i. твои руки всегда будут слишком маленькими, чтобы охватить всю ту боль, которую ты хочешь исцелить
Им почти восемь лет, и Скотт ходит в больницу со Стайлзом каждый день, когда тот навещает свою мать. Скотту нравится миссис Стилински, она хорошая и пахнет цветами, даже в больнице. По крайней мере, иногда. Скотт на самом деле многого не знает о том, что случилось с мамой его друга; он просто знает, что иногда у неё бывают хорошие дни, когда она тёплая и веселая, и любит обниматься. А иногда — полная противоположность, и даже Стайлз боится её. (Он не признаётся в этом, но Скотт достаточно хорошо знает своего лучшего друга, чтобы видеть дикий испуг в его глазах). В эти дни Скотт знает, что должен быть там. За исключением одного ужасного дня, когда его там нет. Никого нет. Стайлз не ходит в школу в течение трёх дней. Никто не спрашивает почему, ведь все знают, что случилось. Бикон Хиллз — относительно небольшой городок, и событие вроде смерти жены шерифа — всегда громкая новость. Тем не менее Скотт там, на похоронах. Он не обращает внимания на то, что говорят люди, потому что проводит большую часть времени, жалея, что не может стоять рядом со Стайлзом. Он должен быть там ради своего лучшего друга. Но мама останавливает его, и он вынужден оставить Стайлза совсем одного, плачущего рядом с отцом. Восьмилетние мальчики никогда не должны оставаться одни, когда они потеряли своих матерей. Скотт ругает сам себя за то, что бросил Стайлза в тот день, и его подташнивает. С этого момента он клянётся, что никогда не оставит своего лучшего друга одного. Он скорее сожжет весь мир дотла.ii. монстры реальны, и призраки реальны тоже. они живут внутри нас, и иногда они побеждают.
Сейчас им шестнадцать, и Скотт может поклясться, что они живут в одном из тех фильмов ужасов, которые они со Стайлзом смотрели ночи напролет. Люди умирают направо и налево — люди, о которых они заботятся. Монстры реальны; они — люди, и это страшнее любой истории, которую когда-либо могли выдумать два подростка. Каждый дюйм их жизни стал обитаем призраками. Так что, когда Скотт держит тот сигнальный огонь, запах дыма и бензина, доносящийся до носа, настолько сильный, что он мог бы умереть только от одних паров, его уже ничего не удивляет. — Возможно, мне снова стоит стать никем, — говорит он. Или думает, что говорит. Он больше не может разговаривать. Это тело уже ему не принадлежит. Но ничто не заставляет его грудь болеть сильнее, чем слёзы в глазах Стайлза. Ох, боже. На этот раз это он. Не его мать и не разбитое сердце из-за рыжеволосой красотки. Это его вина. Звук разбивающегося вдребезги сердца (нет, «разбивающегося» — слишком простое слово, его сердце измельчается, разрушается и сгорает дотла в груди) почти заглушает слова лучшего друга: — Ты кто-то. Ты мой лучший друг, окей? И ты мне нужен. Скотт, ты мой брат, хорошо? Так что, если ты собираешься сделать это, ты просто обязан взять меня с собой. Голос Стайлза хриплый, и Скотт даже не замечает, что где-то между первым и последним словом своей речи Стайлз ступил в бензин вместе с ним. И Скотт хочет кричать на него, сказать ему выходить, потому что тогда они оба умрут, и у Стайлза слишком большие надежды на что-то настолько глупое, и… Он может чувствовать огонь издалека. Так близко, но, тем не менее, вес его лучшего друга спас ему жизнь. Он никогда не сможет достаточно отблагодарить его за это.iii. я люблю тебя, как прежде, — в больнице есть часовня…*
