Снохождение

Глава XXVI Хильзе очень ему сочувствовала и качала головой. — Ай-яй-яй, — укоряла судьбу-насмешницу. Синга жадно жевал, одновременно глядя на неё. У него после этого появилась привычка много есть, он растолстел и стал неуклюж. Вон как оно всё обернулось: эта хитрая Миланэ, оказывается, была связана с Вестающими и, оказывается, не зря затащила его в этот Хамалар; а Вестающие-то подослали убийцу, нечестивые, и тот должен был убить Сингу — но не на того напал. Миланэ убийцу знала, в свои покои впустила. В итоге убийца сгинул от его твёрдой руки, она сбежала, дом сгорел, ибо в борьбе перевернулись подсвечники на занавески — в общем, беда на беде. Эту же историю он рассказывал всем остальным. Правда, несмотря на всю свою храбрость, не растерял благоразумия и упомянул о Вестающих только родителям. Да ещё Хильзе. Они познакомились, когда Синга пришёл осматривать дом Миланэ, желая выставить его на продажу (отец дал добро). Хильзе снова пришла кое о чём просить Миланэ — уже неважно, о чём именно — и так они разговорились. Сначала друг друга не поняли, даже с враждой, но потом вдруг заметили что смотрят на вещи одинаково. Пошли туда, пошли сюда. Связь эту он скрывал, потому что теперь отец с матерью опасались любой Ашаи пуще огня. Но ему с нею нравилось. Хильзе много проще, понятнее, ближе к осязаемому; нельзя отрицать и её внешних достоинств, особенно высокий рост, почти вровень с ним — а это важно для общества; с нею не требовалось поддерживать изощрённый диалог. В конце концов, она любила поваляться в постели. Кроме того, и самое важное — Синга не боялся её. Ему было всё равно, заставят ли Вестающие её что-то плести против него или нет; ему будет даже забавно, если и Хильзе начнёт в этом изощряться. Нет сомнений — он сразу заметит. Уже умудрён-то. Знает, с какой стороны подступаются. Он уже не боялся, ибо знал, что расправится с любой подобной проблемой на раз: уверенно, быстро, чётко. Теперь поселилась в нём уверенность, что он способен на поступок, на смелость, и теперь не он должен бояться — а его. Теперь он — воистину Сунг-патриций, знающий кровь врага на своих руках. Правда, в последнее время как-то не сладилось со стихами, сонатами и незавершённой поэмой, не писалось ни левою рукой, ни правой, ни хвостом, ни в уме; но на это, по сути, не было времени, потому что отец наконец-то передал ему великое наследство, сосредоточившись на своей политике, и надо было решать насущные вопросы вместе с превосходной Ваалу-Фреей, с которой они прекрасно нашли общий язык. Но это — тайна. Об этом — никому. * * Да, мало что есть хуже, чем подъём из постели поутру. Всякие неискренние, дураки и пресыщенцы будут бодро утверждать, что это — ложь, ведь новый день есть новый день: вставай на лапы, прыгай, существо! Но что есть «новый» день, который так похож на старый, по сравнению с милосердием извечного сна, в котором нет тебя — и это прекрасно; нет твоих желаний; нет ни конца, ни начала; нет любой боли; сна, который столь почитали все Ашаи-Китрах древности (теперь они поглупели, знамо), почитают Вестающие (а они всегда были умны), почитают шаманаи (дочери духа Ашаи-Китрах... или всё же матери?), называя его Великим освободителем или Возвращением в Тиамат. Некогда вообще не различали Тиамат и сон. Ваалу-Фрея уставилась на узорчатый балдахин на своей большой кроватью, на которой могли спокойно спать три Сунга без всякого стеснения. Вздохнула. Несмотря на то, что Вестающие просыпают добрую половину суток — они редко высыпаются. Они истомляются. Самые счастливые души не видят сновидений, а тем более не ходят по ним, а тем более — не работают в них. Несмотря на великую таинственность, совершенно безумную мистичность для профанов, вестание в сновидении есть, по сути, рутина, бремя; тяжёлое, но необходимое обязательство. Ночь в ночь одно и то же: вошла в сновидение, устремилась к менгиру, перекинулась смыслесловами со сёстрами менгира, отнесла сообщения другим, услыхала сообщения от других, вышла. У Вестающих есть свои меры: сколько и как передавать, что запоминать, что отбрасывать; молодых учениц, жалея, ещё вкладывают в эти меры. Но более-менее опытные Вестающие уже себя не жалеют — так принято в их среде — и за ночь могут передать столько всего, что забыть или перепутать — плёвое дело. Одарённые, сильные часто издеваются над более слабыми или уставшими, сваливая на них ушаты сведений и сообщений, которые должно передать; рано или поздно ты что-то путаешь или забываешь, тогда тебя отправляют на отдых; и если ты уходишь на отдых слишком часто, не справляешься, то будь готова однажды, всегда очень внезапно, вылететь из общества. Вестающие отторгнут, лишив всех благ и прав, и станешь ты простой Ашаи, словно никогда не была средь них. «Бывших Вестающих нет», — так говорится. Даже те, что уходят на заслуженный отдых по возрасту, принимают очень незначительное участие в жизни этого маленького, но сильного сестринства. Ваалу-Фрея почувствовала, что в последнее время начала сдавать. Она хранила за хвостом всего третий десяток да пять лет, но всё стало в тягомотность. Ночные беседы со сёстрами, столь захватывающие в молодости, стали тошным обязательством. Высыпаться не получалось, несмотря на то, что спать можно хоть сутки напролёт — лишь бы ты справлялась. Она только раз поделилась этим чувством с самой близкой подругой, которая, кстати, совсем не принадлежала к Вестающим — в их среде такими чувствами делиться не принято и опасно. Не получалось отвлечься от всеобщего ощущения бесцельности, хотя жизнь вроде как полнилась событиями. Их великие, масштабные интриги — великая игра — надоели уже давно. Весело держать за хвост самого Императора всех Сунгов, Длань Ваала, и одновременно — их ставленника; но весело лишь поначалу. И не выскочишь из круга. Сначала он устраивал, ибо тих и послушен. Потом перестал устраивать, ибо слишком тих и послушен. Сначала большая война на Востоке была невыгодной. Потом оказалась выгодной: и золотые прииски можно прихватить, и Император уйдёт в случае провала. Вообще, забавно держать за хвост сорок миллионов Сунгов, не считая всяких