джентльмены и ночные звонки

Эггзи бессильно падает на мягкую кровать. В голове одни лишь белые шумы и вообще какой-то разлад. Он понимает, что если сейчас отрубиться в этом пока еще безупречном костюме, то утром придется долго ебаться с утюгом, возвращая на брюки стрелки. Ведь химчистка ему не светит, да и где ее здесь искать. Велика вероятность, что если спросить про такое у местных, то они, скорее всего, попытаются плюнуть ему в лицо. Здравствуй, страна третьего мира, я тоже очень счастлив в тебе пребывать. Через открытое окно в комнату просачиваются запахи улицы. Напротив его отеля (а это можно назвать отелем?) днем стояли деревянные торговые прилавки. Даже теперь, когда они давно закрыты, в воздухе витают яркие ароматы специй и трав. Эти ароматы оседают на теплом асфальте, пронизывают определенным колоритом весь небольшой район. Эггзи вдыхает их полной грудью, чувствуя себя на обряде каких-то шаманов. Наверное, это все тимьян. Эггзи начинает лениво расстегивать на себе рубашку. Его руки двигаются медленно, каждая пуговица - как препятствие. Все сильнее растет желание тупо забить и отрубиться прямо в таком виде. Завтра придется немного повоевать на ресепшне за утюг, но оно будет того стоить. Эггзи вздыхает и кладет руки на голый живот. Чудная картина : теперь он развалился на кровати в брюках, пиджаке и рубашке, но хотя бы расстёгнутой на все пуговицы. Эггзи думает, это значит, что еще не все у него потеряно, хэй. Он тяжело вздыхает, откидывает голову на подушку. Она кажется ему очень жесткой, будто набитой соломой. Он морщится и поправляет ее. - Блин, да я зажрался, - одергивает себя Гэри тихим шепотом. Да, ты зажрался, но дома подушки хотя бы не напоминают булыжники, отвечает внутренний голос. - Не надо винить страны с дерьмовым экономическим положением, что они страны с дерьмовым экономическим положением, - так же в пустоту говорит Эггзи. Он на секунду подвисает, чтобы осознать - ага, я правда разговариваю вслух сам с собой, парень, ты спекся. Завтра предстоит раннее собрание со всякими важными шишками, лучше бы выспаться, а не загружать голову. Еще надо снять чертову одежду. Ведь эта чертова одежда слишком хорошего качества и достойна лучшего обращения (это сейчас в голове говорит Гарри Харт, не иначе). У Эггзи в мыслях возникают абсурдны картинки с костюмами, которые однажды покидают плохих хозяев. Его костюм с удовольствием бы свалил нахер, это уж точно. От смешанных мыслей, плавно перетекавших в легкую дремоту, Эггзи пробуждает звонок. Звук резкий, бьет прямо по мозгам. Он, кажется, рикошетит по всей комнате, путаясь в шторах и отскакивая от оконных стекол. Эггзи протягивает руку и стаскивает трубку телефона с прикроватной тумбочки. - Где твой мобильный? - раздается сухой, немного резкий голос. - Не знаю. В какой-то канаве? - лениво отвечает Гэри. Он проводит свободной рукой по лицу, прогоняя сон. - В какой-то канаве? - эхом отзывается Харт. - Ты осведомлен, что Мерлин с тобой сделает? - Ага, накажет меня. Как плохого мальчика. На самом деле, шутить на эту тему было глупо. Иногда становилось очень трудно решить, что испытывать к Мерлину. В итоге, получалась смесь восхищения над всеми гениальными мыслишками в его мозгу и ужасом перед ними же. Серьезно, этот мужик мог казаться злобным гением и крестной феей в одном лице. Вот тебе эта крутая тачка, только помни, что я слежу за тобой, одна царапинка - в полночь ты сам становишься овощем. И ведь реально предполагаешь такое развитие событий, потому что это Мерлин со своим замашками тихого психопата. Эггзи мудро для себя решил, не шутить с его игрушками, как и с ним самим. В этот раз просто как-то не захотелось нырять в кучу отходов, когда тебе подстреливают пятки. - Эггзи, это