Последний поход

      Только что отобедали. Великий князь скучал. Войны не было, дань недавно собрали, дворцовые мальчишки, даже самые симпатичные прискучили. Не к бабам же, в самом деле, идти! Хотя к бабам идти было нужно. Точнее, к конкретной бабе. К жене. Игорь Рюрикович уже начал уставать от намёков. "Да всё я понимаю! И что не один год женаты. И что она от безделья бесится и выдумывает нежить знает что! И что роду наследник нужен тоже, чтоб мне по-бабьи сдохнуть, понимаю! Но что ж я сделаю–то, если не встаёт у меня на неё? И вообще на баб! Тем более на умных! Может, найти какую-нибудь дуру конченую и с ней попробовать? Вдруг получится? Вечером попрошу Кисана, пусть найдёт такую. Если залетит, тогда и вздохнём. Бесплодную жёнку можно, по обычаю, куда глаза глядят прогнать".       Размышления князя были прерваны тихим стуком в дверь. – Кто? – раздражённо бросил князь. – Я, господин, – тихо донеслось из–за двери. – Кисан. Прости. "Лёгок на помине", – подумалось князю. Кисан вошёл, не дождавшись формального приглашения. – Прости меня, господин и брат мой, – начал он ещё от двери, низко кланяясь на каждом слове. – Но я вижу, как ты тоскуешь. – Я? Тоскую? – князь попытался изобразить удивление. – С чего ты взял? – Прости, если я ошибся, – ещё раз поклонился Кисан. – Чем я могу тебе помочь? – Что? Войну что ли начнёшь? – насмешливо посмотрел на него князь. – Или ты верховный бог и можешь сдвинуть время, чтоб я пошёл дань собирать да народишко примучивать? – Почему бы тебе не собрать совет и о государственных делах не подумать? – осторожно спросил Кисан. – Думать? Уволь. Это пусть бояре думают. Их много, у них головы большие. – Тогда может тебе к княгине съездить? Всё–таки супружеский долг... – Что?! Ты издеваешься, холоп?! – Прости, государь, – Кисан опустился на колени и поцеловал княжеский сапог. – Но мне показалось... – Когда кажется, чурайся! – князь резко дёрнул ногой. Голова Кисана мотнулась. Князь не заметил. – Или ты не понял, что мне она через порог не требуется? – продолжил он. – Как зыркнет глазищами своими, так жутко делается. Не то что ебать, глядеть не хочется. – Прости меня, государь, но, как женщина, государыня вполне привлекательна. У вас могли бы быть красивые и умные дети. – То-то, что умна больно. И чего ж это, скажи, привлекательная женщина к ворожеям бегает? Ты ж сам доносил. – Что умна, этого не отнять. Так это же хорошо! Пока ты врагов воюешь да народишко примучиваешь, в доме умная хозяйка правит. А что к ворожеям ходит, так ты ж не изволишь у неё часто бывать! – Вывернулся... Ты же знаешь, я её не по своей воле взял. Ещё раз тебе повторю – умна больно. Слушай, братец, найди–ка мне полную дуру. Может, хоть с ней захочется? Заделаю наследника, тогда можно неплодную жёнку, из каких бы она не была, отправить... в лес, по грибы, по ягоды. – Так пытались уж сколько раз, государь. Для наследников к жене ходи. А для тебя самого... Не перечь судьбе. – В смысле? – снова вскинулся Игорь. Кисан поклонился. – Тебе не нужны женщины, господин. – он выпрямился и смотрел теперь на князя жёстко и прямо. – Тебе нужен мужчина. Скажи себе это, и ты успокоишься. – Себе? – усмехнулся князь. – Вот тебе, брат, я могу это сказать. А себе – нет. Не поймут меня. Ни бояре, ни дружина, ни этот, как его, народ. Мужик должен хотеть бабу и – точка. А первый муж государства – тем более. – Увы, господин, да, – сокрушённо развёл руками Кисан. – Людям проще видеть вокруг привычное. Всё, что выбивается из этого круга, считают странным или неприличным. Но ты не должен стесняться! На свете жили весьма великие люди, с коих государственным мужам по сей день пример только брать, предпочитавшие в личных покоях видеть мужчин, а не женщин. – Правда? – оживился князь. – Именно так, – кивнул Кисан. – У одного ромейского купца я купил книгу... – Ты умеешь читать? По–ромейски? – удивился князь. – Ты удивляешь меня всё больше, молочный брат мой! – Прости, – поклонился Кисан. – Но иначе я не смог бы вести твои дела, князь. – Ничего. Но почему ты не говорил об этом? – Прости, – снова поклонился Кисан. – Не думал, что этот пустяк достоин твоего внимания, государь. – Я должен знать всё, что творится, по крайней мере в этом доме! – внезапно взъярился Игорь. – И я буду решать, что пустяк, а что нет. – Прости, – снова поклонился Кисан. Игорь почувствовал неловкость. – Это ты меня прости, брат. Но я действительно хочу знать всё. Так что говорится в этой книге? Кисан внимательно посмотрел на своего молочного брата. – Там, господин, говорится, что в незапамятные времена в стране Греции жил и правил один государь именем Александр. – Узнай, что означает это имя! – Мне рассказывали, государь. Ты прав, что хочешь узнать больше нового. Это имя означает "мужественный защитник". – Хм... Эти греки были глупы. Разве защитник может быть не мужественным? Если только это – баба, которая по недомыслию оказалась в дружине. Так что тот князь? – Царь, господин. У них это называется – царь. – Какая разница?! – В степени власти, государь. И в обычаях. – Значит, мне нужна такая же степень власти! – князь опять был раздражён. – У тебя будет больше, мой князь. – И что же этот князь, то есть – царь? Говори! – Прости, мой господин. Это был великий царь. Он завоевал весь мир вокруг Греции. Народ боготворил его, а воины шли за ним в самые страшные битвы. Он был умён и красив. Его опасались соседние государи, на него заглядывались женщины, у него была красавица жена, но в своих покоях он предпочитал общество друга. Они были дружны с детства и близки во всём. И в умных беседах, и на постели. – Оба по доброй воле? Или друг приходил по приказу? – По доброй воле, государь. – Ты говоришь, он завоевал весь мир? – Весь, известный мудрецам его народа. – То есть, о наших землях его мудрецы не знали? – Видимо, да, государь. – И при этом спал с мужчиной? – Да, государь. – Долго ли он правил? – Увы, нет, государь. Он провёл в яви только тридцать два лета. – Что так? Погиб в бою? – Нет, государь. Видно, их боги завистливы. Говорят, в ту ночь, когда он родился, сгорел храм одной из самых грозных их богинь. Он заболел и умер. Князь хмыкнул. – Опять женщина. Верно, видно, говорят, что всё зло от этих тварей!       Кисан промолчал. Во–вторых он был удачно женат, а во–первых могли и доложить государыне. "Ты, братец мой молочный, с пьянками–гулянками твоими к пращурам, к ворожейке не ходи, отправишься рано. А государыня правит, покуда ты вроде как воевать пытаешься. Так что мне её поносить не резон. С ней дружить надо. Даже если наследников у вас не будет, её голос и дальше будет слышен. Ну да, кажется, ты готов. А то сюприз-то больно дорог". – Не прогневайся, государь. Я знаю, что тебе неуютно у государыни и что тебе скучно здесь. Я привёл к тебе одного человека. Позволь ему войти? – Кто ещё? – раздражённо бросил князь. – Очередной проситель? – Нет, государь. Позволь ему войти. – Хорошо. Только недолго.       Кисан приоткрыл дверь и что-то тихо сказал, делая рукой приглашающие жесты. Наконец, в дверь вошли. Князь, не слыша вошедшего, обернулся. И замер. Перед ним стоял прекрасный юноша. Высокий, с вьющимися тёмно-русыми волосами, хоть и очень короткими с одной стороны, широкоплечий, с красивыми мускулистыми руками и стройными ногами. Он был практически обнажён, только чресла были прикрыты набедренной повязкой, и слегка поёживался. Князь почувствовал желание немедленно обнять эту красоту. – Кто ты? Парень молчал. – Кто ты? Как тебя зовут? Отвечай же своему князю! Парень молчал, по щеке его прокатилась слеза. – Позволь мне, господин, – Кисан взял молочного брата за рукав. – Я купил его у одного ромейского купца... – У того же, что торгует книгами? – У него, князь. – Какой интересный у него товар... Книги и люди... Ты покажешь мне его лавку! – Как тебе будет угодно. Так вот, этот юноша – тоже из ромеев... – Хм, – усмехнулся князь. – А ещё говорят, что они не торгуют своими! И они ещё смеют укорят нас! – Они не правы, государь. Так вот, этот юноша, имя ему – Евлампий, как ты видишь, очень красив. К тому же он весьма неглуп и искусен в любви. В том числе – в мужской любви. – Но почему он молчит?! Я хочу услышать его имя из его уст! – Прости, господин, но он немой. Он всё слышит, и понимает, в том числе – и по–нашему, но говорить не может. Ему отрезали язык. – Это правда?! – Игорь резко обернулся к новому знакомцу. Тот кивнул. – Покажи! Я хочу убедиться! Парень покраснел и заплакал. Кисан ласково взял его за руку. – Покажи. Господин всё должен знать. Не бойся. Парень открыл рот. Вместо языка действительно торчал короткий безобразный огрызок. – Кто тебя так?! За что?! – князь схватил плакавшего богатыря за плечи. Кисан снова взял своего молочного брата за рукав. – Прости его, господин. Он действительно не может ответить. Если тебе угодно, я узнаю, что произошло. – Так узнай же! Я хочу знать, кто искалечил эту красоту! "А может и лучше, что говорилку парнишке оттяпали? Хуй твой, братец мой молочный, и другими способами можно потешить. А болтать этот болванчик будет меньше", – Кисан молча поклонился. За мысли пошлин не берут. ***       Князь считал часы. Как бы ему хотелось бросить всё и позвать красавца Евлампия немедленно! Но – ничего не поделаешь: дела. Постоянно кто–то приходил, его всё время о чем–то спрашивали, куда–то звали...       Наконец солнце село, и князь снова остался один. Он торопливо одёрнул кафтан и велел позвать Кисана. – Веди! Куда ты поместил... этого юношу? – В один из дальних покоев. Идём, государь, я провожу. Они довольно долго шли дворцовыми переходами. Слуги, дружинники, бояре расступались и молча кланялись князю. Однажды Игорю показалось, что стоявший на посту охранник нехорошо усмехнулся. – Кто такой?! Почему смеёшься?! – Дружинник твоего войска Аймон, – вытянулся тот. – Я и не думал смеяться над тобой, господин... – Что-о-о?! – взревел князь. – Заменить караульного! Этого – в пыточную! Он знает больше, чем говорит! – За что? – побледнел караульный. – Пойдём, – Кисан потащил князя. – Это – просто охранник. Может, он доволен своим жалованьем? – Но он же... – Пойдём. Ты теряешь время, – Кисан за спиной жестом велел караульному молчать. Дальше до дальнего маленького покоя они дошли без приключений. Кисан распахнул дверь. Игорь вошёл и снова замер. Евлампий стоял перед ним совершенно обнажённый. Отблеск висящего под потолком светильника делал фигуру молодого человека будто отлитой из старого красного золота. Высокая шея, широкие чуть покатые плечи, мощные мускулы на груди ("Словно древние курганы", – подумал князь), тонкая талия, стройные ноги...       