дхааров и прочих; но если ты властвуешь, явно или неявно, то в какой-то момент вся ответственность перетекает на тебя — то, к чему не были готовы Вестающие прошлого, и не готовы Вестающие настоящего. А что касается Вестающих будущего... Однажды Ваалу-Фрея сидела в гостях у такой себе Ваалу-Ирмираны. Она живёт в западном Хольце; тишайшая натура, глубоко замкнутая, почти равнодушная к внешнему миру, очень худая и тёмная, одна из самых ответственных Вестающих, за много лет — ни одной ошибки в вестании. Ну да речь не о том. Все сёстры знают, что у Ирмираны есть дар — видеть будущее, причём именно не мантикой, а так, через сновидение, да и через явь тоже. Предсказывала будущее она примерно таким же тоном, каким бы говорила о завтрашней погоде: спокойно, без суеты и большой заинтересованности. Но спросить её что-то для себя почти невозможно — не скажет. И о чём-то важном, крупном у неё нельзя допроситься. Предсказывала она всё какие-то бедственные мелочи: так и так, через год умрёт известный булочник в городе; через луну обвалится мост, выйдет из берегов река; на этом балу в конце случится конфуз — любовница уличит льва в измене; у супруги примула города родится больной сын. Но все знали, что это так, внешнее. Если к ней подойти очень серьёзно и по-настоящему попросить, скажем, предсказать время своей смерти, то Ирмирана мощно упрётся, но её надо прижимать к стенке, и она, вдруг обессилев, скажет, как есть. Правда, все вопрошающие, все до единого — пожалели. Так вот, однажды возлегали они в её доме, ели большой хустрианский виноград и беседовали о пустяках. Фрея приехала к ней слаживать связь: Ирмирана не принадлежала к её менгиру, а получилось так, что интересы требовали доброй связи между западным Хольцом и Марной. Как обычно, обменялись фетишами: Фрея подарила ей собственноручно связанную куклу, Ирмирана — очень странную штуковину. Написали друг другу пожелания в своих Книгах душ. Посмотрели друг другу в глаза, сидя на коленях и полностью раздевшись. В общем, обычные вещи для слаживания связи. К беседе по обоюдному согласию решили не прибегать: ни Фрея, ни Ирмирана не оказались поклонницами сей штуки, они втихую предпочитали отдаваться львам по старинке и в одиночку. Фрея в разговоре что-то пошутила о том, что будущие Вестающие, возможно, будут расторопнее, ибо слишком много ошибок надо исправлять, а интриги никогда не ведут туда, куда задумано. На это Ирмирана внезапно ответила, что у Вестающих будущего будет не меньше проблем, чем у них, а даже больше. Конец же будет бесславным и нелепым одновременно. Заинтриговав, Ирмирана замолчала, и Фрея, естественно, начала просить раскрыть детали. — Умельцы будущего сумеют говорить по длинным шнурам, а потом — и через воздух, на расстоянии многих-многих льенов. А Вестающие просто станут не нужны. Они погибнут не от великой катастрофы, не от массового самоубийства, не от скончания судеб Ашаи-Китрах, а от ненужности. — Как... печально, — только и заметила Фрея, удивлённая таким будущим. — Но до этого не доживем ни мы, ни наши дети, ни наши внуки, ни правнуки. Беспокоиться пока не о чем. — И наше искусство навсегда канет в водах Тиамата... — вздохнула Фрея, стараясь казаться расслабленно-равнодушной. На самом деле это её задело. Жаль этих львов и львиц будущего. Не будут они знать величия духа, трагедии и жертвы Вестающей. — Не канет, — вдруг уверенно ответила Ирмирана. — Но ты же сама сказала, что мы станем больше не нужны. — Пройдёт время, ещё больше времени, чем от нас к первому исчезновению Вестающих. Но потом мы возродимся из пепла, как великая Ахлиа. — Зачем? Веселить публику на ярмарках? — Мне очень сложно понять. В то время львиный род сумеет летать средь звёзд. Как бы объяснить... Знаешь, моё объяснение в любом случае глупо, но это всё, что мне было сказано. Там, в небе, шнуры не годятся, а воздух на большом расстоянии не успевает ничего передать. Он медленный средь звёзд, оказывается, воздух-то. Вестающие станут снова нужны, ибо будут вестать, обманывая расстояния. Прямо как мы сейчас. — Ха! — победно воскликнула Фрея, улыбнувшись. — То-то. Вообще, она пробовала отвлечься, заиметь некоторое личное занятие, отдушину. Фрея пыталась что-то писать, но получались несусветные глупости; она вязала вполне неплохих кукол (занятие детства), но однажды за этим её застала Инлирамия, и пришлось всё бросить из-за пары насмешливых вопросов; предавалась разврату, но он требовал сил, а их и так не хватало. А вот сновидение... Казалось бы: каждая Вестающая — сновидящая, их выбирают по этому признаку, без таланта в касту не попасть; а сновидящая, как ни странно, имеет склонность сновидеть и в этом находить удовольствие. Чего же более? А вот и нет. Всякая Вестающая смолоду узнает, что сновидеть просто так ей не положено — растратишь силы, на главное не хватит. Тут у Вестающих нету свободы; у простых Ашаи нету способностей и умения, хотя есть исключения, конечно. Например, та самая... как её... да, Миланэ, вот в какой-то мере Фрея ей позавидовала. Такой живой, мощный интерес к сновидению, причём ничем не скованный, вольный — о таком можно лишь мечтать. И сновидь когда хочешь, сколько хочешь, только знай, что делать (а попробуй узнай, если Ашаи-Китрах не учат этому)… Так, глупости в сторону: пока сознание не отошло со сна полностью — надо всё немедленно записать. Глупая привычка появилась по утрам: валяться и думать. Фрея затеребила шнурок, свисающий прямо у изголовья кровати, и зазвенел колокольчик. Мгновенно в комнату вошёл лев с писчими принадлежностями, быстро поклонился, расположился за специальным столиком и навострил уши. — Навестано: первое, от Ваалу-Дайаны для сестринства Марны: Криммау-Аммау просит всех искать дисциплару Ваалу-Лилиани-Иралу, отбывшую в Марну по поручению сестринства, ээээ... тридцать первого дня Второй Луны Огня этого года, не отметившуюся в Доме Сестёр и пропавшую без вести; второе, от Ваалу-Дайаны для Талсы: твой друг, выезжаю заключать сделку, подтверди; третье, от Ваалу-Нэль для Тайной Службы: Жёлтый Зуб сообщает, что лиса спряталась в норе, нужна удочка; четвёртое: от Ваалу-Амали для Френского Дома Торговли: Кафнский Дом Торговли просит срочно признать, мммм... Плотно закрыв глаза, Фрея начала тереть виски, потом закрылась ладонями. — Твою ж... — сильно затеребила уши, глубоко вздыхая. Нет-нет-нет, не забыла, не забыла. Как там... шесть семь, шесть семь, пять-пять, пять девять... да! — ...