была экспериментальная модель. Он работал над ней несколько месяцев. - Я свято верю, что он поймет : моя задница порядком дороже всех его примочек. В трубке слышится вздох. - Почему ты звонишь сам, Гарри? Не успел разболтать об этом своей лысой подружке? - Моя лысая подружка, агент Галахад, - цедит Гарри, - сейчас занята тем, что координирует Ланселота в перестрелке в центре Лондона. И ей некогда выяснять, почему сигнал твоего мобильно пропал с карт слежения, а очки сняты и деактивированы. - Я сплю, вот почему, - бурчит в ответ Эггзи. - Простите, что помешал. Голос Харта - образец английской выдержки и сарказма. Просто в идеальных пропорциях. Обладая таким голосом, не стоит звонить кому-то на ночь с расспросами. Потому что если в Германии типичное порно включает в себя визгливую барышню с косичками и кружкой пива, то в Англии даже словосочетание "прошу к чаю", сказанное в таком тоне, уже пример высшего эротизма. Гэри не замечает, когда стал залипать на голос Харта так явно. Это могло быть просто общее впечатление от человека в пиджаке со стоимостью небольшой яхты. От Харта веет этим. Кучей бабла, уверенностью в каждом движении, манерами, чтоб их. Мистер совершенство с ложкой в заднице. Легко поддаться впечатлению, принять каждую деталь в нем за козырь, в аромате парфюма слышать несуществующие вплетения власти и запаха крови. Человек с лицензией на убийство, который вертит в своих пальцах снежный шар, улыбается открыто, поручает на хранение маленькому мальчику золотую медаль. Человек, который убить может зонтом, излечить словом, у которого все по правилам, по графикам, по извечному кругу, по мертвой петле. Можно подавиться его размеренностью и ровными стрелками брюк, но Эггзи не давится, он все проглатывает. Так ведь поступают примерные мальчики? Весь образ Гарри Харта на него действуют опьяняюще. Если алкоголь хороший, то с годами становится только лучше - ровно как и некоторые люди. Просто до этого Эггзи пил только дешевое вино из пакетов, да такое же паршивое пиво, и окружения его было подобным. - Эггзи, завтра мы вышлем тебе новую аппаратуру. Если Мерлин незаметно не встроит в нее гранату, то ты даже сможешь ей пользоваться, - говорит Гарри. - На будущее тебе стоит запомнить : никогда не бери трубку в номерах. Эггзи про себя отмечает еще одну особенность его голоса - командный. Обычно это скорее характеристика тона, а не самого голоса, но это обычно. Гарри говорит, и возникает желание записать каждое слово, чтобы потом следовать им, но как бы нехотя, делая вид, что Гарри морозит снобскую чушь, которая совсем не фиксируется в каждом обшарпанном закоулке сознания. Харт продолжает: - Ты не знаешь, кто звонит и зачем. Элементарные инстинкты самосохранения должны запускать шестеренки в твоей голове. Мерлин отслеживает все звонки, которые поступают в твою комнату, свяжись с ним в первую очередь. - Да, да, с незнакомцами на улице не разговаривать, у чужих из рук ничего не брать. Понятно. - Эггзи. - Гарри. На какое-то время их прерывает тишина. Эггзи разминает затекшую шею, чувствует, что от сна не осталась и намека, но усталость все еще дает о себе знать, чуть покалывает в плечах. Гарри, который, судя по звуку, что-то выпил, произносит: - Иди спать, Эггзи, - нет, это не забота в словах, это желание, чтобы агент был полон сил для завтрашней миссии, это чистый профессионализм. - Ты меня уже разбудил. - Я ведь извинился, Ваше Высочество, - язвит Харт. - Этого мало. Исправляй теперь ситуацию. - Интересно мне знать как? Эггзи имел на примете пару способов, но понимал, что слишком трезв для этого и не настолько самонадеян. Поэтому он пытается шутить: - Можешь рассказать мне историю еще одного абсурдного заголовка или во что ты