Наконец, князь взглянул на самое главное. Чресла юноши были чуть-чуть напряжены, уд ещё почти спокоен, но чувствовалось, что при малейшем ласковом прикосновении он превратится в Перунов дуб. От такой богохульной мысли князя бросило в краску. Но это только прибавило решимости, и он шагнул в спальню. Дверь захлопнулась. ***       Кисан вернулся в главные хоромы. В переходе его остановили один из старшин и давешний караульный. Оба были растеряны. Кисан махнул им рукой. – Не в духе он. Убери этого, – кивнул на караульного, – на недельку стены охранять, авось забудет. И велел запрягать. Он спешил в Вышгород, к великой княгине. ***       Князь смотрел на нового друга и не мог налюбоваться. "Всё же кое-что у этих ромеев получается хорошо. Почему у нас нет таких красивых людей? Всё у нас не так!" – Иди же ко мне, – ласково поманил он Евлампия. – Иди! Парень сделал неуверенный шаг вперёд. – Чего же ты боишься? Я – не тот купец. Я не буду тебя обижать. Князь осторожно, стараясь не причинить боль, взял парня за подбородок. – Видишь, какой ты красивый, какой складный. Нам будет очень хорошо. И начал ласково ощупывать тело молодого грека. Князь гладил шею, грудь, руки и чувствовал, что калека постепенно успокаивается. "Этого проклятого торговца надо повесить за издевательство над красотой!"       Наконец он дошёл до нежных мест и почувствовал, как собственное тело откликнулось. Уд начал быстро твердеть и увеличиваться. Он рывком поднял подбородок своего партнёра. Тот понял и начал быстрыми, уверенными движениями развязывать ему пояс. Когда ставшая невероятно тяжёлой одежда наконец рухнула на пол, князь властно толкнул юношу к постели.       Молодой человек уверенно взял обеими руками княжий уд, и у Игоря всё словно поплыло перед глазами. Евлампий нежными и точными движениями, то чуть сжимая, то отпуская, гладил его. Князь чувствовал, как жизненная сила буквально приливала. Так продолжалось довольно долго, уд напрягся и стал горячим. Наконец юноша осторожно, но крепко прижал его губами и резко втянул в рот, заставив князя задохнуться от удовольствия. Он почти не касался уда зубами, подвернув губы так, чтобы не причинить боли. Тесное влажное объятие этих губ с ума сводило. Языка у парня не было, но он помогал себе руками. Осторожно сдвинул крайнюю плоть, потершись губами о чувствительную головку. С губ Игоря сорвался утробный стон, он опустил руку на голову юноше и подал бедрами вперед. Евлампий покорно принимал господина, старательно ласкал его, но время от времени по его телу пробегала дрожь. Игорь стонал уже беспрерывно, откинув голову так, что жилы на шее натянулись. Вот его уд запульсировал и сперма хлынула из него фонтаном. Игорь увидел, что юноша сглотнул её. "Ах ты, мой хороший", – то, что Евлампию с трудом удалось скрыть отвращение, он не заметил. – Дай, я обниму тебя, – и принялся гладить и ласкать партнёра. Игорь целовал Евлампию лицо, руки, грудь. Он чувствовал, как мужская сила снова приливает. Взглянув вниз, он увидел, что уд Евлампия тоже напрягся. Он провёл рукой. Евлампий замычал. "От удовольствия", – подумал князь. – "Сейчас. Подожди немного. Я сделаю тебе хорошо". И взял напрягшийся член в ладонь, осторожно сжав. С губ юноши сорвался протяжный всхлип. Он уперся ладонью в грудь князя, второй касаясь его лица. Князь не спешил, осторожно провел пальцем вокруг крайней плоти, сжав пальцы кольцом, начал двигать рукой, доставляя юноше наслаждение. Евлампий стонал в голос, иногда стоны его срывались в повизгивания. Не в силах совладать с желанием, Игорь наклонился и взял в рот солононоватую головку. По телу юноши прошла дрожь. Разведя ноги, он подался навстречу своему властелину. Игорь встал меж его бедер и приладил головку своего уда к срамному отверстию возлюбленного. Евлампий дернулся, застонав почти жалобно- всё же княжеский "кладенец" был великоват для него. Но скоро пообвыкся, тем более, что беря, Игорь не забывал и отдавать. Его ладонь нежно ласкала член юноши, вызывая рваные стоны, полу-рыдания, сводящие с ума. Наконец, Евлампий замычал. Игорь двинул бедрами последний раз, выплескиваясь в него, а одновременно с ним кончил и Евлампий. Его семя излилось в ладонь князя обильным потоком, выплеснувшись на живот парня. Князь засмеялся, взял её рукой и обтёр лицо. – Скажи, тебе было хорошо? Было? Евлампий замычал и заискивающе улыбнулся. – Ничего, мой хороший. Тебя никто не посмеет обидеть. Ты ведь и дальше будешь со мной? – на лице парня мелькнуло облегчение. Он закивал. Князь посмотрел в низкое окошко. Солнце клонилось к вечеру. Пора было возвращаться в думные покои. Скоро придут с докладами старшины, снова надо будет вершить государственные дела. Игорь встал. – Пора, мой друг, пора, – кивнул он на обеспокоенное движение Евлампия. – Что делать? Дела государственные. Но ты не беспокойся. Тебя покормят, тебе помогут, а завтра я снова приду. Ты понял меня? Парень кивнул. Князь как можно нежнее поцеловал его и решительно вышел. *** Княгиня, выслушав, молча ходила по горнице. – Опять, значит? И это тогда, когда государству нужен наследник? – Опять, государыня. – Как ты думаешь, Кисан, что это? Блажь? Глупость? Преступное бессыдство? Или хворь? – Прости, государыня, но я не настолько искушен в науках. Но мне как–то попала в руки одна книга из очень дальних стран. Там один учёный муж говорил, что это – природное свойство человека. Он рассуждал о свойствах белой желчи. Он говорил, что белая желчь на самом деле бледно-розовая или бледно-голубая. Так вот, если мальчик родился с бледно-розовой желчью, то его будет тянуть к женщинам. Таких большинство. А вот если с бледно-голубой, то увы – он будет хотеть мужчин. Такое редко, но бывает. – Хм! – недоверчиво посмотрела княгиня. – Это что же? Всем младенцам теперь желчь отворять? И как же девочки? – Так же, государыня. Точнее – наоборот. Если родилась с голубой желчью, будет тянуться к мужчинам, если с розовой – к женщинам. И отворять, говорит этот учёный муж, бесполезно: желчи этой так мало, что можно просто убить младенца. Надо ждать, когда дитя подрастёт. – Чего только не скажут, – покачала головой Ольга. – Покажи-ка мне эту книгу! Кисан замялся. Признаваться, что никакой книги не существует, и что всё это он выдумал на ходу, не хотелось. – Не вели казнить, государыня, – поклонился он. – Но эта книга столь дорогая и редкая, что тот ромей, у которого я её увидел, дал мне её только прочесть. На большее у меня не хватило серебра. – И где ж тот ромей? – насмешливо спросила княгиня. – Увы, – развёл руками Кисан. – Уплыл уже из наших краёв. – Надо же, неожиданность какая! – княгиня, не отрывая взгляда от собеседника, положила подбородок на ладонь. Кисан поёжился и попытался отвести взгляд. – В глаза мне гляди! Кисан вздохнул. – Вот что! С завтрашнего дня будешь учить меня читать. Чтоб вот так не врали мне больше. Кисану показалось, что он ослышался. – Я? Прости, государыня, но я слишком мало знаю! – И у кого же мне спросить? – "ух, глазищи-то! Насквозь пронзают!" – Лучше у ромейских... купцов, что на торгу стоят. – Вот ты и приведёшь. Того, у кого всё это и брал. Завтра же. – Слушаю, государыня, – Кисан перевёл дух. – Позволь мне уйти, иначе меня хватятся. – Подожди, – княгиня встала и подошла к окну. – Так что бы ты посоветовал мне? – Я? – Кисан растерялся. – Ты. Ты знаешь меня, знаешь князя, ты умён и хитёр, ты многое понимаешь. Говори прямо. Кисан замялся. – Прости, государыня, но, по-моему, тебе нужно искать мужчину. Супруг иногда всё-таки бывает у тебя, так что всё можно обставить. Будет наследник, многое изменится. Княгиня молчала. Кисан ждал. – Я услышала тебя. Ступай. Кисан, кланяясь, вышел.       Княгиня молча смотрела в окно. Ещё один невероятно долгий день кончался, солнце клонилось к вечеру. По двору ходили слуги, бегали дети, вот по коньку крыши пролетела кошка, тащившая что–то в зубах. "Наверное, котятам добычу понесла", – как–то отстранённо подумала княгиня. Решать вопрос с наследниками действительно надо было, и чем скорее, тем лучше. Кисан был прав. От мужа толку мало. Нужен мужчина. Княгиня задумывалась об этом уже с год. Пора было что–то решать. Она перебирала в уме всех мужчин, мало–мальски похожих на великого князя. Не то, не то, не то... "Конечно!" – озарила вдруг мысль. – "Свенельд! Добрый приятель ещё с отрочества и дальний родич Игоря. Похожи они не очень, но семейные черты есть. Всегда можно сказать, что дитё в отцову родню пошло." Оставалось объяснить всё это воеводе. – Эй, кто-нибудь! – на пороге мгновенно возникла служанка. – Разыщи-ка мне воеводу Свенельда. ***       Оставшись один, Евлампий оглянулся на раскиданную постель и бросился на колени. "Господи!" – молился он. – "За что мне это? Я грешен, Господи, знаю. Но за что так много и так часто наказываешь? Ты же знаешь, Господи, что если я не буду прелюбодействовать и грешить мужеложством, меня убьют. Или, что ещё хуже, угонят на чёрные работы или гладиаторские бои! Грешен я, Господи! Ещё и трусостью своей грешен! Соглашаюсь на содомию, дабы отсрочить праведный суд твой! Но что же мне делать, Господи?!" Небо молчало. Молодой ромей заплакал и кинулся на постель. Как всё чаще в последнее время, пришли воспоминания.       Ах, как хорошо и свободно он жил когда-то! Отец его служил управителем на большой вилле, принадлежавшей удачливому военачальнику, любимцу императора. Сейчас Евлампий вздрагивал, вспоминая даже имя этого человека, а тогда задирал нос перед сверстниками, хвастаясь, как хорошо удалось устроиться их семье. Отец разрешал мальчику приходить к нему на службу и наблюдать за его работой, но сын не особо стремился к этому, предпочитая стадион и общество старого учителя гимнастики, жившего неподалёку. Когда мальчику исполнилось шестнадцать, отец объявил, что поговорил с хозяином и тот не прочь дать Евлампию должность помощника управляющего на другой своей вилле, когда тот пройдёт необходимый курс обучения. Против обучения у отца хозяин не возражал. Мать, услышав это, расплакалась. – Ипатий, он же совсем ещё ребёнок! – Калерия, – управляющий строго посмотрел на супругу. – Во-первых, это неизбежно, во-вторых, это случится года через три, в-третьих, я сам буду его учить, в-четвёртых – подумай о младших.       