Саундинг

Каждый раз, как я вхожу в «Вуди», мне кажется, что меня сейчас вырвет. Либо Брайана там нет, и я столкнусь с разочарованием такой силы, что меня начнет тошнить; либо Брайан там, и меня будет тошнить от ужаса, что он меня проигнорирует или сделает что похуже. Даф говорит, это потому, что я влюблен. Если бы кто-то предупредил меня, что от любви такие неприятные ощущения, я бы лучше остался дома Той Ночью. Ага, точно. Он сегодня здесь, с Майки, Тедом и Эмметом стоит у бара. Едва я вхожу, он жестом подзывает меня присоединиться. Выглядит довольным и расслабленным, я это сразу вижу по тому, как он двигается, широко и беззаботно. Он сидит на барном стуле, ноги раскинуты, обнимает Майки за плечи. Когда я приближаюсь, Брайан сгребает меня за рубашку и подтягивает к себе поцеловать. А я потом стою и сияю, как идиот. Он не пьян, не обдолбан (пока), он только что впервые поцеловал меня на людях совершенно трезвым. Это как бы нихрена себе! И он так усмехается, словно знает, о чем я думаю. Может, и знает. — Ну так что, Брай, — говорит Тед. — Собираешься показать Джастину свои новые игрушки? И кивает на длинную узкую деревянную коробку на барной стойке. Смахивает на коробку для кистей или что-то вроде. — Нет, он не собирается показывать Джастину свои новые игрушки, — отвечает за Брайана Майкл, складывает руки на груди и смотрит на Теда. — Рановато чудо-мальчику играть в такие игрушки. — Ничего мне не рановато, — протестую я. Терпеть не могу, когда Майкл ведет себя, как внешняя совесть Брайана, потому что Брайан иногда его слушает. — Поверь мне, милый, — Эммет кладет руку мне на плечи, — тебе правда очень рано. Я первый саунд увидел, когда мне можно было уже напиваться, и то мне чуть плохо не сделалось. Я выхватываю у Брайана из рук пиво и делаю хороший глоток. Брайан хмурится, и я возвращаю ему бутылку. — Ну вот, пью, — я вытираю рот рукавом. Брайан морщится с отвращением. — Уже и напился. — Я имел в виду двадцать один год, милый, — мягко уточняет Эм. Майкл прочищает горло, как школьный учитель, привлекающий внимание класса. — Брайан, унес бы ты это в джип. Они же дорогие, кто-нибудь может украсть. Брайан фыркает. — Это вряд ли. Там внутри надпись «Брайан Кинни» золотом. Эммет смеется, Тед салютует пивом в знак одобрения. — Напьешься же и выпустишь из виду, — продолжает Майки свой бесполезный бой. — Я не собираюсь напиваться. Все хором поднимают брови. — Я не занимаюсь саундингом нетрезвым... и вам, засранцы, не советую. Проткнете себе мочевой пузырь, и мне придется вас отшлепать. Сильно. Тед содрогается. — За меня не волнуйся. Я в такие игры не играю ни пьяным, ни трезвым. Я уже помираю от любопытства и согласен подлизываться. — Ну хватит уже, что там в коробке? Эммет берет меня за плечи и пытается развернуть к двери. — Детское время кончилось. Пора домой, делать домашку. — Я сделал уже! — Тогда пора делать очистительную масочку на лицо. — Я не делаю масочек! Брайан смеется и сбрасывает руки Эммета с меня. — Хватит уже препятствовать детской тяге к знаниям, — он улыбается мне, и моё сердце делает двойное сальто. — Нет-нет-нет, — это опять Майкл, конечно. Тед кивает: — Вынужден согласиться. Он для своего возраста и так уже наэкспериментировался. Пусть попривыкнет к чему-то легкому и безопасному, прежде чем ты… Брайан бросает на него презрительный взгляд — на него, не на меня. Для меня это как победа. — Эй, я попросил бы, — говорит он, — Кто у нас тут эксперт? Он слова саундинг не знает, не говоря уже о способности решить, нужен