Запах собственной ничтожности

Хром ненавидит совместные миссии с Мукуро. Докуро готова работать в паре с Гокудерой, с Ямамото, с Ламбо — ему как раз требуется практика под чьим-нибудь чутким руководством — только не с ним. Рядом с ним она чувствует себя донельзя ничтожной — настолько, что в грудной клетке, там, где должно биться сердце, образуется пульсирующая пустота. Так было всегда. Даже в первую их встречу, на стыке насквозь проспиртованной антисептиком палаты и тюремной колбы с формалином, Мукуро не обращал внимания на ее слезящиеся глаза и рваные вдохи-выдохи, подавляя ее волю и почти незаметное желание жить своей волей и разрушительным желанием свободы. Его взгляды и мировоззрение стали ее взглядами и мировоззрением; его желания стали ее желаниями; его решения — решения личного Бога — не оспаривались. Лишь когда его желание осуществилось — он вдохнул воздух, начисто лишенный запаха спирта, не в ее теле — и он выбросил ее на улицу, как поломанную марионетку, она, Хром, вздохнула полной грудью — до этого момента его желание висело на ее шее грубой узловатой веревкой с огромным булыжником в петле. А во время войны Аркобалено она наконец-то поняла, чего хочет сама. Ее желание жить оформилось в самую сильную иллюзию. Прошли годы. Савада Тсунаеши переехал в Италию и там принял бразды правления, становясь жестче и беспощаднее — со временем он привык защищать себя и свою семью ценой крови, стекающей до локтей. Хранителями тумана стали и Мукуро, и Хром одновременно. Но даже тогда он привычно задавил ее волю, заставляя чувствовать себя ничтожной. И вот, перед миссией иллюзионист лишь окатил девушку презрительно-небрежным взглядом да бросил: «Посторожи, милая Хром. Я и сам справлюсь». Поэтому она сидит сейчас на подоконнике в вестибюле, крепко сжимая правой рукой трезубец. Хром знает, что Рокудо быстро справился с миссией — нет ничего проще, чем ворваться в обеденный зал загородного особняка благородного дона Ферраро и перерезать ему горло прежде, чем он схватит свою Beretta 92 или хотя бы проглотит вино, что отхлебнул из своего бокала за несколько секунд до этого. Следом — устранить только-только опомнившихся охранников, стоящих до этого вдоль стен наподобие игрушечных оловянных солдатиков, — благородный дон даже одел их в синие гусарские мундиры из века, эдак, XIX. Однако для Мукуро не все так просто. «Прошу, не делайте этого!» — надломленный крик звенит в подогретой адреналином и кровью тишине обеденной залы. Хром нервно передергивает плечами. Да, вот она — особенность их с Мукуро совместных миссий. С другими он не позволяет себе подобного — только с ней. Со своей милой Хром. Только вот Хром уже давным-давно не «его милая». Докуро ясно видит, что Мукуро сейчас делает, перед собой, в полумраке мраморного вестибюля: неспешно откидывает назад хвост, стягивает перчатку с правой руки, плавно подходит к очередной женщине в строгом богатом платье — благородной донне, жене благородного дона — мимолетно гладит ее по мокрой щеке, касаясь только кончиками пальцев, и стирает гранатовую капельку крови. Вот он спускается пальцами ниже, отводит назад каштановую прядку волнистых волос и цепко хватает острой подбородок, заставляя женщину поднять заплаканные голубые глаза. «А вы довольно красивая. Мне... почти жаль», — тихий, тоскующий голос и такие жестокие слова. Затем раздается крик, и в вестибюль проникает металлический запах крови — запах ее, Хром, ничтожности. Это Мукуро начинает развлекаться. Рокудо вырезает ноздри и пухлые губы, отрезает уши; последними он вырывает глаза — небесно-голубые, Хром видит ясно — стараясь причинять не настолько сильную боль, чтобы жертва погибла от болевого шока. На этом все, с головой покончено. Хруст ломаемых пальцев отвратителен — но не так сильно, как примешивающийся к аромату ее ничтожности запах только-только распустившихся лотосов, насквозь прошивших сухожилия на конечностях. Сорванные пластины ногтей лежат на полу, пачкаются в натекшей крови. Скоро их скрывают лоскуты содранной по всему телу кожи — иллюзионист старается не задевать переплетения сине-зеленых вен, видных при малейшем надавливании. И вновь звенит душераздирающий крик, такой же мокрый, что и кровь, стекающая вниз по горлу жертвы. Вырванный у самых голосовых связок язык теперь не дает жертве кричать — пронзительный визг бьет по ушам, причиняя неудобства. А Мукуро ненавидит неудобства. Но Хром знает — все это иллюзия, не более чем самообман глупой женщины, только что потерявшей голову. Мукуро не превратил ее тело в бесформенное окровавленное чучело — захотел бы настоящих пыток, позвал Хром, а не марал руки сам. А металлический запах крови — из не опасной раны у основания шеи, для лучшего контроля над разумом. Успокоить мозг простой иллюзией — элементарно. А дальше — заново, будто кинопленку отмотали назад. Томительный запах ничтожности заполняет вестибюль, постепенно вытесняя ароматы начищенного воском паркета, культового «Chateau Cheval Blanc» и недавно распустившихся лотосов. И так еще раз, и еще, и еще... пока разум не откажет, и женщина не превратится в ненужную куклу-марионетку с обрубленными ниточками. Ее сердце продолжит функционировать, и Рокудо станет использовать ее как информатора — лишние уши не повредят. Он так и не отказался от идеи уничтожить мафию. Хром никогда больше не отправится на миссию вместе с Мукуро — лишь бы не чувствовать запаха собственной ничтожности.