правда очень устал. Маги и понятия не имел, чего Хиномия натерпелся в Ноутодалиене от своих хозяев. Возможно, когда-нибудь они поговорят об этом. Если Хиномия захочет. — Ложись, — прошептал Хёбу, заставляя его опуститься на топчан между ними. Маги не собирался спать, но отчего-то закрыл глаза и уснул ещё раньше, чем Хёбу успел взмахнуть рукой. Снова он занимался своей волшбой, хотя обещал, что не будет. Маги сквозь сон чувствовал запах волшебного отвара, прикосновение тёплой ткани и осторожных рук. Ему снились сны о доме. Ему снилось, что они вместе с Хёбу и Хиномией уничтожили Скверну, очистили от Тьмы леса, и покой снова воцарился над миром. Ему снилось, что он ушёл из своего ордена, приехал к Хёбу погостить пару дней, но остался с ним и Хиномией. Неизвестно, надолго ли. Но казалось, что навсегда. Дни тянулись за днями, и каждый из них был продолжением предыдущего, прервать их течение было просто невозможно. Их дом был среди акациевых деревьев возле склона отвесной горы, с которой с шумом и грохотом падал водопад. Горная река несла холодные воды вниз, вниз, к равнине, согревалась лучами солнца, питала поля и леса, а он с Хёбу играл в чёрно-белые камни или охотился с Хиномией в лесу на крикливых перепёлок, и мир вокруг казался поистине бесконечным. Наверное, впервые в жизни Маги видел сон, который впоследствии смог назвать вещим.

Конец. 03.03.2015