он ему или нет... — То есть ты не возьмешь его домой, — только Майки умеет так совершенно по-щенячьи надеяться. Брайан явно веселится. — Но я не сказал, что Я не могу решить, — он целует Майкла в лоб, берет коробку в одну руку, мой рукав в другую, Майкл что-то кричит вслед, вроде бы, что добром это не кончится, и дверь за нами закрывается. Брайан улыбается всю дорогу к джипу, аккуратно кладет коробку на заднее сиденье, я сажусь на переднее. — Знаешь, что забавно? — он заводит двигатель. — Мне и в голову не приходило делать это с тобой, пока парни не развели панику. Я собирался пойти домой и сделать это в одиночку. — Сделать что? — я стараюсь не выдать беспокойства. Хоть мне и ужасно любопытно, я все-таки немножко боюсь. Ладно, вычеркните. Очень боюсь Брайана. У него часто меняется настроение, он непредсказуем. Только что шутил — уже злится. И он взрослый. У меня нет особого опыта общения со взрослыми. Единственные взрослые, с которыми я общался (учителей в школе не считаем), были мои родители и их друзья. Взаимодействие моё с ними было всегда одинаковым: «Как дела в школе, Джастин? Ты ведь уже в старшей школе? Боже мой, я ведь помню тебя ещё в детском саду. Как время летит!» «Какие у тебя планы на лето? Мой сын/дочь собираются в летний лагерь (подставить название). Звучит как место, где можно славно провести время, верно? Гораздо лучше работы в нашем клубе». «А ты все рисуешь этих миленьких... как они называются, опять забыл … покемоны, верно?» «Ну как, ты уже решил, кем хочешь стать? Мой сын/дочь подумывают о Гарварде, но я не уверен, что он/она не решит, что лучше Йель. Но ты знаешь, Йель, к сожалению, находится недалеко от криминального района…» «Ох,как ты вырос! Успевают ли твои родители покупать тебе одежду?» Или вот, мое любимое: «Ну как, ты уже завел себе подружку, Джастин? Наверняка, ты такой милый и талантливый. От девочек, наверное, отбоя нет». Как мои родители и их друзья, Брайан очевидно взрослый. Даже Взрослый. Но он такой взрослый, каждое слово которого как профанация. Он бывает невыносимо снисходительным, но он не относится ко мне, как к ребенку, даже если и стоило бы. И он все делает, как взрослый — носит костюм, работает в компании, имеет свою квартиру. Он закончил колледж. У него есть деньги, у него есть машина. Он командует другими и никогда не притворяется, если на самом деле ему «скучно до охуения». Он не извиняется и легко раздражается… ...но он закидывается таблетками, курит дурь, нюхает кокаин и напивается таким алкоголем, какой мой отец хранит в запертом шкафчике. Он потрясающе бесстыден в любом отношении, его не смущает даже его почти постоянный стояк. Он может слоняться по лофту, слушая сообщения автоответчика или грызя какие-нибудь снеки, с напряженным, прижатым к животу членом. Ему нравится отводить его вниз и отпускать, шлепая себе по животу. И ещё он чрезвычайно гордится, что на его члене держатся несколько полотенец. Он постоянно себя наглаживает, даже когда смотрит ТВ или ведет рабочие разговоры по телефону. Кажется, это получается у него само собой, как дыхание. В жизни бы не подумал, что мне такое может нравиться. — Они называются саунды. Мы сидим на кровати одетыми и смотрим на набор голубоватых стальных стержней странного вида, у каждого отдельное бархатное углубление в коробке. — Давай, — говорит он, — возьми один. Стержень прохладный и идеально гладкий. Брайан легонечко щелкает по нему ногтем, и стержень вибрирует с низким гудением. — Вот поэтому я решил заменить мой старый набор. Не