Его друг

На кладбище было пусто. Если кто и приходил к могилам погибших в бою за Святилище золотых Святых, они уже давно ушли. Опускались сумерки, и в сгущающейся темноте становилось все труднее и труднее разобрать надписи на надгробных камнях. Мило оглянулся, проверив, никто ли за ним не наблюдает. А потом подошел к одной могиле и с размаху пнул камень на ней. «Близнецы Сага» — было написано на камне. — Она говорила, ты обретешь покой, — глухо произнес Мило в пустоту. — Но знаешь, хер тебе, а не покой. Надеюсь, в Преисподней тебе устроят такие муки, которых ты никогда не знал здесь. Она говорила, что ты не виноват, что в тебе жил демон, а я думаю, что только ты во всем и виноват, а демон — это тупая отмазка для мелкой бронзы. Сука. Сколько бы он ни говорил, легче ему не становилось. Наоборот, Мило казалось, что ярость наполняет его до краев. Если бы сейчас Сага оказался рядом с ним, умер бы во второй раз — теперь от Алых Игл. И Мило не стал бы его спасать, как спас Хёгу — просто смотрел бы, как он истекает кровью. — Все из-за тебя. Если бы ты не начал это все, нам не пришлось бы сражаться с Афиной и ее детьми-защитниками. И тогда ему не пришлось бы умирать. Камень молчал. Мило снова пнул его, но на душе стало еще муторнее. Сзади послышались шаги. Мило резко обернулся, готовясь дать отпор нежданному гостю, но за спиной стоял Хёга. Увидев лицо Мило, он сделал шаг назад. — Извините… я вас напугал? — Меня напугаешь, — проворчал Мило, опуская руку с когтем. — Ты видел? Хёга не стал отпираться, он просто кивнул. — Да. Я пришел на могилу учителя, подумал, что тут никого не будет. Мило окинул его взглядом. Мальчишка, сущий мальчишка. Чтобы стать таким, как Камю, ему еще расти и расти, но все равно он его ученик… Ученик и убийца. Камю-Камю, почему все так обернулось?.. — Я тоже, вообще-то, пришел на могилу твоего учителя. Пойдем вместе? Хёга снова кивнул. Они познакомились четыре года назад. Мило давно уже напрашивался к Камю в гости, в Сибирь, и тот, наконец, со вздохом выдал ему план. «Приезжаешь поездом, потом едешь автобусом, потом ловишь машину, потом идешь пешком, потом ориентируешься по звездам». Мило не злился на друга, что тот выбрал такую глушь вместо цивилизованного Святилища — скорее, воспринимал это как очередное приключение. Встретивший его на автобусной остановке Камю, впрочем, его энтузиазма не разделял. — У нас ничего нет, только снег и наша хижина, — ворчал он, помогая Мило тащить Материю. — Никаких развлечений, как ты любишь. Хотя… мальчики кого угодно развлекут. «Мальчики». В последние два года это слово особенно часто встречалось в письмах Камю. Мило знал о его мелких учениках, казалось, все — знал, что Исаак ловит для всех рыбу на обед, а Хёга любит арбузы. Знал, что Исаак никак не может освоить технику Кольцо, а Хёга путается в ногах при выполнении стойки для Бриллиантовой Пыли. Об этих мелочах Камю писал много, охотно и с любовью. — Они тебе как младшие братья, верно? — Мило попытался скрыть ревность за шутливым тоном, но получилось плохо, и Камю покосился на него. — Они мои ученики. Вот заведешь своих — тогда поймешь. — Упаси Афина. Весы говорил, что у меня нет совершенно никакого педагогического таланта… К тому же ты ведь не хочешь, чтобы по Святилищу бегали маленькие Мило? — Твоя правда, это будет крах. Хижина Камю действительно оказалась в жуткой глуши, да еще и холод начал пробирать до костей — привыкнув к мягкому климату Святилища, Мило с трудом выдерживал мороз и ветер. — Хоть у тебя дома тепло? — недовольно спросил он, когда хижина уже показалась вдали. Камю усмехнулся: — А я предупреждал. Но не беспокойся, дома тепло. Мальчики еще не так привычны к холоду, как я. Последние триста метров дались труднее всего: Мило то и дело поскальзывался на обледеневшей земле, а ветер забрасывал ему за шиворот все новые и новые пригоршни снега. Камю шел рядом в