Им всё ещё шестнадцать, но Скотт задаётся вопросом, почему они не на десяток лет старше; как они еще не умерли. Они либо невероятно удачливы, либо у вселенной больное чувство юмора. Он не уверен, что его больше пугает. Но потом он узнает, что они ищут в Стайлзе, и понимает — это то, что пугает его больше всего. — Нет никакого лекарства. Он может потерять Стайлза. Своего брата, свою родственную душу; кого-то, кто значит для него всё; кого-то, кого он любит; кого-то, в ком он нуждается. — Я что-нибудь сделаю, — обещает Скотт, ненавидя то, что он вообще должен говорить это Стайлзу, всем людям. Он ненавидит думать, что это единственный вариант сейчас сохранить жизнь своего лучшего друга. Но Скотт готов на все, если это поможет Стайлзу остаться в живых. Абсолютно на все. Скотт вспоминает свои восемь лет, когда он смотрел на крошечного плачущего Стайлза и чувствовал себя беспомощным. «Он снова похож на маленького мальчика», — думает Скотт. Кажется таким хрупким в этом больничном халате, с большими беспомощными глазами, которые отражают столько боли, что Скотт задаётся вопросом:, а были ли они когда-либо молоды вообще? Не зная, что ещё сделать, Скотт притягивает Стайлза в объятия, словно, если бы он этого не сделал, его лучший друг просто исчез бы. И он чувствует, как Стайлз дрожит; может учуять запах страха и знает, что эти слёзы не прольются. Скотт знает, что даже удары кувалды по его груди не сравнятся с тем, что он чувствует: будто в теле образуется дыра. Это истинное горе — потерять кого-то, так глубоко укоренённого внутри, что его тело скорее разрушится, чем допустит мысли о потере. Если необходимо сделать что-то, чтобы Стайлз остался в живых, Скотт сделает это. Чего бы это ни стоило. Если это означает, что Стайлз будет жить, Скотт разорвет вселенную по швам.iv. истощается до мозга и костей
Сейчас они старше, ненамного, но время, кажется, тянется так медленно, что Скотт даже не может сказать, сколько времени прошло с тех пор, с начала всего. Но ему плевать — чем медленнее оно идет, тем больше времени остаётся, чтобы провести его со Стайлзом. Все происходит во вторник. Скотт никогда этого не забудет. Это тоскливый вторник, холодный и грустный, и Скотт дома, потому что его очередь готовить ужин, а Стайлз должен прийти от врача. (Он часто ходит туда в последнее время, и этот запах уже въелся в кожу. Через некоторое время он прекратил вызывать отвращение у Скотта). Он измельчает лук, когда приходит Стайлз, и Скотт на самом деле чуть не плачет, потому что он не может перестать думать о тех обещаниях, которые они давали: как будут жить вместе в колледже и о том, что они, возможно, больше не смогут это сделать, и… — Скотт, я не хочу умирать. Нож вываливается из руки, и ничего больше не имеет значения, кроме того, что Стайлз плачет, а Скотт должен что-то сделать. — Стайлз, Стайлз, я могу.. я могу помочь тебе. Ты просто должен довериться мне, — говорит он; его ладонь поглаживает спину лучшего друга, и он не думает, что может дышать, пока Стайлз не делает большой глоток воздуха. Кислород никогда не был таким сладким на вкус. Скотт кладет руки на плечи Стайлза, пытаясь поддержать его, и тот дрожит, слёзы всё ещё катятся из глаз, но он справляется, хрипло говоря: — Пожалуйста. Скотт, пожалуйста, я не хочу умирать. Мне нужно, чтобы ты… пожалуйста. И Скотт точно знает, что он просит. Он обещал, но ему было необходимо, чтобы Стайлз сам это выбрал. Когда Стайлз сглатывает комок в горле, глаза Скотта светятся красным. Он берёт лучшего друга за руку, позволяя сжать ее до боли в то время, как клыки Скотта погружаются в его предплечье. Он делает это.v. укус — это подарок
Скотт расхаживает по комнате в течение трёх часов, пока Стайлз спит. Время от времени он наклоняется, принюхивается, просто чтобы убедится, что Стайлз по-прежнему пахнет жизнью, что он по-прежнему тёплый; он проверяет укус под повязкой просто… чтобы убедиться, что всё в порядке. Это должно сработать. Стайлз должен быть в порядке. Восходит солнце, и его мать проходит мимо двери, когда Стайлз открывает глаза. Они светятся янтарём. Скотт никогда в своей жизни не видел более красивого цвета.