Червь

      Каким образом можно продолжать жить в мертвом, разлагающемся теле? Полностью изменив свою структуру. Съежившись внутри, сделав своим сосудом не столько едва-едва функционирующий организм, движущийся лишь как куколка, надеваемая на руку, сколько текучую вязкую субстанцию внутри него, что-то вроде первичного бульона, или скорее желе из гнилостных микроорганизмов, превращенных во временных носителей разума, нуждающегося в живой материи. Предпочтительнее было бы перетечь в более подходящий организм, но и со старым сохраняется странная своеобразная связь, являются ли эти ощущения фантомными или нет. Я живу как червь в распадающейся плоти, блуждаю по ней и ощущаю всеми фибрами, что это моя плоть, ощущаю все, что происходит с каждой клеткой. От этого можно отрешиться, затаившись. Но чтобы действовать, приходится активировать марионетку, а вместе с нею все, что осталось от ее функционирования, включая ощущения. Истлевшие нервы восполняются внутренней эктоплазмой, временно восстанавливающей связи и контроль. Очень экзотический способ существования. Весьма неприятный. Но годящийся для неопределенно долгой поддержки того, что уже разрушено. Можно было бы поставить своеобразный рекорд – сколько можно протянуть подобным образом. Но лучше поскорее найти замену. Чем дальше, тем больше становятся навязчивыми различные фобии. Например, все чаще думается о вариантах погребения заживо. О личинках, которые пока сами являются питанием для эктоплазмы, пока я являюсь своим собственным, единственным хозяйствующим в ходячем трупе червем. О растворении в кислоте, в которой, вероятно, придется стать частью кислоты, о сжигании. Думается об этом потому, что, скорее всего, я смогу пережить все это, но едва ли это будет приятно. Именно потому, что удастся пережить, сохраняя связь с уже распавшимся, свернувшись в трудноразрушимую цисту посреди него. Может, сжигание кому-то не кажется худшим, чем постоянное медленное тление, но последнее уже привычно, ожидаемо. Во всем, что будет хоть слегка, хоть в одной клетке отлично от пепла, я смогу сохраниться, и все-таки, пусть я никогда не произнесу вслух за себя этих слов, это было бы слабостью, они слишком часто пульсируют у меня в голове на все лады. Я мог бы сказать их множеством чужих голосов, мог бы заставить их повторять это для меня, как заведенных, хотя для них это будет неважно. Это важно только для меня. Потому что я тот, кто переживет это. В вечности еще не раз придется умирать. Я никогда не скажу этого, быть может, даже сам позволю этому случаться, чтобы не раскрывать своей слабости, но… утомительные, бессмысленные, постылые три слова для того, кто слишком устал быть мертвым, но на деле никогда не бывает мертв: «Не кремируйте меня!!!»...