Душа в аренду

[right][i]Предположительно XIII-XIV века, где-то на Севере Франции.[/i] [/right] Джек попал в лапы Святой Инквизиции в первый раз, и теперь, сидя на неудобном стуле в небольшой сырой камере, с некоторым интересом разглядывал Инквизитора. Тот тоже сидел на стуле, и их разделял один лишь стол. В общем-то, можно было считать, что они находятся в равном положении, если не смотреть на тот факт, что запястья Лондона были скованы тяжелыми наручниками, а от них шла массивная цепь, конец которой был намотан на кулак Инквизитора. Перед служителем церкви лежали исписанные убористым почерком листы бумаги, и он с интересом их изучал, лишь иногда посматривая на Джека, словно что-то сверяя в своих мыслях. Лондону было скучно. Он снова огляделся, но камера была небольшой, и тусклый свет свечи не мог разогнать тени по углам, а вот лицо Инквизитора Джек видел хорошо, даже слишком хорошо. Спокойный уверенный, чуть отрешенный взгляд серых, словно металлических, глаз говорил только об одном — в деловые отношения с их обладателем вступить не удастся. "Фанатик", — подытожил Лондон и прищурился. Уголок губ сам поднялся вверх, раз его все равно ждет костер, почему бы напоследок не отравить этому напыщенному церковнику жизнь? — Чего улыбаешься? — спросил Инквизитор и отложил бумаги. — Осматриваюсь, — правдиво ответил Джек. — Интересно, как тут у вас все устроено. Столько же слухов ходит, а тут самому проверить можно. — Джек из Лондона,— Драй сурово на него посмотрел, положив подбородок на сплетенные пальцы рук. — И что ты забыл во Франции? — О, можно просто Лондон. Чего уж тут, — живо откликнулся Джек, блеснув зелеными глазами. — Самомнения и гордыни тебе не занимать, — холодно заметил Инквизитор. — И, как тебе наша обстановка? Немного аскетично, но есть над чем подумать в этих стенах, не находишь? Например, о своих грехах. Еретик насмешливо на него посмотрел, как бы спрашивая взглядом "Какие грехи, у меня? Да Вы что-то путаете". За пять лет усердной работы на благо Господа и Морали, Драй видел многое. Через его руки проходили сотни совершенно разных человек, но было у них и много общего — страх, ужас, отчаяние. А этот черноволосый парень сидел перед ним с таким видом, словно его это не волнует. Улыбается, зубоскалит, будто он на веселой пирушке, а не в тюрьме, из которой есть только один выход — на костер. Это было странно, неправильно. Нелогично. Непонятно. И это же возбуждало интерес: хотелось проникнуть в его мысли, понять, что именно заставляет его быть сейчас таким. В прищуренных зеленых глазах не было и намека на страх или панику, только плескалось неподдельное любопытство и вызов. Вызов ему, Инквизитору! — Сыро, противно. Тесно. Нет размаха и полета воображения, — услужливо ответил Джек. — Еще плохо кормят. — Допустим, — скрипнул зубами Драй. — И как же ты дошел до такой жизни, что находишься здесь? Он снова, на этот раз более внимательно, осмотрел еретика. В том, что сидящий напротив него человек, еретик, он ни секунды не сомневался. Такой не станет опускать голову, ему только дай слово — и он тут же выскажет все, что думает, слишком гордый, слишком непокорный, слишком... порочный? — Если бы я знал, то меня тут не было бы, — философски рассудил Джек, перенимая позу у своего тюремщика. — Это же очевидно, меня оклеветали. — И кто же? Ты хотя бы имеешь представление о том, что я сделаю, если ты не будешь отвечать на мои вопросы так, как я этого хочу? Лондон моргнул, и на миг Драй увидел в его глазах неподдельный испуг. Джек, в самом деле, был не очень уверен, чем действительно занимаются инквизиторы, а все те истории, которыми он время от времени "веселил" деловых партнеров и торговцев, излишне задирающих цену на товар, были сильно преувеличены, лишь бы сбить стоимость нужной ему вещи. — О, это все еврей, — торопливо признался Джек, надеясь перевести стрелки с себя на абстрактного торговца. Может, этим Инквизитор заинтересуется больше? Евреи богатые... — Какой еврей? — нахмурился Драйзер, не понимая, как еврей мог оказаться причиной, по которой этот еретик... собственно, и оказался еретиком. — Из Йорка, — поспешно произнес Джек, машинально облизывая губы. Инквизитор еще больше нахмурил брови и с трудом отвел взгляд от обвиняемого. Лондон истолковал это по-своему и добавил: — Очень бедный еврей. Я хотел ему помочь, земляк все же, только приехал, обустраиваться собирался. Я говорю, точно он донос наклепал. Вы же знаете, сколько денег дают за такое, верно? — он чуть нагнулся к инквизитору и доверительно заглянул ему в глаза. Джек смутно помнил, что, вроде как, жалость считается одной из добродетелей, может, это хоть как-то поможет? По правде говоря, никакого