Нет

ONE OK ROCK – Clock Strikes MY FIRST STORY – Fukagyaku reprise

      Очередной резкий вдох приносит капельку реальности. Мы всё ещё где-то не здесь, но я уже могу различить очертания крохотной комнатки. Ванная. Она пропитана алкоголем ничуть не меньше чем мы сами, только иным, пьянящим до дрожи во всём теле, до опасности задохнуться за секунду до того, как губы вновь обретут спасительный плен. На этот раз сам, чуть подаётся вперёд и целует порывисто, ещё не перехватывая инициативу, но уже раззадоривая, заставляя сотни, тысячи самых неприличных мыслей вспыхивать яркими бликами в голове.       – Хиро, – выдыхаю знакомое… родное имя и оно продолжает звучать отголосками эха, где-то не здесь – глубже, там, где сердце готово разорваться на мелкие клочки, не выдерживая бешеного ритма. Хиро… Хироки. Он ли сейчас льнёт ко мне так открыто? Ему ли принадлежат эти руки, ещё не решительные, но уже скользящие под ткань свободной футболки? Отстраняюсь немного, чтобы заглянуть ему в глаза, но в тех лишь опьянение и заразительный азарт, такой, какой бывает лишь от нарушения правил и возведённых запретов. И он знает, он всегда знает мои мысли наперёд, понимает, что я не смогу его остановить, как не смогу остановиться и сам.       – Не смотри на меня, – отворачивается в сторону, открывая моему взору прекрасную шею с волнительно пульсирующей жилкой. Прильнуть к ней – значит вырвать с порядком припухших губ громкий выдох, срывающийся на стон. Он ударяет ладонью по стене и попадает по выключателю, оставляя нас в полной темноте, где каждое движение и прикосновение всё более отчётливо и откровенно.       – Мори, – ему хочется звать меня сейчас именно так. Пусть. Он всё ещё задыхается, ищет мои губы своими, оставляя пару смазанных касаний на скулах, столь же невинных, сколь откровенным получается следующий поцелуй, полный хмельной страсти и несдержанности. Его руки чуть уверенней скользят вверх, по животу и груди, резко переходят на лопатки, дразня, так и не достигая сосков. Он притягивает меня ближе, и я невольно вдавливаю его в гладкость прохладной стены, такой контрастной, по сравнению с его горящим жаром желания телом.       А где-то внизу ещё слышны пьяные чрезмерно весёлые голоса – праздник продолжается. Его группа? Моя группа? Кто-то ещё? Уже плевать кто там, куда важнее, что мы сейчас здесь. Вдвоём. Наедине. И верх моего наряда летит куда-то на пол, я же не спешу освобождать его от рубашки, ограничиваясь лишь её расстегнутыми пуговками. Хироки выгибается мне навстречу, когда в очередном порыве мне хочется дарить ему всё больше ласки, легонько прикусывать дерзко торчащие соски и касаться их языком, зализывая обманчиво-болезненные укусы. Раздающийся стон ласкает слух, но… принадлежит не Хиро вовсе, где-то за чуть приоткрытой дверью, судя по всему, в спальне, есть кто-то ещё. И этот кто-то явно занят чуть больше нас. Вначале хочется недоумевать над тем, когда гости успели пригласить девушек, но потом стон повторяется, а моё изумление возрастает.       – Тору?! – возглас остался бы замечен наверняка, если бы не ладонь брата, вовремя накрывшая мой рот, в то время как вторая, со спины заскользила вниз, опускаясь к паху. Всё ещё пребывая в состоянии легкого шока, я вернул всё своё внимание происходящему здесь – со мной. В конце концов, это было гораздо ярче и важнее, чем тайны чужой жизни. Это было запретнее в разы… Пропуская в рот изящные пальцы брата и облизывая их поочерёдно, с неизвестно откуда взявшейся похотью, я слушал его сдержанные всхлипы. Он устал ждать, и тёрся об меня бёдрами так вызывающе, что возбуждение готово было перейти к болезненной грани. До одури хотелось рассмеяться над происходящим безумием, пропитываясь опасным коктейлем из страсти и алкогольного опьянения, но вместо этого я спешил развернуть Хироки лицом к стене.       Он зашипел, на этот раз наверняка от трения груди о прохладу стены. Шепча что-то невнятное и накрывая мои руки, пытающиеся избавить его от узких джинс, своими, он едва заметно проходился по ним ноготками, раззадоривая ещё больше. Пальцы тряслись от всего смешавшегося, навалившегося разом подобно снежному кому. Справиться с пряжкой ремня в темноте оказывалось сложной задачей, и Хиро только мешал, добавляя к моим резким действиям ещё и те, что приносили раздражение.       Звонкий щелчок. Замок поддался, как и молния, расстегивающаяся от одного несдержанного рывка. Он вздрагивает от моих прикосновений. Выгибается, позволяя ласкать его чуть откровенней, без тонкой преграды одежды, скользить по притягательно пульсирующему жару и неустанно шептать его имя, зацеловывая шею и часть приоткрывшейся от сползшей рубашки спины.       – Стой, – голос, такой слабый и неуверенный, что поначалу мне кажется, что он звучит только у меня в голове – внутренний, совесть, заявляющая об аморальности моих действий и желаний. Но потом фраза повторяется чуть более громко и чётко. Его голосом. – Подожди, Мори…       – Всё хорошо, – успокаиваю, понимая, что ничего не хорошо. Я хочу собственного брата. Я тянусь к нему, развернувшемуся за новым поцелуем, но он отстраняется, выставляя руки перед собой и упираясь ладонями в мою грудь. И создаётся впечатление, что моё сердце бьётся прямо у него в руках, сошедшее с ума, но… любящее так, как любить нельзя.       – Прости, я не могу. Мы не можем, – эти слова режут слух и разрывают сердце своей нежеланной правильностью. Он смотрит на меня виновато и это заметно даже в той крохе света, что пробивается сквозь приоткрытую дверь. Он просит остановиться чуть позже, чем нужно – когда это можно было бы сделать легко и непринуждённо, просто расходясь и извиняясь за пьяное необдуманное происшествие, как ни в чём не бывало. И тут дело даже не в болезненно тянущем жаре возбуждения, а в том тяжелом коме, что оседает на душе, заставляя замерзать в единое мгновение от своих мыслей. От этих слов.       – Да… ты прав, я не знаю что на меня…       – Я сам виноват, что всё так далеко зашло, – останавливает мои сбитые оправдания, касаясь указательным пальцем ещё влажных губ. Такой юный, но в этом безумии более взрослый и собранный, чем я сам – поддавшийся чувствам беспечный мальчишка. – Не знаю, почему мне так хочется тебя сейчас, но… я слишком пьян. И если мы сейчас не остановимся, то завтра будем жалеть. Оба. А я не хочу тебя терять… братик.       Последнее слово… слишком убийственно. Слишком раня, так, что мне едва хватает сил, чтобы не упасть на колени, когда он покидает ванную, уже ничуть не пьянящую своей атмосферой, просто душную и невыносимо тесную. Стены давят на меня со всех сторон, будто бы исписаны укорами о моей несдержанности. Смываю их, смываю его прикосновения, включая воду в душе и скидывая остатки одежды, так и не удосужившись включить свет – слишком жестоким будет сейчас шанс увидеть собственное отражение, свои глаза… увидеть в них его. Неожиданно робкого, но более сильного, чем я сам.       Дверь всё ещё приоткрыта, за ней не раздаётся ни звука, но чьё-то веселье внизу всё ещё проходится по сердцу, будто бы ржавым гвоздём. Кажется, теперь они всё узнают, уже знают и осуждают молчаливо. Кажется, теперь я не смогу смотреть им в глаза, что уж говорить о Хироки… Укоров так много, что в смеси с шумящим в голове алкоголем они становятся слишком сильны и неотвратимы. Даже прохлада воды не избавляет от этой тяжести, и единственным спасением становится сон – одеться наскоро, прямо на мокрое тело, добраться до ближайшей кровати или дивана и сбежать от этой реальности, где слишком много запретов.       И пробуждение кажется лишь началом сна. Тёплого и радужного – спальня, наведённый неизвестно кем бардак и приятная тяжесть у колен, чуть ворчащая от моего лёгкого шевеления. Рассеивающийся сквозь плотные шторы свет заливает комнату, давая понять, что время подходит к обеду, а головная боль, от попытки подняться, рушит надежду на то, что происходящее мне лишь снится. На моих ногах покоится голова ещё спящего Хироки. Он жмётся ко мне, сворачивается в клубочек почти по-кошачьи и выглядит сейчас так невинно, что сном кажется иное – происходившее ночью. Но на теле, лишенном рубашки, ещё видны следы укусов и слишком пылких поцелуев. Они оставлены мной.       Наверное, я слишком пристально смотрю на Хиро, потому как его тёмные ресницы начинают трепетать, и он приоткрывает глаза, ещё не просыпаясь до конца, но уже улыбаясь мне – узнавая. Потягивается лениво, всё ещё не отводя хитрого взгляда от меня, и моё сердце пропускает несколько ударов подряд, ожидая от него оглашения моего приговора, всё больше походящего на приговор смертный.       – Хорошо вчера погуляли, верно? – пытается подняться, но тут же бросает эту идею, держась за голову и вновь опускаясь на мои ноги. Приятная тяжесть и дрожь по всему телу.       – Верно, – повторяю эхом. Наши голоса всегда были так похожи, или это явление наблюдается только с похмелья? Вновь встречаюсь с ним взглядом, думая, позволительно ли задать этот неожиданно важный вопрос, но он озадачивает иными словами, заставляя тут же забыть об интересующем.       – Тогда расскажешь мне как именно? А то я, после прихода Тору с новой выпивкой ничего не помню совершенно, – смеётся собственному неумению пить, вновь касается наверняка болящей головы, и продолжает смеяться уже от этого. – Надеюсь, я себя хорошо вёл.       – Обязательно расскажу, – соглашаюсь, проводя по взлохмаченным высветленным волосам брата рукой. Не всё, но расскажу. Вот только… эта история будет не про нас. Но это позже, а пока, получив временное помилование, нужно встать и найти в этом доме других выживших, а попутно может быть отыскать и подходящие лекарства, спасая любимого братика от последствий вчерашнего торжества.