А давай

В половине шестого утра еще очень хочется спать. Ну или умереть – если поспать нет никакой возможности. Глядя на то, как Тайга торопливо влазит в джинсы и ползает по комнате в поисках носков, Тацуя думает, что еще он очень хочет трахаться. Даже больше, чем спать. Возможно даже больше, чем жить. – Эй! – зовет он, и Тайга поворачивается на голос. Растрепанный, сонный, со следом от подушки на щеке, смачным засосом на груди и в расстегнутых джинсах. Тацуя глотает кислую слюну и равнодушно удивляется, куда это пропал весь воздух в комнате. – На стуле, возле окна. – О, спасибо, – Тайга улыбается и ерошит волосы. Его улыбка входит под ребра и застревает там, тает ледяной изморосью. Тацуя все еще не может дышать. Зато он может уткнуться носом в подушку и, сделав вид, что потягивается, потереться о матрац. Переходный возраст переходит Тацую насквозь, оставляя после себя только пепел и дикое желание дышать. Дышать нечем: пепел забивается в горло. Тацуя стонет в подушку, гадая, удастся ли объяснить этот странный звук обычным зевком или нет. Тайга наверняка замирает. – Все нормально? – ага, ну точно, даже голос какой-то напряженный. – Я вчера перестарался? О нет, Тайга, не ты один – вы тут трудились на пару всю ночь, пока после очередного раза Тацую просто не вырубило лицом в одеяло. Сегодня эта слабость будет стоить ему целую прорву времени, потраченного на душ. Тацуя ненавидит свои слабости, но от этой – единственной из всех – совершенно точно не желает избавляться. – Все отлично, – говорит он севшим голосом и поднимается на локтях. Если не ответить Тайге, он надумает всего и начнет волноваться. Он вообще любит волноваться о всяких мелочах. – Тогда тебе лучше поторопиться. Если ты собираешься уходить первым, у тебя осталось около пяти минут. Вот таких, например. Тацуя свешивается с кровати и шарит рукой в поисках трусов. Спрашивает у подсвеченной рыжим светом темноты: – То есть вместе мы уйти никак не можем? Можно даже представить, как Тайга сейчас хмурится и скусывает себе губы. Есть у него такая привычка – кусать губы, когда трудно разобраться с ответом, словно это может чем-то помочь. И из-за этого на них постоянно образуются сухие жесткие корочки – Тацуя обожает подцеплять их зубами, сдавливать, слушать, как ругается и стонет Тайга. В момент, когда во рту растекается кровь, Тацуя каждый раз теряет себя. И обнаруживает уже лежащим на кровати, со вздернутыми бедрами и перебитым от стонов горлом. Тацуя всегда пытается держаться, смотреть, не уплывать (или куда он там все время пропадает?), но проигрывает раз за разом. Каждый гребаный раз – просто волшебство какое-то! Надо предложить Тайге делать на этом деньги. Кагами Тайга и его волшебная отрубательная кровь – только попробуешь, и пять минут как не в себе. О, они бы сколотили целое состояние: Тайга бы целовался с самыми богатыми людьми в мире – только с женщинами, чтобы без лишних вопросов – а Тацуя в это время обыскивал их личные вещи и переводил миллионы куда-нибудь на Лабрадор. Идеальная схема, проще не придумаешь. Хотя кого Тацуя обманывает? Он прибил бы Тайгу еще после первой, а потом не смог бы спрятать тело и загремел за преднамеренное. Кажется, все гении на этом и погорают – на уверенности в собственном самоконтроле и неучтенных обстоятельствах. У Тацуи этих неучтенных с момента отъезда Тайги в Японию накопилась целая стиральная машина, и он не до конца уверен, хватит ли ему жизни, чтобы все нагнать. – А если все поймут, что мы вместе? – Тайга, здесь ежедневно останавливаются десятки постояльцев. Поверь, утренней смене будет абсолютно все равно, если мы спустимся вместе. Если ты, конечно, не решишь поцеловать меня на прощанье. Тайга предсказуемо краснеет и отворачивается, берет со стола трусы и кидает их на кровать – Тацуя ни за что в жизни не смог бы сказать, как они там оказались. Он быстро выворачивается из одеяла, влезает в трусы, путаясь