The Whisper Of London

Что остается делать, когда весь мир рушится на глазах? Что остается, если большой парень на небесах забыл о твоем существовании и оставил твою жизнь медленно, но верно идти ко дну? А что остается делать Томасу, когда врачи с наигранным сожалением смотрят ему в глаза и ставят диагноз? Что делать, когда выбор стоит между смертью и жизнью в несчастье? Судьба поставила Томаса на перепутье двух дорог, и он обязан был принять решение.

***

Он стоял на краю одного из самых высоких зданий Лондона и сперва разглядывал звезды и огни далекого города, а затем опустил взгляд вниз: внимательно всматривался в жизнь, которая продолжала кипеть на улице даже в столь позднее время. Наверное, он должен был думать о том, что не заслужил такой участи, что ничем не отличается от этих спешащих куда-то людей — живых, а не обреченных на скорую погибель в таком юном возрасте, не волнующихся о подобных вещах; думать, что все произошедшее с ним в высшей степени несправедливо, неправильно, ненормально... но нет. Его не волновало, почему именно он, и ему было плевать, чем он заслужил это. Главным было все же то, что это случилось, и жалеть теперь смысла не было — с этим стоило просто покончить. "Опухоль оболочки мозга", — вертелось в его голове который месяц. "Вы не умрете. Но со временем ваше тело откажет. Вы останетесь парализованным, Томас". — Вы не умрете... — с грустной усмешкой повторил он вслух, в который раз вспоминая эту мерзкую чисто профессиональную интонацию в голосе лечащего врача. — Но и не будете жить. Да, можно забыть многое, но кое-что запоминается на всю — хотя сколько ее там осталось, а? — жизнь: ледяные, бесчувственные глаза врачей, повидавших за время работы слишком много, чтобы каждый чертов раз волноваться о чужих проблемах, слезы отца, которые видишь впервые за свою жизнь, крик матери, когда она слышит вердикт врачей, боль на лицах близких, осознавших, что все надежды оказались неоправданными... совсем как время, потраченное сестрой на молитвы, потому что ни одна из них не была услышана. Девушка зря стирала колени, простаивая на них часами. Наверное, доктор должен был взглянуть на Томаса и пообещать, что они найдут выход, способ избежать этого, однако в итоге лишь выразил свои сожаления, решив не давать ложные надежды, за что парень был благодарен. Семье нужно было смириться с положением, хотя подобные вещи невозможно осознать полностью, пока не увидишь своего пожизненно прикованного к койке сына, а в случае Авы – брата. Но, помимо них, с этим смириться в первую очередь нужно было Томасу, чего ему совершенно не удавалось. Сам он осознавал, что ждет его впереди. Плач матери за стенами разрывал душу, заставлял все больше и больше приходить в чувства и понимать, что его ждет нечто неизбежное и ужасное. Жизнь — жизнь ли? — где ему придется все время от кого-то зависеть, где он больше не сможет неохотно плестись, чтоб открыть гостям дверь... Сейчас он думал, что, оказавшись в инвалидном кресле, отдал бы душу за то, чтобы кто-нибудь вновь крикнул ему открыть дверь. И за то, чтобы он мог сделать это. Время подходило к концу, и его привычный каждодневный подъем с постели мог однажды и не случиться, потому что тело отказывалось слушать мозг. Да, у него не было больше времени, чтобы раздумывать, взвешивать "за" и "против", ведь когда он утратит способность двигаться, шансов не останется. Не так давно он упорно боролся с собственной рукой, не в силах ею пошевелить, и тогда понял, что это только начало. Это предупреждение о том кошмаре, который будет позже. Несмотря на то, что чувствительность и способность двигаться вернулась к руке, это происходило снова. Моментами какие-то конечности