Подари мне первый раз, покажи мне нежность и любовь хотя бы в мечтах..

Тихо… — Держи его крепче, что ты трясёшься как девка, она перед тобой! Тихо… как тихо… — Заткни рот, чтобы не орал, живо! Ччч… вот так, кажется, тебе пора преподать урок, Алекс. Тихо, невыносимо тихо. В тишине грязного темного подвала было невыносимо громко; голоса в голове все еще кричали, продолжая пытку, которая казалось не закончиться никогда. Сколько их было? Двое? Трое? Сейчас не имеет смысла. Надругавшись над невинным подростком, они искалечили тело и душу, страшно подумать, но теперь уже навсегда. Обшарпанные стены видели многое, и произошедшее в этот вечер, не первое и не последнее их воспоминание. Тихий мерный звук капающей воды сквозь прогнившую резьбу крана разрывал гнетущую тишину, словно часы, отсчитывающие время. Кап…кап… Как же так получилось, Алекс? Как же ты повелся, доверчиво и так наивно? Пустой безжизненный взгляд, когда-то улыбающихся глаз, устремленный в темный угол, более не выражал былую уверенность, а трясущиеся пальцы, одергивали край футболки в попытке стыдливо прикрыть наготу, но ткань упорно сползала обратно на грудь. Спустя некоторое время Алекс понял, что все еще стоит на коленях, утыкаясь лицом в грязный пол и прерывисто хватая сырой воздух пересохшими губами. Хотелось плакать, но не получалось - нет сил, только разрывающее чувство обиды. Колени разъезжались, выставляя полуобнаженное тело в более унизительной позе, вызывая новую волну боли. Запоздалая реакция после шокового состояния делала свое дело, и Алекс, судорожно вздыхая, подтянул руки к лицу, и уткнувшись в ладони, закрыл глаза. Видя хищную ухмылку и слыша смех развлекающихся с ним мужчин, он зажмурился до боли, словно желая проснуться от страшного сна. Он отказывался понимать произошедшее. Мерзкое чувство стекающей тёплой спермы по внутренним сторонам бедер заставило содрогнуться, и от испытываемого унижения, тихо заплакать осипшим от криков голосом. Чужие пальцы, словно тиски, все еще мысленно держали его, оставляя вполне реальные синяки и ссадины на нежной коже. А их голоса еще очень долго будут преследовать в кошмарах, лишая спокойного сна. Попытка встать не увенчалась успехом: вывернутые руки предательски не слушались, а ноги заплетались в сдернутых до щиколоток джинсах. Навалившись набок, Алекс сжался в позе эмбриона, давясь слезами в тихой истерики, он ощущал омерзительный вкус чужого грязного члена вперемешку с кровью. Кажется, была разбита губа и скула. Но какая теперь разница, когда тело разрывало на куски. В этот момент что-то надломилось, словно умирая и унося с собой частичку здравого ума и смысла жизни, которого, по сути, и так не было. На верхних этажах насмешкой послышались торопливые шаги и детский смех, а в голове застыл единственный вопрос: «За что?». Самым отвратительным откровением стало понимание того, что в тот момент тело сдавалось на грани боли, получая некую долю удовольствия. Алекс, сдаваясь безжизненной куклой ожидал, когда с ним наиграются и бросят, как испорченную игрушку. «Я не гей» — повторял он про себя вновь и вновь, но тело говорило об обратном, откликаясь на грубость и боль, привнося до сели невиданное чувство возбуждения, пугающего и одновременно отталкивающего. Как теперь с этим жить? Наверное, как и всегда, сделать вид, что ничего не произошло, не позволяя эмоциям брать верх. Пытаясь застегнуть пояс джинс и не замечая оторванной пуговицы, Алекс проклинал тот день, когда появился на свет, зарекаясь не думать о произошедшем. Сколько себя помнил, получал лишь тычки и боль - ласка была простым словом, ничего не значащим в его жизни, так же, как и любовь. Цепляясь за полки он кое-как поднялся. Стерев рукавом слезы, сделал первый шаг и неожиданно закричал, хватаясь за бок. Сомнений не было - его порвали и сломали ребра. Глупо было полагать, что кто-то позаботится о подготовке или о банальной прелюдии - зачем?! Каждый шаг давался с трудом, ослепляя вспышками резкой, пронизывающей боли. Еще немного и можно было дотянуться до двери, на которую он просто рухнул, заходясь в немом стоне. Пытаясь собраться с силами, он хотел показаться на глаза, но пальцы соскользнули с ручки, так и не провернув ее. Безумный взгляд, и Алекс закатился в истерическом смехе, глотая слезы и улыбаясь, всем назло. По крупицам, здравый смысл возвращался, привнося хоть какую-то ясность ума, но стало еще хуже. Хуже оттого что он не знал, кто он такой, не понимал самого себя, страшась своей же реакции, он сходил с ума. — Ты что тут орешь как резанный? Я тебя обыскался, — послышался знакомый голос, и присмотревшись в щель приоткрытой двери, Алекс позволил войти. — Да так, шутку вспомнил. Слушай, поможешь дойти до комнаты? — как можно непринуждённее прозвучал вопрос, и облегченно вздохнув, Алекс в сопровождении друга, медленно вышел оставляя дверь открытой. — У тебя есть конфеты, а? — Какие конфеты, ты весь горишь, что ты тут, вообще, делал? — с подозрением спросил Мио, удивленно рассматривая ушибы на грязном лице друга и спутанные волосы и нахмурившись задал очередной, но вполне очевидный вопрос. — Почему ты еле идешь? — Я подрался и давай без вопросов, хорошо? — вымучено попросил Алекс, всматриваясь заплаканными глазами в обеспокоенное лицо, пытаясь стереть грязь с щеки. Было множество вопросов, но Мио, тактично молчал, подозревая, что тут не просто драка. В подобном месте, лучше держать язык за зубами, что многие и делали, начиная от воспитанников, заканчивая закрывающими глаза на все происходящее руководящим составом. Лихорадка была долгой и тяжелой. Замерзнув на бетонном полу, Алекс перенес тяжелейшую ангину и воспаление легких, так умело выдавая крики по ночам и нежелание сидеть за озноб и чувство слабости. Понадобилось почти полтора месяца прежде чем он смог прийти в себя и вновь попасть в детский дом…