Горячая кровь

Утром похолодает. Феликс чувствует это нутром и не может перестать улыбаться. Сильно, сильно похолодает. Когда он ложится спать, у него колет в груди. Предвкушающе и холодно, так, как не кололо уже много лет, и Феликс закрывает глаза, ощущая, как немеют кончики пальцев. Просыпается он от того, что чужое сердце начинает стучать у него в ушах. Заполошно, дико, срываясь на рваный ритм и ошибаясь тактом, оно звенит восторгом, зовёт его, заставляет быстро подняться на ноги и выйти из жилища. Совершенно машинально привязывая на пояс ножны с кинжалом, проверяя в волосах перья и по старой привычке запахиваясь в плащ, он не сразу понимает, что происходит на улице. Проморгавшись, он с облегчением осознаёт, что не ослеп. Всё вокруг крутится в белоснежной, слепящей, выкалывающий тонкими иглами зрачки метели. Она, мечась из стороны в сторону, налетает на него и пляшет уже чистыми, невесомыми, мягкими снежинками, плетёт кружева, ласково лижет руки и просит распахнуть плащ. Чувствуя, как губы растягивает улыбка, Феликс запрокидывает голову вверх и громко, по-волчьи, воет в вышину. В Неверлэнд пришла зима, страшная, убивающая зима, и он ужасно рад ей. Жадно вдыхая сладкий от мороза воздух, он нетерпеливо ерошит свои смерзшиеся в сосульки волосы, выдирая ненужные сейчас перья, и ждёт разрешения от Питера. Когда небо прорезает первая чёрная молния, а ветер начинает закручивать из позёмки маленькие ураганы у самой земли, Феликс распахивает плащ одним резким движением, разводя руки в сторону, и выпускает метель. Она вылетает из тьмы складок бушующей вьюгой, окутывает его ноги снежными завитками, колет морозом и ревёт, несясь вперёд. Его она тянет вместе с собой, невольно сдвигая с места, и Феликс сдавленно смеётся, вспоминая, насколько ретивой может быть стихия. Ветер гуляет под его плащом, холодными мазками леденя спину, снежинки проказливо чешут нос, мешая дышать, а ладони покалывает от нерастраченной энергии. Внимательно, словно в первый раз смотря на то, как смерзаются на его пальцах льдистые кольца с острыми гранями, Феликс сдерживает стихию одним мысленным приказом, не разрешая ей развернуться в полную силу. Они с метелью ждут Питера. В стране вечного лета почти никогда не бывает холодно. Но уж если Питер впускает зиму, это означает только одно – пришло время для очередного кровавого ритуала, невинной жертвы и отличного веселья. Феликс, в свою очередь, может вспомнить старые деньки, когда он занимался общественно-полезными делами под чужим началом, и размяться. За последнее время он так привык к тому, что колдует из них двоих именно Питер, что почти забыл о том, что и сам неплохо владеет этим умением. По крайней мере, в силе и смертоносности он всегда был немного сильнее Питера. Всего на пару сотен лет опыта. Но Феликс легко отдаёт первенство Питеру. Ему невозможно не уступить. Питер появляется прямо за его спиной, и щёки у него алые от мороза. Феликс восторженно выдыхает. По земле начинает стелиться туман. Плащ Питера медленно покрывается узорами изморози, и Феликс старается над каждым завитком. Теперь на Питере целая коллекция блестящих серебром цветов. Он аккуратно оглаживает их пальцами, поднимает взгляд на Феликса и улыбается ему. В этой улыбке – одобрение, спрятанный где-то глубоко восторг и жажда деятельности. После этой улыбки Феликс, наконец, может взмахнуть руками и начать действовать. Питер улыбается ему настолько редко, что Феликс выучил каждое движение его губ. А вьюга на несколько моментов замирает, ветер нависает над ними обоими, притаившись под руками Феликса, снежинки плавают в воздухе, не смея падать, и кажется, что всё звенит от нетерпения. Так же звенят пальцы у Феликса, когда он, раскрыв ладони, позволяет пространству вновь сдвинуться. Ветер тут же падает на них и поднимает вверх, тучи бегут по небу, и холодное бесчувственное солнце играет на снежинках сотнями искр. Наслаждаясь давно забытым чувством полёта, Феликс всю дорогу смотрит на Питера. Тот, привыкший летать своими силами, а не с помощью ветра, сейчас