___
Когда Шейлин в очередной субботний день оказывается в захудалом баре, она понимает, что это вошло в привычку. Существует много разновидностей привычек, например, бесполезные и пагубные. Засиживаться допоздна в чертовом баре, в обнимку с эспрессо и с дырой в груди, пожалуй, одновременно пагубная и бессмысленная привычка. Но избавляться от нее, такой приставучей и мерзкой, Шейлин не хочет. Она думает, что у нее нет вредных привычек, за исключением, конечно, того, что она сидит в помещении, пропахшем табачным дымом. Считается ли чрезмерное потребление мозговой деятельностью вредной, а в частности пагубной привычкой? Определенно, считается. Она могла бы сейчас придумать что-нибудь философское на тему привычек и произвести в голове гениальный диалог, но философ-то Тео, точно не она. Шей судорожно держит в руках чертову кружку, в которой находится странная жидкость то ли грязно-белого, то ли молочного цвета, совсем не похожая на эспрессо. Она так и не выпивает напиток, даже не осмеливается сделать глоток, а просто-напросто продолжает держать в руках, высасывая через некачественную керамическую кружку все тепло. Да и этот эспрессо (если он настоящий) ей даром не нужен. Ей хватает того, что она может надышаться табаком, отравляя тем самым свои здоровые легкие, а потом сильно кашлять и винить себя в крахе своих недо мечт и иллюзий. Девушка в очередной раз морщит маленький аккуратный носик и отпускает цветастую кружку. Она облокачивается на спинку скрипящего стула и скрещивает руки. Кругом много пьяных людей, а в основном здоровые мужики лет за сорок, которые пришли выпить по кружке пива и посмотреть футбол, а вторая часть — легкомысленные девицы, явившиеся для добычи новой жертвы. Кажется, Шейлин явно не вписывается в эту атмосферу, но за все время пребывания здесь ее еще никто не смел обижать, более того, всем абсолютно плевать, кто она такая и что здесь делает. Это более чем устраивает ее, потому что она может легко забыться под футбольный матч или кантри, который иногда льется из старых колонок дряхлого музыкального центра, и полностью отключиться ко всем чертям, позабыв даже о собственном существовании. Существовании. Именно. Живут те, у кого есть цель, а у нее она давно пропала, или же ее вовсе не было. Хотя это вопрос спорный. Вудли хочет уйти, прогуляться по городу и вдохнуть более полезный для ее легких воздух, но бутылка тут же ударяется о деревянный стол, издавая звонкий звук, и она остается на месте. Напротив нее подсаживается бармен заведения, парень лет двадцати пяти-шести. У него странная улыбка и ямочки на щеках, а из-под капюшона видны темные коротко стриженые волосы. Кажется, его зовут Бен. — Вечер — дерьмо, — непринужденно говорит он, открывая бутылку перед носом Шейлин. Она молчит, ждет. Пытается что-то сказать, но лишь выжидает, когда несчастный бармен сам ей все расскажет. Этого парня Шейлин знает давно, и он единственный адекватный человек в этом месте. — Многие не понимают, почему мы выбираем такие места для душевных скитаний, но ведь только здесь можно наслушаться о чужих проблемах и забыть о своих, так ведь? — Он не спрашивает ее, вопрос скорее риторический. Парень снимает капюшон, показывая свое молодое лицо. Он выглядит опечаленным чем-то, его будто растоптали. Шейлин в течение минуты изучает его, а потом думает, что она выглядит сейчас совершенно так же. На его лице запечатлена безысходность напополам с болью, точная копия ее душевного состояния. — Я, конечно, извиняюсь за свою бесцеремонность, — снова говорит он, — просто хочется вылить душу, а ты единственный светлый луч в этом порочном чистилище. — Он пытается улыбнуться, но улыбка выходит тусклой и полной горечи. Шейлин только растягивает губы, практически улыбаясь в ответ. — Не думаю, что у нас схожие проблемы, но я готова тебя выслушать, — отвечает она, отбирая от него бутылку. — Только этот яд брось, коньяк тебе не поможет. — Не думаю, что мне теперь вообще что-то поможет, — депрессивно произносит он, ставя локти на шатающийся деревянный стол, хватаясь за голову и смотря на трещины на столе. — Любой человек сказал бы, что не надо отчаиваться, но я скажу, что не только этот вечер, а жизнь, в каком-то роде, тоже дерьмо. Он соглашается. Молчит, будто о чем-то