так вибрирует. А чем больше вибрации, тем лучше... намного лучше. Ну давай, Солнышко, догадайся. Господи, любит он меня озадачивать. Я краснею. — Ну, не знаю. Может, э... в задницу вставлять? Он закатывает глаза, но озорная улыбка с лица не сходит. — То есть ты не помнишь, как тебе было мало моего члена, и ты просил больше? Я снова краснею, ничего не могу поделать. Как он может так открыто говорить о подобных вещах. — Думаешь, такой палочки тебе будет достаточно? Нет, в задницу это вставлять смысла нет. Это вставляется в член. О. Боже. Ты. Мой. Я не могу удержаться, закрываю себе пах рукой и съеживаюсь. Зачем? Ладно, я понимаю, дилдо. Понимаю, кольцо для члена — после того, как он мне разок показал. Но эти стальные стержни... В самом большом сантиметров тридцать и он в два карандаша толщиной — да что может быть хорошего от ТАКОГО??? Он усмехается, глядя на меня. — Не отказывайся, пока не попробовал. Я совершенно не хочу говорить то, что должен сказать, но все же начинаю. — Брайан, я не хочу это делать... я извиняюсь, но просто... твои друзья были правы, я не готов к таким вещам. Я знаю, ты можешь подумать, что я девчонка... и, может, выгонишь меня и больше не захочешь меня видеть... но я не хочу это делать. Я жду, что он помрачнеет, станет докапываться, насмехаться, назовет меня «испуганным маленьким педиком», но нет. Вместо этого он на редкость просто и искренне улыбается. — А ты молодец, Солнышко, — ни малейшего намека на презрение, я бы скорее сказал, что он рад и горд. — Никогда никому не позволяй делать с тобой то, чего ты не хочешь. И мне в том числе. Брайан протягивает руку погладить меня по щеке, а потом ласково наклоняет к себе и целует. Он откидывается обратно с порозовевшим лицом. Расстегивает себе рубашку и начинает играть сначала с одним соском, потом с другим — катает их между пальцами, сжимает. Он смотрит на меня Тем Самым взглядом. Я начинаю было тоже раздеваться, но он меня останавливает. — Оставайся одетым. Сегодня я отдаю контроль тебе. Я ошеломлен. Девяносто девять процентов времени, что я провожу я Брайаном, я провожу голым. Он только улыбается и скидывает рубашку. Потом расстегивает ремень. У меня, как обычно, начинает кружиться голова и встает. Он скидывает джинсы вместе с бельем — и вот тут сюрприз. У него практически не стоит. Он забавляется моей реакцией — видимо, она у меня вся на лице написана. — Только что дрочил в ванной. Со стояком никакого саундинга не устроишь, уретра сжата. О. О! — Так ты собираешься делать это себе? Офигеть! А это не больно? — Первое, мой ответ — нет, это не больно. Я это делаю годами. Второе, я не собираюсь делать это себе. Ты будешь иметь честь сделать это. Очень плохая идея, как по мне. Я мотаю головой. — Я не умею. Кончится тем, что я тебе сделаю больно. — Если вдруг станет больно, я тут же дам тебе знать. Эй, ты будешь чертовски хорош в этом. У художников твердая рука. Это верно, рука у меня твердая. — Обещаешь, что если что, ты меня сразу остановишь? — умоляюще спрашиваю я. — Обещаю, — он говорит мягко, успокаивающе и подсовывает под себя подушку. Я киваю и опасливо беру самый маленький стержень. Брайан смеется. — Я могу принять любой, кроме двух самых больших, хотя я пытаюсь и однажды добьюсь. Используй третий. Я ждал этого целый день. Вот, — он вкладывает мне в руку тюбик смазки. — Без глицерина. Обычную смазку использовать нельзя, там сахар и может начаться инфекция. Смажь саунд как можно сильнее и кончик члена тоже. Я сейчас в обморок упаду. Я чувствую, что упаду. У