сейчас одет. Он замирает, ожидая реакции. Полегче, Гарри, он ведь не имеет в виду ничего такого. - Все разговоры здесь записываются, - просто отвечает тот. - Не думал, что Артур не способен нажать пару кнопок, чтобы это исправить. - А я должен? - теперь он даже усмехается, это хорошо слышно. Эггзи прекрасно представляет, что сейчас делает Гарри. Сидит в своем офисе, задерживается допоздна, как и заведено у подобных трудоголиков. В руке стакан, он лениво покачивает им, подносит к губам. Пиджак на спинке кресла висит, разумеется, так, чтобы не помялся. Рядом открытая бутылка виски. Он не злоупотребляет, пьет пару раз в неделю, на два пальца, в самые долгие и просящие этого вечера. Ноги у Гарри протянуты под рабочим столом, горит только свет настольной лампы, слишком желтый и тусклый, но не режущий глаз. Он делает его моложе и заставляет лицо походить на застывшую восковую маску, прямо как в музее мадам Тюссо. Иногда Эггзи заходит, чтобы выключить эту лампу, выкрасть Харта из его неприступного храма, отвести в бар - там можно рассказать какую-нибудь нелепицу, незаметно прижаться плечом, чтобы почувствовать себя немного теплее, чем за все это время в одной из самых жарких стран мира с самыми быстрыми погонями от мудаков. Харт никогда не отстраняется, даже не меняется в лице. Гэри нетерпеливо спрашивает: - Так как? - Я все еще не уверен, что ты хочешь от меня услышать. Историю про судью и мальчика по вызову или про цвет моего галстука? Мистер Харт тоже умеет отпускать невинные шутки, способные привести к отнюдь не невинным вещам. Потому что Эггзи реагирует остро, получает от них порезы. Эти реплики, которые они кидают друг другу, начинают его заводить, он чувствует, как неподалеку раскрывается пропасть. - Какого цвета твой галстук, Гарри? - он в нее падает. Слова уверенные, непривычно серьезные. Они портят легкий тон их беседы. Эггзи кладет свободную руку себе на пресс, начинает слегка поглаживать. У него обостряется сейчас слух, заменяет все остальные органы чувств. Голос Гарри заполняют его тело до самых кончиков пальцев, когда тот произносит: - Красный, темно-красный, - слова горчат долей обреченности. - Даже можно сказать, вишневый, Эггзи. На мне вишневый галстук, синий костюм, пиджак в белую тонкую строчку, брюки в тон и пара черных оксфордов. - А на мне расстегнута рубашка. - Ради всего святого, Эггзи. Он шумно выдыхает, спускаясь рукой уже ниже, трогая жесткую ткань брюк. Во всем этом есть дикое ощущение неправильности, но оно не покидает Эггзи с того момента, когда Гарри впервые положил ладонь ему на плечо, подпустил к себе близко. А Эггзи и поддался, подошел, конечно, подошел. Только подошел он ближе, чем его пускали. Эггзи думает, что сейчас было бы круто надеть на себя очки, и пусть Гарри получит картинку. Смотри, меня заводит один лишь твой голос. Какая это стадия? Смотри, моя рука проводит по ширинке, надавливает сильнее. Знаешь, о ком я думаю? - Эггзи, что ты делаешь? Эггзи не делает ничего плохого. Убеждает себя в этом сам, свято верит, жмурит глаза. Он вытаскивает пуговицу и берет в руки "собачку" молнии. - Расстегиваю ширинку, - отвечает он, позволяя короткому звуку разрезать тишину комнаты. - Гарри, продолжай говорить. - Эггзи, я не думаю, что это приемлемо. Разумеется, Гарри, разумеется. Но Эггзи уже трогает тонкую ткань боксеров, поглаживает свой член сквозь нее. Если хорошенько закрыть глаза и еще раз воспроизвести в голове это резкое "приемлемо", то можно представить, что вот он, Гарри, сидит на крае кровати. Смотрит на него. Что у него в глазах? Желание или отвращения? С этими долбанными аристократами никогда не знаешь, какие мысли они маскируют в этот раз своими каменными рожами. В голове у Эггзи все