отказывали, и Томас особенно остро ощущал, что в один день они откажут раз и навсегда. Время давало ему неслабый пинок под зад, требуя принять решение как можно скорее. И вот теперь он вдыхал сырой воздух, чувствуя, как все тело пробирает дрожь. Несмотря на сильный ветер, юноша был уверен, что его трясет не от холода. Том закрыл глаза, пытаясь вслушаться в шумы ночи. Ничего. Ничего не происходило: люди и машины были слишком далеко, так что услышать хотя бы отдаленные звуки рычащих моторов было невозможно. Слышно лишь свист ветра в ушах. Мир словно замер в ожидании, решив не мешать парню лишний раз. Но сам Томас предпочел бы сейчас нереально громкий, оглушающий грохот, который бы не позволил задуматься ни на секунду, не дал бы услышать собственных мыслей. Ведь чем дольше он думал, тем страшнее ему становилось. А время все-таки поджимало. Юноша стоял на бетонном ограждении, и носки его черных кед находились всего в паре сантиметрах от самого края. Он старался дышать ровно, но сам понимал, что попросту задыхается, а на его лице отображается лишь ужас, заполняющий собой все – от пальцев ног до макушки. — Черт возьми, пусть это будет не больно, ну или хотя бы не слишком больно... — тихо умолял Том, хотя знал, что будет охренеть как больно. Он то отшатывался назад, то подавался вперед. Снова и снова. Секунда – и он полностью был уверен в своих действиях, еще секунда – и понимал, что полный придурок и творит самую глупую вещь, которую только можно представить. Приходилось постоянно напоминать себе, что же по его мнению лучше: всю жизнь жалеть, что не решился, и ненавидеть себя за это, в миллионный раз стараясь пошевелить хотя бы пальцем, или просто покончить с этим прямо сейчас? Сангстер должен был сделать это, должен спасти сам себя, потому что кто если не он сам? Вряд ли сестренка или мать с радостью отвесили бы ему ножом в горло, попроси он их об этом. На плечи давил тяжелый груз: если не сделать этого прямо сейчас, больше ему никто такого шанса не подарит. Но отнять жизнь, даже свою... Кто он такой, чтоб решать подобные вещи? Судьба выстраивала планы, с точностью определяя, в какой последовательности откажут его органы, а он собирается разрушить все это. Томас продолжал спорить, заверяя сам себя, что он может без угрызений совести располагать как своей жизнью, так и смертью. Да, для него все было очевидно: он знал, что должен делать, но страх все равно побирался в душу, заставляя откладывать все на следующий раз. — Другого раза может не быть, — говорил Том сам себе. — Да чтоб тебя, Томас, давай! Просто сделай это! — даже продолжительные убеждения не помогали. Ему было страшно до чертиков. Он не знал, чего боится больше: боли, ожидающей его внизу, или отвратительного будущего, которое не пожелаешь даже самому злейшему врагу. Сангстер чувствовал влагу от слез на своих бледных щеках и жмурил веки, все еще не готовый к шагу вперед. Он грел себя мыслями о том, что перед смертью сделает то, что всегда хотел каждый человек на Земле — полетит. Пусть всего на несколько мгновений, но парень обещал себе насладиться каждой секундой перед тем, как его размажет о влажный асфальт. Он обещал себе открыть глаза перед неминуемой гибелью, когда почувствует, что уже пора, чтоб запомнить свет из окон многоэтажных зданий, свет ночного города, который дополняется его шепотом. Шепотом Лондона. Его слышно в любое время, нужно лишь вслушаться. И Томас хотел услышать это напоследок. Но его размышления прервали. Позади него со скрипом открылась дверь, так что юноша испугался резкого шума и чуть ли не упал вперед — лишь в последний момент получилось удержаться. До него дошло, что чертовы рефлексы помешали ему осуществить