расслабленно лежит на воздухе и рассматривает узоры на своём плаще. Это спокойствие греет промёрзшего Феликса, и его синие губы алеют от удовольствия. Эта вьюга для него особенная, не как сотни других до неё. В этот раз он не один среди снежного марева, и от этого ветер гудит восторженно и яростно. Алтарь встречает их бьющейся в истерике жертвой, привязанной к голому обледеневшему камню, и склонёнными Потерянными. Они предусмотрительно одеты в тёплые накидки, за их спинами горят костры, жадно пожирая древесину. В котлах кипит грог, которому не хватает главного ингредиента, чтобы сделать его кроваво-красным, и Феликс решает не затягивать. Ему плевать на жертву и то, почему именно она привязана к этому камню. Насколько сильно провинился перед Питером этот человек, раз тот выбрал его для столь извращённого убийства. Всё это могло бы интересовать того, другого Феликса. Сейчас в нём слишком много ледяного ветра для того, чтобы беспокоиться о таких мелочах. Взмах руки, тихое потрескивание льда, и жертва кричит уже намного громче, чем раньше. Конечно, ведь тогда ему было только страшно и холодно, а теперь огромная ледяная пика торчит у него прямо из груди. Крик быстро захлёбывается кровью, ветер уносит эхо, играясь с ним, и жертва умирает, сослужив последнюю службу. Кровавый грог кипит в котлах, ревёт пламя, обжигая Феликсу глаза своей теплотой и яркостью, а у Питера белые губы цвета снега. Питер смотрит не на жертву и не на Потерянных, которые вновь танцуют дурманящий танец, а прямо на Феликса. Ведь сегодня Феликс принадлежит ему лишь на словах. Он совсем другой. Не такой, как обычно. Намного сильнее их всех вместе взятых, не простой человек, не Потерянный – а существо, дух, способный заморозить здесь всё раз и навсегда. У него в волосах нет перьев, которые говорят о том, чей он. Его волосы теперь – сосульки, звенящие при ударах друг о друга, а глаза уже не серые, а льдисто-голубые, как замёрзшая вода у берегов Неверлэнда. Зрачки окаймляет белая изморозь, и Питер никому никогда не признается в том, насколько сильно она завораживает его. На самом деле его завораживает весь Феликс, его огромная сила и абсолютно наплевательское отношение к ней. Не прикажи Питер ему однажды рассказать все свои тайны, не узнал бы никогда, кого на самом деле подарил ему остров. И лишь теперь Питер на самом деле понимает всю ценность этого подарка. А то, каким взглядом смотрит на него Феликс, позволяет Питеру подойти к нему совсем вплотную, а затем и шагнуть ближе, туда, к леденящему холоду кожи и колючей тьме плаща. Феликс отмирает достаточно быстро для того, чтобы не позволить Питеру обморозиться о себя. Он запахивает его в плащ и отсылает ветер ввысь – и замирает, сражённый пониманием. Питер пришёл к нему. Он совсем рядом. Уткнулся лицом в сгиб его шеи. Когда Питер томно, тепло вздыхает и медленно открывает рот, Феликс вздрагивает. Он судорожно выдыхает сквозь зубы, уверяя себя в том, что это – всё, дальше продолжения не будет, но в очередной раз ошибается. С Питером никогда нельзя быть уверенным в чём-то. Ведь потом он целует Феликса в шею. Влажно. Горячо. Мокро, с силой надавливая языком на кожу, словно Феликс – сочный фрукт, от которого Питер хочет откусить кусочек. Питер же постепенно усиливает давление зубами, придвигается ещё теснее, хотя казалось бы – куда, и плавно двигает головой. У Феликса чуть не останавливается сердце, его руки ходят ходуном, но он не может прикоснуться к Питеру сейчас, чтобы не обжечь своей магией. Питер кусает его, вновь и вновь, и это приятно. До одури приятно, так, что Феликсу больно дышать от того, настолько горячим вдруг стал воздух вокруг, как тесно прижался к нему Питер. Мельком оглянувшись на Потерянных, которые теперь пьют грог, щедро обагряя им землю, Феликс зовёт ветер вновь, приказывая ему нести их в своё жилище. Там тихо и темно, уединённо и так, как хочется Питеру. Но самое главное – там тепло, и это идеально для того, чем они хотят заняться прямо сейчас. Ведь утром похолодает ещё сильнее. Это будет долгая и беспощадная зима.