Lyrism me

Мы часто работаем в паре. Одни наши клиенты заказывают меня под Аоем. Им нравится наблюдать, как выглядящий более мужественным Аой имеет тонкокостного и женственного Уруху. Им нравится наблюдать явное превосходство грубости над хрупкостью. Такие клиенты обычно отличаются толстыми кошельками и толстыми же животами, пошлыми склизкими улыбочками, похотливыми, быстро бегающими от моего искаженного лица к жестокой в такие минуты улыбке Аоя глазками и неторопливыми движениями собственных заскорузлых жирных сарделек-пальцев по своему члену. После им нравится, как Аой вдалбливает меня до слез и удушения в их члены, пока я отсасываю им. Другие наши клиенты заказывают Аоя подо мною. Этим доставляет удовольствие смотреть, как грубая похотливость Аоя оказывается побежденной моей тонкостью, как мужское начало стыдится, получая свою порцию наслаждения в зад. Такие клиенты обычно сами хрупкие и тонкие, с тем отличием от меня, что их лица высохшие, выдающие их возраст, а вся их мнимая ломкость является не более чем старческой сухощавостью, а не моей молодостью. К таким прилагается неизменная трубка или сигара, последние затяжки которой с лживым пониманием дают выкурить мне, в то время как Аой занят минетом, вылизыванием пяток и целованием скрюченных сухих пальцев клиента. Каста таких богатых клиентов никогда не трахает нас самолично. Наши боль и унижение, властвование друг над другом – вот чем они питаются. Как энергетическим вампирам, им нужны не физические ощущения, а эмоции поглощаемых объектов. Мой скулеж и рычание Аоя. Его смущение и опьянение Урухи. Но нынешний мальчик еще не дорос до таких извращений. *** - Ааааааах… Аой-сан!.. Он даже называет нас вежливо. Аой-сан и Уруха-доно. - Глубже!.. И выглядит мелким мальчишкой, который едва научился лепетать. - Аах!.. Идиот… Я как обычно наблюдаю, как этот малец извивается в объятиях Аоя. Как его распахнутые глаза не отрываясь смотрят в мои, а красный язык облизывает такие же раскаленные губы, затерзанные Аоем. Как Аой, мой Аой, жадно берет предоставленное ему в руки тело. Казуки пришел в бордель, где мы живем и продаемся, пять недель назад и попытался сразу стать бунтарем и сломать все привычные нам с Аоем традиции. Попытался быть новатором, глупый мальчишка. Все нас заказывали, чтобы посмотреть, как мы имеет друг друга – он заказывал Аоя себе в господа и меня в господские прихвостни. Все заказывали нас, чтобы мы сразу рвали друг на друге одежду – ему захотелось ласк и мягких разговоров-прелюдий. Все заказывали, чтобы, захлебываясь, пить эмоции побежденного – он вкушал тщательно скрываемое от других клиентов бережное отношение Аоя и моё презрение. Ко всем клиентам мы относились равнодушно – этого молокососа Аой полюбил. Искренне. Нежно. Ответно вкушая мальчишескую привязанность и лаская так, как никогда не доставлял удовольствие мне, даже когда мы находились под покровом ночи и отчужденности от всего остального мира. Полюбил, как младшего брата, заставляя не кричать – хныкать от удовольствия в своих руках. - Уруха-доно… - умоляющий взгляд, блестящий откуда-то из-за копны черной смоли на голове Аоя. Медленно поднимаюсь с пола и распахиваю юкату, позволяя давно развязанному поясу скользнуть ко мне под ноги той змеёй, что сейчас точит артерию где-то под сердцем. Неторопливо оголяю плечо и позволяю одежде упасть на пол, шлёпнуться кровавым комком мяса из моей груди в грязь. Облизываю губы и прикрываю глаза, чтобы никто не видел дорожек грустной крови, катящейся вместо слёз. - Уруха. Хриплый голос Аоя заставляет поторопиться. Он знает, что я никогда ему не