еврея не было и в помине, но он справедливо рассудил, что сейчас уже неважно, обманом больше, обманом меньше — главное, выкрутиться. — Тут написано, — Драй снова посмотрел в записи, — ты богохульствовал, так? — Я? — Джек вскинул бровь, всем своим видом выражая искреннее недоумение. — Конечно же, нет! — А тут значится, что да. "В этом мире власть и всю ценность составляют деньги. А бог, — инквизитор поморщился, — только стремиться их отобрать. Значит, церковники хотят денег, деньги имеют над ними большую власть, чем духовные ценности. Какая эта, к черту, церковь, и о каком боге можно говорить? " — твои слова. — А там не написано, сколько я при этом выпил? — растянул губы Джек. — Вдруг вино было специально подослано Диаволом для помутнения моего разума? Так бывает обычно. — Не написано, — сверился с текстом Инквизитор. — Зато есть много другого, весьма занимательного. Вымогательство, шантаж, контрабанда, обман, присвоение чужой собственности... Пока Инквизитор подробно перечислял все, что Джек успел сделать к двадцати трем годам, Лондон лихорадочно соображал, как ему быть. Молодой человек не хотел мириться с мыслью, что это его последний день жизни. Ведь столько всего еще не продано, неизведанно и не сторговано! А в пятницу одна важная сделка с ломбардцами, не может он сейчас умереть! И тут в темной камере сверкнул луч надежды. На фразе про мужеложство глаза его личного судьи странно блеснули, и пронзительный взгляд серых глаз пробрал его до костей, по спине прошелся холодок. Если бы не должность сидящего напротив служителя, Лондон непременно отметил бы, что его раздевали взглядом. Он с трудом подавил широкую улыбку. Надо же, ну, нет, кто бы мог подумать! Слуга Бога и такие вкусы! Но при желании из этого могло что-то получиться... — На этом все, — закончил перечень Драй и протянул еретику бумагу. — Подпишешь сам или будешь упрямиться? — Его серые глаза сверкнули холодным блеском. Джек чуть подрагивающей рукой принял документ и сделал вид, что вчитывается в его содержание. — Нет, не буду я ничего подписывать, — он скривил губы в ухмылке. — Кто сам безгрешен, пусть бросит в меня камень, это же Его слова, верно? Инквизитора на секунду перекосило от ярости, но он быстро взял себя в руки. — И что мне с тобой делать? — он резко потянул за цепь, заставив Джека перегнуться через стол, больно ударившись об угол животом. Лондон сощурил глаза и снова нарочно медленным движением слегка облизал губы, с удовольствием замечая, как ярость в серых, как сталь, глазах, смешивается с плохо скрываемым возбуждением. — Похоже, Вы тоже не без греха, господин Инквизитор? — томно прошептал он. — Значит, сторгуемся. Я давно уже ищу человека, которому мог бы сдать душу в аренду по неплохой цене. И понял, что спасен, когда сухие губы Драя накрыли его рот жестким поцелуем. Прикрывая глаза, Джек думал, что этот фокус с душой помогает не только в постелях барышень, и улыбнулся про себя — несомненно, это была весьма приятная неожиданность. *** Раньше Джек думал, что сдать душу в аренду — проще простого. Сказал пару громких слов, ослепительно улыбнулся, подмигнул левым глазом, и дело сделано. Но с Инквизитором все оказалось сложнее. Сначала был страстный, полный боли и наслаждения акт мужеложства, Инквизитор брал его грубо и не скрывал своего желания нанести еретику еще больше страданий. А потом просто кинул его в камеру на несколько дней, в течение которых Джека поили только подсоленной водой, что вызывало еще большую жажду. И когда пленник почти что потерял ощущение времени, Инквизитор пришел к нему, такой чистый, в белых одеждах, и, поднимая высоко над головой фонарь, смотрел на пленника с нескрываемым сожалением, граничащим с фанатичной верой. — Покаялся? — спросил он, и низкий голос наполнил собой все небольшое пространство камеры. — Все еще готов сдать свою душу в аренду? — Почему нет? — мотнул головой Джек. Его голос звучал хрипло и надтреснуто. — Я до сих пор… считаю это подходящей сделкой. — Душу надо очистить. Сначала омовение, — со знанием дела ответил его мучитель, ударяя кулаком по железной двери. — Отвязывайте его! После пытки водой Джек пришел к неутешительному выводу, что не всегда полезно, когда желания исполняются. Воды было слишком много, она заполняла его легкие, отнимая последние силы, окутывала ледяным шаром, и теперь, оказавшись в своей камере, ему до сих пор казалось, что она мерзко булькает в груди. Он глухо застонал. Сейчас казавшаяся ранее выгодной сделка становилась крайне сомнительной. А этот чертов Инквизитор, этот святочь истины и правосудия стоял, скрестив руки, и настолько благожелательно улыбался, что от этого сводило скулы. Иногда он