неДин

Роман уже и не помнит точно, в какой именно момент он уловил эти изменения. Дин просто перестает быть собой. Он смотрит волком, огрызается, отпускает еще более глупые шутки, зло скалится, когда ему пытаются сделать замечания, а самое — главное шарахается от самого Рэйнса. В такие моменты у самоанца создается впечатление, что сознание Дина занимает кто-то другой, кто-то, кто контролирует в тот момент его тело, эмоции, мысли и душу. Впервые Роман теряется и не знает, как себя вести. Эмброус бьет его кулаком под дых, валит на пол гостиничного номера и замахивается ногой, желая продолжить это избиение, но Рэйнс успевает вовремя сгруппироваться и ухватить того за лодыжку. Пришлось прижать Дина к полу, обжигая кожу на лице о жесткий ковролин, не давая возможности вырваться. Лишь минут через пятнадцать Эмброус успокоился, вновь становясь самим собой. Когда это случается во второй раз, Дин распят на его члене и Роман чувствует, как каменеет тело под ним, как напрягаются икры ног, что лежат на плечах Романа, видит, как меняется взгляд затуманенных удовольствием глаз, чувствует, как Дин накручивает его прядь на кулак и притягивает к себе: — Он мой, — шипит ему в лицо Эмброус и стискивает внутри своего тела так, что у Романа ослабевают и подкашиваются руки, на которые он опирается по обе стороны от головы Дина. Это больно и очень-очень горячо. Дин сжимает его внутри еще несколько раз, а потом бьет пяткой в плечо, почти сталкивая с себя, но при этом все еще держит за темную прядь. И Романа несет, он трахает так, как не трахал никогда, двигает бедрами яростно, с силой, причиняя боль, обозленный тем, что не понимает, что происходит, но не желает прерывать их секс. Рэйнс смотрит в это чужое-родное лицо, видит эти чужие-родные глаза, кусает этот чужой-родной рот, который расплылся страшной улыбкой, превращая любимое лицо в ужасную гримасу. Роман кончает с воем, прокусывая Дину губу до крови, ловя своим ртом жадные всхлипы того, лишь мгновения спустя понимая, что ладонями он все сильнее сдавливает его горло. Эмброус смотрит со смесью страха и интереса, поглаживая свою пострадавшую шею. Он не пытается отодвинуться от Рэйнса, но и не спешит лезть к нему с поцелуями, как делает всегда. — Ты ведь не хотел меня сейчас придушить, я надеюсь? — истерично хмыкает Эмброус. — Нет, — Роман большим пальцем руки отирает кровь с поврежденной губы, рефлекторно слизывает все с него своим языком. — Окей, — тянет Эмброус, но в его взгляде самоанец не видит и тени доверия. И чем больше происходило таких вспышек, тем чаще Роман ловил себя на том, что хочет убить Дина, хочет его покалечить, хочет полностью подчинить ту тварь, что завладевает дорогим ему человеком. Останавливает лишь то, что тело, в котором засела тварь, принадлежит тому, кого Роман очень любит. Этот второй неДин появляется теперь куда чаще. Он выходит вместе с Романом на ринг, он дает интервью, он появляется в кадре, и Рэйнс думает о том, что, возможно, — только возможно, — но именно тот Дин, ласковый и нежный, просто плод воображения этого неДина, просто попытка завлечь, привлечь, привязать к себе. Такой беззащитный, нежный, трепетный в объятиях Романа, и такой сумасшедший на ринге. Именно этот контраст, этот коктейль и влек к нему. Рэйнс не раз замечал, что не только он поглядывает в сторону задницы Лунатика. Не то, чтобы в ростере каждый второй был педиком, но такими отношениями никого не удивить. В конце концов, многие проводили месяца со своими партнерами по съемкам, командам, фьюдам по двадцать четыре часа в сутки. Такое со счетов тоже сбрасывать нельзя. И, наверное, Роман бы мог смириться, что есть эта злобная тварь, которая все чаще и чаще оказывалась в его объятиях в постели, скакала на его члене и отсасывала до искр перед глазами, стала не менее любима, чем та нежная штучка, которую Роман очень любил пялить в каких-нибудь романтичных местах. Со вторым Дином, точнее сказать неДином, Роман мог себя не сдерживать, мог почти насиловать и, кажется, неДин получал от этого удовольствие. И это было круто. Это была бешеная гонка за кайфом, это был выматывающий, крышесносный секс, который удовлетворял звериную натуру Рэйнса. Но, когда в такие моменты все менялось, и Роман во власти своей агрессии, ярости, вдруг понимал, что трахает уже своего Дина, тогда становилось жутко. Жутко потому, что кажется, неДин смог дотянуться до его сознания и вытащить на свет неРомана, который вполне себе сосуществовал в одно и то же время с самим Романом. Рэйнс пугался таких мыслей, пугался таких ситуаций, ведь потом приходилось доказывать Эмброусу, что у них все хорошо, что вспышка такой яростной ебли последняя, что он больше не будет так драть зад Дина, оставляя болезненные отметины на его коже. В конце концов, Дин не был трепетной фиалкой и понимал, что они мужики, что возможны срывы. И Дин, да, понимал, улыбался как-то растерянно, но продолжал с доверием смотреть в глаза. А