просит срочно признать купцов шесть семь, пять девять, один один три доверенными лицами и подтверждает их платёжеспособность по заявленным ими обязательствам... — Фрея быстро замахала рукой. — Нет, по взятыми ими обязательствам... а, ладно, какая разница. Писчий ещё некоторое время что-то дописывал, низко согнувшись, потом осторожно распрямился. — Всё? — Слава Ваалу, всё. Теперь сверься. Отвестано: первое, приняла Ваалу-Мауна для штаба Первого Домината: Тринадцатому легиону вернуться в расположение отдыха; второе, приняла Ваалу-Мауна для штаба Первого Домината: казнь предателя Йорма, из рода... как там.. из рода Делванни утверждается Регулом, исполнить немедленно; третье, приняла Ваалу-Мауна для примста-миллиара Дастарра: негодяй, тебя ненавижу, мы разводимся, вечно не-твоя лапочка; четвёртое, приняла Ваалу-Ирама для Цветущей Вишни: сто пятьдесят тысяч, последняя цена. Тяжелый вздох, Фрея довольно растянулась на кровати. Вот прошла ещё одна ночь. Писчий сидел на месте, не смея прерывать мысль хозяйки. Он славный малый, этот всегда полусогбенный львина, под пятый десяток, полгривы уже седая. Опытный — восемь лет с нею, а до того был с другой пять лет. Набитая ладонь. Это самый приближённый светский хвост к любой Вестающей — её писчий. Почти всегда это лев, крайне редко — львица; всегда имеющий семью и любящий какой-нибудь порок или постыдство; в общем, требуется всякий, кого можно очень крепко держать за усы. В отместку им очень хорошо платят; они имеют большое влияние, принимая вместе с помощниками клиентов, имея власть отсеивать всяких недостаточно серьёзных; тихо берут взятки, на что все хозяйки смотрят сквозь широко расставленные пальцы; среди Вестающих принято иногда принимать писчих в постель — так они и привязываются хорошенько, и лучше чуешь душу, и награда за труды. — Вот ты мне скажи: зачем нужна удочка, если лиса в норе? Ваал мой, почему не приманка, например? — Фрея отбросила одеяло в сторону, и заложила лапу за лапу, возлегая. Писчий притворился, что его не интересует вид хозяйки; Фрея, конечно же, притворилась, что ей совершенно безразлично его присутствие. А на самом деле она любила его немного поддразнить, ведь он был охотник до красоты львицы, несмотря на возраст. Кроме того, юность Фреи давно угасла, появлялись первые, ещё небольшие, признаки возраста, и она неосознанно желала ещё накрасоваться, хотя бы даже перед таким зрителем... — Забавно, но в коллекцию не дотягивает. — Нет, они всё-таки издеваются. А ну-ка, напомни что-нибудь самое такое, поглупее. У него есть увлечение: собирать все самые смешные и глупые сообщения, которые хозяйке пришлось вестать или принимать. Зачастую клиенты, а особо государственные, приносили сообщения в зашифрованном виде, чтобы избежать понимания информации Вестающими. Как правило, они носят нейтральный и сухой характер, заведомо краткий и без вычурности. Но иногда некие шутники любят придумать как можно более глупую шифрованную фразу, и Вестающая должна провестать её без искажений, ведь согласно Кодексу и Всевечному Согласию между Сунгами и Вестающими, каждая из них должна вестать именно то, что было прошено или велено (правда, велеть может только Император да Высокая Мать). Особенно эту забаву любили «тайники», Тайная Служба. В этом есть свой резон: такое сообщение уж точно не забудешь, оно впечатывается в память. — Заорал красный попугай, магистру одеть ведро на голову и выслать связку орехов, — прочитал лев в маленькой, отдельной записной книжечке, и засмеялся. Фрея приложила ладонь к щеке, широко расставив тонкие пальцы. Ей всегда казалось это забавным, она всегда смеялась над дурным чувством юмора тайников вместе с писчим. Но сегодня почему-то увидела за этим отражение некоей жизненной безысходности и настоящего, режущего фарса. В этом было нечто знаковое. Вот на что опирается всё её величие, на чём зиждется сила Вестающих — на орущих красных попугаях и не-твоих лапочках; вот чем они занимаются в бесконечной тайне, именуемой снохождением — переброской орущих попугаев из одного сознания в другое. Вот она, клетка. Ты вроде как можешь всё; но на самом деле ты даже не вольна спать так, как желается. Днём дёргаешься, капризничаешь и страдаешь, опасаясь мира и собственных сестёр, ночью бегаешь к ним и выбалтываешь дрянную чепуху, которую поручили болтать всякие хвосты, от мала до велика. Всё твоё могущество — забросить как можно больше попугаев в одну ночь, чтобы выполнить свой «долг», свою «меру», чтобы отвязались. Дабы не сойти с ума, ты и тебе подобные завязывают и развязывают войны, свергают и ставят Императоров, убивают и (бывает) гибнут сами, плетут интриги и сами попадаются в сети. Но всё это так, понарошку, лишь бы не помнить о главном, но о чём именно — так каждая Вестающая уже и забыла; но каждая из них подспудно знает: в мире есть те львицы духа, да львы духа, которые стремятся знать, а когда обретают знание — не забывать; и, самое величественное, самое сильное, самое главное — передавать его другим, кто способен. «И пока я здесь валяюсь, думая об освобождении от сегодняшней ночи, кто-то сражался за то, чтобы передать, и кто-то сражается за то, чтобы знать…», — вдруг подумала она о Миланэ. Вообще, Фрея не раз о ней думала, и о её деле, и о злоключениях в Сидне; вообще, она посчитала, что в иных условиях, без дела Тансарра, в котором эта Ашаи очутилась между молотом и наковальней, Миланэ вполне могла бы влиться в их общество, стать доверенной особой Вестающих, а возможно — её личной конфиденткой: Фрее такой очень не хватало среди обычных Ашаи. Она решила, что сделает добрый, щедрый поступок и обязательно подарит Миланэ экземпляр «Снохождения», несмотря на её отказ. И не только его; Миланэ, наверно, ещё не подозревает, что существуют иные книги о сновидении — не