В мире вечной ночи

      Вряд ли кто-нибудь из нас надолго и глубоко задумывается о том, каково это – жить в мире вечной ночи. Это так далеко от нас и потому кажется нереальным. Вечная ночь. Вечная темнота. Лишь осязать, ощущать, слышать, но из года в год не видеть ничего, кроме кромешной тьмы, которая, стремительно наступая, обволакивает, опутывает, липкая и вечная, неизменная, как смерть...       Дея слепа почти с самого рождения. Сколько ей было тогда, когда ночь, пронизывающий холод и метель отняли у нее зрение: год, полтора? У нее не могло остаться воспоминаний о мире, картинок, которые она вспоминала бы потом, которые проглянули бы мерцающим облачком среди неизменного мрака. Она не знает радуги. Для нее никогда не существовало никакой другой краски, кроме черной. То, что нам кажется таким естественным, для нее – неразрешимая загадка, тайна, которая никогда не будет раскрыта. Ее мир – черный занавес, за который ей не суждено заглянуть. Она не знает мягких пастельных тонов послезакатного неба, когда солнце только-только улеглось в свою постель и не успело еще накрыться тончайшим кружевным туманом, так что облака раскрашены в нежно-розовый, алый или сиреневый цвет, а бесконечность неба пылает багрянцем, перетекая в глубокую синеву. Она не знает зелени чистой, умытой дождем или росой травы, когда капельки прозрачной влаги искрятся на солнце. Она слышит журчанье воды, она чувствует ее прохладность и мокрые капли, ручейками стекающие с руки, но она никогда не узнает, какой может быть вода: прозрачным ручьем, что бежит меж камней или убегает петляющим мутным потоком тающего снега; разлившейся рекой, спокойно несущей свои воды или слепящей мириадами сверкающих бликов; морем, бурным, неистовым и суровым или кротким, как овечка, льющимся лазурью и качающим на своих волнах корабли, словно мать - колыбельку. Она вдыхает нежный аромат полевого цветка, но не видит, как свет льется сквозь полупрозрачные лепестки. Она чувствует теплое дыхание огня, слышит веселое потрескивание поленьев в убогой печурке и, наверно, частенько подолгу просиживает около маленького очага, но никогда не увидит яркое пляшущее пламя.       Темнота – ее вечный спутник, мрачный, угрюмый, зловещий. Она цепко держит ее, и Дея знает: тьма никогда не выпустит ее из своих объятий. Дея смирилась с этим. Но порой она задумывается. Разве темнота – это не одиночество, не стена, огородившая ее ото всех, ото всего мира? Разве темнота – не вечный спутник Смерти? У нее есть Гуинплен, у нее есть Урсус и Гомо, есть Фиби и Винос, но разве не могут они вдруг исчезнуть в этом мраке, окутывающим ее, раствориться, как мираж, словно их и не было вовсе? Она останется одна и заблудится, пропадет.       И Дее становится страшно. Ее слабое сердечко трепещет от ужаса, легкий румянец сбегает со щек и глаза, подернутые поволокой, широко раскрываются, тщетно пытаясь хоть что-то найти в бесконечности…       — Что с тобой, любовь моя?       Нежные руки обвивают ее, и Гуинплен ласково, с невыразимой любовью касается ее рук, шеи, лица.       — О, моя жизнь, моя душа, моя Дея! Ты так бледна! Что тебя тревожит?       С его словами исчезает страх, со звуком его голоса, такого родного и любимого, бездна перестает быть бездной. Это уже не пропасть, это - простор... Его прикосновения отгоняют тоску и наполняют душу щемящей нежностью и спокойствием.       И, переплетя пальцы своей руки с его теплой рукой, Дея счастливо улыбнется.