задуманное: ведь все это могло кончиться благодаря чертовой двери. Злость на самого себя и на того, кто посмел его прервать, закипала в венах. В голове пронеслась мысль, что гнев всего Британского правительства покажется этому несчастному снисхождением по сравнению с тем, что он намеревался сделать с нарушителем его относительной идиллии с самим собой. Но уже через секунду этот гнев сменился отчаянием после очередного брошенного вниз взгляда. — Эй, ты еще кто? — раздался чей-то голос, и Том повернул голову и корпус, чтоб увидеть того, кто ему помешал — если это можно было так назвать, конечно. На площадке стоял парень на вид лет двадцати, ненамного старше него самого. В одной его руке была бутылка виски, выпитая лишь наполовину, во второй — спички, а в зубах — все еще не зажженная сигарета. Томас боролся с двояким желанием: сбросить ко всем чертям этого паренька вниз, чтобы упиваться издалека видом его размазанного по земле тела, или же броситься к его ногам с благодарностью, что вовремя появился и не дал ему совершить глупость? — Я... Я Томас, — его голос слегка охрип, так как он довольно давно ни с кем не говорил. Юноша был немного шокирован, ведь неожидал, что кто-то появится здесь в столь поздней час. "Три часа ночи... какому ненормальному придет в голову шататься по крышам Лондона в это время?" — подумал Сангстер, но тут же, сознав свое положение, понял, что не ему судить. — И какого хрена ты делаешь на краю крыши? — парень сделал пару шагов вперед, но Томас не дал ему подойти слишком близко. — Не подходи, иначе я прыгну! — он сам не понимал, к чему сказал это, так как в любом случае собирался прыгать. Собирался же, да?.. Но в голове промелькнула мысль, что этот ненормальный — какой-нибудь маньяк и вынет сейчас нож из кармана, а затем убьет его долгой и мучительной смертью. Незнакомец остановился на секунду, затем усмехнулся и продолжил свое движение. — Стой! Ты вообще слышишь меня? Я прыгну, черт возьми, я сделаю это! — вопил юноша, но на него было ноль реакции. Парень уселся рядом, облокотился спиной на бетонное ограждение, на котором стоял Сангстер, и наконец зажег сигарету. Томас был крайне удивлен таким поведением, но, с другой стороны, чего он ожидал? Что тот упадет на колени и будет умолять его не прыгать? Хотя обычно что-то вроде этого и происходило, если верить книгам. Парень достал из кармана легкой куртки пачку сигарет и протянул ему: — Сигаретку? — Что?.. Нет. Нет! Да я же тут прыгать собрался, зачем мне твои сигареты?! - спокойствие парня раздражало просто до ужаса. Конечно, он не знал Тома и вообще мог бы даже его подтолкнуть ради забавы. Кто знал, какие у этого спокойного парня мысли в голове? "Спокойствие — это всего лишь маска, которая в любую секунду может смениться истиной, а кто знает, какие черты водятся в голове "спокойного" человека?" — очень кстати он припомнил высказывание матери, но легче от этого не стало. Возможно, в этом был смысл, ведь никому не придет в голову, что зверски убитый труп, обнаруженный в мусорке — жертва какого-нибудь ботаника-заики с шахматной доской в сумке. Незнакомец поднес горлышко бутылки к губам и отхлебнул немного, поморщился, облизнул губы и сглотнул, а затем обернулся к Томасу. — Ну так прыгай. — Сангстер раскрыл рот, состроив удивленное и одновременно злое лицо. Видимо, вот и те самые черти в спокойной голове. — Чего ты ждешь? - продолжил парень. Том закрыл и открыл рот несколько раз, пытаясь найти внятный ответ, но сам не понимал, чего ждет. — Ну, я вроде как планировал сделать это в одиночестве... — Я тебя смущаю? — в его голосе послышались издевательские нотки. Как некоторым людям удается завоевать ненависть других всего за пару минут