тонкой куртке, и, казалось, вовсе не замечал холода и непогоды. Но наконец-то он открыл дверь, и на Мило пахнуло таким желанным, таким домашним теплом! — Хёга, Исаак, — позвал Камю, жестом показывая Мило, чтобы он раздевался, и снимая собственную куртку. — Я вернулся! Дверь слева приоткрылась, и в щели замаячили два лица мальчиков лет десяти. Камю помахал им. — Выходите. Оба несмело выбрались в сени. Они были почти одинакового роста и довольно похожи между собой; Мило вдруг забеспокоился. Он никогда не имел дела с детьми. А что, если они начнут ему пакости делать? — Это Мило, мой друг, — представил его Камю. — Поскольку он не знает ни русского, ни японского, ни даже французского, пока он будет здесь, будем говорить по-гречески. Заодно и язык подтянете. — Не выставляй меня тупицей! — вскинулся Мило. — И не делай из меня учебное пособие!.. — он сам не знал, что возмутило его больше. Один из мальчиков хихикнул. — Это Хёга и Исаак, — Камю по очереди показал на обоих. — Не обижай их, Мило. — Я похож на того, кто обижает детей? — возмутился тот. Камю улыбнулся. Скоро совсем потемнело, и надпись на надгробии перестала читаться, а они так и стояли. Обоим не нужна была надпись, чтобы помнить ее наизусть. «Водолей Камю». Два слова, которые совсем не описывали то, кем он был для них. — Господин Мило, — Хёга повернулся к нему, в сумерках его глаза казались совсем черными. — А ведь вы приезжали к нам в Сибирь однажды. Я помню. А вы меня помните? — Помню, — тихо сказал он. — Тогда… почему во время нашего сражения вы никак не показали, что знакомы со мной? Я-то просто удивился, учитель Камю ни разу не сказал, откуда вы, и я понятия не имел, что вы тоже золотой Святой. Мило молчал. Это была не его тайна, но, с другой стороны, разве сейчас это имело какое-то значение? Камю был мертв, и оставался бы мертвым вне зависимости от того, будет он молчать или честно расскажет все этому мальчишке. — Потому что он попросил меня. Хёга молчал, не пытался выяснить подробности. — Камю готовил тебя в новые Водолеи, ты знал это? — Что? — а вот сейчас Хёга удивился. — Да, так и было. Он хотел, чтобы ты забрал его Материю, если с ним что-то случится. Исаак погиб… — …вообще-то он стал Морским генералом, — вставил Хёга. Теперь настал черед Мило удивляться. — Чего? То есть? Хёга тяжело вздохнул, словно снимая груз с плеч. — Я столкнулся с ним в Атлантиде. Его тогда спасла Чешуя Кракена, он выжил и стал служить Посейдону. Но теперь он погиб… кажется, окончательно. Мило молчал, не зная, что сказать. Кто, как не он, лучше всего знал, что как бы Камю ни пытался показать свое безразличие, смерть ученика тяжело ранила его. Интересно, как бы он отнесся к такой новости? — Господин Мило, вы сказали, учитель готовил меня, чтобы я стал его преемником? Мило усилием воли отбросил тяжелые размышления, возвращаясь к разговору. — Да. Так вот, Исаак погиб… то есть Камю думал, что Исаак погиб. У него остался только ты, а Камю… ну, ты его знаешь, он тот еще перестраховщик был. Он подозревал Сагу, и понимал, что для Саги он неудобен — им трудно было манипулировать. Он хотел, чтобы если с ним что-то случится, например, Сага решит его устранить, Материя Водолея не попала в случайные руки. И он беспокоился. Ты талантливый, Лебедь Хёга, но в тебе нет того, что необходимо, чтобы стать настоящим золотым Святым — решимости идти на крайние меры, неважно, кого ты видишь перед собой. Так он говорил. Поэтому он сделал… то, что сделал. И попросил меня делать вид, что я тебя не знаю — так, мол, тебе будет легче. — Господин Мило… — сказал Хёга, дослушав до конца. — Можно, я ненадолго останусь тут один? Мило деланно равнодушно пожал плечами. — Пожалуйста. Мне есть кого навестить и кроме Камю и Саги. Он отошел так, чтобы Хега его видел, скрылся за высокими надгробными камнями неподалеку, а потом развернулся и на цыпочках прокрался обратно. Хёга