Однажды во сне

Ивон становится рассеянней. Муж, приходящий на приемы вместе с ней, проявляет беспокойство, и мне все сложнее убедить его в том, что это просто последствия усталости и стресса. Со слов миссис Тартс: «Буквально каждое утро я просыпаюсь, долго не могу прийти в себя. Сцены кошмаров ужасают. Кровь , кажется, стынет в жилах, руки дрожат, и даже объятия любимого и его голос с трудом помогают мне. Иногда мне кажется, что сон — это реальность на самом деле, а наши разговоры с вами, доктор, плод моей фантазии...» Возможно, это не просто стресс. Психологическое расстройство, ещё не известное врачам и посему кажущееся сейчас незнакомым. Остается надеяться только на лучшее. На то, что кошмары, так сильно влияющие на пациентку, вскоре прекратятся. Такси делает резкий поворот, перестраиваясь в другую линию, и Райан едва не выпускает тетрадь с пожелтевшими от времени листами. Сумерки сгущаются, серость уступает место тьме, и только свет фар и огни города не позволяют ей окончательно победить. За окном проносится Центральный парк, взгляд Кевина на миг задерживается на девушке в легком пальто; порыв ветра треплет её светлые пряди, почти срывая ярко-красный берёт с головы. Секунду спустя доктор Райан вновь возвращается к листам на своих коленях, жадно вчитываясь в историю болезни и не обращая внимания на бодрую музыку, доносящуюся из динамиков. Они не прекращаются. Прошло уже две недели, кошмары захватывают Ивон целиком и полностью, она теряет аппетит, становится взвинченной и нервной. Кричит на близких, временами подолгу сидит в саду, не желая ни с кем разговаривать. Прописанные успокоительные не помогают, решаю заменить их на более сильные препараты. Возможно, это поможет. Возможно, нет. И тогда единственный вариант — это госпитализация, вот только ее муж изо всех сил возражает. И, что ж, частично я с ним согласен: атмосфера больницы и круг пациентов с более сильными психическими расстройствами будет её угнетать, а быть может, даже спровоцирует развитие ее собственной болезни... Кинув взгляд на наручные часы, он хмурится. Впрочем, эта складка между бровями появилась ещё раньше, когда он понял, что состояние Ивон Тартс с каждым днём только ухудшается. Десятки препаратов, упоминаемых неразборчивым почерком. Часть из них заменена более новыми, качественными и менее опасными, но всё равно все они имеют противопоказания и побочные эффекты. Рассеянность, потеря связи с реальностью, сонливость или же наоборот — излишнее возбуждение и... привыкание. — Опаздываете? — звучит тихий голос таксиста, и доктор Райан поднимает голову, едва заметно качая головой. — Пробка, что б её. Тут ехать всего двадцать минут, и на тебе... Кевин улыбается, почти тут же забывая о пытающемся завязать разговор пожилом водителе и возвращаясь к истории болезни. Погружаясь в текст, он всем сердцем надеется, что госпитализация все же не понадобилась, а Ивон с её мужем нашли в себе силы, чтобы справиться. Но какая-то часть души упорно предчувствует что-то плохое, погружаясь в тревогу. «Мне так жаль... Что, если бы меня не успели остановить, что, если бы я его убила? Это был самый ужасный кошмар. Мне не просто казалось, что все до боли реалистично, нет, я практически пережила это...» Миссис Тартс останавливается всего на миг, и, глядя в глаза её мужа, крепко сжимающего её ладонь, я понимаю, что произошло нечто ужасное. Даже ужаснее, чем я предполагал — лекарства не помогают, а реальность окончательно переплелась для неё со снами. «Он насиловал меня день за днем, и я думала, что это никогда не закончится. Измывался надо мной, а его тонкие губы кривились в отвратительной полу ухмылке. Прикосновения его пальцев, липкие, отталкивающие и заставляющие дрожать от страха. Грязь, — она стирает слёзы, в то время как муж прижимает её к себе. Грудь Ивон тяжело вздымается, но уже минуту спустя она продолжает лишенным красок голосом: — В какой-то момент он оставил меня одну. Мне удалось немного ослабить ремни и выбраться, но дверь в комнату была заперта...» Только теперь замечаю, что перестал записывать её слова. Она передергивает плечами, изящная линия которых подчёркнута пиджаком горчичного цвета, и откидывает с лица пряди коротких, светлых волос. «Не знаю, как мне удалось найти револьвер. Но, когда заскрежетал ключ в дверном замке, я была готова. Дуло старинного пистолета мгновенно взметнулось вверх, и на миг мне показалось, что даже дрожь в руках исчезла. Никаких сомнений. Его карие глаза, мелькнувший в них испуг... и прогремевший выстрел». Она вновь заходиться плачем, плечи вздрагивают, а муж успокаивающе поглаживает по спине, прежде чем продолжить рассказ за неё: «Ивон выстрелила в меня, едва не прострелив грудь. Единственное, что спасло — это то, что рука у неё все же дрожала. Глаза были широко открыты, но в них не было ничего, ни узнавания, ни ярости или гнева, абсолютно никаких эмоций. В следующий миг она подняла револьвер к своей голове, и если бы не подоспевшие слуги...» Райан передергивает плечами, замечая, как едва слышно шуршит кожаное кресло позади, отзываясь на нервное движение. Осознание того, что его догадка почти со стопроцентной вероятностью оказывается верна, не приносит никакого облегчения. Только беспокойство от того, что сложно бороться с тем, что едва изучено. Глаза продолжают бегать по скачущим строчкам, подмечая каждую деталь. Госпитализация, ударные дозы снотворного и других препаратов... Надежда, которая тает буквально сразу, когда «ночные хождения» перестают быть необычными, а повторяются почти каждодневно. Какой бы сильной не была Ивона Тартс, какими бы деньгами и связями не обладал её супруг, её жизни сложно не посочувствовать. Оббитые войлоком стены, сильные лекарства, вызывающие привыкание... и это совсем не то, чего он сам желает Дженни О’Мейли. Такой светлой, отзывчивой, милой и ничем не заслужившей такую ужасную судьбу. Страницы начинают заканчиваться, и, когда за окном появляются виды знакомых улиц, взгляд доктора Райана цепляется за одну из строчек на последней странице с несколькими чернильными кляксами на ней. Выходя из такси, он роняет переплетенную кожей тетрадь на грязный асфальт, несколько листков подхватывает порыв ветра, и ему только в последний миг удается их схватить. На одном из них записано то, что он ещё не скоро сумеет забыть: Поздней ночью шестого февраля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года Ивона Тартс покинула свою палату. Санитары клянутся, что дверь, удерживаемая до этого тяжелым засовом, была распахнута настежь, и у тщедушной, похудевшей женщины на это бы просто не хватило бы сил. «Будто сам дьявол решил ей помочь, избавить от мучений, — заявил один из этих глупцов на допросе в полиции. — Не представляю, как ей удалось выбраться, да к тому же и незамеченной пройти три этажа». Она рухнула с крыши, убегая от чего-то в своих снах или же, наоборот, пытаясь кого-то догнать. Кошмары — реалистичные, яркие, захватывающие до дрожи — именно они погубили её. Несколько дней спустя её муж — Джеймс Тартс, разбитый горем, несмотря на все мои попытки помочь, покончил с собой, тем самым позолоченным револьвером, из которого полгода назад в него целилась пациентка.