общения? Прежде Сангстер с таким не сталкивался, ибо придерживался своих принципов и судил о людях лишь после длительных разговоров, позволяя себе тщательно обдумать каждое слово и понять, что из себя представляет персона, но сейчас его кулаки чесались просто до боли. — Нет, не смущаешь. Разве что самую малость, — так же язвительно подметил Томас. — Чем же? "Ладно, этот заносчивый кретин мне надоел" — мысленно возмутился Сангстер, уже почти готовый начистить наглому парню рожу и уйти с чистой совестью. Серьезно, он в жизни не видел более напрашивающейся на кулак в челюсть ухмылки. — Ты будешь сидеть тут, пока я прощаюсь с жизнью, а когда спрыгну, просто уйдешь — так, что ли? — Вообще я планировал посмотреть, как ты летишь. Не каждый день такой шанс выпадает, — наглец вновь отхлебнул из бутылки, а затем равнодушно перекинул ее через плечо, и та полетела прямо вниз, где вообще-то ходили люди. Томас бы возмутился, но пару минут назад он собирался сбросить тут себя, так что решил сдержать свои замечания. Бутылка — явно не так страшно, как труп посреди улицы. Юноша задумался о том, что, закончив с этим делом, скорее всего обеспечит какому-нибудь прохожему пожизненную моральную травму, однако понадеялся на посмертное прощение. Выдержав недолгую паузу с лицом, ясно говорящим о его мнении про собеседника, он наклонил голову чуть в бок и серьезно выпалил: — Ты больной? — Ты стоишь на краю крыши. Более того, ты споришь с незнакомым тебе человеком, который тоже зачем-то приперся на крышу посреди ночи. Встречный вопрос: а ты больной? — Я – да. Причем во всех смыслах, – Томас вновь опустил голову, нервно потирая ладонью шею. Из-за ругани он ненадолго забыл, что действительно стоит на краю крыши и что действительно больной. Внутри сжались все органы, когда юноша вновь вспомнил о болезни. — Так ты тут поэтому? — незнакомец заметил потухший взгляд собеседника, и в его голосе Тому почувствовалась едва заметная вина. Или просто показалось. Какого черта он делал? Стоял в шаге от гибели и спорил с незнакомым ему парнем. Надо было убираться отсюда, продолжить начатое в другой раз. Дьявол, он ведь почти решился! По крайне мере, ему хотелось так думать. Какие черти приволокли этого идиота сюда? Он все испортил. — Ты завис, Томми? — он перевел на парня немного затуманенный взгляд, продолжая молчать и пялиться на него, как баран на новые ворота. — Давай, спускайся и садись. Если не боишься простудиться, — незнакомец издевательски улыбнулся. Ему это явно приносило удовольствие. Томас подавил в себе возникшее в который раз за недолгое время желание вмазать по этой физиономии и пересчитать ему все зубы. Вместо этого он действительно опустился и сел рядом, не до конца понимая, зачем слушает его. Тому вновь протянули пачку сигарет, и, немного поколебавшись, он все же вытащил одну. Парень повернулся к нему, дав прикурить от своей сигареты. Они вдохнули как можно глубже, и Сангстер почувствовал, как никотин заполняет легкие. — Меня, кстати, зовут О'Брайен. Точнее, зовут Дилан, но все называют О'Брайен, — проговорил парень, выпуская дым и протягивая руку. Том пожал ее, но не особо сильно, потому что его пальцы уже начали каменеть от холода... Ему хотелось думать, что от холода. Даже такая глупость приносила неудобства, так что же будет, когда его совсем парализует? Томас постарался хотя бы на секунду отбросить ужасные мысли, но Дилан не дал ему такой возможности, вернувшись к болезненной теме: — Так чем ты болен? — Том в очередной раз вдохнул — на этот раз еще глубже, словно хотел задохнуться ядовитым дымом. Затем выдохнул так, что внутри что-то слегка хрустнуло. Наверно, это снова рушился его воображаемый мир, ломались стены