не издавал ни звука, он не плакал, но его плечи вздрагивали — так, словно ему — ледяному Святому — было очень холодно. Или очень страшно. Когда Мило уже окончательно убедился, что разговор с учителем идет мысленно, Хёга сдавленным голосом произнес: — Лучше бы я… навсегда… остался Лебедем. А потом повернулся и посмотрел туда, где во тьме прятался Мило. Тот вышел из-за надгробия, в наступившей темноте он не видел лица Хёги. — Полагаю, мы квиты, — усмехнулся он, не дожидаясь, пока Хёга что-то скажет. — Пойдем со мной. — Куда? — спросил Хёга тем же сдавленным голосом. — Увидишь. Хижина Камю была совсем крошечная и состояла всего из одной комнаты — не то, что просторный храм Водолея в Святилище. В одном углу стояли очаг, в котором потрескивали дрова, и кухонный стол, в другом — кровать и раскладное кресло. На кровати спали ученики, укутавшиеся по самый нос каждый в свое одеяло, кресло Камю предложил гостю. — А ты? — удивился Мило. — А для меня есть пол и матрас, — ответил Камю и зевнул. — Ну нет, — Мило решительно уселся на пол и скрестил ноги. — Я приехал не для того, чтобы тебя стеснять! Камю несколько секунд смотрел на него ничего не выражающим взглядом, потом зевнул снова и устало сказал: — Ложись на кресло. Очаг к утру погаснет, на полу гораздо холоднее. А это же ты у нас теплолюбивый. Пару секунд Мило колебался, но не похоже было, что Камю его обманывал. Он еще раз подозрительно взглянул на друга, но тот совершенно спокойно раскладывал по полу матрас. — Учитель Камю, — из-под одеяла на кровати высунулась мордочка одного из учеников, в тени Мило не мог разобрать, которого, — а вам не будет холодно? — Мне не бывает холодно, Хёга, — Камю положил на матрас подушку и уселся рядом. — Спите. У вас завтра тяжелая тренировка. Мило тоже зевнул и принялся раскладывать кресло. Камю действительно не соврал: к утру Мило замерз и под одеялом. Сквозь сон он чувствовал пробирающий до костей холод, пытался свернуться калачиком, укрыться поплотнее, но ничего не помогало. А потом его сверху укрыли еще одним одеялом, он немного отогрелся и заснул гораздо крепче, чем спал до того. Когда он окончательно проснулся, через маленькие окна светило по-зимнему яркое солнце, в очаге горел огонь, а на столе стояли миски с едой и лежал листок бумаги. Ни Камю, ни учеников в хижине не было. Мило зевнул, почесал нос, огляделся, заметил рядом со столом ведро под крышкой, а на столе — чайник, набрал воды и водрузил на очаг. Потом взял записку. «Мы на тренировке, примерно в полукилометре на восток. Еда на столе, чай в ящике, кофе нет, извини. Если придешь к нам — запри дверь, пожалуйста, ключ на гвозде возле окна. Камю». Мило хмыкнул, проверил, греется ли чайник, и принялся лазать по мискам в поисках завтрака. Когда он поел, умылся, напился чаю и наконец-то добрался до места тренировки, та уже заканчивалась. Ученики увлеченно мутузили друг друга, Камю стоял в стороне и внимательно наблюдал. — Стоп, — скомандовал он, заметив подошедшего Мило. — Достаточно. Ученики мгновенно бросили попытки укатать друг друга в лед, переглянулись и подошли к нему. Мило удивился: для него прервать пусть даже и тренировочный бой было немыслимо. Хотя Камю и в детстве его за это ругал… — Разберем ошибки. Исаак, на Бриллиантовую Пыль Бриллиантовой Пылью контратаковать небезопасно — в лучшем случае цели достигнет та техника, которая будет сильнее, а это может быть и не твоя, в худшем — они срикошетят друг от друга, и ты получишь удар своей же. Это, кстати, касается всех техник прямого воздействия — и Бриллиантовой Пыли, и Холодного Смерча, и Казни Полярного Сияния, которую вы потом как-нибудь выучите. Если видишь, что Хёга встал в стойку Бриллиантовой Пыли — уворачивайся и контратакуй Громовой Атакой Полярного Сияния, понял? Исаак кивнул и сосредоточенно нахмурился. — А если другой противник, не Хёга? То есть техники не ледяные? Камю