Нога

Томас Блейк был похож на вопрос. Его сутулые плечи никогда не расправлялись, а голова всегда была опущена вниз и слегка вбок, словно бы он с застенчивым удивлением рассматривал стянутую штаниной левую ногу. Левая нога действительно поражала Томаса, каждый день – иначе. В детстве утренняя побудка начиналась с непонятной родителям истерики – из-под размётанного за ночь одеяла выглядывала она – чужая плоть. Он бил её больно, и она снова шныряла под одеяло, сотрясаясь в судорогах, как обиженный ребёнок. Он волочил её по школьным коридорам, а она цеплялась за каждый камень, запиналась обо что-то на ровном месте, ныла, немела, покрывалась мурашками, стучала в нетерпении о пол, хотела пнуть мяч, болела, мешала. «Хватит сидеть взаперти, Том», - каждый вечер мать приказывала ему погулять с этим длинным, непонятным, тощим существом. Существовало ли на свете нечто более комичное и жуткое, чем эта левая нога? – бледного цвета в редких волосках, торчащих как придётся, сверху толще и чуть изогнута, посередине – бугристый кожистый шар, дёргающийся как рычаг; дальше палочка, мягкая снизу, истончающаяся до нового уплотнения, под которым на плоском треугольном шмате шевелились сплюснутые щупы-обрубки. Особенную неприязнь вызывал самый толстый щуп – с кривым, сколотым панцирем на нём; бок его жёсткой кожей напоминал ребро. Это ребро долго доставляло Томасу неудобство, пока его не срезали, предварительно утопив щуп в горячей воде и окатив его на прощание паром. Срезать жёсткую броню – полдела. Срезать. Добрые мягкие руки нежно скользнули ножницами и отправили белёсый ошмёток туда, где ему было самое место – в мусорную корзину. Но нога, быть может, хотела на свободу, а не в корзину – несмотря на свою мертвецкую бледность и вялость, она обладала характером капризным и вольнолюбивым. Потом Томас начал расспрашивать мать: а не было ли в её утробе пары – не только одноногого Томаса, но и мёртвого близнеца с двумя ногами – и не пришили ли Томасу чужую плоть? Мать отвела его к доктору, доктор ему не понравился – он приказал матери подождать снаружи, дурно пах табачной пылью, задавал глупые вопросы и вообще был очень грубым и тупым изваянием из неприятных частей на двух столпоподобных сваях. После визита к доктору Томас молчал как египетская гробница: торжественно и мрачно оглядывая левую конечность, он ничего не говорил вслух. Взрослея, он придумывал новые гипотезы, всё более укладывающиеся в реальность – просто до безумия: мёртвый близнец-многоножка и инопланетяне, привинтившие ногу-шпиона к телу ребёнка, сменились «неразработанностью мышц», «невидной, но наличествующей диспропорцией», «затаившейся в ноге болезнью, о которой организм пытается предупредить». Пока однажды ему не сказали, что проблема сидит не в ноге, подглядывающей за ним, когда он принимает душ, ждущей своего кусочка бекона за завтраком и подарка на день рождения (а когда она родилась?), а в голове Томаса. Вам нужен хороший психотерапевт, говорили они, мне нужен хороший хирург, плакал Томас, ничем не могу помочь, говорил хороший психотерапевт и с облегчением стряхивал с себя проблемного пациента. Доктор Лектер не спешил избавиться от Томаса. Ему, одноногому Томасу, сразу понравился доктор: светлый, словно пеплом припорошенный, он излучал уверенность человека, находящегося в согласии с каждой частью своего тела. На нём прекрасно сидели вещи, его движения – как и черты лица - были как скальпелем отточены. Говорил отчётливо и вместе с тем мягко, заранее примиряя пациента со всем сказанным и им, и собеседником. Его зрачки, казалось, могли поймать свет ниоткуда, сжимая его до сумасшедше-ярких игл – он всегда выглядел тайно заинтересованным в том, что говорил ему другой. Его скрытое вежливостью понимание покоряло Томаса в каждую секунду общения; он даже начал улыбаться перед зеркалом дома, чтобы адресованная доктору улыбка передавала всё, что хотелось сказать. Они начали со стандартного психоанализа, скрывающего доктора за спиной пациента, а затем перешли к уютным беседам кресло против кресла. Томасу было комфортно единственно здесь и то не до конца: по привычке сутулясь, он вжимал ногу