воздушных замков, что он себе построил, и все полетело к черту, разбиваясь о твердую землю, как и все надежды на спасение. Он немного колебался, обдумывая, стоит ли отвечать, а после, решив, что это ничего не изменит, все же выдавил из себя объяснение: — Я вроде как постепенно становлюсь овощем. Со временем все больше буду терять контроль над своим телом, — Томас не хотел жалости, не хотел сострадания, он хотел просто поговорить. Ему приходилось сутками слушать от родных, что им невыносимо больно, но никто так и не спросил, что чувствует он. Ему было ужасно страшно, ведь это именно ему предстояло провести остаток дней пялясь в потолок без возможности сделать малейшее движение. — И поэтому ты решил покончить с собой? — Дилан вопросительно вскинул брови, и Томасу показалось, что он его осудил за такое решение. Оно и понятно. — А что мне остается? — молодой человек нервно крутил сигарету в руках, пока она не выпала из тонких пальцев, обжигая ткань джинсов. Тогда он нервно дернулся, резко подняв ее и на этот раз сжав крепче. Сбоку послышался резкий и короткий смешон Дилана, но Томас не обратил на это внимания и только продолжил старательно приводить в порядок штаны. — А почему между жизнь и смертью ты выбрал смерть? — Лучше смерть, чем такая жизнь! — он не удержался от того, чтобы закатить глаза, потому что это уже было необходимо на физическом уровне. Дурацкий вопрос. Идиотский. — Может, просто порадуешься, что вообще будешь жить? — Сангстер снова начинал злиться. Этот парень понятия не имел, о чем говорит. Просто делать выводы, наблюдая со стороны, а вот кто бы попробовал пережить... — Да кому нужна такая жизнь? Ты хоть представляешь, каково это: быть запертым внутри самого себя? Не иметь возможности выбраться! Просто оставаться наедине со своими мыслями — и так каждый день, каждый час, каждую минуту! Это все равно что запереться пожизненно в комнате с мягкими стенами. Нет дверей, нет окон и, конечно, нет выхода. Представь, как это, когда ты ничего не можешь. Просто ждешь, когда что-нибудь даст сбой и закончит твои мучения, — парировал юноша. Он откинулся назад, чувствуя затылком холодный бетон. И поднял глаза к небу, рассматривая едва заметные звезды. — Ты сам еще не понимаешь, как это. — Поверь, понимаю. У меня было время понять. Да и мне не особо хочется испытывать это на себе. Только не это, — Том все так же пялился в темное небо, будто ожидал чего-то. Чуда, спасения, знака — хоть чего-нибудь. — А знаешь... ты прав. — Чего? — от такого заявления Томас тут же шокировано открыл глаза, уставившись на странного собеседника. — Ты прав. Проваляться в постели всю жизнь... да это хуже смертного приговора. Думаю, ты поступаешь разумно. Ну, относительно, — Сангстер в который раз удивился его словам. — Думаешь?.. — неуверенно спросил он. Сам юноша понимал, что готов на все, лишь бы не переживать то, что так ярко описывал его разум, но... Он просто боялся. Ему нужен был толчок вниз, потому что сам он не смог бы. Уже не смог. — Лучше шмякнуться разок об асфальт, чем стать овощем. Ты и сам понимаешь это. — Но... Я не до конца уверен в том, что делаю, — Том немного замялся. Когда выдается реальный шанс, когда тебя еще и поддерживают в таком решении — это заставляет сомневаться куда сильнее. Серьезно, кто станет одобрять самоубийство? Неужели ситуация настолько безнадежна? Парень не хотел в это верить. Когда он стоял у края, он тянул все дольше, потому что надеялся на звонок. Один чертов звонок, где радостный врач сообщит, что надежда есть и все можно исправить — но гребаный мобильник молчал. — А какой смысл жить, если ты ничего не можешь? Создать семью, сделать что-то для мира, даже просто оттянуться для