Счастье ложное горечью обернется

Покой и умиротворение — этими чувствами, казалось бы, пропитан каждый уголок академии Святой Лилианы. Где-то за окном слышится шелест листвы и приглушенное пение птиц. Все же это место прекрасно, вот только я ему совсем не соответствую. Сейчас, когда здесь нет никого кроме меня и Сидзуки, я все больше понимаю, что, возможно, скоро мне придется покинуть академию. Попрощаться с привычной атмосферой спокойствия, царящей в особняке Роз, с сакурой, с которой связаны мои лучшие воспоминания за время прибывания в Лилиан, с Юми, Йосино и остальными — теми, кого я, наверное, могу считать своими друзьями. Когда сестра закончит академию, мне больше незачем будет оставаться здесь. Слишком много тут напоминаний о ней. Я не знаю, смогу ли дальше находиться в месте, где все напоминает о сестре. Смогу ли избавиться от тоски?.. Роза Канина мягко улыбается и кладет руку на мое плечо. Я не могу долго смотреть ей в глаза, меня не покидает ощущение, что она словно видит меня насквозь, будто смотрит прямо мне в душу. Это пугает и в то же время вызывает какое-то другое — смутное, непонятное мне чувство. — Ты очень многое держишь в себе и боишься открыть свое сердце, но одновременно с этим надеешься, что кто-нибудь сможет туда заглянуть — в самые глубины твоих скрытых мыслей, — ее мягкий глубокий голос завораживает. Я вздрагиваю, когда Сидзука проводит рукой по моей шее и дотрагивается до щеки. — Ты сказала, что интересуешься мной, но почему? Потому что я сестра Розы Гигантеи? — стараюсь перевести разговор в другое русло, но еще труднее скрыть свое смущение от ее, казалось бы, таких простых и невинных действий. — Это одна из причин. Но, что важнее, я вижу в тебе что-то очень близкое мне самой. То же самое я увидела и в Сэй, наверное, потому и заинтересовалась ею, — задумчиво ответила Сидзука. — После моя заинтересованность переросла в симпатию и привязанность. Мне захотелось узнать больше о Розе Гигантее, стать ее подругой. Жаль, у нас было так мало времени, а может это просто я слишком долго тянула и не решалась сделать первый шаг. Наверное, всему виной моя нерешительность. Теперь уже поздно об этом сожалеть. Сидзука на редкость откровенна, но для меня неожиданно то, что она решила открыться именно мне, ведь мы едва знакомы. К тому же разве она не должна испытывать ко мне некую неприязнь, ведь я младшая сестра Сэй, следовательно, Сидзука должна была бы воспринимать меня как соперницу или вроде того. — В отличие от меня, у тебя, Симако, еще есть время. Если упустишь его — потом будешь сожалеть. — Что ты имеешь в виду? — Открой ей свое сердце. Не бойся сказать о своих истинных чувствах. Для нее все так просто. Если б я и правда могла поступить так… но это слишком для меня. Сестра знает о моих чувствах к ней, знает о моих страхах и переживаниях. Знает, как никто другой. Должна знать. Ведь только ей я смогла всецело открыться. Но так ли это на самом деле? И с каких пор у меня появились сомнения на этот счет? Словно я и правда многого недоговаривала, словно не смогла сказать самого важного… — Знаешь, для меня пение — это прежде всего способ освободиться, выплеснуть накопившиеся эмоции и, в то же время способ привести мысли в порядок. Пение как будто освобождает меня от невидимых оков и дарует временный покой душе. — Я чувствую что-то подобное, когда любуюсь цветущей сакурой. Сидзука улыбается, а в ее глазах читается понимание. Может, она и правда видит меня насквозь? Почему-то сейчас это не вызывает тревоги, наоборот, радует. Она вздыхает поглубже и начинает петь. Ее голос, ее пение — невероятно красивы, но так печальны. Пение Сидзуки пробуждает во мне те мысли, о которых я предпочла бы забыть хоть на время, пробуждает те чувства, что, возможно не оставляли меня с того момента, как сестра отдала мне свои четки. Еще тогда я понимала, что нам отведено всего лишь полгода. Так мало времени… Слишком мало. Я знала, что через полгода сестра окончит академию и покинет меня, но тогда мне не хотелось об этом думать, я старалась как могла отбросить эти мысли. В какой-то момент мне удалось забыть об этом, удалось полностью раствориться в счастье, которое мне дарила сестра, столь безрассудно и столь щедро, не задумываясь о том, что позже эта щедрость будет только причинять мне боль. Не думая, что ее доброта только ранит меня. Я ведь знала, что ложное счастье обернется горечью. В этой песне смешалось все — радость, тоска, любовь. Прекрасные в своей откровенности эмоции, которые в этот момент переполняли и мое сердце. Как прощальный гимн по уходящему другу. Уходящему не навсегда, но в то же время навсегда потерянному. Когда девушка заканчивает петь и оборачивается ко мне, я поспешно вытираю слезы — не хочу, чтобы она видела меня такой. А она лишь печально улыбается, подходит ближе и обнимает меня. Мягко гладит по волосам, перебирая пальцами пряди. — Прости. Я не хотела расстраивать тебя. — Нет, ты не виновата, Сидзука. Это не ее вина. Не ее вина в том, что я так зациклилась на этих мыслях. Не ее вина в том, что сейчас я не могу думать ни о чем другом. Не ее вина в том, что с каждым новым днем страх потери становится все сильнее и медленно отравляет мою душу. Это как долгое, пропитанное скорбью ожидание, как смирение перед неизбежным. Мне страшно. Впервые в жизни я испытываю такой сильный, мучительный, прожигающий насквозь страх. — Все будет хорошо. Поплачь, тебе станет легче. Не нужно все держать в себе. Освободи себя, — тихо говорит Сидзука и крепче прижимает меня к себе. Скоро она покинет Лилиан, как и сестра. Пройдет время, мы все вступим во взрослую жизнь и все, что останется — воспоминания о счастливом, безмятежном времени, проведенном в академии. Останется лишь память о навсегда утерянном счастье. Сейчас одна мысль об этом навевает грусть, но, возможно, в будущем и это чувство исчезнет, оставив после себя лишь равнодушие — будто бы ничего и не было. Но все это будет потом, в будущем, о котором я не хочу думать хотя бы сейчас — слишком болезненны эти мысли. Сейчас, в настоящем, я могу лишь прижаться покрепче к Сидзуке, дать волю слезам, позволить себе эту слабость. Я чувствую, как девушка мягко гладит меня по спине, чувствую, как дрожат ее руки. Она видит меня насквозь. Она не станет осуждать меня за проявление слабости. Возможно, она чувствует то же, что и я, потому и хочет мне помочь, тем самым словно помогая себе самой. Она ведь тоже любит сестру и, как и я, теряет ее. Сидзуке тоже больно.