отказываю, а потому возвращается к своему занятию, не беспокоясь о том, чтобы звать еще раз. Этого не нужно. Опускаюсь на колени рядом с головой мальчишки и насколько могу нежно провожу подушечками пальцев по его губам. Слизистая распухшая, остро ощущающаяся, раззадоренная нахальными поцелуями. Я не хочу видеть этого и накрываю мальчишеские губы своим собственным ртом – только для того, чтобы стереть с него прикосновения губ Аоя. Я шарю своими руками по телу Казуки, чтобы оно забыло прикосновения ладоней Аоя. Я опускаюсь на его член и позволяю ему входить в меня, чтобы он забыл, как ему хорошо от члена Аоя. Я эгоист и единоличник. Я делаю всё и даже больше – только чтобы этот мальчишка забыл о моем Аое. Но на этом детская, такая же лживая, как и с остальными клиентами, сказка не заканчивается. - Аой-сан, полюбите Уруху-доно… Полюбите его для меня… И Аой входит в меня – так нежно, как до этого удовлетворял Казуки. Так любовно, как просит он. Так ненавистно и обидно, что хочется рыдать, орать во весь голос, чтобы он прекратил, чтобы только не делал этого по чужой указке – так, как хотят другие, а не так, как нелюбяще делает это он. Так любовно и сладко, и одновременно так фальшиво, что я умираю, когда наступает оргазм. …Мы стоим на крыльце, провожая взглядом щуплую фигуру мальчишки. В моей ладони зажаты наши персональные, не входящие в стоимость обслуживания «чаевые» - «коньячные» для Аоя и «височные» для меня. Не так много для одного раза, но он приходит каждый день, а алкоголь мы покупаем попеременно – один заход в магазин для Аоя, следующий для меня. У нас есть еще немного времени, так что Аой курит, а я просто дышу свежим воздухом и становлюсь пассивным курильщиком рядом с ним. Рядом щебечет, завлекая проходящих мимо потенциальных клиентов, стайка молоденьких девочек – несколько из них те, кто проходит обучение у меня, и те, кого я ужасно ревную к «Аою-сенсею». Скоро придет их черед работать в том темпе, в котором сейчас принимаем клиентов мы с Аоем. Скоро многие из них начнут находится под пристальным взором, лапающими пальцами и скользкими членами клиентов не по несколько часов в день, а днями и ночами. Совсем скоро они заменят нас. Нам недолго осталось. Через пару лет и меня, и Аоя выкинут на помойку – паспортный возраст перевалит за третий десяток, хотя лица благодаря косметике еще будут выглядеть юными. И я молюсь, чтобы наша помойка оказалась общей. Моим заброшенным трухлявым домиком в бескрайнем поле в Канагаве или однокомнатной квартиркой Аоя в криминальном районе Токио. Чтобы Казуки не переманил его в свои роскошные апартаменты, где нам уже неоднократно довелось побывать. С деревьев облетают оранжевые, грязно-оранжевые и светло-оранжевые листья. Это, наверное, я? Все то, что уже надоело и не нужно. Желтые и красные почти все пока остаются на ветках. Какие из них Казуки и какие Аой? Ярко-красные, бордовые и коричневые – та страсть, которой Казуки захватил моего Аоя? А ослепляюще-желтые, лимонные и янтарные – мой солнечный Аой? Тот, который не дал мне скатиться на дно, когда я сюда попал? Тот, кто своим собственным светом из последних сил поддерживал меня в моменты полного отчаянья? - Уруха?.. Извини, любимый, задумался. - Пойдем? Шутливо подставляет локоть, как настоящий джентльмен. Задорно улыбается. С удовольствием беру его под руку. Степенно, чинно, как настоящая пара, пожившая уже немало лет вместе и находящаяся в преклонном возрасте, плывем под облетающими листьями в сторону дома борделя по дворику. Наверное, со стороны смотримся уморительно. И точно. Девчонки-ученицы улыбаются, смеются, глядя