самого себя. Это такая скука. Все равно как если бы от тебя родилась просто голова, — Дилан поморщился от одной мысли о таком и передернул плечами, стараясь отогнать это из головы. — Все так плохо? — более обреченного голоса он еще не слышал. Томасу после этого захотелось обнять и пожалеть самого себя, так как это было невероятно жалко. — Тебе виднее. Но со стороны — да, все просто ужасно. — Вот дьявол... — юноша спрятал лицо в ладонях. Он вновь почувствовал ужасно тяжелый груз на своих плечах, так что опустил их, точно это было реальным, физическим ощущением. Что, черт возьми, делать, когда понятия не имеешь, как быть дальше? Конец наступает тогда, когда тот, кто всех утешал, сдается. И сейчас был как раз такой момент. — Ты сам-то понимаешь, чего хочешь? Тут Сангстер устало вздохнул. "Я хочу нормальной жизни. Слишком много прошу, не так ли?" - подумал он, выпрямляя спину, хотя удалось это непросто. А потом посмотрел в глаза Дилана, всем своим естеством давая понять, что просто чертовски устал. — Я хочу просто покончить со всем этим. — Тогда прыгай. — Но я... Дилан закатил глаза и тяжело вздохнул: — Прекрати мямлить. Ты же не хочешь стать овощем, Том! Не будь ребенком, возьми себя в руки и сделай чертов шаг вперед. На этом все и кончится. — Ладно, хватит! — воскликнул юноша... да так, что сам испугался. — Перестань решать за меня. Может, я передумал. Может, я готов стать овощем. Откуда тебе знать, что я чувствую и думаю?! — более спокойно продолжил он, взяв себя в руки. — Да у тебя все на лице написано. — В таком случае, может, я все решу за тебя? Я думаю, ты должен прыгнуть. Прямо сейчас. Что думаешь? Ты, кстати, за этим пришел? — Дилан улыбнулся во весь рот. Он поднялся с бетона, положил локти на оградку и опустил любопытный взгляд вниз. Томас на секунду испугался, что он раздумывает над его предложением, но не стал терять хватку. — Давай же. Ведь это просто. И ты хочешь, у тебя на лице написано, — съязвил он, вставая рядом. — Я бы прыгнул. Если бы не одно "но". — Какое "но"? - юноша посмотрел на собеседника с искренней заинтересованностью, на что тот ответил немного пугающей ухмылкой. — Я уже прыгал. Ну так, разок. Глаза Тома округлились в недоумении: — В каком смысле? — В прямом. А ты сообразительностью не особо отличаешься, верно? — Сангстер продолжал молчать, пытаясь хоть как-то понять, к чему клонит этот О'Брайен, но в голову не лезли адекватные мысли. Да и вообще какие-либо мысли. — Я мертв, Томми. Давно мертв, — молодой человек улыбнулся, словно вспомнил какую-то забавную историю из прошлого. Он посмотрел на Тома, не верящего своим ушам. — Что ты несешь? — ошарашено протараторил он себе под нос, а Дилан сел на оградку, свесив ноги вниз. — Сколько времени уже прошло... два года? Может, три? Я сбился со счета. Надо было взять с собой часы. Надеюсь, ты взял часы? — Томас продолжал пребывать в шоке. Сияние, исходящее от фонарей и из окон многоэтажного здания, теперь освещало парня, оказавшегося какой-то потусторонней хренью, так что он наконец разглядел его лицо, которое прежде было почти не видно в свете тусклой луны. Его взгляд прошелся по острому профилю: эти родинки на щеке казались до боли знакомыми. Глаза Томаса расширились еще больше... Он вспомнил. Три года назад он сидел у телевизора — ну, когда еще жил спокойной жизнью — и в какой-то передаче показывали женщину в возрасте, всю в слезах, а после и Дилана, фото до происшествия и после. Его смерть вошла в историю как как одна из самых красивых, потому он упал на крышу черного Maybach Exelero, а его его ноги были скрещены, как и руки: он сцепил их на груди перед падением, схватившись за собственные плечи. И улыбался. Томасу на секунду