в руках, ногах и мыслях, и выцепляет взглядом лицо Тайги, растерянное и какое-то смущенное. Тайга, Тайга, думает Тацуя, подходя ближе. Ну что за детский сад. Жесткие волосы щекочут ладонь, Тайга пригибается, стоит только слегка надавить, упирается лбом в лоб. – Окей, Тайга. As you wish, – Тацуя стоит очень близко, когда он говорит, его губы задевают щеку Тайги. – Давай порознь, я не против. – Точно? – Да. Только ты выходи первым, а то у меня еще дело одно есть. Сходить в душ. Ну или сходить подрочить в душ – смотря как со временем будет. Тайга долго смотрит в глаза, и от этого слова забивают горло. Правильные, надо сказать, слова: про то, что они уже взрослые и им уже можно; про то, что весь Сейрин и, кажется, половина Йосена и так уже обо всем догадались; про то, как глупо Тацуя себя чувствовал, когда ехал в эту гостиницу через половину Японии, чтобы снять номер по соседству с номером Тайги и никак его не использовать. Тацуе есть, что сказать, но он молчит, только смотрит, как зажигаются и гаснут в темных глазах опасные красные всполохи. Когда он пытается вдохнуть, легкие провисают обожженными лохмотьями. Переходный возраст толкает Тацую в спину, на жесткие плечи, на губы с шершавой корочкой. Тайга ловит его и сразу целует, глубоко, настойчиво, жадно. У него тоже переходный возраст и тоже жара в груди. Тацуя растирает ее пальцами, чувствуя, как заходится под ладонью сердце. Вторая ладонь опускается на расстегнутый ремень и скользит ниже, гладит член через тонкую ткань. – Тацуя, – Тайга отстраняется, перехватив запястье, бодает в висок. – Если я еще раз опоздаю на занятия, Хьюга меня точно прибьет. – Суровый мальчик этот ваш Хьюга, – Тацуе хочется смеяться, но получается только бесшумно выдыхать через растянутые губы. – Если бы не он, я бы тебе отсосал прямо сейчас. О черт, Тайга, я не шучу! Пожалуйста, найдите ему девочку. Тайга шарахается назад, краснеет, сжимает руки в кулаки. Ему хочется остаться – Тацуя видит это по растекшимся зрачкам и по темному пятнышку на трусах. Но он делает глубокий вдох, захлебывается, делает еще один и разжимает кулаки. Везунчик, у Тацуи даже вдохнуть не получается. – Я… это, – говорит Тайга, запинаясь на каждом слоге, – давай лучше в следующий раз пораньше встретимся? Пораньше они не встретятся: у обоих по такому «Хьюге» в команде и чувство ответственности, намазанное в дофига слоев. Тайга это знает и все равно предлагает. – А давай, – легко соглашается Тацуя. А давай не выдумывать, Тайга. Дальше они одеваются в полном молчании; Тацуя едва сдерживает вздох облегчения, когда слышит, как вжикает молния на джинсах Тайги. Это отвлекает, это вытягивает из раздумий. Слова все еще стоят в горле, поэтому мысли слетают сразу с языка, прежде чем Тацуя успевает сообразить: – Хочешь, я в следующий раз приеду... … к тебе, Тайга? Тайга молчит. Тайга не шевелится, и Тацуя не может сообразить, где он и чем занят. Повернуть голову нет никаких сил, поэтому Тацуя вздрагивает, когда губы – шершавые, черт бы их побрал, губы! – касаются лопаток, шеи, уха. Сердце выталкивает в горло – а там уже слова и пепел, у воздуха просто никаких шансов. Тацуя ахает и падает на руки. Тацуя прогибается, кровать прогибается, весь мир прогибается и оказывается у Тайги в руках, задыхается в ладонях. – Если ты будешь так делать, мы рискуем вообще никуда сегодня не пойти, – Тацуя пытается казаться насмешливым, но выходит жалко. Последние силы уходят на то, чтобы не упасть на кровать, чтобы не потереться об руку, не застонать, не завыть. Тайга трогает пальцами пряди на его затылке, приподнимает, целует по линии роста волос. Тацуя выдыхает, переступает босыми ногами и комкает простынь в руках. – Эй. – У меня английский первым, – внезапно говорит Тайга и кладет ладонь между лопаток. – Ненавижу английский. Мир качается так сильно, что приходится закрыть глаза. – Me too, – говорит Тацуя со смешком. А потом падает.