думает, и Шейлин знает, что он убивает себя мыслями, вот только помочь ему не в силах, ибо сама погрязла в этом болоте. — Черт! Она меня бросила! — внезапно кричит он, ударяя кулаком по столу. — Бросила, черт возьми! Я ее, мать твою, любил! И я до сих пор люблю ее, а она ушла к другому! Я — конченый неудачник и самый хреновый парень в мире. Скажешь, не так? Черта с два, это так! Он вмиг успокаивается, снова закрывая голову капюшоном. Вудли барабанит пальцами по столу, прикидывая размер его боли и зачем-то сравнивая со своей. — Иногда я думаю, что это всего лишь плохой день, — задумчиво говорит она, — а потом плохая неделя, месяц… А потом понимаю, что плохая даже не жизнь, а в каком-то смысле я сама. Наши поступки строят нашу жизнь, мы сами ее строим. — Боже, сколько философии, — закатывая глаза, говорит Бен. Шейлин усмехается, она далеко не философ. — Я просто пытаюсь нести ахинею, дабы затуманить твой разум, чтобы ты не думал о своей бывшей подружке, — объясняет она, пожимая плечами. — Прекрасный способ, — одобряет Бен. — Обязательно воспользуюсь им. — На здоровье. Они оба молчат. Шейлин видит его глубокое погружение в собственное горе, и она понимает, насколько оно сильное. Вудли тяжело выдыхает. Сегодняшний вечер она посвятит чужой проблеме, чтобы забыть свою. И пусть хотя бы у Бена будет возможность забыться. — Видимо, это крайний случай, — говорит она, двигая бутылку к нему. — Неси две рюмки. И она знает, что так нельзя. И она видит в этом эгоизм, потому что использует чужую проблему для того, чтобы самой тоже забыться. А на следующий день она лежит в своей постели, совершенно не помня ничего и не зная, кто таскал ее, пьяную и неадекватную, всю ночь на руках, и кому она так глупо призналась в любви. И даже в темноте виднелись его глубокие карие глаза.___
Когда несчастные остатки лживой веры покидают ее, а отчаянные слезы так и стоят в глазах, Шейлин понимает, что она сдалась. Когда стены больше не сжимают ее, она понимает, что утеряла весь свой притворный оптимизм, который так долго хранила. Она сидит на холодном полу, зажатая в самый угол, пододвинувшая колени к себе и горько плачущая. Если бы ей сказали, что она будет в таком угнетающем состоянии, Шейлин Вудли ни за что бы не поверила. Это абсурд, причем полнейший. Раньше все ее переживания исчезали через невидимую дверь, раньше глубоко внутри тянулись длинные нити, выносливые и бесстрашные нити, но они оборвались, причем давно, а восстанавливать все заново нет смысла, ровно так же, как попытаться пришить идеально оторванный лоскуток шикарного платья обратно. Просто в один день каждый просыпается и осознает, что замок, так усердно строившийся нашими руками, просто-напросто рухнул к чертям. Шейлин думает, что ее грудная клетка вот-вот разорвется на части, но эта мысль ей кажется идеальной, потому что она больше не в силах терпеть эту адскую и жгучую боль в груди. Кажется, что небо разделилось пополам и образовало многочисленные дыры, от которых нет спасения. И вроде бы она настраивает себя на лучшее, но самовнушение больше не работает. Сейчас лучше поддаться отчаянию, которое точно захлестнет с головой, сейчас лучше выплакать все, чтобы стало легче, если легче вообще когда-нибудь станет. «Ну и слабачка же ты, Вудли», — думает она, горько усмехается, потому что не узнает себя. До такого уровня она и правда не скатывалась. Шейлин вытирает слезы, но те успевают раз за разом катиться по щекам, обжигая их. Перед глазами все расплывчато, виден только чертов камин, который успел порядком надоесть ей. Ей пора съезжать из этого отеля, здесь она задыхается. В соседней комнате ее коллеги, от которых она за все время пребывания в этом месте умело прячется, но те рано или поздно все равно застанут ее и спросят о том, о чем спрашивать вовсе нельзя. Рыдания с новой силой настигают ее, заставляя ребра сильнее ныть. Она снова вспоминает то, чего не следует, и прячет голову в колени, будто надеется, что сможет спрятаться от боли. Она стала слишком наивной, и она прекрасно это знает. Воздух в легких заканчивается, и Шейлин на секунду думает, что начинает задыхаться. Она и правда задыхается… Может, она умирает? Нет, слишком легко. Она пытается уравнять дыхание, пытается не плакать, но у нее ничего