столь блистательные, как книга Малиэль, но всё-таки: «Мне сказали, что там будет свет», и переводная, безумно редкая «Лунное преклонение» (где переводчик первые пять страниц старается объяснить немного странное название книги, написанной на одном из северных диалектов, утверждая, что в сунгском попросту нет точного соответствия). Безусловно, они тоже недоступны для филистерства профанов. А ещё познакомит с одной сновидящей, которая... — Великосиятельная, превосходная Ваалу-Инлирамия желает приёма, — внезапно отворились двери спальни и в них объявился управляющий домом. Это настораживало. Рановато для любых бесед. «Чего ей надо-то?», — недовольно подумала Фрея, продолжая возлегать в кровати, и лишь только снова укрылась одеялом — вдруг стало зябко. — Сиятельная... что мне передать? — Ты же видишь: мы ещё заняты. Я ещё не одета, — набросилась на него Вестающая, словно он был виноват в раннем визите Инлирамии, и вообще мог хоть что-то сделать. — Но превосходная Ваалу-Инлирамия настаивает на приёме, — растерялся управляющий. Он, ещё новенький, не привык к причудам Вестающих. Вдруг Фрея смягчилась, ясно понимая, что есть только один выход. — Конечно, пусть входит. Писчий заспешил со своими принадлежностями, собрал их и начал уходить, но хозяйка жестом придержала его и велела сесть назад. Ей хотелось тем самым намекнуть Инлирамии, что её визит — слишком ранний, и застал буквально в постели во время записи навестаного. Тем самым можно будет услышать извинение, оно просто должно быть по правилам хорошего тона; а это придаст Фрее чуть больше веса в этой невидимой борьбе, которой является любая беседа, всякий разговор; львиный род — он всё тот же за столько тысяч лет: каждый рвёт себе кусок... И действительно вошла Ваалу-Инлирамия, бриллиант среди марнских Вестающих, правая рука хозяйки менгира, одна из главных. Сегодня она надела свой внушительный чёрно-чёрный пласис; наверное, именно так выглядят ведьмы из детских сказок, но только такие, что богато одеваются, следят за собою и вполне хороши из виду в своём возрасте. Она сама жестом приказала убираться писчему, и это не ускользнуло от глаза Фреи; впрочем, не сказала ни слова, но только продолжала лежать в постели. Некоторое время выждав, пока писчий уйдёт прочь, Инлирамия подошла к Фрее. — Привет. Вижу, застала в постели, — молвила и села на её краешек. — Извини. — Доброе утро, Инлирами. Сойдём вниз, позавтракаем. Или пойдём, — Фрея многозначительно кивнула в сторону, — если что-то важное. — Да я так, проезжала мимо. Дай, думаю, загляну. Стало ясно, как день, что приехала она совсем не просто так. Фрея поняла, что сейчас получит какой-нибудь выговор; причём, что самое обидное, она ещё ни разу за всю жизнь не могла предугадать, за что именно будут спокойненько укорять и тыкать мордочкой в молочко на этот раз. В среде Вестающих не принято ссориться, не принято скандалить, не принято общаться на повышенных тонах и вообще любым образом проявлять бурные эмоции по отношению к своим сёстрам. Но иногда казалось, что лучше уж бы рык, крик и несколько оплеух, чем эти вкрадчивые разговоры. Естественно, Инлирамия, поводя ушками, постоянно отирая нос платками, который всегда доставлял ей немало хлопот, начала издалека. Хвост её бился в такт рассказу, когда она поведывала о злоключениях при покупке какого-то очень хорошего, очень породистого самца степного фиррана; а в фирранах, известно, она души не чаяла. Потом плавно перепрыгнула на то, что одна из сестёр Кафнского менгира, кажется, «уже всё» — то бишь не может хорошо вестать из-за возраста. Потом ещё прыжок, и... — Слушай, Фреи, вот что я ещё хотела спросить. Это о деле Тансарра, — застыла она с вопросительным выражением . Фрея привстала и опёрлась спиной об изголовье кровати. — Всё продвигается. Слушаю. — Мне кажется, что касаемо его мы всё-таки вместе должны обсуждать важные шаги, — махнула хвостом Инлирамия. Фрея следила за этим хвостом, который всё не имел покоя на её кровати. Известно, что Инлирамия происходит из западного Йонурру, а у всех йонуррских львиц короткие хвосты, причём иногда неприлично короткие. То ли дело у неё, у Фреи, уроженки очень хорошего рода из Аарв-Найсагри, а ведь там рядом Сунгкомнааса, а там у львиц не хвосты, а настоящие фетиши для самцов. И вот теперь этот толстовато-коротенький, пепельно-рыжий хвостик с бедной кисточкой трепался на её белой кровати, оставляя небольшие, тёмные пятна — Инлирамия успела его где-то замарать, и это при такой куцости. Великие Сунги, да она, Фрея, может проходить в любом одеянии хоть целый день, хоть с открытым хвостом, хоть под одеждой, и он будет таким же, как утром. Нет, конечно, можно сейчас сделать замечание, и та безусловно извинится или даже попросит, чтобы прислуга немедленно вытерла её хвост, но тогда она поймёт, что Фрея это заметила и что её это задело; чего и надо было добиться, собственно. «Вот сука», — в какой уже раз подумала Фрея. — Согласна. Снова многозначительное молчание. Оправдываться заставляет. Да хоть за что? — Что не так? — прямо спросила Фрея. — Зачем ты распорядилась выпустить этого любовника Миланэ-Белсарры, Амона? — как и всякая Вестающая, она имела очень острую память на имена. — Мы же договаривались, что он будет под замком. После всего его вообще бы стоило убрать. Что такое случилось, чего я не знаю? Миланэ-Белсарра справилась, Тансарр уже не у дел? Фрея с большим непониманием посмотрела на неё, потом почесалась между ушами и громко выдохнула. — О чём вообще речь? Ни о чём я не распоряжалась, — развела руками. Потихоньку начала удивляться и её визави. — Ты кому-то из наших передала дело Тансарра? — Нет. Инлирамия поняла, что Фрея не врёт. Такая ложь не была её уровнем. Пребывая в полной уверенности, что этот ход был её личной инициативой, она теперь растерялась. — Ещё раз. Что случилось, собственно, а то я не пойму, — села на колени Фрея прямо на кровати, навострив уши. — Сегодня мне доложили, что всё нормально, что по нашему распоряжению Тайная Служба организовала побег для Амона, что сидел по делу Миланэ-Белсарры, тот удачно убежал. Ждём, мол, дальнейших