Мать покорно замолчала. Евлампий отвёл глаза. Откровенно говоря, все эти подати, удои, сорта пшеницы и винограда, найм слуг, да и многое другое вгоняли его в тоску. Парнишке хотелось чего–то возвышенного, манящего и совершенно незнакомого. – Отец, – наконец решившись, спросил он. – Скажи, почему я должен идти в помощники управляющего? – Потому, Евлампий, что я могу научить тебя только этому, – спокойно ответил отец. – Или у тебя другие планы? – Да! – гордо заявил мальчик. – Я хочу уехать в столицу! – Отлично, сынок, – отец откинулся на спинку кресла. – И чем же ты хочешь зарабатывать на хлеб? – Я? – мальчик растерялся. – Да, Евлампий. Чем ты хочешь жить? Я не настолько богат, чтобы ты мог позволить себе не работать. – Я... я хотел заниматься гимнастикой... – мальчик мялся. – Ты же знаешь, учитель говорит, что у меня хорошо получается. – Если бы он этого не говорил, я не платил бы ему деньги, – спокойно проговорил отец. – Это хорошо, что ты занимаешься гимнастикой и что учитель тобой доволен. Гимнастика развивает человека. Но она, увы, принесёт доход только если изначально вложить много денег. – Почему, отец?! Вот – я, вот – стадион! Что ещё нужно?! Отец усмехнулся. – Затем, сынок, что обычные гимнасты денег, считай, не зарабатывают. Всё, что тебе заплатят, ты потратишь на тренировки и докторов. Да, Евлампий, докторов. Это – жестокое дело. И в этом деле настоящий доход имеют только хозяева театров и стадионов и наставники гимнастов. Наставником тебе становиться рано, а для того, чтобы стать хозяином, нужны деньги, которых ни у тебя, ни у меня нет. Думаю, тебе следует работать и заниматься гимнастикой в свободное время. Если ты будешь хорошо работать и заслужишь благосклонность господ, может быть, когда-нибудь у тебя появятся деньги на собственный стадион. – Отец, – мальчик покраснел и опустил глаза. – А правду ли говорят, что все управители воруют? – Неправду, – голос отца чуть–чуть зазвенел. – Я не ворую и не буду воровать даже ради вас с матерью. И тебе не советую. Во-первых, это грешно. Во-вторых, люди не любят, когда у них крадут, и кара земная может настигнуть тебя гораздо раньше божьей. И, наконец, в-третьих. Краденым деньгам ты не знаешь настоящую цену, а вложив их куда–то – прогоришь. Они слишком легко приходят.       Евлампий вздохнул и сдался.       Так прошло два года. Юноша продолжал мечтать о столичной жизни, но тем не менее слова родителя возымели действие, и он помогал отцу. И вот однажды вечером в двери постучали. Это был гонец от хозяина. Отец вскрыл письмо и покачал головой. Мать вопросительно взглянула на него. – Господин Валериан пишет, что очередной раз женился и едет сюда с молодой женой, дабы в её обществе "насладиться уединённой сельской жизнью". Они будут здесь ровно через семь дней. – Боже мой! – качнула головой мать. – Ведь и года не прошло, как умерла госпожа Валентина. А какая она была добрая женщина. Разве так можно? – Нельзя, – согласился отец. – Но давай не будем их судить. Каждый сам ответит за свои грехи.       Мать согласилась, и разговоры на щекотливую тему прекратились. Но Евлампий их запомнил, и теперь всё время думал о новой хозяйке. Интересно, какая она, раз хозяин ради неё забыл не так давно умершую жену? Через неделю они приехали. Немолодой очень полный хозяин ("Интересно, как же он воевал?" – хмыкнул Евлампий. – "Его же не выдержит ни одна лошадь!" "Когда он воевал на лошади, он был моложе и стройнее," – ответил отец. – "В императорском дворце это не нужно") и – Она.       Юноша не мог оторвать взгляд от сидевшей в возке молодой женщины. У неё было красивое ухоженное лицо с идеальными чертами, огромные зелёные глаза и роскошные чёрные волосы. Возок остановился, слуга открыл дверцу, и юноша замер от полного восторга. Прекрасное стройное тело, красивые ноги, изумительная походка. Да! Ради такой можно забыть всех остальных женщин мира! Хозяин подошёл к управителю. – Мириамна, – обратился он к красавице. – Это наш здешний управитель Ипатий. Он в полном твоём распоряжении. А это, Ипатий, госпожа Мириамна. Слушай её как меня. Отец поклонился. – А это твой сын? Учи получше. Будет хорошо работать – не обижу.       Отец снова поклонился и подтолкнул впившегося глазами в хозяйку сына. Парень спешно склонил голову. Хозяин кивнул, подал руку супруге, и они ушли в дом. Евлампий долго смотрел им вслед.       Наутро он пошёл к господскому дому и около часа бродил там под окнами. Хозяин выглянул и недовольным тоном спросил, какого чёрта сынок управителя здесь вертится. Парень растерялся. Выручил как нельзя кстати появившийся отец. Он извинился и сказал, что отправил сына узнать, нет ли у хозяина каких–нибудь поручений. – Какого чёрта он тогда не вошёл и не спросил прямо? Учти, Ипатий, если я решу, что твой сынок собрался что-нибудь стащить, я ни на что не посмотрю! Отец, извиняясь и кланяясь, уволок сына. – Запомни, Евлампий, – остановившись за углом, сказал он. – Эти люди – хозяева виллы. Ты не имеешь права мешать им! Зачем тебя туда понесло?! – Папа... – парень покраснел. Назвать истинную причину не хватило сил. Но отец многое понял. – Сынок, я всё понимаю: новые люди, да ещё из столицы, куда ты так рвался, интересно. В то, что ты хотел что-то украсть, я не верю. Ты, конечно, можешь смотреть на них, но должен делать это вежливо и почтительно. И ни в коем случае не мешать им, повторяю тебе. Иначе у нас будут большие неприятности. Ты меня понял?       Евлампий грустно кивнул и целый день ходил сам не свой. На следующее утро ноги сами понесли его к господскому дому, и он с трудом удержался, чтобы снова не начать бродить под окнами. И стал ходить вдоль невысокой живописной ограды, отделяющей господский двор от хозяйственных построек. Делал вид, что что–то проверяет. Возившийся неподалёку возничий сердито посмотрел на него, но промолчал.       Прошло немало времени, прежде чем в доме стукнула дверь. Евлампий в страхе спрятался за ограду и обернулся. Это была Она! Юная госпожа Мириамна в сопровождении служанки вышла на крыльцо и направилась к возку. Евлампий медленно поднялся и, не отрываясь, смотрел на молодую женщину. Она заметила и обернулась. Парень стоял ни жив, ни мёртв и чувствовал, как кровь приливает к лицу. – Кланяйся, дурак! – зашипел сзади возничий. – Привык, что отец тут самый главный... Евлампий поспешно склонил голову. Госпожа прошла дальше. Она шла так близко, что юноша почувствовал запах духов и движение воздуха, обтекавшего её тело. – Анастасия, ты взяла деньги? – донеслось уже со стороны возка. "Ангел поёт на небеси!" – подумал юноша. – Да, госпожа, – отозвалась служанка. – Так что же мы стоим?! – и возок тронулся.       Весь день юноша ходил как во сне. К вечеру пришёл страх. Если госпожа, вернувшись, расскажет мужу, ему несдобровать. Если выдадут слуги – тем более. Но всё обошлось, и парень осмелел.       Так прошла неделя. Каждый день парень старался хоть раз пройти около господского дома. Отец отчаялся что-либо объяснить ему, слуги косо смотрели, но ему было всё равно. Там была Она! Пару раз он видел, как она подходила к окну, ещё два раза хозяева вместе выходили гулять, ещё два раза куда–то ездили, но увидеть её так близко, как в первый день, больше не получалось, и Евлампий грустил. Через неделю вечером кто–то приехал к хозяину, и с утра во дворе поднялась суета. – Что случилось, – спросил Евлампий отца. – Господин Валериан уезжает. Вчера приехал гонец: его ждёт император. Внутри у парня всё оборвалось. – А... а госпожа тоже едет? – Нет, – деловито ответил отец, запаковывая какие–то бумаги. – Она пока остаётся здесь, так что нам по-прежнему придётся ей помогать.       Евлампий возликовал. И на следующее же утро опять прошёл мимо окон господского дома. Когда он шёл обратно, одна из занавесок приоткрылась. Он обомлел и стоял, глупо улыбаясь. Молодая хозяйка с минуту смотрела на него, потом занавеска опустилась. Юноше захотелось петь и прыгать! И вечером он снова пошёл к хозяйскому дому. Солнце уже спустилось, было нежарко, и госпожа отдыхала на веранде. Увидев его, она как–то странно усмехнулась и что-то сказала стоявшей рядом служанке. Служанка поклонилась и подошла к юноше. – Идём. Госпожа хочет говорить с тобой. Юноша послушно пошёл, не веря своим ушам. – Я видела тебя и сегодня, и вчера, и неделю назад, – "Ангельский голос!". – Кто ты? Как твоё имя? – Е... Евлампий, – пробормотал он. – С позволения моей госпожи... Я... Мой отец служит здесь управителем. Мириамна тихо рассмеялась. – Наверное, жизнь в этой деревне очень скучна, раз ты неделю разглядываешь приехавших? Чем же ты занимаешься? – Да... Нет... Я... Да, госпожа, у нас мало развлечений... – Так чем же ты занят? И сколько тебе лет? – снова рассмеялась женщина. Наивность и смущение провинциального юноши забавляли её. – Я... Мне во… восемнадцать, госпожа... Я работаю... учусь у отца... А ещё хожу к учителю гимнастики... – Восемнадцать? – качнула головой хозяйка. – Так ты уже совсем взрослый. В восемнадцать я уже... Она поморщилась и оборвала фразу. Евлампий ждал. – Повернись! – приказала она. – Ещё! Кругом! Да, у тебя хорошая фигура. Значит, здесь живёт хороший учитель гимнастики. Ты сможешь показать мне упражнения, которым он учит тебя? – Я? – растерялся юноша. – Да, ты, – рассмеялась хозяйка. – Ты же сам говоришь, что здесь скучно! Так разнообразь свои занятия! Вдруг у тебя получится? Тогда ты сможешь... тоже стать учителем гимнастики! Сегодня я уже разленилась, а вот завтра на закате мы могли бы потренироваться. И снова рассмеялась. Евлампий густо покраснел. – Я? Да... Как будет угодно моей госпоже... – Иди же! – снова смеялась она. – И работай хорошенько, иначе мой супруг будет недоволен тобой. И до завтра не появляйся здесь! Евлампий пулей вылетел со двора.       Всю ночь юноша не спал. Стоило закрыть глаза, как являлась Она. То улыбаясь, то закидывая ногу на ногу, то зазывно поводя плечом. Утром Евлампий с трудом удержался, чтобы снова не побежать к господскому дому. Отец, увидев, что он не уходит, вздохнул было с облегчением. Но вечером сын засобирался. – Ты куда? – тревожно спросила мать. Отец тоже строго смотрел на него. – Я... Госпожа просила... помочь ей, – покраснел юноша. – Сынок, – отец встал и положил руку ему на плечо. – Госпоже, конечно, надо помочь, если она просит. Но я тебя прошу: будь почтителен и осторожен. Очень осторожен! Сын снова покраснел и выскочил за дверь.       На пороге его встретила служанка. Сейчас, вспоминая всё это, Евлампий корил себя, что не послушал родителей и не убежал без оглядки с этого порога! Но тогда он об этом не думал: очаровашая его женщина желала остаться с ним наедине, и это было главным! Юноша шагнул в комнату с занавешенными окнами, и служанка плотно закрыла за ним дверь. Он огляделся. Хозяйка сидела в кресле, она была полностью одета, но одежды её были настолько прозрачны и легки, что казалось, подуй сейчас самый лёгкий ветерок, и женщина окажется обнажённой. – Подойди, – хрипловато засмеялась она. – Да не бойся, я не кусаюсь.       