не получается, от чего девушка только больше злится, отчего слезы с двойной силой заливают идеально гладкий пол. Она на секунду перестает дышать и закрывает глаза. Слышит скрип двери и чьи-то тихие шаги. Она умолкает. Принимать гостей Шейлин точно не в силах, да и показывать им свою слабость она явно не хочет. Шаги приближаются, и она утыкается носом в колени, пытаясь не шмыгать носом и восстановить дыхание. — Шей? — в одиноком номере раздается бархатный голос, от которого сердце девушки замирает. Только его не хватало. — Шейлин, ты тут? — Снова этот голос, который заставляет почувствовать себя счастливой и одновременно броситься со скалы. Шейлин молчит. Он не найдет ее, он просто уйдет, потому что здесь никого нет. Но такой исход был бы для нее выигрышным, а в реальной жизни он все же находит ее. Он долго смотрит на нее, изучая горькими глазами девушку, сидящую в углу комнаты и часто дышащую, пытающуюся спрятаться от себя. Тео тяжело выдыхает, но ничего не говорит. Он выжидает, пока Шейлин поднимет голову и посмотрит на него, что она и делает. Шейлин медленно поднимает голову и показывает ему свое заплаканное лицо, и что-то невыносимо тяжелое, как груз, оковывает сердце Тео. Сердце щемит от чего-то, но он игнорирует это чувство. — Все тебя ищут, — наконец говорит он, пытаясь не встречаться с ее бездонными глазами. — Что-то случилось? — произносит она хриплым и глухим голосом, откашливаясь и смотря куда-то вдаль. Вудли вытирает слезы и пытается посмотреть на него, но пересилить себя очень сложно. — Нет, просто мы все давно тебя не видели. Он использует слово «мы», чтобы не говорить «я». Глупо пытается замаскироваться своими словами, хотя его разум давно твердит, что все бесполезно. — Я в порядке, — твердым голосом говорит Вудли, медленно вставая со своего места. — Не видно. — Что? Тео прикусывает губу. Неосторожность в словах может быть опасной, ведь можно зайти за ту черту, которую ты сам же начертил, и он давно пересек ее, сказав то, что хочет сердце, а не мозг. — Ты слишком странно ведешь себя, Шей, — говорит он. Называть ее по имени до чертиков приятно. — Ты никуда не выходишь, потом решаешь вдруг напиться, а сейчас горько проливаешь слезы. С тобой что-то происходит, но я не знаю, что именно… Он замолкает, ожидая ее реакции. Шейлин поднимает на него глаза и тут же жалеет об этом. Откуда он вообще знает, что она напилась? Значит, легкое покачивание означало то, что ее кто-то нес на руках, и не трудно догадаться, кто это был... — И что ты хочешь от меня? — внезапно говорит она смелым голосом. — Это не твои проблемы, Тео. Ее голос похож на сталь, и эта сталь лезвием режет сердце мужчины. — Нет, Шейлин, — возражает он. — Это мои проблемы тоже. Она усмехается, делая шаг навстречу нему. В ее жестах есть горечь всего пережитого, но лицо каменное, будто она пытается из последних сил держать себя стойко, чтобы он ничего не увидел. Вудли делает еще один шаг, и между ними всего пара сантиметров. — Почему ты пришел? — Потому что я волнуюсь о тебе. Шейлин не знает, почему в этот момент теряет полный контроль над своими действиями. Она не знает, почему целует его первой. Она не знает, почему Тео отвечает ей взаимностью. Она чувствует острую потребность прикоснуться к его губам не для того, чтобы снять очередной дубль, а просто так, потому что она этого хочет. Мизерная доля ее души так сильно и протяжно надеется на то, что того же хочет и Тео, потому что он целует ее не так, как на камеру, он целует ее искренне, шутливо покусывая нижнюю губу. Его руки крепко держат ее талию, будто боятся, что ее хрупкий позвоночник вот-вот рассыплется и превратится в порошок, а он потом будет долго собирать, пытаясь воссоздать заново. Но Шейлин не рассыпется. Его пальцы путешествуют по ее спине и исцеляют каждый рубец, попадающийся на пути. Тео нехотя отстраняется из-за недостатка кислорода, снова смотрит на нее, словно видит в первый раз. Тео смотрит на нее не с жалостью, мол, «эта девушка сходит с ума, надо ее пожалеть», а с восхищением, которое так и льется ярким светом из его глаз. Шейлин не знает, спит она или нет, но видеть то, как он изучает ее взглядом, будто она сокровище, и чувствовать его прикосновения, словно он не может убрать от нее руку, невероятно