распоряжений: ловить его по Империи или не ловить, шуметь или не шуметь. — Что за чушь? — только и сказала Фрея. Разбирательство было быстрым, нервным. Фрее очень не понравилось, что дело вышло из-под контроля, причём совершенно неожиданно, на голом месте; а что она ненавидела, так это если дела выходили из-под контроля. Инлирамии, по сути, было плевать на побег Амона, плевать даже на дело Тансарра, по большому счёту, но злил сам факт того, что такое вообще возможно: все эти дураки самовольничают; и кто-то смеет распоряжаться за них; и никто не делает ровно то, что сказано. Вскоре, сразу после обеда, выяснилось, что всем распорядился префект Тайной Службы Марнского округа. Надо отдать должное, он быстро и профессионально организовал побег для Амона; но он и в самом деле был ни при чём, ибо получил личное уведомление от второго чина в Регулате Закона и Порядка. Формально он не был обязан его выполнять, но именно через этот Регулат Вестающие дёргали за ниточки Тайную Службу; он знал правила игры и, конечно, всё сделал, как надо. Безусловно, Фрея вместе с Инлирамией вмиг отправились к этому второму чину, то ли вице-Регулу, то ли как там его, и от них он не мог укрыться ни занятостью, ни посетителями, ни делами, ни бумагами, ни стражей, потому что от Вестающих невозможно закрыться такой мишурой. Затребовав объяснений — кто распоряжается за них? — они их получили: три дня назад к нему пришла всем известная правдовидица, Ваалу-Ахира, и без особых предисловий сообщила, что они хотят видеть Амона на свободе, так что пусть он, Регул, принимавший все меры в деле Миланэ-Белсарры и Амона, позаботится об этом. Естественно, лев не стал запрашивать никаких подтверждений — с ним говорила одна из лучших правдовидиц Империи, а для таких ложь невозможна — а просто взялся за дело. Всё. Амона — немедленно найти, вернуть в холод острогов. С Ахирой разберёмся сами. Впредь надо слушать распоряжения от проверенных голов. И вообще, думать надо. И вообще — будут выводы. Треск двери. — Ахира? Она что, совсем с ума сошла? — с кривой усмешкой спросила Инлирамия у Фреи, подёргивая ушами и снова таки вытирая нос. — Что на неё нашло? Та только пожала плечами. История была в высшей степени изумительной. Ничего особо страшного не случилось, но надо было снова всё вернуть в нужный поток, вернуть всё в стальные когти. Следовало разыскать Миланэ и вызвать её к себе, хотя Фрея ещё не знала, что будет говорить. Кроме того, могло оказаться, что этот Амон направится к ней, и это будет с его стороны, конечно, невероятно глупо. В этом случае Миланэ узнает о его освобождении; это введёт в дело серьёзную непредсказуемость. Ей практически сразу доложили, что Миланэ находится вместе со Сингой в Хамаларе, на минеральных источниках, и это успокоило Фрею — в Хамалар пускали только добропорядочных Сунгов с империалами в кошельке. Но уже к вечеру она услыхала то, что воистину ввело её в недоуменное оцепенение: — В Хамаларе, в домах отдыха, где находились Ваалу-Миланэ-Белсарра и Синга Сайстилларский, этой ночью случился пожар. Ваалу-Миланэ находится в Хамаларском больничном приюте, она угорела от дыма, но жива. Синга, по свидетельствам, сегодня днём замечен в том же Хамаларе, — так было доложено. Всё это было настолько непонятно, что хоть сиди, хоть падай. Фрея, в раздражении, начала задавать вопросы, но никто больше ничего не знал. Но Вестающим нервничать нельзя — они должны засыпать мерно и спокойно, потому Фрея искупалась в тёплой купели и решила завтра решить все вопросы. Под вечер зашла Инлирамия, которая днём отправилась к правдовидице Ахире — всерьёз выяснить, что это за управство; Ваалу-Ахира, по правде, не была одной из лучших правдовидиц Империи. На самом деле — самой лучшей. Но, в отличие от многих, она не была связана с Вестающими доверенными узами; между ними царил вежливо-прохладный нейтралитет. Сама Веста в своё время, ещё давно, распорядилась никак не трогать Ахиру, потому что та видела всех насквозь и переворачивала души, как пустые горшки, высматривая; но у Ахиры не было никаких светских амбиций, она молча выполняла своё служение; такую Ашаи лучше всего просто не обижать, а уважать, только и всего, дабы не усложнять себе жизнь. Но разговора не вышло: у дома Ахиры уже собралось много-много хвостов. Мгновенно пробившись, Инлирамия увидела мёртвую Ахиру на полу. Классическая смерть Ашаи — настойка строфанта. — Убили? — с какой-то надеждой спросила Инлирамия, хотя всё было и так понятно. — Нет, превосходная, — развёл руками опытный сыскарь. — Увы. Самоубийство. Никаких записок, ничего. Никаких зацепок. Просто взяла и решила себе умереть. Сели вместе, Фрея и Инлирамия, почесали за ухом, погрустили. Выпили. Однако. Зачем Ахира это сделала? Что за безумие перед смертью? Посовещавшись, вызвали давнюю подругу, Ваалу-Масмари. Эта Масмари хоть и не была Вестающей, но была с ними в хороших связях; кроме того, она хорошо знала Ахиру. Эта Ашаи отлично умела предсказывать на крови, и Фрея вместе с Инлирамией попросили её посмотреть на смерть Ахиры. — Покончила с собой, — заключила мастисса, не открыв ничего нового. Встав утром и отправив писца прочь, Фрея вдруг решила, что надо отправиться в Хамалар и побеседовать с Миланэ лично, тем более, что та пребывала в больной немощности. Дело в том, что этой ночью приснился сон, чего с нею не бывало очень давно — Вестающим вообще редко что-то снится; в этом сне Миланэ, мило улыбаясь посреди странно-снежного пейзажа, очень красивого, и почему-то нагая, просила навестить её; всё бы ничего, но сызмалу Фрея знала о провидческой силе собственных снов — именно обычных снов, не сновидений. Решено — сделано, вот уже очень быстрослаженная четвёрка упряжена в дилижанс, и Фрея ровно в обед очутилась в Хамаларе. Хамалар встретил её учтиво и как-то перепугано, будто бы Вестающая всех накажет за то, что случилось. В сопровождении своих охранителей она пришла в магистрат, потом к управляющим домов отдыха; она не спешила идти в больничный приют к Миланэ, желая сначала всё хорошенько выяснить. Управляющие домами отдыха оказались очень испуганны, и главное, что