Он шагнул вперёд и растерянно остановился посередине комнаты. Женщина закинула ногу на ногу и положила подбородок на ладонь. Юноша поспешно скинул с себя одежду и остался только в сандалиях и набедренной повязке. Красавица не спеша, по-кошачьи потягиваясь, встала, подошла ближе и стала ощупывать его тело, ласково касаясь кончиками пальцев подбородка, плеч, груди... – Какие у тебя мускулы, – юноша снова покраснел, набедренная повязка, которую он всегда носил свободной, начала натягиваться. – Покажи мне какое-нибудь несложное упражнение, красивый мальчик.       Евлампий в смятении оглянулся вокруг. Вот, то, что надо! Он схватил стоявшую в углу маленькую деревянную скамеечку и высоко поднял её, слегка согнув одну ногу и отставив назад другую ногу и руку. Женщина снова засмеялась. – А теперь давай так: я буду делать, а ты возьми меня за руки и поправляй. Посмотрим, какой ты учитель! Давай же, бери меня за запястья!       Юноша тяжело дышал. Запах этой женщины приводил в действие какие-то неведомые ему доселе силы. Он испугался и хотел убежать, но не мог. Мириамна наклонилась, подол слегка приподнялся, она грациозно повела маленькой аккуратной стопой и взяла скамеечку. – Ну же! Бери меня! Показывай!       Парень, тяжело переводя дыхание, осторожно взял её за запястья и поднял ей правую руку. Женщина плотно придвинулась к нему, касаясь грудью его груди и глядя прямо в глаза. Юноша смотрел и не понимал, что с ним творится. Тело само тянулось к женщине, он терял волю. Стоял и не мог оторваться. Женщина снова засмеялась и кончиком языка облизала губы. Юноша растерялся и отпустил руки. – Про... прости, госпожа, я... – Ничего, мальчик, – женщина продолжала смеяться. – Ты же девственник. Но мы это поправим. Сегодня ты был учителем, завтра я тебя буду учить. Мы так будем играть, пока мой муж занимается этими дурацкими государственными делами. – А потом... – она медленно провела пальцем по его груди. – Потом ты станешь совсем другим. А теперь иди. И приходи завтра в это же время. Юноша стоял, молча глядя ей в глаза. – Иди же! – она ласково подтолкнула его к двери. Парень опомнился и кинулся к двери. За окном что-то стукнуло. Евлампий вздрогнул. ***       Ждала великая княгиня недолго. Вскоре в дверь постучали твёрдым, аккуратным, хорошо знакомым стуком. – Войди, воевода! – крикнула она, не дожидаясь вопроса. Дверь распахнулась. На пороге возник воевода Свенельд, из-за его широкой спины выглядывала довольная ("Ещё бы! Бегать-то не пришлось!") служанка. – Садись, Свенельд, – с поклоном встретила старого друга княгиня. – А ты, – пронзительный взгляд в сторону служанки, – сыщи мне... ту женщину, к которой мы ездили. Скажи: княгиня говорить с ней хочет. Ответ её передашь в точности! Девчонка исчезла. Ольга снова повернулась к Свенельду и оглядела его. Женщина рассматривала мужчину. "А ведь хорош! Высокий, стройный, сильный, добрый, умница! А что черты лица резкие, так это – не беда. Бабой рядиться даже мысли не возникнет. И вдовеет второй год, к тому же. Ладно, начнём". Но начал Свенельд. Он по–прежнему стоял. – Прости, государыня, что на ночь глядя, но, думаю, тебе это следует знать. – Говори. Да сядь ты, наконец! – Прости, – улыбнулся тот. – Я к этим скамейкам не привык. Я лучше на пол. И, подогнув ноги, опустился на толстый, тёплый и мягкий ковёр. Княгиня села по–городскому, на скамью. – Неладно в Искоростене, княгиня. Старый князь заболел. Может, умрёт скоро. Сыновья добро делить начали. – Да он уж не первый раз так. А эти – да, хороши! – усмехнулась Ольга. – Отец пока жив–здоров, а они уже тут как тут! Ни стыда, ни совести. Ни о чём, кроме своей рубашки не думают. – Твоя правда. Но это для нас – полбеды. Стыд не дым, глаз не ест. А вот если грызня пойдёт – куда хуже будет. – Куда уж хуже-то? И почему "если"? Кто о сыновнем и братнем долге забыл, о соседском и подавно не вспомнит, – княгиня встала и принялась ходить по горнице. Свенельд тоже хотел было подняться, но Ольга жестом остановила его. – Верны ли сведения? – Верны, княгиня. Тот купец, что привёз их, давно со мной такими вещами делится. Не без выгоды для себя, конечно. – Хорошо, – кивнула Ольга. – Что бояре древлянские? – Как всегда, – усмехнулся Свенельд. – Молодые – каждый за своего княжича, а отцовские сидят молча, выжидают. А может – насмехаются. – Значит, на троих? – покачала головой княгиня. – Три княжича. Жди теперь, кто кому первому ножик сунет. Один всё на Закат глядит. Узнай, кстати, правду ли говорят, что волхвов латинских привечает. Второй – ни рыба, ни мясо. Про него тоже побольше узнай. Третий вроде к нам ездит. Но он младший, его вряд ли послушают. Жаль, невесты нет подходящей, привязали б попрочнее. У тебя нет ли кого на примете? – Нет, – покачал головой воевода. – Моя дочка ещё мала, а остальные, про кого знаю, уже просватаны. – Плохо... Не сенную же девку за него отдавать... Ладно, Свенельд. Ты пошли туда кого посмышлёней. Пусть смотрит, слушает, да тебе передаёт. Но сам ничего не делает. Свенельд кивнул. – Есть у меня один отрок в младшей дружине. Асмундом зовут. Парень хваткий. Его к тому купчине и определю. Государыня, а может дружину к границам? Народишко–то древлянский нам дань платит. Не упустить бы. Княгиня покачала головой. – Погоди пока. Пусть сами куда–то сдвинутся. А то потом скажут, что в Киеве–де воры сидят, и всё, что плохо лежит, тащат. Заставы у границ пошевели, но не больше. – Да заставы–то уже давно подняты, княгиня. Иначе какая ж мне цена была бы! – Вот и славно, – кивнула княгиня. И, резко развернувшись, внезапно спросила: – Скажи–ка мне, Свенельд-воевода, а отчего ты с этим ко мне шёл, а не к Великому князю? Ведь не из дома ж тебя девка моя выдернула! – Не из дома, государыня, твоя правда, – усмехнулся воевода. – К тебе с этим разговором шёл. Из вас двоих в государственном деле от тебя больше толку. Великий князь сейчас больше забавами занят. – Вот как? Тогда и мы с тобой, воевода, о забавах поговорим. Скажи, ты сможешь оказать мне услугу? – Какую скажешь, княгиня, – Свенельд легко, одним рывком, поднялся. "А ведь одних лет с моим муженьком! Мой бы полчаса корячился, а этот птицей взлетел!" – Любую? – Любую, княгиня. – Тогда слушай, – княгиня на секунду прикрыла глаза. "А, была не была! Выбора всё равно нет". – Мне нужен сын, Свенельд! И пристально посмотрела ему в глаза. На секунду воцарилась тишина. – Что? – переспросил Свенельд. На лице его застыли растерянность и... надежда. – Ты не ослышался. Мне. Нужен. Сын. А государству – наследник. Ты поможешь мне? Свенельд опустился на скамью. – Ох, Хельга, Хельга... Что ж ты делаешь со мной... Ты же не понимаешь, о чём просишь, голубка моя. – Понимаю. Прости, – она села рядом и ласково опустила руку ему на плечо. – Я ведь люблю тебя. Ещё с юности люблю. – Я знаю, Свенди, – тихо ответила она. – Я тогда глупый был. Мать, покойница, когда тебя просватали, заметила. Сказала: лучше запри душу. Эта девушка не для тебя. Вот я и запер. Не послушался бы, ты бы сейчас не страдала. – За тебя ни родители, ни... господин конунг не отдали бы, Свенди. У них, похоже, до того, как я понёву надела, всё было решено. – А если бы увёз?! – глаза мужчины сверкнули каким–то странным, горьким блеском. – Если б увёз, пошла бы с тобой, куда угодно, – тихо ответила женщина. Свенельд глухо застонал. Ольга взяла его под руку. – Я смогу его воспитывать? – Сможешь. Ты расскажешь ему, что такое хорошо и что такое плохо. Вместе расскажем. – А мы? Она покачала головой. – Я – Великая княгиня Киевская. Великую княгиню, даже если она – вдова, будут слушать, а вот жену воеводы – вряд ли. Но твой сын станет Великим князем. Свенельд опустил голову. Ольга тревожно смотрела на него. – Ты поможешь, Свенди? – Да. Когда мне придти? – Завтра вечером. Он кивнул. – Прости, госпожа моя. Могу ли я уйти? Я слишком много пережил сегодня. Она кивнула. – Завтра я приду, – и быстро вышел. Когда за дверью стихли шаги, великая княгиня рухнула на ковёр и завыла. ***       Оказалось, это был всего лишь ветер, стукнувший ставнями. Евлампий снова погрузился в своё прошлое.       На следующий вечер он снова пошёл в господский дом. Хозяйка уже ждала его. Едва он вошёл, она плотно притворила двери и закрыла задвижку. Юноша растерялся, но женщина жёстко и властно взяла его за руку и развернула лицом к себе. – Что стоишь? Хочешь меня? Парень покраснел. Она была права, но признаться в этом он боялся. – Или ты девственник? – засмеялась Мириамна. – Так мы это сейчас поправим. Евлампий как зачарованный глядел на неё. Молодая хозяйка тоже пристально смотрела ему в глаза и похотливо облизывала губы кончиком языка. У юноши закружилась голова. Он рванулся к двери. – Куда же ты?! – она сильной и властной рукой развернула его. – Ты ведь хочешь меня? А я хочу тебя! Так в чём же дело?! – Я... Прости, госпожа, разве я могу? Ты такая... такая... И потом... Ты – госпожа, и у тебя муж... – Муж... – расхохоталась она. – Обойдёмся без этого... И рывком притянула его к себе. – Ну! Раздень же меня! Будь мужчиной! – парень растерялся и принялся неловко развязывать ей пояс и расстёгивать пряжки на плечах. Она посмеивалась.       Наконец он справился и платье упало на пол. Евлампий замер. Мириамна стояла перед ним. Обнажённое тело дышало женской силой, крутые бедра зазывно покачивались, крупные упругие груди с коричневыми сосками манили к себе. Женщина подняла тонкие руки к причёске, и тёмные длинные волосы тяжёлой волной скатились по смуглой спине и плечам. Парень почувствовал, что на этот раз его набедренная повязка точно лопнет. Он ещё не разу не видел женщины вот так: доступно и открыто. Мать, сёстры, служанки – всё не то! Это была Богиня! Это была Женщина! – Иди сюда, – она резко толкнула парня к кровати. – Хотя стой! Я раздену тебя. Евлампий стоял, как истукан. Сердце бешено колотилось. Женщина ловкими умелыми движениями развязала ему пояс. Одежда упала на пол. Женщина довольно засмеялась и, медленно и с удовольствием облизывая губы, стала ласково гладить его грудь, иногда слегка царапая её длинными ногтями. – Какой ты... хорошенький, мальчик! – промурлыкала она. – Та–а–ак, а зачем нам эта противная тряпка? И стала ловкими движениями развязывать набедренную повязку. Евлампий рванулся, ему стало страшно, но она твердой рукой ухватила его. – Ты посмотри, какой он у тебя красавчик! И уже растёт, хочет познакомиться с моей девочкой! Сейчас-сейчас... И она взяла в руки его половой член. Евлампий понял, что теряет волю. Член рос и твердел на глазах. Он уже был похож на большую красную колбасу, которую мать готовила к праздникам. Всё тело его жаждало этой женщины. Но он не знал, что делать. – Постой, – робко сказал он ей. – Я... Я никогда... – Я уже поняла, – прошептала она. – Слушайся, я тебя научу. И плотно прижалась к нему. Волосы на её лобке щекотали половой член, соски касались груди. Сердце бешено колотилось. Кровь приливала к верхней плоти, казалось, член сейчас разорвётся. – Нет! – скомандовала она, толкая его к кровати. – Ложись и делай, как я скажу. Евлампий упал навзничь. Мириамна ловко вскочила на него и, ласково, но твёрдо обхватив его член, точным ударом направила его в своё влагалище. Парень затрепетал. Сердце бешено колотилось, он попытался приподняться. – Какой смелый, – засмеялась она. – Лежи пока.       