покосился на Мило. — Алгоритм тот же: старайся максимально уворачиваться от прямых атак, на них контратакуй ударами по площади, и наоборот. Помни — ледяные техники плохо приспособлены для защиты, а у тебя еще и Кольцо не получается. Не подставляйся под удар. Исаак снова кивнул. — Хёга, — Камю повернулся ко второму ученику. — Ты молодец, все сделал правильно, но тебе не хватает решимости, и из-за этого твои техники получаются гораздо слабее, чем могли бы. В бою нет места сомнениям, понимаешь? Неважно, кто перед тобой — твой друг Исаак, я или какой-то бог. Если будешь колебаться — проиграешь. — Хорошо сказал, — пробормотал Мило, Камю посмотрел на него с подозрением, но промолчал. — Я понял, учитель, — серьезно ответил Хёга. — Хорошо. Продолжим завтра. Сегодня же позанимаемся греческим языком. Если Мило не откажется нам помочь, — Камю снова на него покосился, — то с его помощью. Мило согласно кивнул, и они двинулись обратно к хижине. — Вот, — Мило выставил на стол бутылку. Потом, подумав, добавил еще одну. Стаканов у него не было, пьяным он часто бил их о пол, так что приходилось одалживать у Айолии, но идти к Айолии на ночь глядя не хотелось, а отношения с Хёгой у них пока были не настолько близкие, чтобы из горла одной бутылки вдвоем пить. — Что это? — Хёга смотрел на него с подозрением. — Вино, — Мило пожал плечами. — Есть в Святилище традиция относить вино на могилы друзей. Я сегодня его с собой не захватил, но, надеюсь, ты не откажешься выпить со мной в память о Камю. — А мне разве можно? — Хёга покосился на бутылки. — Я имею в виду, мне же всего четыр… — В Святилище совершеннолетие наступает в момент получения Материи! — по правде, Мило соврал, не было такого пункта в законах Святилища, по крайней мере, в официальных. Но Хёга поверил: он взял бутылку в руку, отхлебнул вина и закашлялся. Мило почему-то подумалось, что он сам хотел выпить, но не решался. — Ты что, впервые в жизни пьешь? — спросил он, наблюдая за тем, как Хёга откашливается. — Учитель Камю не давал нам алкоголь, — ответил тот. — Вы же сами знаете. Ну а потом… как-то не до того было. Мило кивнул и взял свою бутылку. И правда, потом было не до того. И не только юным бронзовым Святым — им, золотым, тоже. А еще позже — пришлось разбираться со всем, что Сага успел натворить, пока притворялся понтификом, хоронить павших, решать, что делать дальше — и вино так и стояло в его храме нетронутым. Но сегодня словно что-то дрогнуло и сломалось, Мило чувствовал, как обручи, сжимавшие его грудь с беспощадной силой с того самого момента, как он нашел тело Камю в храме Водолея, потихоньку расходятся. Хёга, его ученик, его убийца, победивший Мило бронзовый Святой и мелкий мальчишка, пьющий впервые в жизни, держал бутылку в руке, явно не решаясь сделать второй глоток. Мило хлопнул его по спине. — Давай. За Камю! Хёга криво усмехнулся и отпил еще вина. Камю поставил на стол два стакана. Камю мало пил: он никогда не отказывался от посиделок золотых Святых, но сам инициатором не выступал, да и на этих посиделках обычно оставался самым трезвым. — Русская водка, — вслед за стаканами на стол встала бутылка с прозрачной жидкостью. — Не то чтобы я начал ее любить, но оценил. Крепость как у французского коньяка, но вкус специфический, особенно у этой, ячменной. — Ну ты и зануда, — Мило посмотрел на него. — Вместо того, чтобы трепаться, дал бы попробовать. Камю усмехнулся, отвинтил пробку и разлил водку по стаканам. Мальчишки уже давно уснули: все время, пока они, хихикая, переговаривались в постели, Камю занимался домашними хлопотами: мыл посуду, подметал, вытирал пыль. Мило разрывался между любовью к другу и ненавистью к уборке, в конце концов ненависть победила, и помогать он не стал. Камю не обиделся: они достаточно давно и близко дружили, чтобы прощать друг другу такие мелкие недостатки. Закончив уборку, Камю достал с полки два