меня такое было, когда я кровь сдавал и смотрел, как наполняется шприц. Я еле дышу, когда осторожно вставляю кончик стержня в уретру. Он замечает, что я чуть жив, и ободряюще улыбается. — Ты отлично все делаешь. Теперь подними член и просто позволь стержню проскользнуть внутрь. Гравитация — прекрасная вещь. Я сглатываю, делаю глубокий вдох и смотрю, как сталь дюйм за дюймом погружается в его тело. Он зажмуривается и с стоном откидывает голову. — Охуенно... охуенно хорошо, — он расставляет ноги шире и стержень проскальзывает ещё глубже. — Правда? — я шепчу, словно в церкви, почему-то говорить вслух кажется мне неуместным. — А выглядит, как будто это больно. — В начале может быть немного, пока опыта нет. Но я же говорил, у меня этого опыта годы. Первый раз я чуть в обморок не грохнулся. А теперь я этого хочу, — он приподнял голову и посмотрел на меня. — И ты когда-нибудь захочешь. А теперь потихонечку проталкивай глубже. Даже моя твердая рука трясется немного, пока я продвигаю стержень ещё на пару дюймов. Я смотрю Брайану в лицо, надеясь понять, что он чувствует. Ничего кроме блаженства не вижу. — Все, дальше не идет, — шепчу я. — На самом деле, пройдет, но я сделаю это сам. Не хочу совсем уж тебя запугать, — он берет стержень большим и указательным пальцами и медленно вводит его глубже, поморщившись при прохождении того барьера, в который я уперся. — О боже, — он зажмуривается. — Это «о боже, как хорошо» или «о боже, как больно»? — все ещё шепотом уточняю я. — Это определенно «о боже, как хорошо», — он коротко и часто дышит. — Теперь, — он тянет мою руку к члену, я снова берусь за стержень, — трахай меня им. На один-два дюйма. Стержень давит на мочевой пузырь и простату, это чертовски приятно. Я выполняю указания так осторожно, как только могу. Его член уже стоит полностью, и стержень скользит легко. Брайан явно изо всех сил сдерживается, чтобы не двигать бедрами, и я этому рад до крайности. Его горло и грудь покраснели и блестят от пота. Он хватает мою свободную руку и толкает себе между ног, туда, где ниже яиц небольшой рубчик. Я прижимаю пальцы. И чувствую, как стержень скользит внутри. Возбуждение налетает на меня скоростным экспрессом. — Ещё чуть глубже, — стонет Брайан. — Я сейчас кончу. У него волосы мокрые от пота, прилипли ко лбу, глаза зажмурены, ещё секунда и он кончает… ….скорее, пульсирует. Сперма не выстреливает, как обычно, а скорее выплескивается вокруг саунда... так долго. Когда он наконец отрывает глаза, он все ещё не здесь. Он только начал возвращаться на землю. И хватает меня за запястье. — Не двигайся, — с трудом говорит он. — Тут я сам. Вставлять его приятно, а вот вытаскивать иногда больно. Он очень медленно вытягивает стержень, потом обхватывает себя, когда вытаскивает последние два дюйма. — Блядь! Блядь, убивает просто! — он все ещё тяжело дышит, когда открывает глаза и смотрит на меня. И улыбается. — Но оно того стоило. Более чем. Он встает и несет стержень в раковину. — Сначала детский шампунь, потом спирт, — говорит он из ванной. — И пользоваться можно только своим набором, потому что никогда не знаешь, насколько хорошо они обработаны. Есть шанс, что недостаточно. Я улыбаюсь его поучительному тону. Только Брайан может за секунду перейти от запихивания этой штуки в член к лекции о безопасном сексе. Он возвращается, кладет стержень на его место в коробке и убирает её в ящик прикроватного столика. — Ты был великолепен, — мурчит он зловеще. — Как насчет того, чтоб получить по заслугам? Разика три?