Две секунды

Ничего не меняется. Тогда, на Чемпионате мира две тысячи шестого года, это возникло как наглядная иллюстрация слогана «Мир в гостях у друзей». Сегодня, здесь и сейчас, этим вечером в Мюнхене на «Альянц-арене», это не более, чем совпадение — странное, странное совпадение: они одинаково одеты. Словно близнецы. Конечно, на них не одни и те же рубашки, брюки, ремни, обувь или даже часы, но сходство видно невооруженным глазом, и если бы они встали рядом, его было бы сложно игнорировать. Но они больше не стоят рядом друг с другом — всё это в прошлом. У Йоахима есть свои причины быть здесь сегодня, и не все они связаны с футболом. Юрген здесь, ведь он тренирует команду, и если даже у него есть причины, не имеющие отношения к футболу, то Йоахиму они неизвестны. В конце концов, что было, то прошло. Йоахиму не нужно пристально вглядываться, чтобы заметить, что Юрген принимает всё происходящее в клубе слишком близко к сердцу. Он сильно похудел — нет, не похудел, исхудал. Невероятно исхудал, и чем больше Йоахим смотрит на него, тем больше ужасается. Сидящий рядом с ним Ули Хёнесс лишь подчёркивает своими габаритами эту гротескную разницу. На мгновение Йоахиму кажется, что он не доверяет своим глазам. Но кинув взгляд на Йоахима Васкеса он понимает, что зрение не обманывает его — Юрген будто бы растворяется. Юрген всегда был худее Йоахима. Отсюда Йоахим не может разглядеть черты его лица, но если верить кадрам на большом экране, он действительно выглядит исхудавшим, истощённым. Это чепуха, думает Йоахим, весь этот исхудалый, будто от недоедания, вид, настолько не вписывающийся в образ человека, с которым он провёл столько времени. Йоахим саркастично ухмыляется — полная чепуха. Сколько он его знал, Юрген всегда жадно вгрызался во всё, буквально и образно, пусть сам он с большей радостью и назвал бы это амбициями. Но Юрген подходит к бровке, оставив пиджак лежать на скамье, и его тонкий силуэт пугает Йоахима. Возможно, надеется он, это всего лишь контраст по сравнению с воспоминаниями об этом мужчине со впалыми скулами. Впрочем, Юрген всегда был худее него. Всегда. Едва заметная улыбка появляется на лице Йоахима. Некоторые вещи остаются неизменными. Некоторые, напротив, меняются. С тех пор много воды утекло. Нужно было разорвать все связи, сломать всё, что было, раз и навсегда закончить всё, но ни один из них не смог найти в себе силы сделать это. Когда Юрген ушёл, тогда, после Чемпионата мира, он выглядел почти так же, как сейчас — уставшим, измотанным. Это было нетрудно объяснить: все их усилия, физические и моральные, не могли не отразиться на внешности. Но всё это время Йоахим втайне подозревал, что причиной того решения была не только усталось. Не только стресс, отчуждение в родной стране, семейные проблемы — всё, о чём Юрген рассказывал на пресс-конференции, и то, что ничего не вернулось на круги своя даже с течением времени, подтверждало его догадки. Йоахим сидит в окружении Оливера Бирхофа и Ханси Флика в VIP-ложе Западной трибуны «Альянц-арены», сверля взглядом пространство перед собой. Он думает о вещах, которые не в силах изменить. О том, что было в 2006-ом. Они были близки как никто другой, и это давало свои плоды. Йоахим впитывал тепло, которое излучал Юрген, расцветая, оживая, он наслаждался этим сотрудничеством. Может, даже наслаждался им слишком сильно — и, конечно, это не могло ускользнуть от глаз Юргена. Йоахим выдавал себя всё больше и больше, то и дело отвечая на его солнечные улыбки, и — глупость, конечно, но, — порой даже казалось, что всё это имеет какой-то смысл. Он не из тех, кто ищет ответы в алкоголе, но когда ему впервые пришла в голову мысль, что у ухода Юргена могли быть другие причины, напиться было единственным разумным выходом. Но ведь Юрген не из тех, кто может позволить себе это, и Йоахим должен был понимать это лучше других. Он слишком хорошо знал все эти улыбки Юргена. Он прекрасно знал, что это ничего не значило. И чем больше он об этом думал, тем больше понимал, в чём главная ошибка Юргена. Потому что такая улыбка всегда что-то значит. Иногда она значит «я очень рад». Иногда — «раздели мою радость», иногда — «я счастлив». Порой она может значить «не подходи ко мне слишком близко», а порой — «ты зашёл слишком далеко». Иногда и вовсе — «не смотри на меня так». Йоахим прекрасно знает всё это. Но эта улыбка — солнечная, тёплая, — всегда выглядит одинаково. Глаза Юргена всегда улыбаются вместе с его губами, что бы ни значила его улыбка. Не вглядывайся в детали, смотри, мои глаза сияют. Безупречная броня. Непробиваемая. Чем больше он погружается в мысли, тем больше отстраняется от происходящего на поле. Впрочем, в Лиге чемпионов уже ничего не изменить, и поражение «Баварии» высечено в камне — сложно поверить, что они могут обыграть «Барселону» с разницей в четыре мяча за оставшееся время. Не эта команда, вытворяющая с мячом такое, что Йоахим бледнел. Не после душераздирающего первого матча на «Камп Ноу». И не с Юргеном, сбросившим свою непроницаемую маску. Никто лучше Йоахима не знает, какой ранимый Юрген на самом деле. Йоахим всё ещё нападающий в душе, он как никто другой разбирается во всех тонкостях защиты. И Юрген начинает контратаку на его глазах. Когда он впервые за долгое время после Чемпионата мира приехал в Германию, то был очень коротко пострижен. Йоахим даже не улыбнулся, потому что прочитал это послание: «Смотри, я не тот, кем