задавал какие-то вопросы, явно имеющие отношение к его бессмертной душе, и требовал говорить правду и ничего, кроме правды. Джек только мотал головой и гордо отвечал «Нет», не особо вдаваясь в подробности самого вопроса. Главное сейчас было не дать слабину и с гордостью выдержать пытку. Он знал, что пытка водой или, как выразился Инквизитор, «омовение» одна из самых легких, и дальше будет только хуже, но об этом Джек собирался думать там, в камере, а здесь он хотел быть с Судией на равных, лишний раз демонстрируя, что его душа стоит немало. После этого Инквизитор не приходил еще пару дней, и Джек забеспокоился — вдруг Инквизитора не устроило его поведение, и его все-таки отправят на костер? Сгореть на очистительном огне было последним, чего хотел Лондон, и следующие часы до того, как Драйзер появился в дверном проеме, Джек неосознанно мучился от страха. Ожидание для всегда привыкшего к действию Джека было самой настоящей пыткой, и он уже не знал, что лучше — умереть от боли физической или сойти с ума от пытки моральной. И когда Инквизитор бросил снимавшему его палачу «Тащи на дыбу», Джек облегченно вздохнул. Все-таки пока их негласный контракт остается в силе. Он прикрыл глаза и тут же поморщился — слишком добрым и понимающим было лицо его личного Судии. А когда, исполнив повеление Драйзера, палач вышел из пыточной, оставив его распростертого на дыбе и скованного за запястья и щиколотки наедине с Инквизитором, Джек забеспокоился. Тот явно задумал что-то гадкое, но, несомненно, божественное и должное оказать на Лондона положительное влияние. Инквизитор сочувствовал своей жертве, но только так видел способ ей помочь, а, следовательно, останавливаться не собирался. — Теперь, когда твоя душа относительно чиста и пока не запятнана новыми прегрешениями, должно вспомнить старое, дабы покаяться, и войти в этот мир заново родившимся. С этими словами Инквизитор медленно подошел к Джеку и провел по его чуть подрагивающей от волнения щеке тыльной стороной ладони. Этот жест, полной доброты, не мог закончиться хорошо, и Джек подался вперед, силясь освободиться от оков. — Боишься? — задал вопрос Драйзер, наклоняясь ниже и касаясь жесткими губами брови пленника. — И правильно делаешь! Он резко потянул рычаг, и Джек закричал от боли, выгибаясь на дыбе и чувствуя, как сустав левой руки выворачивается неестественным образом. Он с ненавистью посмотрел на мучителя, до крови прикусывая иссушенные губы. — Боль — осознание себя, — звучал в голове размеренный, холодный голос Судии. — Через боль мы понимаем, что живы. Через боль и ее силу к нам приходит очищение. Чувствуешь? Он снова рванул рычаг, и Джек снова забился в крике, жадно хватая ртом воздух. Тело выгнулось дугой, из легких словно вышибли весь воздух, а перед глазами от сильной и резкой боли замелькали радужные круги. — Скверна проникает в наше тело и душу посредством рук, — назидательно говорил Инквизитор, с удовольствием наблюдая за муками еретика. — Ты всегда должен помнить об этом, Джек. Если грязны твои руки, грязна и твоя душа. Готов ли ты отказаться от своих рук ради спасения своей бессмертной души? — Нет! — выкрикнул Джек, кривясь от боли. — Черта с два! Лицо Инквизитора потемнело от гнева, и Джек неосознанно зажмурился, жалея, что его длинный язык как всегда все испортил. — Я могу даровать тебе смерть, презренный! — В глазах Судии плескался огонь ярого фанатизма, и Джек явственно почувствовал, как его жар неприятным покалыванием отдается на обнаженной коже. В сыром каменном мешке стоял холод, но этот огонь праведности, граничащей с безумием, казалось, был способен наполнить ее пожаром. — А могу принести и облегчение. Сейчас ты во власти Господа нашего Бога. Инквизитор потянул на себя рычаг, и Джек сглотнул, ожидая новой пытки, — механизм с отвратительным лязгом встал на место, и юноша закричал от боли, тут же раз разлившейся по телу облегчением, — вытянутый до этого сустав встал на место. Он ненавидящим взглядом покосился на своего мучителя, и тут же получил хлесткую пощечину. От сильного удара голова Джека мотнулась в сторону. — Видишь, — намеренно ласковым голосом произнес Драйзер, наклоняясь к жертве и заглядывая в глаза, словно пытаясь проникнуть в самую душу, — я могу быть добрым, Джек. — Не только вижу, даже чувствую, — съязвил он, презрительно глядя на Инквизитора. — Моя душа настолько важна для тебя? Что будет дальше? Молитвенный крест? Анальная груша? Что мы будем очищать дальше? — Твой поганый язык, — с некоторым злорадством хмыкнул Драйзер, фиксирую подбородок еретика большим и указательным пальцами. — И тебе это не может не понравиться, мой личный Сатана. — И накрыл его разбитые губы поцелуем.