их заботило — репутация Хамалара. В магистрате ничего не знали. Управление стражи было совсем дубовым и лишь браво рапортовало о том, что все виновные будут пойманы и наказаны. Встретилась с одной из местных Ашаи-Китрах, легкомысленной вертихвосткой, только окончившей дисципларий; та посетила Миланэ, но так, формально, и тем более не стала за нею ухаживать; и, понятно, никаких расспросов не сделала — ей как-то было всё равно; типичная куртизанка, коих в Хамаларе просто полно, лишь под обличьем Ашаи. Хорошенько её унизив, поиздевавшись и ткнув мордой в грязь, Фрея пошла в больничный приют. Здесь она уже, наконец, услыхала от доктора и сестры милосердия всю историю в полноте и незамутнённости: — Её принесли к нам под утро, — спокойно говорил светский доктор, худой лев тонкой кости и благородной крови. — Ваалу-Миланэ спас кто-то из гостей, вынес её из горящего дома; кажется, какой-то дренгир Легаты. — Да, да, тот сир был дренгиром, — вторила пожилая и очень толстая сестра милосердия. — Спаситель сообщил нам, что на полу лежал ещё какой-то лев, и он, когда вынес Ваалу-Миланэ, пытался унести и его, но огонь уже был слишком близко. Сначала мы полагали, что это компаньон Ваалу-Миланэ, патриций Синга, но оказалось, что он жив-здоров. Он вроде сейчас здесь, правда, ещё не интересовался состоянием Ваалу-Миланэ. Насколько мне известно от служителей домов отдыха, Ваалу-Миланэ приходится ему Ашаи рода. Странное поведение. — Чудовищное поведение, я бы сказала, — закачала головой сестра. — Этот патриций объяснил, что к ним среди ночи проник какой-то то ли разбойник, то ли беглец. Завязалась потасовка, патриций его убил, но они перевернули свечи, начался пожар. Он побежал за стражей, а Ваалу-Миланэ почему-то осталась в доме и, в итоге, угорела возле порога, надышавшись дыма. Кристально ясным стало лишь одно: Амон таки пришёл к Миланэ. И всё, в итоге, разыгралось в трагедию; но Фрея, ещё не успев всё обдумать, уже видела, что эта трагедия вполне вписывается в планы, даже более того. — А как она себя чувствует? — обеспокоенно спросила Фрея, скрестив руки. Доктор почему-то постучал по дребезжащему окошку. — В сознании, но мутном. Проваливается в сон. Откровенно говоря, это не очень похоже на отравление дымом. Ожогов нет, но есть странные следы на теле, я ещё с такими не встречался в своей практике. То равнодушна ко всему, то плачет. — Она что-то сама рассказывала? — Нет. Не желает говорить ни с кем. — Ни с кем, ни с кем, — повторила сестра, вздохнула и, поклонившись, ушла. — Мы позаботимся о ней. Я распоряжусь, её отвезут в Марну, — молвила Фрея. — Только не сейчас, великосиятельная. Она ещё слишком слаба, — не очень уверенно возразил доктор. Но Фрея не стала злиться или настаивать, она была само добротолюбие, забота и обеспокоенность: — Само собой, само собой... Хорошо, я к ней зайду. Мы неплохо друг друга знаем. Покажите мне, где она. * * Вестающая очень тихо, почти крадучись, зашла к Миланэ; чем-то эта комната больничного приюта вдруг напомнила обители и комнатки Аумлана-стау в Сидне, в котором ей довелось побывать несколько раз: та же серость, полутьма, некая бесконечность за окном, тишина. Вообще, Фрея довольно часто жалела, что у неё не было того образования и опыта, который получают дисциплары, ведь все Вестающие обучаются лично у других Вестающих; фактически, она знала дисципларий лишь сталлой, а это не такое уж большое дело, если разобраться. Миланэ спала, как спят удручённые большим горем — свернувшись почти в клубок, прижав уши, цепко скрестив руки и зарывшись в теплоту. Фрея тихо взяла грубоватый стул, поставила его возле кровати; охранникам своим приказала остаться за дверью, но никуда от неё не отходить и прислушиваться, а особенно выслушивать оговорённую фразу, что обозначает опасность. Честно говоря, она не знала, как именно отреагирует на неё Миланэ; утратив Амона, она вполне могла уцепиться ей в горло. Тем не менее, Фрея поняла, что это — величайший шанс получить преданную служительницу-конфидентку. — Миланэ? Ты спишь? — задала глупый вопрос Фрея, на который никто не мог ответить. Удивительно, но дочь Андарии зашевелилась. Её уши не предавали хозяйку, она всегда спала чутко, даже сейчас. Она вытянулась, а потом открыла глаза и посмотрела прямо на Фрею, причём вовсе не сонно, а так, будто бы совсем не спала. — Что случилось? — как можно мягче спросила Вестающая. Миланэ не ответила, и Фрея побоялась, что никакой беседы не получится. Дочь Сидны лишь повернула голову и смотрела в стену. Прошёл миг. Десять ударов сердца. Минута. — Амон обрёл свободу, — с неким ужасным торжеством объявила Миланэ, совсем негромко, но Фрея — не из пугливых — съёжилась от этого хриплого голоса. В этом торжестве, и Вестающая чувствовала это, сокрылся великий упрёк и неистовая ненависть. Превращай свои недостатки в достоинства. Назови свои просчёты гениальными ходами. И тогда ты будешь безупречна. — Мне всё ведомо. Ему было сказано выждать, не спешить к тебе… он не послушался. Действительно оживившись, дочь Андарии навострила уши. — Да, Миланэ, мы смогли его выпустить, — печально закивала головой Фрея, — мы вырвали его из когтей Надзора. Видишь ли, я подумала... суд бы нам только помешал, предал огласке то, чего не надо оглашать. Пришлось устроить побег через Тайную Службу. Знаешь, чувствую себя виноватой. Мы, Вестающие, помогли тебе, но мы — видит Ваал — не хотели, чтобы всё так получилось. Я так понимаю, этот подонок Синга убил Амона, верно? Миланэ совершенно преображалась с виду. Так преображается всякий, на кого падает внезапное озарение после многолетней тьмы; кто вдруг узрел свою истину, такую близкую и одновременно — столь далёкую. — Так… так вы помогли ему бежать? — с придыханием и треволнением спросила она Умудрено улыбнувшись, Фрея вздохнула, заложив лапу за лапу. — Конечно, Миланэ. Я же лично обещала тебе помочь. А Вестающие не бросают слов на ветер, — пригладила она свой амулет Ваала. — В какой-то момент мы все решили, что Амона надо освобождать, потому что он, на самом деле, ни в чём не виноват. Мы не боялись, что после его освобождения ты не исполнишь