Часть 1
24 марта 2015 г. в 20:50
Они не видят друг друга уже две недели. Встречаются в коридоре, в столовой, но не обращают внимания. Ведь можно слышать и не слушать, можно смотреть, но не видеть. Оба знают о своих чувствах и молчат.
Штопочка знает, что любит его. Знает, что некий старший шныр по имени Родион стал для нее всем. Стал воздухом, стал жизнью, стал миром. И... молчит. Да, та самая бой-девица, которую не испугают 2 четверки берсерков, та самая хозяйка самого норовистого жеребца во всем ШНыре, Зверя, боится, как маленькая школьница, признаться в своих чувствах. Он может отвергнуть ее. С тех пор, как его бросила девушка (еще до Школы Ныряльщиков), юноша относился к противоположному полу со злобой. Не мог простить того предательства, той боли...
Она пытается побороть себя. Изнуряет себя нырками, подобно Кавалерии, вкалывает в пегасне. И понимает, что впервые за всю свою жизнь она ослабла. Родион делает сильной, и одновременно слабой. Она не может разлюбить, не может забыть. Штопочка не может без него жить.
Родион знает о ее чувствах. Поведение Штопочки прекрасно показывает ее отношение к нему. Она тоже может предать. Тоже может бросить. Но... Она этого не сделает. Слишком любит. Старший шныр знает об этом. И молчит. Мучается, грызет себя. Почти застревает в болоте, дерется с ведьмарями, чтобы забыть ее. И не может. Она нужна ему. Пацанка, девушка почти без прошлого, бой-девица с кучей вредных привычек Родиону милее толпы заботливых, сладеньких, умненьких девушек.
Теплая летняя звездная ночь. Сердце болит. Штопочка не пытается заглушить эту боль. Она отрезвляет. Пусть ломает ребра изнутри, пусть не дает вдохнуть, пусть душит. Такую боль не затушить пивом, она страшнее любого пожара, потому что все сжигает изнутри. Ее не зажжешь сигаретой, эта боль холоднее льда, она не отпустит. Такую боль не забьешь бичом, она сильнее. Ее не испепелишь, не затопчешь, не затушишь. Эта боль заполнит все сознание, внутренности и не выйдет наружу. Но страшнее всего сейчас, ночью. Она становится сильнее. Хватает за горло и сдавливает его. Не вдохнешь, не выдохнешь. Только слезы из глаз. Понимаешь, что любишь его, но не нужна ему. Не нужна... В который раз бой-девица выбегает из пегасни, бросается лицом в покрытое росой сено и плачет. Плачет, поднимая к небу полные сверкающих бриллиантами в неверном свете луны слез и боли глаза. И кричит молча. Так кричит душа, разбивая сердце на мельчайшие осколки. Штопочка плачет впервые за всю свою жизнь. Она не плакала в цирке, где жила с 6 месяцев до 15 лет. Она не плакала при ранениях болтом из арбалета. Но Родион оказался сильнее всего этого. Больнее. Выходит Зверь, увидев хозяйку плачущей, подходит, фыркает и кладет морду на голову. Впервые в жизни она не отталкивает, не бьет жеребца, а просто спокойно сидит, позволяя слезам литься дождем. Потом обнимает морду пега, прижимается к нему. Только Зверь сейчас поймет ее...
Родион тоже не спит. Его беспокоят мысли о ней. Некой средней шнырке по прозвищу Штопочка. В свои 19 выглядит на 30. Пьет, курит, матерится, как рядовой стройбата. Но что же в ней так зацепило? Она такая же как он, поломанная жизнью. О ее прошлом, как и о его, мало что известно. Не криминальное, но и не столь интересное, чтобы вести разговоры. Она прячет свою любовь, это точно. Иначе она не грубила бы при каждой встрече, не избегала бы его. Для Родиона не осталось сомнений - он любит ее. Потому что если б не любил, то не думал о бой-девице каждую секунду.
Он не выдерживает, и, одевшись, телепортирует в Зеленый Лабиринт. Заряжает нерпь. И потом, забыв обо всем, садится у фонтана на корточки и... плачет. Не то плачет, не то воет, стараясь, чтобы его рыданий не было слышно. Никто не должен знать о том, что старший шныр Родион, гроза ведьмарей, которого боялся почти весь ШНыр, плачет сейчас возле Каменного фонтана, уткнувшись носом в колени. Он поднимает к холодным звездам заплаканные глаза, моля о том, чтобы разлюбить ее, забыть... Но сам знает, что ничего не выйдет. Сейчас он вернется на шныровский чердак полный уверенности, что уже все - Штопочка не для него, и вообще, он ее не любит, ляжет в гамак и, прислушиваясь к храпу Макса, посапыванию Ула и бормотанию Афанасия, уснет. Но утром, достаточно будет прийти в столовую, как сердце вновь начнет разрываться и болезненно ныть. Хоть в нырок сейчас уходи! Хотя нет, завязнешь...
Нырки участились, хотя носят закладки не ведущие ныряльщики, не Кавалерия или Меркурий, а только двое - средняя шнырка Штопочка и старший шныр Родион. Оба бегут от себя и друг от друга, зная, что это бесполезно. Директриса ШНыра видит данную драму, но помочь не может. Это только их дело. Разберутся сами. Но даже сейчас, лежа в теплой постели и глядя в холодное темно-синее небо, расшитое серебром звезд, она вспоминает себя и мужа, отца Руслана. Вспоминает об их совместном счастье, пока... Пока не встряли ведьмари!..
А небо... Холодный темно-синий бархат, манящий и завораживающий, расшитый серебристыми звездочками спокойно глядит на них. Равнодушно глядит. Небу сейчас все равно. Оно знает, что каждую ночь к небу возносится множество мольб о помощи, о спасении. Но настоящей помощи достойны только эти трое - бой-девица, старший шныр и директриса. Штопочка, Родион и Кавалерия...