происходит так, как ему хотелось бы. Значит, Гарри смотрит скорее с вожделением. Значит, Гарри может накрыть своей рукой его, может дотронуться до бедренной косточки, может даже наклониться, чтобы поцеловать ее. Губы Гарри оставляют влажный несуществующий отпечаток на его теле. - Я тоже так не думаю, но моя рука уже на члене. Говори со мной. О чем угодно. Блядь, хоть про ебучие лондонские дожди и безграничную к ним любовь. Эггзи слышит, что дыхание Гарри стало тяжелее. При этом он все еще умудряется звучать совершенно спокойно, когда произносит: - Мне действительно нравятся дожди. Мой зонт не вызывает никаких подозрений. На Эггзи накатывает острое желание ему врезать. - Что еще тебе нравится, Гарри? - выдыхает он чуть рвано, чуть агрессивно. Харт молчит, размышляя или решаясь. Эггзи хочется царапать стену, сбить кулаки о что-нибудь очень жесткое, потому что его прошибает, его растаскивает на кусочки каждое слово Гарри. Он ждет, он не проникает рукой под боксеры. Хочется контакта, но Гарри молчит, а так совсем другое дело, так ничего не получится. То есть, конечно, получится, раньше же получалось, но Гарри, сукин сын, продолжает шумно дышать и ничего не говорить. В голове Эггзи все по-другому. Там Харт проводим языком над резинкой его трусов, там его дыхание теплое и быстрое, от него вся кожа становится гусиной, сжимаются пальцы ног. Эггзи распахивает глаза, с какой-то мольбой косится в сторону трубки, зажатой в руке. Его брови нахмурены, язык проводит по губам. Эггзи весь под контролем Гарри, а Гарри, наверное, преспокойно сейчас делает еще один глоток своего элитного пойла и удивляется пределам существующей наглости. - Мне нравится, когда ты смотришь на меня так, будто в любой момент готов упасть на колени и взять в рот, - он говорит это предложение размеренно, словно все еще ведет беседу про дождь. - Джентльмены так не смотрят, юноша, но ты и не джентльмен. Это мне тоже нравится. Эггзи стонет. Это от наплыва всего того, что нравится Гарри. Он стонет гортанно, очень и очень тихо. Глаза теперь прикрыты, брови сведены с друг другом еще сильнее. Эггзи думает, когда он начал смотреть так на Гарри. Эггзи думает, когда он переставал смотреть так на Гарри. - Я мог бы с таким же успехом, как подобрал тебя в тюрьме, снять в дешевом баре, чтобы отыметь грубо и жестко в кабинке туалета. Только "отыметь" - слишком пошлое слово, ты не находишь? И хоть в таких быстрых съемах есть свое очарование, с возрастом оно стирается, сходит на нет. Но я бы мог сделать одно исключение, отбросив правила куртуазности, держать тебя за загривок, ступить своими чистыми оксфордами в грязную кабинку, чтобы прижать тебя к ее стене, - в голосе Гарри слышится надлом, он делает небольшую паузу, сглатывает. - Мое дыхание у твоего уха, одна рука сжимает тебе шею, другая - член. Тебе бы этого хотелось? Вопрос, на который Эггзи облегченно и сразу выпаливает: - Да. Он давится внутренними молитвами, что прозвучало не слишком отчаянно, сжимает крепче свой член, на боксерах давно выступило влажное пятно. Эггзи водит ладонью по всей длине, медленно, все еще не решаясь проникнуть под ткань. Слишком быстро тогда бы это закончилось. Он представляет пальцы Гарри, которые грубо, ногтями впиваясь в кожу, держат его за волосы. И это горячо. Он представляет вес тела Гарри, навалившийся ему на спину, запах Гарри, язык Гарри на своей мочке. И это все тоже горячо. Он представляет, что не знает имени Гарри, не знает любимый галстук Гарри. Это неправильно. Он продолжает водить рукой по стволу члена, но морщится болезненно, потому что все не так, Гарри, так не должно быть. Он знает марку его парфюма. Он знает, какой Гарри предпочитает мартини. Слишком поздно сдавать назад. - Нет, не