свою часть уговора. Мы знали, что ты тоже не бросаешь слов на ветер. Но вон как оно всё обернулось… Кто мог предвидеть? Провидицы мы, но и мы не видим всех судеб… — Значит, вы помогли… ты помогла, Фрея… — заплакала Миланэ в неистовом раскаянии. — Если было бы иначе, Миланэ, я бы не приехала сюда. Меня всё это глубоко поразило. Мне очень жаль. Я приехала позаботиться о тебе. Ты ведь… сновидящая, как и я, — всё быстрее, всё сильнее говорила Фрея. — Не называй меня так, — закрылась Миланэ, будто от яркого света. — Я недостойна. Фрея взяла её ладонь. — Расскажи, как всё случилось. А та с готовностью начала поведывать: — Амон проник в мои покои, глубокой ночью. Сначала мы поговорили, а потом он сказал мне собираться — нам надо было убегать вместе. Да, я хотела убежать прочь, я выбрала нарушить своё слово, — обняла Миланэ ладонь Фреи, и колючая вода, словно после игнимары, потекла вверх по руке Вестающей. — Синга внезапно вернулся, предательски убил Амона, когда тот протянул ему правую ладонь в знак мира. Синга — он левша, видишь ли Фрея, левша. Он убил его моей сирной, которую я не забрала со стола. А потом… а потом сбежал, а я… Я не знаю, почему ещё живу. Почему судьба решила, что мне ещё должно жить — неведомо. — Подонок, он убил его, когда Амон протягивал руку в знак мира? Миланэ, мы не можем это оставить, сестринство этого не простит. Ты не можешь это оставить. Нам надо уничтожить Сингу и его род; это уже дело крови и мести, а не просто так. — Нет, Ваалу-Фрея, пусть безупречная простит. Ваал видит все наши преступления; он видел меня, отступницу. Из самого начала я делала всё, чтобы быть плохой Ашаи-Китрах, увлеклась вероборчеством и нечестивым. Все мои шаги вели меня в сторону от веры Сунгов. И судьба предупреждала меня, что я не годна быть доброю Ашаи, сделав моё Приятие достойным ужаса. Из-за меня, нечестивой, погибла Ваалу-Арасси, потому что я увлекла её за собою, на безумный Север. Ваал пытался говорить со мною сквозь сны, но я была глуха и слепа, ибо считала вещи — как мне казалось — иных миров, а на самом деле — иллюзии ума. Это я подбила милого Амона на кражу, это я — его погибель; не будь меня, не стал бы он совершать преступления, и не попал бы в чертоги острогов. Не будь меня, Синге не пришлось бы влюбляться в меня, безумную, лгущую. Синге не пришлось бы убивать Амона — Синга под конец узнал, что я всё ему врала, что не люблю его, что я с ним лишь ради свободы Амона… Воистину ненавижу Сингу, но я больше не способна никому из Сунгов мстить — не чувствую за собой ничего. И я недостойна зваться сновидицей, потому что только Вестающие имеют права на снохождение. Всё это было сказано горячечно, с безусловным чувством собственной правоты; яростная уверенность верующей, сильной. — В конце концов, Ваал перестал меня жалеть, — Миланэ ударила ладонью по стене, и с неё посыпались мелкие крошки. — Я обратила против себя веру всех вер, будучи её жрицей. Теперь у меня только один путь. — Какой? — ошеломлённо спросила Фрея, оцепеневшая на своём стуле. — Куда идёт воин — туда идёт и Ашаи. Моя кровь смоет грязь моей чести, — свершила Миланэ жест, словно поднимая невидимое знамя. Наверное, она меньше бы удивилась, если Миланэ накинулась на неё и начала душить. Право. Или начала с ней болтать о погоде, словно ничего не произошло. — Но как же… — закачала головой Фрея в глубоком отрицании. — Малиэль, «Снохождение», как твой… дух? Львица духа? — воззвала она к ней. — Ты так хотела дочитать эту книгу… Я тебе дам! Нет, Фрея никогда бы не подумала, что в жизни может быть более страшное зрелище: увидеть перерождение, причём именно такое, какое окружение требовало от этой львицы. Более того, Фрея седьмым-восьмым чувством знала, что она есть часть этого окружения, она причастна к этому и всегда будет, до скончания своих дней и до скончания времён… — Нет ничего такого. Всё — выдумка. Снохождение есть игры праздного разума. И весь Север — он выдумка, фикция, миражное. Шаманаи — враги веры. А Малиэль была Вестающей, и говорила лишь о том, что доступно Вестающим, она лишь сбилась с пути истины; в этом её беда, не награда. А что я… Мне должно было сгореть в собственной игнимаре вместе с любимым, но Ваал лишил меня такой чести. Я лишь знаю, что я — нечестивая Сунга; лишь знаю, что есть Ваал, есть великое сестринство, и я — его никчёмная сестра. Но я отдам свой долг. Я не буду бояться, ибо бесстрашна. Легко встав с постели, словно обретя невидимые крылья, Миланэ уклонилась перед Вестающей. — Криммау-аммау. Я преклоняюсь перед тобою, великая Ваалу-Фрея. Лишь вам доступны смыслы и тайны снохождений; ты снизошла до разговора со мною о таких вещах, но Ваал свершил так, что эти вещи недоступны простым Сунгам и простым сёстрам Ашаи-Китрах. Пусть безупречная простит мою глупость, да и то, что не исполнила поручений сестринства. Но обещаю — как только мои лапы окрепнут, я буду сражаться с врагами Сунгов на севере, юге, востоке и западе. Куда идёт воин — тогда пойдёт и Ашаи. Фрея слушала. — Пусть знающая Ваала благословит меня, — умоляюще схватила её львица духа за ладонь. — Я знаю, такая просьба может показаться безупречной Ваалу-Фрее оскорбительной… Но умоляю. Совершенно бессознательно, с темно-синим страхом внутри, Фрея сделала это, положив ладонь на её голову: — Пусть Ваал освещает пламенем твой путь, Ваалу-Миланэ-Белсарра. И так же бессознательно она чуть задрала подбородок к небу и прикрыла глаза, ибо так полагалось по Кодексу и аамсуне. Вдруг ощутила, как её руку тянет вниз непреодолимая, дикая сила, как что-то схватило её за шиворот пласиса и опустило долу, на колени, вровень с нею — с Миланэ. Вместе с тем в шею очень реально, очень остро впилось нечто холодное, безжалостное. — Ты услыхала мой зов, Фрея? Я звала тебя, пребывая в этой постели; я сновидела, Фрея, и не для иных миров, но для сего. Как и ты, Фрея. — Да, — быстро кивнула Вестающая. — Не вопи о помощи, Фрея. Этой сирной, что в моей ладони, убили мою любовь. Ты можешь это понять? — Да. — Ты ведь, Фрея, соврала мне, что ты выпустила Амона из неволи, Фрея? — Соврала. — Кто это сделал, Фрея? Кого