показалось, что до него уже добрался полный паралич, но он оказался просто скован ужасом. — Ты узнал меня? - вырвал его из раздумай голос Дилана. Он отступил на шаг назад, чувствуя, как страх разрастается все больше и больше. — Наверняка мама скучает. У нее ведь никого кроме меня не было. Мне, видимо, должно быть стыдно, но нет. Я был ужасным человеком, так что и призраком стал ужасным. Сангстер долго молчал, но, набравшись смелости, наконец заговорил: — Т-ты ангел или что? Что тут, мать вашу, происходит? - выдавил он из себя дрожащим голосом. Дилан звонко рассмеялся и грустно покачал головой. — Я не ангел. Мы не ангелы. Такие, как я и... Ты. Мы обреченные. Наши души остаются там, где погибло тело, вот и все. Нам нет места в раю, нет места в аду. Нам нигде нет места. Даже когда мы еще дышим... Мы были созданы по ошибке или как раз для того, чтоб умереть. — Зачем ты говоришь мне это? — Потому что ты сейчас умрешь. — Ты убьешь меня? Дилан вновь рассмеялся, хотя Томас искренне не понимал, что забавного он нашел в этой ситуации. — Я не убью тебя. Ты сам это сделаешь. Точнее, я думаю, что сделаешь. А как думаешь ты? Но юноша не находил ответа. Он ни в чем не был уверен, и ему вообще казалось, что он совсем свихнулся и сейчас говорил с диваном, сидя дома... ну или с котом, например. Еще бы, ведь ему мерещился призрак... Или не мерещился? — Ты даешь мне выбор? — спустя какое-то время спросил он. — Конечно, как иначе. Все решать тебе. — А тебе его дали? — Дали. И я его сделал. Я не жалею, что выбрал этот путь. Тут неплохо. Просто наблюдаешь, как живут другие, и все проблемы словно растворяются в воздухе. Я не должен ничего решать больше, потому что однажды сделал правильный выбор. Я свободен, — парень весело развел руками, подняв лицо к звездам. — Свободен, черт бы меня побрал! — еще громче повторил он. — Ну что может быть прекраснее?! — Дилан вновь посмотрел на Томаса, и его глаза были полны счастья. Призраки могут быть счастливы?.. Что ж, это день открытий. — Я не знаю... Я, кажется, запутался сам в себе, — парень глянул вниз, все еще пытаясь найти решение. — Все в твоих руках. Ты ведь пришел сюда за этим, не так ли? Ты был готов. — Что если я передумал? — А так ли это? — О'Брайен встал на изгородь, протянул Томасу руку, и тот уставился на его ладонь. Нет, это было не так. Он не передумал. Он все еще не хотел жить так, как ему пророчила судьба. — Ну же, Томми. Мне грустно здесь одному. Ты уже решил все для себя, когда поднялся сюда. Так давай же! Сделай это — и мы останемся тут, свободные, как, мать их, птицы. Тебе не придется бояться, что тебя парализует. Все проблемы решатся на раз-два. Сангстер громко сглотнул. Кажется, сердце провалилось в пятки. — Я боюсь, Дилан. — Не волнуйся, я буду рядом. Ну... если тебя это успокоит. "Сейчас или никогда, верно?" — сам у себя спросил Томас, схватившись за протянутую руку и забравшись наверх. Страх совсем немного отступил, когда Дил ободряюще улыбнулся: — В одном шаге от свободы. — Ты будешь со мной там, внизу? — Я ведь прыгаю вместе с тобой, — уверенность парня в своих действиях была уже не так сильна, но пути назад не осталось. Теперь он знал, как это: быть лишенным выбора. Он сам себе запретил отступить. — На счет три? — спросил Томас. — На счет один, — ответил Дилан, подходя немного ближе, и Томми до хруста сжал его ладонь. — Надеюсь, ты готов. Сангстер ждал, готовил себя к вспышкам будущей боли. На секунду его сердце замерло — когда Дилан дал сигнал — перед тем, как начать вновь бешено колотиться в груди. Уверенный голос парня отдавался в черепе, жалкая цифра звучала как приговор. И как спасение. — Один. А потом они закрыли глаза. И сделали шаг вперед.