в кресло, пока в мышцах не начинало колоть, и опускал взгляд вниз, удивляясь, что она ещё оставалась на месте. Он снова замыкался, злился, затем остывал, уходил с сеанса в состоянии благодушного неудовлетворения. Он знал, что пронизывающие его насквозь иглы добрались и до инородной плоти ноги, но доктор Лектер ждал, когда Томас обратится к нему сам. И Томас обратился. Он хлопнул себя по ноге, пожелав вдруг выглядеть человеком уверенным и достойным, но нога ощерилась злобно, и он дрогнул. Отдёрнув руку, срывающимся голосом повёл Томас рассказ о существе, которое жило с ним против его воли. В идиллии Томаса как человека тоскующего по идеальному не было места левой ноге – она вторглась в его младенчество, не отставала от него ни на шаг в детстве, ни на секунду не оставляла его сейчас. Он бил её, резал, кусал, стегал плетью и морозил льдом, а она в ответ причиняла ему боль, такую боль, что сложно было описать. - Синдром нарушения целостности восприятия тела, - о этот бесконечно понимающий тон, о эта тактичная улыбка. Томас огладил колено правой ноги, и чуть виновато, как собака, поискал взглядом глаза доктора. Да, доктор Лектер скажет, что нужно делать. - Ваш случай – не первый в моей практике. К сожалению, науке неизвестны случаи медикаментозного или психотерапевтического излечивания подобного синдрома, даже купирования. Не наблюдалось так же и каких-либо заметных улучшений в состоянии пациентов, - доктор сочувственно встретил чужой взгляд. Томас скривился – он, взрослый мужчина, был готов уткнуться в серое плечо напротив, разрыдаться, стрясая ужас с плеч: доктор, я боюсь её, я смертельно боюсь этой ноги. - Единственное решение, которое я могу вам предложить, ставит меня вне рамок закона. В то же самое время, это единственный метод, который способен избавить вас от таких страданий. Томас утёр набегающие слёзы рукавом фланелевой рубашки – он был готов. Давно готов. Он жаждал этого, стремился, может, узнал, что именно здесь его ждёт избавление, едва стройная фигура твёрдо стоящего на ногах человека открыла ему дверь из приёмной в кабинет. Он сказал доктору, что готов, и увидел чужую улыбку, выдающую острейшие клыки. Если они были так же остры и точны, как его скальпель… вопрос сформулирован, и доктор любезно показал ему свой диплом хирурга и даже предоставил скидку с учётом того, что операция – подпольна. Томас отказался от общего наркоза, разрешив лишь спинальную анестезию: он хотел убедиться своими глазами. Доктор показал себя мастерски: рассёк кожу, затем мышцы, бережно отделяя и зажимая сосуды, перепилил кость, обводя её по-круговому. Руки его, скользкие окровавленные инструменты, мелькали быстро и ловко. Всё это время Томас смотрел то на бесчувственную ногу, то на хирурга и думал: каково будет ноге, когда она очнётся от наркоза в одиночестве, в тёмном пакете, среди хлама и мусора. Она, наверное, так же яро хотела избавиться от него, как он от неё – но если он сядет на коляску и покатится по горячему балтиморскому асфальту, то что будет делать она? Сердце его затопило тоской и жалостью. - Только… не выбрасывайте её, - выдохнул он, силясь рассмотреть кровавый спил в зеркале. Маска доктора шевельнулась. - Хорошо, дорогой Томас. Не отужинаете ли со мной, когда вам станет лучше?

***

Томас Блейк был похож на вопрос. Его сутулые плечи никогда не расправлялись, а голова всегда была опущена вниз и слегка вбок, словно бы он с застенчивым удивлением рассматривал пустоту на месте левой ноги. Доктор Лектер был похож на ответ. Он изящно орудовал вилкой и ножом, отправляя в рот одурманенное соусом из белого вина мясо. Подбадривая своего собеседника, он подливал ему вина и пресекал тщетные и смешные попытки подняться. - Интересно, где у человека находится душа? Может, в ноге? А у меня – в левой ноге? – Томас задумчиво погладил пустоту, поёжился и вскинул вдруг глаза, словно желая успеть увидеть невыразимое рядом. Глаза существа напротив были похожи на горящие магические круги, а рот – на тёмный провал, который мог вместить и блюдо, и стол, и комнату, и Блейка, и всё вокруг. - Будьте счастливы, Томас, - сказал Ганнибал, промокая салфеткой рот.