на нас, и кокетливо прикрывают лица веерами, игриво строят глазки. Мамка на ступеньках дома добродушно улыбается, наблюдая за нашим дурачеством, которое, хоть и понятно лишь нам двоим, поднимает настроение всем окружающим нас людям, которых сейчас мы должны называть семьей. Мой взгляд останавливается на широкой ребяческой улыбке и прыгающем от распирающего изнутри хохота кадыке на горле Аоя. Поправка. Аой и есть моя семья. Его я так называть не должен. Его я так хочу и называю своей семьей. Уже много лет. Вечером закат красочный, как переливающееся разноцветными бликами в бокале на солнце вино. - … Аой тихо обнимает меня и мягко поглаживает губами ушную раковину. Мы еще не спим, но уже не бодрствуем. Истома залила внутренности, не хочется двигаться. Я только что вернулся с одиночного заказа. Очередной толстосум, охочий до исполнительной шлюшки. Задница немного побаливает, гордость уже давно атрофировалась и отвалилась. Аой смазал оба ранения – одно мазью, второе вниманием. Спокойный и собранный, как всегда в таких случаях. Я боюсь представлять, что он меня не ревнует. Не ревнует, потому что ему все равно, потому что он просто ко всем такой – добрый и понимающий. Вздыхаю. - Уруха, так уже никуда не годится. Ээ, что? Что я пропустил?.. Аой ворочается и поднимается, опираясь на локоть и заглядывая мне в лицо. Ему нравится видеть, как мои глаза расширяются от удивления, я помню и не отвожу от него взгляд. Мы давно плевали на традиции, по которым младшему по рангу нельзя смотреть прямо в глаза наставнику или любому, кто старше его, - а Аой старше меня и мудрее, пусть всего на пару биологических лет, но на десятки – по количеству унижений и умению изобразить подобострастное желание исполнять все прихоти наших клиентов. - Ты думаешь, я тебя брошу?.. Потому что мне интересен Казуки? Да, да, да, Ао, именно так я и думаю! Зачем он тебе, если есть я?!.. Но вслух лишь мотаю головой, не прерывая зрительного контакта. - Дурак ты у меня, Уру. И целует в лоб, как провинившегося и уже прощенного подростка. Для тебя я подросток, Аой-сама, которого ты учишь жизни, малец, за которым надо присматривать и которого надо беречь, чтобы он не навернулся. А за Казуки присматривать не надо. Сейчас, по крайней мере, поэтому ты выбираешь его. - Тебя я выбираю, причем всегда, идиот. Я это..? - На лбу у тебя все написано, Уру. … Я для тебя уже давно открытая книга, а ты для меня все еще запаян, заколочен наглухо. Это тоже обидно. - Эгоист. Улыбаюсь. Да, полный и безраздельный эгоист и собственник, Ао. Сволочь, абсолютно не заглядывающая тебе внутрь. Я не знаю, как это сделать. - Ты мне нужен, Уру, а не какой-то ребенок, ради которого я не рисковал стольким, скольким жертвовал для тебя. Статусом в доме страстей, нервами в спорах с хозяйкой и хозяином, едой в обеденной и теплым одеялом в первую же студеную зимнюю ночь… - Не накручивай себя. Ты для меня в первую очередь. - Верю, Ао. Разговор скатился в никуда. И так каждую ночь. Меня беспокоит то, что будет с нами после, когда нас выгонят отсюда. Меня беспокоит то, как заглядываются на тебя твои ученицы, когда ты преподаешь им основы этикета в поведении с их будущими клиентами. Меня беспокоит то, что завтра снова придет Казуки и я снова буду дико и холодно ревновать тебя к нему во время секса. Меня многое беспокоит, пока я кажусь существом с сердцем и лицом изо льда. Меня не беспокоит лишь одно – когда я засыпаю под шорох листьев за окном с пасмурным холстом неба, твои руки обнимают меня как самое дорогое в этом мире. И так же ты обнимаешь меня, когда бы я ни проснулся.