мне благодарить до скончания времён, Фрея? — Ваалу-Ахиру, старую правдовидицу. Пожалуйста, не делай глупостей. Не я убивала твоего льва. — Но ведь ты соврала мне, Фрея. Не будь сирна у твоего горла, мне должно бы славить тебя за свободу Амона, так ведь, Фрея? Тебя и всех Вестающих? И вскинуть вверх знамя Сунгов? — Я лишь хотела сказать... Ты не понимаешь... Прости меня. Отведи клинок, Миланэ, пожалуйста. Мне больно. — Мне тоже больно, Фрея. Я хотела сгореть в своей игнимаре, Фрея, но жива. Я пила сому, которая должна была меня убить, Фрея, но жива. Может, мне попробовать мечи охранников, Фрея, что ждут за дверью? Послышался громкий стук в дверь: — Безупречная, — глухой, грубый голос, — всё в порядке? — Не прерывай беседу Вестающей! — заорала Фрея, затем быстро зашептала, сглотнув: — Они сейчас зайдут, и ты умрёшь. — Как и ты, Фрея. — Послушай, послушай. За что ты меня хочешь убить? — А за что ты и твоя каста спрятала знание в своём чулане? Раньше я думала, что проклято само «Снохождение». Теперь понимаю, что прокляты те, кто его прячет. — Миланэ, мы ни в чём не виноваты. Ни я, ни ты. Мы родились среди всего этого, мы поневоле стали теми, кем являемся, и мы поступаем так, как поступают все. Я не выбирала, стать ли мне Ашаи, я не выбирала, стать ли мне Вестающей. Чего ты от меня хочешь? Миланэ, да невозможно спрятать знание в чулане, в ящике, в библиотеке. Оно само просочится и найдёт тех, кому надлежит. На то и расчёт, глупая ты голова. Такова жизнь, Миланэ, Ваал мой. Мы все плывём в одной лодке. — Не будь ваших игр, Амон бы не погиб. Он никогда бы не попал в неволю. Никогда, никогда, никогда! Слышишь? — Такова судьба... — сглотнула Фрея. — Судьба — это ты. Ты — это судьба. У судьбы твоё лицо. И вот сейчас она трясётся, обливается слезами, потому что Миланэ больше нечего терять. Миланэ тряханула её, как куклу; Фрея сглотнула. — Я убью тебя, и сама погибну. Это будет справедливо, Фрея. Вы все, все хотели, чтобы я оказалась повинна. Я же говорю — повинны вы все. Ты олицетворяешь всех, Фрея, ты ответишь за всех, понимаешь? — Как я могу отвечать за всех, Миланэ? — испугалась, но в то же время возмутилась Фрея. Казалось, в глазах дочери Андарии вспыхнуло сомнение. — Ты даже не хотела со мной побеседовать в снохождении, Фрея, хотя я звала тебя. Ты ведь знаешь, что я звала тебя. Сейчас позвала — ты пришла. Почему тогда не хотела говорить? — Всё не так просто. — Всё очень просто, Фрея. — Всё не так просто, глупая! — вдруг очень зло, уверенно, со знанием дела молвила Фрея. — У каждой Вестающей есть второе имя, что есть тайной. Друг друга мы зовём в сновидении только по сему имени, чтобы такие как ты, не мешали нам! Поняла или нет? Там у нас нет номенов, потому что нет никакого Ваала, поняла или нет? Моё имя там — Самальсирра, поняла? Теперь всё знаешь, всем довольна? Фрея почувствовала, что острое уже так впилось в шею, что мешало дышать. — Чтобы всех вас, да с вашими тайнами... — Аааам... Послушай, послушай моё слово. Последнее. Ты ведь из андарианок, верно? Так вот, я знаю, что у вас есть поверье, да и не только у вас, а ещё в Хольце, ещё много где... в общем, что хочу сказать... Когда львица носит под сердцем львят, то ей нельзя намеренно убивать — это очень дурной знак. Не дают ни охотиться, ни кур резать. А тем более других львиц. Правда ведь? — Правда. Ну и что? — Миланэ, не убивай. Традиция, поверье... Ты беременна. — Лжёшь, — испуганно, но доверчиво молвила Миланэ. — Нет-нет, — часто замотала головой Фрея, ощутив ослабление хватки клинка. — Я ещё была сталлой, а уже видела беременных; в Айнансгарде считали, что я стану мастерицей жизни, такой у меня был дар, но всё сложилось иначе. Как видишь. Двойня у тебя. В этом не врут. Во всём врут, в этом — нет. Вдруг хватка ослабла, зачем вовсе пропала; зазвенела сирна, упав на пол. Миланэ бессильно уселась на полу, опершись на одну руку, отвадив лапы в сторону, распустив хвост. Фрея робко поднялась, но ничего не происходило. Она осанилась, расправила пласис, поправила пояс и потёрла шею, где клинок оставил глубокие борозды и следы крови. Вышла и очень тихо закрыла за собою дверь. Её охранники пытливо глядели на хозяйку, пытаясь предугадать, что и как будет дальше; кроме того, они давно не видели её с таким отсутствующим, отрешённым, словно у судьбы, ликом. — Что прикажет хозяйка? — негромко сказал старший средь них. — Нельзя угрожать Вестающей, — ответила она и дотронулась к горлу. — Тихо, быстро, без шума, без крови. Завернёте в ткань и вынесете на руках. — Да, госпожа. — Осторожно — у неё в руке кинжал, — тихо проявила заботу Фрея. Но это не впечатлило львов, что уже открывали дверь; и если бы Фрея в это мгновение обернулась, то могла бы увидеть Миланэ, распластавшуюся на полу. Но она не оборачивалась. Вестающая прошла по чистому коридору, стены которого были исписаны энграммами на выздоровление и доброе здоровье, мимо большой чаши Ваала, возле которой глупонаивный руководитель сего заведения попросил её возжечь пламя («Ради доброго здоровья больных, сиятельная», — подобострастно вымолвил он), на что получил ответ, что Вестающие должны хранить силы для ночного вестания и могут зажечь игнимару лишь по огромным праздникам, сошла по ступеням вниз и встретилась с тем самым доктором благородной крови. — Вы сумели побеседовать. Как она? Что сказала? — Лучше б мы не беседовали, — очень честно ответила Фрея. — Ей стало хуже? — О, да! Нет. Даже не знаю... В общем, так Мы её забираем в Марну, ибо здесь ей не дадут должного ухода. — Спасибо, великосиятельная. Видящая Ваала почтила своим присутствием наш приют. — Знающая Ваала. Знающая. Вестающим говорят «знающая», — вдруг озлилась Ваалу-Фрея. Вышла на ясное солнышко. Пели птички. Захотелось зевнуть — так хорошо. «Нельзя, милая, непосвящённой знать тайн Вестающих — и выжить. Нельзя, милая, ненадлежной знать сновидное имя Вестающей — и выжить». Она и зевнула, обнажив клыки. «Не вижу знамений, ибо сама вершу их», — усмехнулась Фрея, увидев суетливую фигурку Синги в окружении двух стражей, что толклась невдалеке. — «С ним мы вполне поладим. Он добрый Сунг».