был прежде». Плотная броня, без просветов и зазоров. Йоахим принял это послание на свой счет. Думать об этом больно, но пусть лучше будет больно, чем безразлично. Юрген бросает короткий взгляд вверх, на трибуну. Йоахим не знает, может ли он его разглядеть, но это неважно — это всё равно ничего не значит. Он здесь, потому что он тренер сборной, а Юрген пришёл, потому что его команда на поле. Они всегда действовали сообща, и в этот раз ничего не изменилось. Йоахим почти переключает внимание, но вдруг отчётливо замечает, что Юрген отвернулся от поля и жадно скользит глазами по рядам. Затем он отводит взгляд, но не смотрит ни на поле, ни на бровку, ни на лавку. Он опускает глаза, закрывая лицо руками, и замирает. Надолго, почти на две секунды — у Йоахима всегда было хорошее чувство времени, лучше, чем у Юргена. Проходит немало, прежде чем он возвращается мыслями на стадион, к игрокам и зрителям, но эти две секунды он находится где-то очень далеко, не здесь. Две секунды — это слишком долгий отрезок времени, две секунды — это целая вечность, если вы знаете мужчину, который отключился на это время. Человеческий разум весьма быстр в работе. На второй половине второй секунды, пока Юрген мысленно уносится далеко от стадиона, Йоахим принимает решение. Для разума секунда длится бесконечно, и именно столько времени требуется Йоахиму, чтобы решиться; столько времени нужно его подсознанию, чтобы обработать всю информацию, соединить все синапсы и запустить рефлекс, по которому рука ныряет в карман и достаёт телефон. Где-то в момент квантового скачка между сознанием и подсознанием Йоахим, с телефоном в руке, осознаёт, что происходит. Но он всё ещё зачарован только что увиденным зрелищем, безмолвным, невозможным, поэтому не колеблется — бессознательные решения нельзя подвергать сомнениям, — и печатает пару слов. Сами по себе они ничего не значат, да и в предложение они почти не связываются. В них мало смысла — отсутствует последний кусочек паззла. «Приходи, я там-то и там-то», и за этим остаток прямолинейного и немногословного сообщения. Йоахим надеется, что у Юргена есть этот недостающий кусочек моазики. Он снова и снова повторяет про себя: улыбка Юргена значит «я счастлив, смотри, я могу быть счастливым». А иногда она может значить «не подходи ко мне слишком близко». А иногда, когда дерзость берёт верх, Йоахиму кажется, что она может значить и «не смотри на меня так». Нужно было поставить точку раз и навсегда, но Юрген точно так же не смог сделать этого. Его разуму нужно лишь несколько наносекунд, чтобы решиться послать сообщение. Только когда становится слишком поздно, и сообщение в течение доли мгновения достигает своего адресата, Йоахим задумывается. Юргену явно сейчас не до телефона. Секунды порой длятся целую вечность, и невозможно повернуть их вспять и отменить содеянное. И только сейчас Йоахим полностью осознаёт, что он натворил, чему он позволил произойти. Между букв, которыми набран адрес его отеля, скрыто не только бессловесное приглашение — нет, отнюдь. Он не то чтобы боится Юргена, его реакции или стратегически невыгодного положения, в которое поставил сам себя, но прекрасно понимает, что всё могло бы быть иначе. Всё это приводит к осознанию нескольких слишком важных вещей. Но эти вещи — не повод для подобных сообщений. Он осознаёт и всю беззащитность Юргена — пусть тот и начал свою контратаку, да только мяч всё равно оказывается у Йоахима. Он застал Юргена врасплох, его тонкое чувство момента вновь его не подводит. У нападающего в крови этот инстинкт убийцы, это умение подловить противника, когда он безоружен — такова его природа. Йоахим жалеет о том, что послал сообщение. Всё время после игры Йоахим не находит себе места. Он торопится и нарочно оттягивает момент возвращения в отель. Он знает, что у него есть время, но этого времени отчаянно не хватает. Минуты словно бегут вперёд с бешеной скоростью и тянутся медленнее улитки. Йоахим не знает, чего ожидать, чего он хочет, и чего вообще должен хотеть. Он ничуть не удивляется, когда Юрген оказывается перед его дверью, но не может сдержать удивления, увидев, что вся усталость последних месяцев растворяется в облике Юргена, будто бы ничего и не было. Но все отдельные её признаки на месте, они заслоняют его черты, придавая ему вид карикатуры на самого себя: морщины вокруг глаз, ставшие ещё глубже, залысины возле лба и тёмные круги под глазами. Юрген не улыбается, Юрген ухмыляется безо всякого блеска в глазах. Йоахим снова жалеет о том, что послал сообщение, но пути назад нет — он прекрасно знает, что стоит ему взглянуть на него, и Юрген тотчас получит недостающую частичку паззла. Йоахим не возражает, когда Юрген без слов заходит в номер; выражение его лица говорит о многом без всяких слов. Он понимает, что отступать слишком поздно, и Юрген всё решил задолго до того, как оказался здесь. Чувство момента не подводит Йоахима, и сейчас он жалеет об этом сильнее, чем когда-либо. Легче не становится — для раскаяния нет времени. И он не возражает, когда Юрген толкает его к стене, прижимая всем весом, и целует его. Без нежностей, жёстко и грубо — так, как и должно быть, и Йоахим ни единой частичкой своего разума не может понять, имеет ли всё это значение. — Я ненавижу тебя, — шепчет Юрген, отрываясь для вздоха от поцелуев, оставляющих на коже розовеющие следы, — ненавижу... И Йоахим делает вид, что не замечает искорку в глазах Юргена.