однажды Рэйнс проснулся от странного, вплетающегося в сознание шепота, который мешал продолжать спать. И когда он отрыл глаза, то обнаружил, что Эмброуса рядом в постели нет, что тот стоит в углу комнаты, спиной к нему. Дин раскачивался из стороны в сторону, что-то шепча на непонятном языке, а может быть, он говорил слишком тихо и Роман просто не мог разобрать слов, но было очень страшно. Рэйнс поднялся и тихо ступая по ковровому покрытию, подошел к Дину, кладя руку тому на плечо. Эмброус вздрогнул и замер. Кожа его была холодная и липкая от выступившей испарины. — Дин, пошли в постель. Ты совсем замерз. Эмброус медленно начал разворачиваться, чуть склонив голову на бок. Он смотрел в глаза Романа, но не было в этом взгляде ничего живого, ничего того, что Рэйнс видел там каждый день, даже когда приходил неДин. — Я все думал, когда ты его отпустишь, — голос был тихим и чуть надтреснутым. Роман мотнул головой, было неприятно на слух, словно пенопластом по стеклу. — Но ты уперся, ты не отдаешь. Рэйнса передернуло, но руку с плеча неДина он так и не убрал. Наоборот, он протянул вторую и взял ею неЭмброуса за руку, сплетая их пальцы, чуть подтягивая к себе. — Пошли, – он потянул неЭмброуса за собой, и тот послушался. Во взгляде его появилось какое-то удивление, граничащее с паникой. Словно неДин ожидал совершенно другой реакции. Роман лег на постель, утягивая неДина к себе. Он перекатил его себе на живот, поглаживая плечи, спину, бедра, ягодицы. Он целовал подставленные щеки и кончик носа, прикрытые веки и любимые губы. Роман чувствовал, как отогревается его партнер от незамысловатых ласк, как тянет к нему, как тихо стонет, мурлычит. Рэйнс неосознанно принялся тереться о тело над собой, его поцелуи стали более настойчивыми, более горячими и несущими далеко не невинный оттенок, они уже не пытались успокоить, они пытались возбудить еще сильнее. И неДин это понял. Он сел у Романа на бедрах и двинул задом так, что возбужденный член Рэйнса уперся ему меж ягодиц. Роман закрыл глаза и попытался сосредоточиться на чем угодно, но только не на горячем, желанном теле, которое держал в своих руках. В это время неДин схватил его за запястье и одну из ладоней поднес к своему лицу. Он смотрел на Романа яркими, синими глазами, пока облизывал, покусывал и засасывал поочередно каждый палец руки самоанца. Он терся своим задом о член Романа и сосал его пальцы, и Рэйнс не смог ничего с собой поделать, это был проигрыш по всем франтам. С животным, отчаянным рыком, Роман подхватил неЭмброуса под ягодицы, приподнял и вставил, словно надевая на себя тело неДина. Комнату оглушил крик, он словно испуганная птица бился о стены, отскакивая от них, взмывая под потолок. Роман на какое-то мгновение замер, но потом, когда почувствовал движение, легкое покачивание бедрами и то, как расслабляется неЭмброус, Роман вновь чуть приподнял того под ягодицы и принялся двигать бедрами. В этот раз он был нежным и терпеливым. Он не хотел причинять боль, и даже его вторая сущность, тот неРоман, которому нравилось мучить Дина, даже он сейчас мягко урчал, чувствуя, как хорошо его партнеру, как тот расслабляется в его руках, как отдается удовольствию, изгибаясь на нем, прогибаясь в спине, показывая шею с нервно подергивающимся под кожей кадыком. Роман кончал, прикусив губу. Он смотрел широко раскрытыми глазами, как бьется в оргазме его партнер, как сладостно стонет тот, изливаясь роману на грудь, как напрягаются мышцы его живота, чувствовал, как сильные пальцы вцепляются в бедра Рэйнса, а сам неДин, — или же уже Дин, — тихонько скулит, выплескиваясь, так и не притронувшись к себе. Роман аккуратно укладывает любовника рядом, снимая того со своего члена. Он гладил сильные плечи, бедра, целует влажные губы, смотрит на закрытые веки со слипшимися ресницами. НеДин открывает глаза и Роман понимает, что это именно неДин, за это время он научился отличать их. А тот смотрит своими глазищами, облизывает свои блядские губы и тихо спрашивает: — Почему? — Потому что, — шепчет Рэйнс и обводит кончиками пальцев скулу неЭмброуса. — Потому что он не твой и ты не его, — тот вздрагивает, былая злость, ненависть — все это сменяется недоумением. — Вы оба — мои. — Это мы еще посмотрим, — шипит неДин. Он кривит губы в ухмылке и отворачивается от Рэйнса. Но Роман больше не боится, он знает, что этот странный парень теперь его, со всех сторон своего сознания. Он смело прижимается к нему всем телом, заключает в свои объятия и чувствует еле слышный выдох облегчения. Эти двое могут строить против него какие угодно планы, но чтобы Роман Рэйнс отступился от того, что принадлежит ему, — им придется потрудиться на славу. А пока у Романа есть интересная перспектива — приручить бестию, чтобы та ела с рук и не откусывала при этом пальцы, и главное, заставить ее сознаться, что отныне и навеки веков Дин Эмброус во всех своих состояниях принадлежит ему, Роману Рэйнсу. Так было и так будет.