И стала ритмично приподниматься и опускаться, одновременно слегка покачивая бёдрами. Евлампий застонал. Ему показалось, что кто–то весёлый и могучий поднял его над зёмлей, и он летит. Он стал помогать своей подруге, тоже ритмично приподнимая и опуская бёдра. Она снова засмеялась, но на сей раз не пыталась его остановить. – Так... так... – мурлыкнула она. – Как бьёт барабан на поле, только медленнее, медленнее. В этом деле не надо торопиться.       Он кивнул и послушался. Говорить не было ни сил, ни желания. Осталось только желание быть с ней и доставлять ей радость. Наконец Евлампий понял, что вот–вот случится что–то важное. Неведомые прежде силы рвались наружу. Он закричал и ударил. Сперма вырвалась наружу. Женщина тихо застонала и приняла её.       Теперь они лежали рядом. Евлампий был опустошён и счастлив. Он испытал неведомое доселе наслаждение, он дал радость и счастье той, о которой грезил уже не одну ночь. И вот она рядом, такая же уставшая и счастливая. Он поднял руку и погладил её. – Спасибо, мальчик, – тихо сказала Мириамна. – Ты умеешь быть благодарным. – Я не мальчик! – запротестовал Евлампий. – Я... – Теперь уж точно не мальчик, – усмехнулась она. – Раз переспал с женщиной. – Не обижай меня! Что я сделал не так?! – Прости, – она ласково провела рукой по его груди. – Я злюсь на себя. – За что?! – юноша приподнялся на кровати и схватил её за руку. – За то, что моя жизнь теперь не стоит ни гроша. – Почему?! – он приподнялся на локтях и смотрел на неё. – Потому, что муж убьёт меня, как только узнает. И виновата в этом только я. – Что ты говоришь?! – Евлампий вскочил на постели. – Как он посмеет?! Это же ты! Она усмехнулась. – Он сделает всё, что захочет. – Но почему?! Ведь он женился на тебе, значит – любит! А... – от пришедшей в голову мысли парня бросило в холодный пот. – Ты... ты почему... со мной? У тебя же есть муж! Ты же должна любить его?! Мириамна снова усмехнулась. – Я? Может, и должна. Только ты ж его видел. Там любить только кошелёк можно. Может, когда–то и он что–то мог. Но, видно, это было очень давно. Сейчас ты, мальчишка, можешь лучше его. Спасибо тебе. Хоть женщиной себя почувствовала. – За... зачем же ты с ним?! Ты же такая... такая...! – Какая такая? – она пристально смотрела ему в глаза. – Ты же не знаешь про меня ничего. Хочешь послушать? Евлампий настороженно кивнул. – Мне двадцать, мальчик. Всего два года, а рядом с тобой я себя чувствую словно раздавленной годами. Мой отец торговал шерстью в... одном большом городе. Четыре года назад он разорился и умер. На полгода нам с матерью и сестрой ещё хватило денег, а потом пришли кредиторы и потребовали вернуть долг. Мы не смогли, и они продали нас с сестрой в лупанарий. Я считаю, нам с Анастасией, так звали мою старшую сестру, очень повезло тогда. Этот лупанарий был дорогой. Простой солдат, только что убивавший варваров где-нибудь на границе, не потянул бы наши цены, и к нам заходили люди более состоятельные. Их было куда меньше, чем в дешёвых заведениях, но требовали они большего. Со временем я привыкла. Если соблюдать меры предосторожности, там можно было жить. А вот сестра не смогла. Через полгода она узнала, что у неё будет ребёнок. Таких наша хозяйка вышвыривала на улицу, как только узнавала. Анастасия не хотела на улицу, она не стала ждать и повесилась. В то утро я проснулась от дикого крика. Кричала новенькая, её только на днях привезли к нам. Продали, как нас, за долги. Прибежала на крик и увидела сестру. Она висела под потолком на перекладине. Я глаз не могла оторвать. Она как будто выросла немного в тот момент. И качалась так ровно–ровно, как детская игрушка над люлькой. Только ноги были чуть в стороны. И рубашка мокрая. А на следующий день её просто зарыли у какой–то дороги. Её и её ребёнка. Про него так никто и не узнал, кроме меня. Евлампий смотрел на подругу, и ему было страшно. Она лежала и смотрела словно сквозь него. "Бедная! Бедная! Что же ей пришлось пережить!" – думал он. Мириамна продолжала. – А потом пришёл он, Валериан. Он уже тогда мало что мог в постели. Но хотел много, и я ему помогла. Ему понравилось, он стал бывать чаще. А когда умерла его жена, выкупил меня, увёз к себе и почти сразу женился. – Он тебя бил? – Нет. Он провинившихся не бьёт. Он убивает, а если решит, что его хотели унизить, калечит и вышвыривает на улицу. Разве таких можно любить? – Подожди! Но он же может... – Может. Но моя служанка ненавидит его не меньше меня. За что, я не знаю. Она не говорит, я не допытываюсь. К тому же я дам ей денег. Она промолчит. А теперь иди: мне надо подумать. – Ты... Мы... – Завтра. В это же время. Иди. Парень, качая головой, медленно вышел во двор. *** – Не лги мне, голуба! – старая женщина в тёмном платке строго смотрела на Великую княгиню. – Я с богами разговариваю. Они по моей просьбе многое могут, но на каждый чих тебе отзываться не станут. Правду говори! – Я не лгу, матушка Павна, – устало прикрыла глаза Ольга. – Это для мужа. Ведунья покачала головой и протянула посетительнице маленький хорошо запечатанный кувшинчик. – Гляди, голуба. Все дела и мысли наши боги нам втройне возвращают. А тебе, великой княгине, и более вернуться может. И мужу твоему, и мне, недостойной. – Благодарю, матушка, – княгиня, слегка склонив голову, взяла кувшин и вышла. Старая ведунья смотрела ей вслед. "Сделаю я тебе, княгинюшка, как ты хочешь. Нешто я не баба? Нешто не понимаю? А потом – в дорогу. И – подальше. Такие тайны хранить – для жизни опасно". Отъехав несколько поворотов, княгинин поезд остановился. – Проследишь за ведуньей, – сказала она ехавшему рядом местному старшине. – Чтоб, пока я не скажу, никуда не уехала. – А потом? – деловито уточнил старшина. – Насчёт потома потом и решим. Трогай! ***       Солнце тихо опускалось за соседний лес. Княгиня мерила горницу шагами. Придёт? Или испугается старой любви?       В дверь постучали. Княгиня облегчённо вздохнула: его стук, пришёл. Он вырос на пороге. Высокий, сильный, надёжный, даже какой-то помолодевший. Мужчина и женщина стояли посреди горницы, молча глядя друг другу в глаза. – Пойдём, – наконец сказала она и повела его в спальню. Воевода послушно пошёл за ней. За своей княгиней. В спальне она резко развернулась, подняла руки и стала развязывать платок. Он засмеялся. – Подожди, Хели, позволь я помогу, – и тёплые сильные руки коснулись её тела. Она подалась вперёд и стала развязывать его пояс. Одежды рухнули. Ольга и Свенельд стояли друг против друга. Женщине вдруг стало страшно: "Что я делаю? Зачем? Для чего?" Мужчина заметил это. – Не бойся, Хели, всё будет хорошо. Только верь мне, – и, приподняв ей подбородок, поцеловал её в губы. Она тихо ахнула и подчинилась. Свенельд ласково целовал свою первую и единственную настоящую любовь. В глаза, в губы, в шею, в ямочку между ключиц... Славяне верят, что именно там у человека живёт душа... Когда он коснулся губами ключиц, она принялась ласково гладить его седеющие уже волосы, плечи, шею. – Пойдём, лада, – воевода легко, как пушинку, поднял свою возлюбленную на руки и отнёс на постель. Там он ещё раз поцеловал ей грудь, ласково раздвинул ноги и вошёл в её лоно. – Не бойся. – Я с тобой ничего не боюсь, – ответила она, не отрывая глаз от его лица, и отдалась ему. ***       За дверью послышались шаги. Евлампий вздрогнул. С одной стороны, сейчас он вернётся в реальность, и о самых страшных днях подумает позже. С другой – если снова придёт этот господин, то опять придётся заниматься тем, чего так не хотела его душа, но без чего очень трудно было выжить.       Но за дверью искали какого–то воина со странным, но звучным именем Гирята. С другого конца ответили, что видели в каком-то амбере, и снова всё стихло. Евлампий приоткрыл дверь. В высокой и очень светлой деревянной галерее, куда она выходила, было пусто. Убежать? Евлампий покачал головой и горько усмехнулся. Он пробовал уже трижды. Но в империи в нём быстро признавали беглого раба и возвращали владельцам. Сейчас волосы отросли, да и многие здешние воины брили головы, но он не только не мог говорить, но и ещё плохо понимал здешнюю речь. Так что его опять поймают, изобьют и продадут ещё дальше. Он вздохнул и вернулся.       Снова перед глазами поплыли картины из такого близкого и такого далёкого прошлого. На следующий день он снова пришёл к Мириамне. И она подняла ему член одними губами. Ласковыми, нежными, сильными. – А теперь – твоя очередь. Будем учиться! – засмеялась она, откидываясь на спину. – Запомни, Евлампий, в плотской любви удовольствие друг другу должны доставлять оба. Иначе оба никогда не будут счастливы в постели. Иди сюда! И согнула в коленях ноги, одновременно раздвигая их. – Ближе! Ближе! Что ты видишь? Он приблизился и засмеялся. Перед глазами была небольшая продольная щель с чуть выпуклыми краями. – Это похоже на губы! – Так поцелуй их! Ну же!       