так, - Эггзи говорит это и боится остаться непонятым. - Не так, ты прав, - быстро соглашается Харт, чувствует сам. - Но этого и не случилось, что хорошо, потому что нынешний расклад событий мне нравится даже больше. Голос у Гарри становится ниже, раздается темными, мрачными нотами. Его идеальный музыкальный инструмент - это орган. На нем обычно и играют такие мелодии, чтобы хорошо сочетались с массовыми убийствами и нерастраченным сексуальным напряжением. - Мне нравится твое учащенное дыхание прямо сейчас. Если бы мы были в бульварном романе, то я спросил бы: "Как часто ты думаешь обо мне, когда занимаешься такими вещами?" Но это такое клише, Эггзи, уволь меня. Джентльмены всегда знают, если кто-то думает о них слишком часто. Да, он думает о нем часто. Он думает о нем, когда не хочет думать ни о чем вообще, когда голова должны стать такой пустой, что только бы оторвать и выбросить. На собраниях, на миссиях, выбирая, какой провод нужно перерезать (да, эта стереотипная киношная херотень случается и в реальной жизни). Эггзи позволяет себе проникнуть под резинку трусов, проводит большим пальцем по головке. Приподнимаясь всем телом, он только и может, что проскулить на выдохе: - Гарри, Гарри. Он хочет, чтобы Гарри был здесь прямо сейчас и сыграл на его ребрах самую прекрасную из сонат. Эггзи крепко зажмуривается, дышит в ритме загнанной псины. - А ты мог бы спросить, что я сделал бы, находясь в одной комнате с тобой. - И что бы ты сделал? М? - он усмехается вымученно. - Скорее всего, вправил тебе мозги парой ударов. Ведь это не ты, старый франт, сейчас расписывал, как прижал бы меня к стене. Не у тебя сердце колотится так, что можно расслышать в трубке, принять за помехи на линии. Спорю, у самого уже стоит с самого начала, с обсуждения галстуков и рубашек. Вряд ли ты себя коснешься, слишком я хорошо тебя знаю, но вот я-то сам тот еще мерзкий и блядский бесстыдник, дрочу на то, как ты произносишь мое имя. Распни меня за это на кресте или с этим теперь плохие ассоциации, а, Гарри? - Пиздеж, мистер Харт, - Эггзи смеется, хотя сам не подозревает, что сейчас способен на смех. - А ты знаешь, кстати, что еще любят в бульварных романах? Моя ма часто читала такое дерьмо, не смог избежать влияния. - Лучше бы ты предпочел классику, - бормочет Харт, не может сдержаться. - Что, Эггзи? - Все эти грязные разговорчики с мерзкими сравнениями. - Я могу обойтись без сравнений? - Гарри быстро улавливает его мысли, подстраивается под них. - Пожалуйста, уж постарайся. Эггзи запрокидывает голову сильнее, резко выделяются очертания шеи и кадыка. Он вдыхает полной грудью и ждет, пока Гарри скажет что-нибудь еще. - Хочешь, чтобы я приказал тебе, что делать, да? - невесело заключает тот, потому что сам ведь ловит себя на мысли, что хочет того же самого. - Эггзи, вытащи свою руку из штанов и поднеси ко рту. Он повинуется, хоть и с каплей недовольства, которое легко компенсируется тем, что Гарри говорит дальше. - Оближи ладонь, - произносит Харт. - Пусть твой язык пройдет по каждой фаланге пальца. Ничего из ряда вон, ничего сверхмерзкого, Гарри оставался Гарри даже тогда, когда просил кого-то вылизать собственную ладонь. Эггзи так и делает. Ему нравится солоноватый вкус кожи, который отпечатывается на языке. Он смачивает слюной палец за пальцем, а средний забирает в рот и немного посасывает, выпускает с вульгарным причмокиванием. Гарри это точно расслышал, не мог не расслышать. Эггзи надеется, что Харт обладает достаточно ярким воображением, чтобы это себе еще и представить. Пусть сидит в своем кресле, пусть сильнее сжимает мобильный, пусть тоже мучается. - Потрогай головку, но не сильно. Прикоснись легко, как прикасаешься к курку заряженного оружия. Эггзи готов