приятно. У нее темные круги под глазами, бледная кожа и бездонный взгляд, но именно такую он считает совершенной. Он делает шаг вперед и наклоняется к ее пупку, поднимает ткань хлопковой светло-голубой рубашки и целует нежную кожу живота. Шейлин закрывает глаза, но что-то тяжелое удерживает ее и она отстраняется. — Что было бы, если бы я умерла сегодня? — спрашивает она, глядя в его шоколадные глаза. — Я бы умер завтра же, Шей. Эти слова ей кажутся намного дороже, чем банальное «я тебя люблю». И она подается вперед, хватается руками за ворот его рубашки и впивается в пухлые губы. Губы Шейлин соленые и отдают некой горечью, но этот привкус пропадает, когда она целует сладкие губы Тео, от которых отдает взбитыми сливками. Он поднимает ее на руки и медленно ведет в спальню, не прекращая целовать. Аккуратно кладет на кровать, целует шею, игриво покусывая, переходит на ключицу. Рубашка девушки еле закрывает ноги, но Тео это только нравится. Вудли опускается на него, обвивая руками шею, а Тео сильно сжимает ее ребра, путешествуя по ее телу. Шейлин запускает руки в его короткие русые волосы, пытается не думать о том, что у него, вроде как, есть невеста, и она рушит семью. Тео расстегивает пуговицы на ее рубашке и бросает на пол. У Шейлин красивая грудь, плоский живот и аккуратный пупок, и Тео не может оторвать от нее глаз. Она смотрит на него то ли с радостью, то ли с любовью, она пока еще не разобралась. Джеймс наклоняется, целует ее шею, оставляя красные следы, спускается к груди, медленно расстегивая бюстгальтер. Вудли зарывается в его волосы, притягивает к себе и поддается вперед. Она дрожащими пальцами расстегивает его рубашку, кидает к чертовой матери и проводит ладонями по его груди. Они часто и прерывисто дышат, обоим кажется, что кислорода катастрофически мало. Шейлин целует его грудь, живот и тянется к ремню на джинсах. Она расстегивает ширинку и с помощью мужчины избавляет его от ненужного предмета одежды. — Я не хочу ничего разрушать, — едва слышно шепчет она, целуя его в шею. — Ты не разрушаешь, ты строишь. — С этими словами он вновь целует ее, на этот раз страстно и по-животному. Он проводит влажную дорожку от ее шеи до груди, затем горячими поцелуями покрывает ее живот, двигаясь ниже и ниже. Шейлин чувствует, как низ живота приятно тянет, ощущает, как между ног становится влажно и слишком горячо. Тео целует ее внутреннюю часть бедра, мучая ее сильнее и сильнее. Он что-то шепчет, но из-за гула в ушах Вудли толком ничего не слышит. Когда Тео освобождается от боксеров, он медленно стягивает с нее последнюю деталь одежды. Шейлин издает еле слышный стон, продолжая царапать руками кожу его головы, обнимать его спину, заключая руки в замок. Он снова целует ее белоснежную грудь, играет с нею, словно кошка с мышкой, специально терзая и изнуряя. Его пальцы скользят по коже девушки, отчего она закрывает глаза и томительно ждет сладостного мига. Когда Шейлин чувствует его внутри себя, она сильно царапает ногтями его спину и плечи, но Тео до этого нет никакого дела. Они делят воздух пополам, и в комнате царит атмосфера секса напополам с горечью переживаний обоих. С каждым разом он двигается быстрее, входит в нее, будто хочет заполнить пустотой себя, зализать все ее раны. Шейлин плачет, сама не зная почему: то ли от наслаждения, то ли потому, что она дура. Она только продолжает царапать его спину, кусать до крови его губы и прижимать к себе еще ближе, хотя они и так близки. Ее ноги обнимают его талию, она ощущает его горячее дыхание повсюду. Тео нравится резко входить и выходить из нее, сцеловывать ее слезы и капельки пота на шее и ключицах. Он хочет излечить ее, собрать все куски без клея и склеить ту прекрасную вазу, которой она была раньше. Ему нравится смотреть в ее глаза-океаны и видеть в них только любовь, которую он не видел ни в чьих глазах. Она сейчас с ним, они будто единое целое, и эта мысль душит обоих. С уст девушки снова срывается стон, который Тео закрывает поцелуем. Он делает еще несколько толчков и растворяется вместе с ней, продолжая дарить нескончаемые жаркие поцелуи. Когда Шейлин поворачивается к нему и утыкается носом в плечо, она понимает, что все эти бесконечные дыры в небе, в ее груди... Они затянулись. Небо ясное.