стакана, и с этого момента вечер обещал стать куда интереснее. — Слушай, Мило, — Камю выпил водку, резко выдохнул, закусил бутербродом. — У вас там в Святилище вообще что творится? — Как всегда, — Мило тоже выпил. Обжигающая жидкость прокатилась по горлу и разлилась в желудке, отогревая закоченевшее в этой Сибири тело. Все-таки он мерз, и только сейчас понял, насколько. — Му сидит в Джамире, Айолия выслуживается, Шака считает себя самым умным, ученики тренируются… Я ничего необычного не замечал в последнее время. — Я имел в виду — как понтифик? Ничего странного не… — Камю поморщился, подбирая слово, — …начинал делать? — Нет, — Мило пожал плечами, взял бутылку и сам налил себе еще стопку. — Тоже как обычно, сидит себе на троне да приказы отдает. — Ясно… — Камю задумчиво посмотрел в окно. Только спустя четыре года Мило понял, почему он завел этот разговор. Но даже это понимание не помогло ему уберечь друга. Тогда же он просто выпил еще, радуясь его обществу. — Мило, — Камю отвлекся от окна и повернулся к нему. — Слушай, есть одно дело… Мальчишки… — Они клевые, — Мило улыбнулся. — Я теперь понимаю, почему ты с такой любовью о них писал. И талантливые. Они наверняка получат свои Материи. — Вот об этом я и хотел тебя попросить, — Камю зябко поежился, и Мило протер глаза. Чтобы его другу, Водолею — да было холодно?! — Если со мной что-то случится — можешь присмотреть за ними? Мило налил себе еще стопку водки, и только затем осознал смысл его слов. — Иди ты. Ты что, помирать собрался? — Не дождешься, — фыркнул Камю, и на сердце стало чуть-чуть спокойнее. — Просто я был бы очень плохим учителем, если бы не предусмотрел такого варианта. Мило посмотрел ему в лицо, и, хоть Камю и пытался говорить безмятежно, в глубине его глаз металась какая-то мысль. Мысль, которой он не хотел делиться даже с Мило, а тот, подумав, решил не расспрашивать. Прекрасно знал, что Камю не скажет, если не захочет. — Ладно, обещаю, — он выпил. — Если тебе так будет спокойнее — обещаю. Камю кивнул, и в этом кивке было столько невысказанной благодарности, что Мило стало еще тревожнее. Но допытываться он не стал. — Хватит с тебя, — он резким движением отобрал бутылку у Хёги. Тот посмотрел осоловевшим взглядом, но не возмутился. — Ты был прав, тебе всего четырнадцать. Если ты напьешься до невменяемости, призрак Камю будет преследовать меня до смерти. Выпитое вино явно настроило Хёгу на меланхоличный лад, а имя Камю прорвало что-то у него в душе — он съежился в своем кресле, и Мило с удивлением заметил, что пацан плачет. По покрасневшим щекам покатились слезы, а Хёга даже не пытался скрыть их или остановить — сидел, всхлипывал, и Мило отчего-то подумал, что раньше он не плакал по своему учителю. Он даже на похоронах не проронил ни слезинки… А еще он подумал, что самому тоже неплохо было бы заплакать. Стало бы легче. Но Скорпион нюни не распускает — это он уяснил, еще будучи сопляком. — Тихо, — он неловко погладил Хёгу по взъерошенным светлым волосам. — Я не хотел его убивать, — прорыдал тот. — Я не хотел, чтобы все так получилось! Он был дороже всего для меня! Мило вздохнул и отпил из отобранной у него бутылки. Потом уселся рядом, на подлокотник кресла. Об этом он знал. Даже не догадывался — твердо знал. И именно поэтому не мог ненавидеть Хёгу — убийцу его лучшего и, по сути, единственного друга. — Если бы я мог вернуться во времени, я бы не пустил его на битву с тобой, — сказал он. — Связал бы, если бы потребовалось. Но я не могу. Хёга плакал, размазывая слезы по щекам. Мило посмотрел в окно — туда, где выше по склону находился невидимый отсюда храм Водолея. — Храни его храм, — тихо произнес он. — А я буду присматривать за тобой. Если Скорпионам и Водолеям судьба дружить, значит… Он не договорил, но Хёга и так все понял. Он посмотрел на Мило, и в его глазах тот впервые за весь сегодняшний вечер увидел надежду.