Он наклонился и поцеловал. Губы ответили, нежно затрепетав. Он провёл языком, щель словно приокрылась. Он провёл ещё раз, сильнее и глубже. – Ну же! – застонала женщина. И он окончательно осмелел. Он гладил щель губами, целовал, проникал языком внутрь почти на всю его длину. Он, кончая, почувствовал на кончике языка и её влагу. Большего наслаждения он не испытывал ещё никогда. Обессиленные они повалились на постель. И почти сразу в дотоле молчавшем доме что–то стукнуло. Словно открыли и закрыли дверь. Хозяйка тревожно вскочила. Нет, окна были закрыты, дверная задвижка на месте. – Ветер, – успокоенно кивнула она. Так прошла ещё неделя. И вот в субботу, возвращаясь со всей семьёй после вечерней службы, Евлампий увидел на дороге облако пыли. Кто-то очень торопился на виллу. Отец и сын тревожно переглянулись и быстро пошли вперёд. Отец волновался о делах, сын – о Мириамне. Но в усадьбу их не пустили. Приехавший с хозяином незнакомый слуга сказал: – Идите домой, вас позовут, – и захлопнул дверь перед их носом. Дома отец нервно ходил из угла в угол. Евлампий угрюмо смотрел в окно. – Что же случилось? Чем недоволен хозяин? Может, кто–то проворовался? Что ты молчишь, сынок? – Папа, о чем ты говоришь? Он сейчас на неё кричит! – На... – отец поперхнулся собственным голосом. – Что?! Она?! Сынок! Чем ты помогал госпоже?! Говори!!! Сын стоял перед ним и смотрел в глаза. Губы его дрожали. – Да, папа! Ты правильно догадался. Я люблю её. Отец ахнул и опустился на скамью, обхватив голову руками. – Что ты наделал, Евлампий... Теперь мы все погибнем... – Я люблю её, папа! – Любишь?! – отец поднялся, глаза его бешено сверкнули. – Что ты знаешь о любви, щенок?! Любишь – это когда боишься сделать больно! Ты не имел права тревожить замужнюю женщину! Потому, что у неё есть муж, и сейчас он предъявляет свои права! А о нас ты подумал?! Или ты не любишь нас с матерью и сестёр?! Ты подумал, что будет с нами, когда хо... её муж узнает?! – Я сам пойду! Если он любит, он поймёт! – Нет! – отец жёстко ухватил его за руку. – Ты немедленно уедешь. Бери любую лошадь и уезжай куда глаза глядят. Тогда хоть кто-то уцелеет. Вон отсюда! И Ипатий толкнул сына к дверям. Но они опоздали. Дверь распахнулась, на пороге стоял давешний слуга. – Вас ждёт хозяин. ***       Наступило утро. Свенельд тихо гладил Ольгу по волосам. – А если дочь? Она улыбнулась и ласково провела рукой по его груди. – Значит, мы попробуем ещё раз. – Подожди, Хели! – воевода приподнялся. – Ты вчера сказала: "Великая княгиня, даже если она – вдова". Что ты задумала, Хели? Ольга нахмурилась, глубокая складка легла между её бровей. – Ничего. Пока ничего, Свенди. Я не хочу прослыть убийцей того, от кого мои дети получат наследство. – Думаешь, он поверит? – Я постараюсь. Сегодня он приедет сюда. Воевода почувствовал укол ревности. – Не волнуйся. Так надо. Я не хочу торопить события. Боюсь, мой муж сам всё сделает, чтобы к пращурам побыстрее отправиться. С тем, как он живёт, это не трудно. Но надо быть готовыми ко всему. Свенельд обнял её. – Не бойся. Пока я жив, он не обидит ни тебя, ни ребёнка. Ольга покачала головой. – Боюсь, он может погубить всё княжество. Его отец и... господин конунг были на своём месте, этот – нет. Ах, Свенди, как бы я хотела быть обычной слабой женщиной, думать о любви, доме, детях. Но с таким мужем приходится о государстве. – Я – сильный, – улыбнулся Свенельд. – Всё будет хорошо. – Ты – да, – спокойно ответила она. – Сильный, умный, красивый. Но князь – он. И поэтому нам придётся думать о государстве. С Игорем я постараюсь справиться сама, а ты пригляди за городом и границами. Если что, надо не упустить случай. С этими словами княгиня встала и сама принялась одеваться. ***       Никогда ещё Евлампию не было так страшно. Окна господского дома светились так ярко, словно в доме случился пожар. Слуга подтолкнул их, и Евлампий вздрогнул: его приглашали в ту самую комнату. Они вошли. Хозяин сидел в кресле у стены. – Не крал ничего, говоришь, щенок твой? А, Ипатий? И не думал? А я вот знаю, именно здесь, вот на этой самой постели, твой сынок украл мою честь. Что скажешь? – Господин Валериан! – отец рухнул на колени. – Прошу, прости его! Он же совсем мальчик, он не хотел! Он делал то, что просила госпожа Мириамна! Евлампий, да кланяйся же! Но Евлампий остался стоять прямо. – Не вспоминай при мне эту тварь! – хозяин побагровел. – Твой ворёныш хотя бы не трус! В глаза смотрит! – Не смей называть её так! – Евлампий сам не понял, как заговорил. – Она... Она ногтя твоего не стоит, старая обезьяна! Отец ахнул. Хозяин насмешливо посмотрел на юношу. – Да, верю. Языком ты владеешь. Эй, кто-нибудь! Приведите эту... Через секунду вошёл тот же слуга, крепко держа за локоть служанку Мириамны. Женщина была растрёпана и в разорванной одежде, под глазом был синяк. – Расскажи–ка нам, как этот юнец помогал госпоже. Всё то, что ты мне рассказывала. – Да, хозяин, – женщина устало прикрыла глаза. – Он... ублажал тело госпожи. А она – его. И руками, и языком, и членом. – В подвал обоих, – приказал хозяин, вставая. – А этому, – он кивнул на Ипатия. – двести плетей. Если выживет – заклеймить и выкинуть. Его бабу и выводок вышвырнуть немедленно. Слуга толкнул Евлампия в спину.       В подвале было темно, и юноша не сразу увидел свою подругу. Она висела у стены, поднятая за подмышки к потолочной балке. Голова Мириамны свешивалась вниз, волосы закрывали лицо, одежды на избитом окровавленном теле не было. Юноша застонал от ужаса. – Гляди, – сказал хозяин. – И не притворяйся, что сдохла, мерзавка. Женщина молчала. – Эй, кто-нибудь! Плесните в неё водой. Водой плеснули. Мириамна глухо застонала. – Гляди! – хозяин сильной рукой ухватил её за подбородок. – И ты меня променяла на этого щенка?! – Он, в отличие от тебя, в постели – мужик, – хрипло захохотала женщина. Глаза её сверкнули отчаянным полубезумным блеском. – А может, и не только в постели. – Шваль, – хозяин ударил жену. Голова её дернулась, Евлампий кинулся вперёд, но слуга резко дёрнул верёвку. – Десять плетей твари! Эти пусть смотрят. Засвистела плеть. От каждого удара тело Мириамны дёргалось и брызгала кровь. Евлампий вздрагивал. Под конец он завыл от бессилия. Рядом в страхе вздрагивала служанка. Хозяин остановил избиение. – Воешь? – оценивающе взглянул он на парня. – Вот так и будешь выть всю жизнь. – На рассвете, – обернулся он к палачу. – Отрежешь ему язык. Он у него – лишний. Если не сдохнет, отдашь солдатам. Пусть обучат мужской любви. Потом в лупанарий продадим. – А эту жадную тварь, – кивок в сторону служанки, – тогда же без лишних разговоров повесишь за ноги. Нечего жадничать было. – А ваша... жена, – уточняюще осведомился палач. – С утра этой твари – двадцать плетей, и пусть на всё посмотрит. Свихнётся – выгоним. Сдохнет – закопаем. И – да, попа не звать. Ворам покаяния не будет. И вышел, не закрывая двери. Слуги остались.       Наутро их вывели во двор. Мириамна не могла идти, её волокли за руки. Хозяин сидел на крыльце в тяжёлом деревянном кресле. Неподалёку стоял помост со столбом, колодой и перекладиной. Вокруг толпились слуги и крестьяне. Евлампий огляделся: родителей среди них не было. Он вздохнул с облегчением. Парень не знал, что его отец после порки стал терять разум, и их семью выгнали, не дав даже собраться. Хозяин встал. – Эти трое – воры. Они посягнули на моё имущество и честь. Я уличил их, судил и приговорил. Молитесь за них, христиане, ибо иной участи и иного покаяния они не заслуживают. Я сказал. И снова опустился в кресло. Слуги привязали измученную госпожу Мириамну к столбу. – Сперва девку. Слуга поднял девушку, поставил на помост и связал ей ноги. Служанка закричала: – Господин! Смилуйся! Это же я всё рассказала тебе! – Ты узнала больше, чем тебе следовало. И ты взяла деньги за молчание и не сдержала слово. – коротко бросил хозяин. – Кончай её.       Палач и слуга резко дёрнули за верёвку, служанка взметнулась в воздух. Платье упало, и Евлампий с каким–то отстранённым спокойствием увидел полные загорелые ноги и испачканную повязку на ягодицах. Первое время девушка кричала, извиваясь и пытаясь подняться. Потом сознание оставило её, и она просто тихо закачалась, подметая волосами помост. – Теперь этого, – кивнул хозяин. Евлампия швырнули к помосту. Он не сопротивлялся. Какая–то странная апатия нашла на него: "Видно, судьба. Господи, но за что?!" Палач уложил его голову на колоду и рывком раскрыл ему рот. Хлынула кровь. Евлампий инстинктивно сдвинул зубы. – Куда, щ-щенок, – прошипел палач. Через минуту всё тело пронзила дикая боль. Изо рта лилась кровь, и там стало пусто. Палач одной рукой рывком повернул его голову. Евлампий вгляделся и всё поплыло перед глазами: в другой, поднятой над головой, руке палач держал что–то небольшое, мягкое, окровавленно-розовое. "Мой язык?" – его замутило и, уже теряя сознание, он услышал дикий звериный крик Мириамны. Очнулся он в каком-то тёмном помещении. – Жив, – сказал смутно знакомый голос. Евлампий увидел того самого слугу. Он попытался окликнуть его, но изо рта доносилось только мычание. – Не пытайся, – усмехнулся слуга. – Не выйдет. Мастер Андроник знает своё дело. Если знаешь грамоту, напиши. Я отвечу, если смогу. Теперь ты – товар, тебя велено беречь. Евлампий закивал и схватил протянутые кусок папируса и грифель. "Что с моей семьёй? Что с госпожой? Будь милосерден!" – Буду, – кивнул слуга. – Твоих выгнали в тот же вечер. Отец был ещё жив после порки, но сейчас, думаю, уже умер. Твоя любовница наказана.       И вышел. Больше с Евлампием не разговаривали. Через несколько дней вошедший слуга рывком поднял его, вывел наверх и подвёл к окну. Перед домом вновь стоял деревянный помост. На сей раз – только с перекладиной. Вскоре туда подтащили какой–то мешок. Евлампий вгляделся: это была Мириамна. Она по–прежнему не могла стоять. Её подняли, на шею надели петлю, и хозяин начал задавать вопросы. У Евлампия зазвенело в ушах и он ничего не услышал, хотя хозяин почти кричал. Женщина же безучастно молчала. Казалось, она вообще не понимает, что происходит. Нет, понимает! Когда муж подошёл, она подняла голову и плюнула, пытаясь попасть ему в лицо. Он махнул рукой и слуги отпустили её. Она дёрнулась и закачалась в петле. "Как погремушка над люлькой", – отрешённо подумал юноша. – "Как её сестра. Только ноги висят прямо. Перебили, наверное. И подола мокрого нет. Потому, что она голая". И без сознания рухнул на руки слуге. Потом пришли какие–то люди и стали учить его мужской любви. Он делал всё механически, но, кажется, у него получалось. Его редко били и часто хвалили. И вот в один прекрасный день он кончил он акта с мужчиной. Вызванный хозяин равнодушно посмотрел, кивнул слуге, и через день его продали. А потом...       Стукнула дверь. Евлампий вздрогнул и вернулся в реальность. Он сидел в небольшой комнате в деревянном дворце в стране далёких северных варваров и должен был выполнять все желания своего нового хозяина. Он обернулся. Нет, это был не хозяин, а тот старший слуга, который купил его. – Так, Евлампий, – на неплохом греческом сказал Кисан. – Я буду учить тебя здешнему языку. Ты уже его понимаешь, но этого мало. Ты должен знать каждое слово. И начнём мы прямо сейчас. ***       Прошло полтора месяца. Утром великая княгиня слушала доклады о делах в стране и на границах. Надо было решать, что нынче вечером услышит её супруг, а какие дела можно сделать и самим. Муж ей последнее время не нравился, чем дальше, тем больше. Он регулярно приезжал к ней, чтобы удостовериться, что жена жива и не собирается давать повод для развода и чтобы посетовать на нерадивость бояр и воевод и свою собственную неудачливость. "На мамок-нянек своих жалуйся, что перелялькали тебя да старости смолоду научили. Да на себя самого, что ту науку не пересилил!" После той ночи они не оставались наедине так надолго. Княгиня до сих пор вздрагивала, когда вспоминала ту их встречу. Игорь заснул почти сразу после того, как выпил поданный ею кубок, она едва успела раздеться. Ей же пришлось просидеть на постели всю ночь. "Учти, голуба, уснёшь – толку не будет", – говорила старая ведунья. – "Муж твой заснёт быстро, но просыпаться будет часто. Должно быть так: он проснулся, а ты – тут как тут! И рассказываешь, какой он герой и как вам было хорошо. Тогда уж точно всё будет знать и ничего не забудет". Так она и провела ночь: караулила и рассказывала. И, кажется, Игорь поверил.       "Что ж, будем надеяться, и дальше поверит, – думала Ольга. Пару дней назад в ней впервые шевельнулся ребёнок. Женщина с трудом удержалась от улыбки, вспомнив ту вдруг подступившую дурноту и сладостный толчок. – "Боги милосердные! Великая Матерь! Помогите! Вы же видите: не для себя стараюсь!" – И те кривичи, подступив к границам нашим, долг данников нарушили и вели себя безобразно, честным путникам обиды чинили, – докладывал пожилой воевода. Ольга встряхнулась. – И что же ты, Путята, сделал? – Я, государыня–матушка, велел своим воинам тех воров придорожных бить, где заметят. А главаря, матушка, мы схватили и допросили. – И что же он? – Ничего, государыня. Назвался он Поскоком, из каких – не сказал. И знаков родовых не носит. Но, судя по речи, из простых. Может – изгой? - Может, – покивала головой княгиня. – А может и нет. Держать главаря под караулом строго. Но не бить. Великий князь, думаю, как от болезни поправится, сам захочет его допросить и князю кривичскому написать. И вот что – пришли-ка его завтра сюда. Поглядеть на него хочу. – Так, матушка, и сделаем, как ты велишь, – поклонился воевода. Затем обсудили жалобы купцов на большие пошлины, княгиня, выслушав жалобщиков, нехорошо посмотрела на них: – Вы что ж, гости-господа, хотите торговать широко да прибыльно, а мы вам места на торгу за низкий поклон давать должны? У нас и свои траты есть! А ну, как мы, пошлины-то снизив, от пожара или разбоя вас защитить не сумеем? Не нравится? Так платите десятину, как вы о том богами своими клялись или съезжайте туда, где берут дешевле! На том и покончим. Часа через два советники двинулись к выходу. – Воевода Свенельд! – Воевода обернулся. – Задержись! – Хели! Что случилось? – тревожно спросил он, когда дверь закрылась. – Ты сама не своя сегодня! Она подошла ближе и положила руки ему на грудь. – У нас получилось, Свенди. Он секунду молчал, осознавая услышанное. Потом крепко и нежно обнял её. – Лада моя... – Подожди, Свенди. Теперь втрое беречься нужно. Я очень боюсь. – Не надо, – большими сильными руками Свенельд приподнял ей подбородок, и теперь они смотрели в глаза друг другу. – Я смогу вас защитить. Он знает? – Ещё нет. Завтра должен приехать. Я тебя просить хотела... Ты можешь завтра быть рядом? – Чтобы защитить мою женщину и моего ребёнка? Не обижай меня, Хели. – Прости, – ей стало стыдно. – Я не хотела тебя обидеть. Что в Киеве? Рассказывай. Свенельд вздохнул. Ему, человеку военному, то, что творилось в столице, не нравилось, и он не скрывал этого. – Мирная жизнь, государыня! Торг шумит, народ богатый. Беспорядков больших нет. Раз в неделю князь кулачные бои устраивает. И, говорят, победителей щедро награждает. А вот разве что... На днях одного волхва ромейского поймали. Пытался в веру свою переманивать. Так народ сам его страже и сдал. – И? Что с ним сделали? – Да ничего. Пришёл купец один ромейский, виру внёс за беспокойство и выкупил его. – Узнай, что за купец! – Так чего ж узнавать? Купец именем Евтихий, тканью торгует. Княгиня нахмурилась. – Найдёшь предлог и выставишь этого Евтихия. И поскорее. И проследи, чтоб волхв этот с купцом вместе убрался. Не захочет ехать добром – сам знаешь что делать. – Думаешь, так лучше? – Знаю. Тканью торговать – это одно, а душами людскими – совсем другое. Воевода, подумав, согласился. – Ну, а князь что? – Да ты ж через день спрашиваешь! Там всё то же. – Так муж всё-таки, – усмехнулась Ольга. – Так что ты видел? – Да как всегда. Со старшинами всё про войну. Обсуждает, как Византию воевать, как Новгород воевать. – А сам и на полюдье не сходит... – качнула головой княгиня. – Верно. Ну, и баню каждый день топят. Для него да для калеки этого ромейского. Ольга брезгливо поморщилась. – Вот здесь верно волхвы ромейские говорят – грязь это. – Ну, на войне всякое бывало, – ответил воевода. – Так мы–то не на войне! – Что на границах? – резко перевела она тему. – Пока всё тихо. Печенеги шалят, но не сильней обычного. Справимся. – Опять Ур? – И он, и родня его. Сын его, Куря, подрастает, вот и шалит. И жмут их с юга, тоже куда-то деваться надо. Кстати, о родне. У Ура племянница двоюродная не просватана оказалась. Может, сведём их с младшим княжичем древлянским? Тогда у обоих за спиной родня окажется. – Вот это дело, – заинтересованно кивнула княгиня. – Пошли-ка человека в Искоростень. – Уже ждёт приказа. Правда, девчонка ещё маленькая. – Сколько ей? – Одиннадцать. А парню – восемнадцать. – И до сих пор не женат? Ничего. И с бОльшей разницей живут. Года через два она понёву наденет, тогда и отдадим. А пока пусть язык да обычай учит. А мы с тобой сватами будем. ***       А в это время в Искоростене старый князь Изяслав по прозвищу Коряга, сидя в кресле с мягкой подушкой, грозно взирал на сыновей. Те ёрзали под отцовским взглядом. – Ну? – наконец грозно спросил старик. – Раскаркались, ворОны? Не княжичи вы, а бабы-портомойки. Вам зимой снег стеречь доверять нельзя. – На что гневаешься, батюшка? – изумился невысокий пухлый молодой человек. Средний сын. Остальные молчали. – На то, что ума у вас нет, а вот наглости – выше крыши. Раньше времени тризну по мне справить решили, недоделки?! Я ещё всех вас переживу. И не вам меня учить, позорники! – Прости, батюшка, – изысканно, как–то не по-здешнему поклонился старший. – В мыслях не было тебе не угодить. – А ты что мне здесь коленца выкидываешь, чучело заморское?! – снова рыкнул старик. – Ишь, наловчился. Кабы ты рожей-то не вылитая бабка, мать моя, был, подумал бы, что мать-покойница нагуляла тебя! Честь семейную забыли, засранцы! Слыханое ли дело, к живому отцу на тризну гостей звать?! – Прости, батюшка, – пробормотали все трое. – Уж больно плох ты был, – совершенно искренне добавил старший.       Это было правдой. Месяца два назад старый князь свалился с лошади и расшибся так, что ещё неделю назад у него так ломило всё тело, что он едва мог рукой пошевелить. Тогда обеспокоенные явно предстоящими похоронами и дележом наследства братья и разослали гонцов ко всем соседям. Когда отцу наконец полегчало, они снова разослали вестников, но двое родовых старшин откуда из кривичских земель с новыми гонцами разминулись и вчера явились прямо на княжий двор, чем повергли старика сперва в шок, а потом – в гнев. – То-то, – проворчал, успокаиваясь, старик. Сыновья облегчённо вздохнули, младший сделал шаг назад. – Куда, раздери вас?! – рявкнул отец. – Я не отпускал никого. Сыновья угрюмо смотрели. Ситуация действительно была некрасивая. – Вы, засранцы, не только семейную, но и княжескую честь потеряли! Вы чем заняты, а? Сыновья молчали. – Вот ты, Комок, – узловатый палец упёрся в среднего. – чем занят? Может, ты городишко свой удельный, родителем даденый, обустраиваешь? Или на полюдье ходишь, чтоб киевские дальше Искоростеня нос не совали? Или границы княжества бережёшь, чтоб и другие не шастали? Или ты поход воинский замышляешь дабы уделы наши расширить?! Не слышу! Княжич молчал. – Молчишь? – удовлетворился отец. – Правильно молчишь. Потому что ты, позорище, забыл, что имя твоё – не Комок, а Вячеслав! И всё больше жрёшь, пьёшь да по бабам шастаешь! Скольких на стороне-то наплодил, сколько раз жену обидел? – Будто ты не гулял, батюшка, – пробормотал Комок. – Я-то гулял, да меру знал. Вас здесь трое стоит! А ты каждой золотые горы сулишь! За этот год за тобой девятнадцать баб насчитали. На сколько частей землю нашу делить будешь, сыночек, коли я тебе стол искоростеньский отдам? На курган-то могильный хватит? Средний молча сопел. Младший чуть глуповато усмехнулся, он всегда подшучивал над разбитным и необидчивым братом. Но отец заметил. – А ты, сыночек Светоярушко, мамкина тетёшка, чему лыбишься? На тебя у меня своё слово будет! Ты, тряпка расписная, чем думаешь? Два раза в месяц в Киев этот клятый мотаешься! Мёдом тебе там помазано? – Там весело, батюшка! – улыбаясь, развёл руками сын. – Город большой, люди разные! Я – холостой, мне можно! – А здесь тебе, выходит, грустно? Рожи в кулачных боях друг дружке не раскурочивают? – отец сурово смотрел на младшего. – А ведомо ли тебе, сынок мой Светоярушко, что они там, в Киеве, спят и видят нас под себя подмять? И хорошо, если это княгиня-матушка сделает, а не то недоразумение пьяное, что на столе там сидит. – Ты учти, Комок, – повернулся Изяслав к среднему. – Не бросишь пить – таким же будешь. А ты, меньшенький, лучше б в Вышгород почаще заезжал. Там, может, не так забавно, зато полезней. – Почему, батюшка? Если, ты говоришь, подмять нас хотят! Да и бабий там город! – Потому, что княгиня умнее. А лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Выходит, и тебе на княжий стол рано, если сам не сообразил. Старший, тихонько качая головой, слушал, как отец отчитывал братьев. – Ты головой не тряси. Для тебя, Малушка, у меня разговор особый! Ты вроде и хмельного не пьёшь, и дружина у тебя есть, и земли свои объезжаешь. Всё бы хорошо, но ты – хуже всех! Ты веру продаёшь, души смущаешь! Зачем ты волхвов латинских привечаешь? – Так интересно, отец, – спокойно ответил Мал. – Они ведь тоже люди. По их вере много народу на Западе живёт. – И пусть живут, – жёстко ответил старик. – А у нас – свой закон. Проглотят они нас, сынок. Кто будет виноват? – Киев нас тоже проглотить хочет, – Мал смотрел отцу в глаза. – В Киеве нашего языка люди живут. И мы с ними одним богам молимся. Душу продавать не придётся. И тебе, видно, княжить рано, коли не понимаешь. Вот так, сынки, – отец хлопнул руками по подлокотникам. – Выходит, рано мне к пращурам отправляться. Придётся ещё покняжить. А может, и ещё детей родить. Всё! Вон пошли!       