кончить только от того, что это ему сейчас говорит Гарри. Очень банальное, очень затертое страницами разных книг, губами разных персонажей высказывание, зато правдивое. - А ты обещал без тупых сравнений, - хрипит он. - Я соврал. Делай, что говорю. Эггзи делает, Эггзи издает короткий всхлип и думает над тем, что больше никогда не сможет смотреть Гарри в глаза. Рука влажная, легко скользит. Не составляет труда представить, что это рот самого Харта, горячий и тесный. Интересно, джентльмены заглатывают во всю длину? - Помассируй ее пальцами, медленно проведи ими по всему члену. Медленно, Эггзи. Неужели Харт сам не догадывается, что делать все это медленно уже осточертело, когда кровь искрит, чуть ли не подсвечивает вены изнутри, пульсирует. На лбу испарина, черная пелена перед глазами плывет калейдоскопом. Он толкается в кулак, выбирая слишком тягучий ритм, потому что слишком послушный мальчик. Все всегда зависит от дрессировщика, от того, насколько тот хорошо натаскает свой объект на трюки. Гэри выдрессировали с большим успехом, хоть он и не из покладистых. Гэри отлично разбирается, когда подавать свою лапу и когда кусать чужую. Гарри должен знать и сам, что Эггзи бы его не ослушался. Он должен знать, что тот не может в полную силу тронуть себя, а только дразнит, потому что Харт просит об этом. Гарри, видимо, решает смилостивиться : - Теперь можно быстрее. Эггзи, я хочу слышать тебя. - Твою мать, - выплевывает он в ответ. Эггзи больше не старается сдавливать стоны. Раз Гарри так нравится. Ладонь движется ускоренно, а бедра поддаются все размашистее. Ощущения неебически классные, лучшие за последние пару лет, если говорить откровенно. Его выгибает всем телом, и единственная деталь, которой не хватает - вес чужого тела сверху. Но это вполне можно пережить, если Гарри скажет что-нибудь еще. Но Харт молчит, Харт, как предполагает Эггзи, впитывает его рванные вздохи. Ловит их на другом конце трубки. Удивляется, наверняка, до чего довел мальчика, до какого-то чистейшего безумия, непотребства. Еще удивляется, до чего дошел сам. Эггзи слышит что-то похожее тоже на вздох или стон, который слишком тихий и как бы случайно вырвавшийся. Гарри, чего же ты стесняешься, все свои. Для Эггзи это сродни благословению, он сжимает кулак сильнее, резко проводит от начала и до основания члена пару раз и кончает. Сам даже не стон издает, скорее вой, на рубашки попадают капли спермы. Эггзи так плевать на это сейчас, он весь надламывается от вязкой и приятной истомы. Черт, Гарри, с Вами такие невероятные оргазмы, хотите, пришлю открытку с благодарностями? - Гарри, я... - он начинает. - Я понял. Эггзи загнанно дышит, пытается сказать что-то еще, но не может. Да и что тут, в принципе, скажешь. Они молчат на пару где-то минуту, вслушиваясь в друг друга, пока Гарри не произносит: - Спокойной ночи, Эггзи. Гэри думает, есть ли у Харта все еще стояк. - Что ты будешь делать сейчас, Гарри? Тот ничего не отвечает и разрывает связь. Эггзи беззлобно усмехается, возвращает трубку обратно на прикроватную тумбочку. Проводит чистой рукой по лицу, накрывает ладонью глаза. В конце концов, миссия затянется на неделю, а там, возможно, кто-нибудь его подстрелит, убьет или отправит в длительную кому, на худой конец. Тогда можно будет избежать неловкости, которая возникнет между ними, разговоров, которые так и не будут высказаны, потому что джентльмены таких бесед не ведут. В бульварных романах конец всегда предполагаем. Там герои, какие бы они не были идиоты, неизменно "обретают счастье", скрепляют любовь поцелуем, насколько она не была бы паршиво прописана. Эггзи морщится от слова "любовь" в своих мыслях. Эггзи представляет, как трогает своими губами сухие губы Гарри Харта.