Братья вышли во двор. Старший угрюмо смотрел вдаль. Младший быстро попрощался, вскочил на лошадь и уехал. Средний прихватил на кухне какой-то кусок и теперь, жуя, стоял рядом. – Мне полки не водить, – ответил он на кривую усмешку брата. – Не расположен. Моя б воля – жил бы в своём уезде и не лез бы никуда. – А хочешь так жить? – Ну... – растерялся средний. – Чего надо-то? – Помоги отца убедить чтоб мне стол княжеский оставил. Меньшого в Киев спровадим, да похуже как-нибудь. Пусть на кулачных боях силушку пробует. А мы отца уговорим. – Ты так этого хочешь? – Комок кивнул головой на отцовские хоромы. – Это ж ничего для себя! – А я – не ты. Для себя у меня жена есть. Хотя ты прав. Жену поменять придётся. Хорошо бы Игорь куда ввязался наконец да сгинул, а то – одни разговоры. Я б на его вдове и женился. Враз два княжества подо мной бы оказались. А умная хозяйка любому дому на пользу. – Чтоб Ольга младшей женой пошла? Не верю! – А младшей и не надо. Да и волхвы латинские (да, привечаю я их, иначе торговать не дадут) против будут. У них одну жену иметь полагается. – Одну – скучно! Погоди! – до среднего начало доходить. – А Златку твою куда? Ты что?! – Да не бойся ты, зря мараться не стану. Повод отослать каждая баба мужу хоть раз в жизни даёт. Думай, братишка. Ни тебя, ни племянников не оставлю. *** – Что? – Игорь изумлённо тряс головой. – Какое дитя? Какой наследник? Откуда? Ты с кем ебалась, шалава?! – С тобой, муженёк, – жена стояла перед ним, скрестив на груди руки и глядя прямо в глаза. – Помнишь? И ведь ты тогда аж стонал от удовольствия. Что ж теперь от своего дитя отказываешься? Ведь для этого боги мужчину и женщину сводят! И я просила богов о такой ночи! – Но я... Я не хотел... С тобой... – растерялся муж. Ту ночь он прекрасно помнил. Помнил, как жарко и яростно любил жену, как они шептали друг другу нежные слова, как он кончил, как жена была довольна. "Выходит, я могу и с женщиной?" – подумал он тогда. Но почему ни до, ни после такого не случалось? Видно, действительно – воля богов. Против этого возразить было трудно. – Прости. Раз боги велят, значит так и должно быть. Это – наше дитя, и завтра об этом объявят в Киеве. Князь встал и направился к дверям. "Ничего, когда родит, дитя нянькам отдадим, а саму её, змеюку..." ***       Шли недели. В Вышгороде ждали наследника княжеского стола. Ольга береглась и теперь не то, что в Киеве, даже на своём совете не появлялась без воеводы Свенельда и неведомо откуда взявшейся бабки-повитухи. Любая попытка княжьих людей узнать, кто она и откуда, натыкалась на глухое сопротивление княгини. В конце концов, махнули рукой и оставили женщин в покое.       В Искоростене тоже всё шло своим чередом. Старый князь из всех сыновей стал выделять младшего. Вскоре Светояр в очередной раз собрался в Киев на кулачные бои и перед выездом, по обычаю, созывал прощальный пир. Княжич был человеком щедрым, платил честно и купцы охотно снабжали его даже в долг. Выиграет на боях – отдаст, не выиграет – ещё возьмёт, с доходов от удела заплатит, а то и друзей приведёт. Накануне пира Мал постучал в ворота братнего дома. – Ты? – удивился Комок. – А чего слугу не прислал? Заходи! – Пойдём на торжище. Там поговорим. Да оденься попроще. Если что, скажем: проверяли, честно ли торгуют.       Дружинник воеводы Свенельда, а ныне его волей – помощник торговца хмельным товаром Радагаста Асмунд забрал с торжища очередные опустевшие бочонки, принёс в лавку и хотел было, как положено, убрать их в подвал, как проходя мимо небольшого окна в боковой стене, услышал приглушённые голоса. Асмунд удивился. Если свои, то зачем шептать? Если чужие, то что там делают? Он хотел было зашуметь и прогнать чужаков, как один из них сказал: "Светояр". Асмунд прислушался. Эти двое явно не хотели, чтобы их услышали, и парень быстро понял, почему. Они хотели отравить княжича. Обсуждали, как и что подсыпать в еду и питьё. Асмунд стоял, боясь шелохнуться. Эти сведения дорогого стоили! Наконец заговорщики ушли, и Асмунд побежал на торжище. С полчаса назад он видел там княжича.       Светояр действительно ещё был на площади. Асмунд незаметно нагнулся рядом. – Княжич, – тот обернулся. – Не дёргайся. Ты меня слышишь? Княжич кивнул. – Уезжай сегодня же. Никаких пиров. Кто-то хочет тебя отравить, я слышал. И езжай не в Киев, а в Вышгород. – Кто ты?! – Я – дружинник воеводы Свенельда. Подойди сейчас к бочке с красным пивом, я передам для него грамоту. Вечером друзья княжича, приехав к нему, застали лишь извиняющихся слуг. Днём же старший княжич, словно почуяв неладное, увёл среднего от купеческого склада. – Что ты заладил: травить, травить... Братоубийства хочешь? – Не, – растерялся средний. – Не хочу. А как же? – Подпоим покрепче и обставим, будто в пустую драку ввязался. Отец такого не любит. – Да ну, пустое это! За это отец не прогонит! – Вот верно, Комок, – усмехнулся Мал. – Рано тебе княжить. Не умён. Курочка по зёрнышку клюет. Наутро слуга разбудил старшего княжича. – Прости, господин, но там пришли от господина Вячеслава. У них что-то случилось. Мал протёр глаза. – Подай одеться. Выйдя на крыльцо, Мал кивнул ждавшей его зарёванной служанке: – Прыгай назад.       Уже на подъезде к дому Комка Мал услышал дикие крики и узнал голос невестки. "Надо же, громкая какая! А с виду – в чём душа держится", – подумал он.       Заплаканный старый слуга встретил его на пороге и провёл в горницу. Первым, что увидел Мал, была лежавшая на полу и вывшая в голос хозяйка. Он поднял глаза. Вячеслав лежал на столе, прикрытый до шеи полотном, на котором уже проступили красные пятна. На лице умершего застыли страх и удивление. Мал поднял полотно и схватился за горло: грудь и живот были словно раскроены несколькими сильными ударами. "Я же просил аккуратней! – подумал он. – Видно, дознался Жигарь, кто с его бабой кувыркался. Что ж, братец, сам виноват. А я-то ловок! Двоих одним разом! Один убит, второй утёк. Жаль, что не с позором, но это поправимо. Обставим". – Как? – бросил он через плечо. – Так господин Вячеслав с тобой вчера ушёл, – ответил слуга. – Утром конюх за задние ворота вышел, а там конь его привязанный стоит. А рядом – и господин Вячеслав. Мал кивнул. – Готовьтесь к тризне. По всем делам ко мне отсылайте. Её, – кивнул на вдову. – не трожьте. О детях вспомнит – сама очнётся. Я – к князю. И стремительно вышел из дома. ***       Княжич Светояр метался по горнице в княгинином тереме. – Я должен ехать! Брат погиб, отцу худо! О чем ты говоришь, государыня? Какие сваты? Мне домой надо!       Княгиня крепко взяла его за локоть и усадила на скамью. – Нет. Ты туда не поедешь. Пропасть, как брат, хочешь? Всё уж больно лихо сходится: отец в гневе, ты – сюда, гулять, отца пуще гневить, а Комка, Вячеслава то есть, – под нож. Вот и нет у батюшки вашего больше кучи наследников. Ай да Мал! Что ж, поглядим, куда он дальше пойдёт. А ты – мигом отсюда на восход, к будущим родичам. Мы, если спросят, скажем, что сразу, как про сватов узнал, разгорелся да к невесте полетел. Ты в Киеве заезжал к кому? – Нет, – испугался парень. – Как его человек велел, сразу к вам. И кивнул на стоявшего рядом воеводу. Княгиня удовлетворённо кивнула. – Послы половецкие ещё здесь. Вот подарки соберём, вместе назад и поедете. – А…? – Одолжим. Отдашь, как сможешь. Ступай.       Парень пулей вылетел из горницы. Княгиня устало опустилась на скамью и прикрыла глаза. Беременность давала о себе знать. Свенельд поддержал её под локти. – Может, ляжешь? – Попозже. Ты распорядись там, чтоб подарков дали как нужно, да самое лучшее. Чтоб не скупились. Этот – не жулик, вернёт. И привяжем покрепче. Он нам вскоре очень будет нужен. Чуешь, что начинается? – Нехорошее начинается, Хели, – хмуро кивнул Свенельд. – Загорается древлянская земля. – Да, скоро загорится, – кивнула Ольга. – И сделаем мы вот что. Следующим годом на полюдье к ним пойдёшь ты со своими. И не лютуй. Скажешь: легота вам вышла из-за неустройств ваших. Княжич один ничего не сделает, а люди к нам повернутся. А теперь помоги мне прилечь да Павну покличь. *** – Ну? – нетерпеливо крикнул Игорь Рюрикович, оборачиваясь на стук двери. – Чего тебе? Последнее время новости всё больше были плохими. Плохой урожай на севере, шалящие половцы («И куда этот хвалёный воевода, жёнки моей любимец, смотрит?»), неудачная стычка с кривичами («Князёк этот проклятый, Чурило! Вместо того, чтоб разбойников своих приструнить, в драку попёр! Подумаешь, скудоумом его обозвали! А теперь пару деревенек за обиду точно придётся отдать. И собственная баба, только усмехнувшаяся, услышав о разгроме. И даже топнуть ногой на неё нельзя: наследника носит!»), неожиданно проехавший мимо древлянский княжич и другие дурные вести из Искоростеня («С Малом трудно бодаться будет. Вот если бы Коряга младшему стол оставил! Но и младший в Вышгород полетел. Не иначе он Комка-то и порешил!»), всё сходилось одно к одному, и князь злился. – Прости, государь, – в дверях стоял Кисан. – Ты просил, если я узнаю что-то важное, доложить не медля. – Так докладывай, – раздражённо бросил князь. – Я узнал, что случилось с Евлампием. – Ну? – Игорь Рюрикович аж подскочил от нетерпения. – Садись и рассказывай. И Кисан рассказал всё. И о жизни на далёкой византийской вилле и её управителе, и о военачальнике Валериане, и о госпоже Мириамне и её «уроках», и о казни, и о солдатском лупанарии, и о побоях, и о побегах… – Я всё это узнал от ромейских купцов. Люди надёжные, врать им ни к чему, – закончил молочный брат великого князя. – Я всё же спрошу ещё одного свидетеля, - вскочил князь. – Идём!       Войдя в покой Евлампия, Игорь велел Кисану повторить рассказ. Евлампий слушал, качая головой, и плакал. Купцы не соврали ни словом. – Бедный ты мой друг! – Игорь порывисто обнял молодого человека. – Какие жестокие люди! Как они обошлись с тобой! Ничего, не плачь. Я отомщу им всем! И запомни, друг мой, настоящая любовь, как и настоящая дружба, возможна только между мужчинами. Женщины – мерзкие лживые твари, и ты сам об этом знаешь. Юноша энергично замотал головой и замычал. – Не возражай, – поднял руку князь. – Я опытнее, и я знаю, что говорю. Они все такие. Я разберусь с твоими обидчиками. Кисан! Весной мы пойдем воевать Византию. Пиши указ и собирай моих воевод. – Потянем ли, государь? – усомнился Кисан. – Что-о-о? – глаза князя сверкнули. – Ты стал забывчив, холоп! Может, тебе надоел Киев? Ты забыл и что мой наставник, великий конунг Олег, топтал византийскую землю и поил коней на их виллах! И ещё ты забыл, что месть священна, а месть за обиду друга священна вдвойне! Наши боги помогут нам! Походу – быть! ***       Наступила весна, просохли дороги. Длинная змея из людей и лошадей двинулась на юг. Великий князь киевский Игорь Рюрикович уходил в свой последний, самый большой и самый бессмысленный военный поход. Жена его молча стояла на высокой крепостной башне и долго смотрела ему вслед.