1. Золото и зелень
Где-то в Айдахо, под проливным дождем мальчики-Вичестеры решают, наконец, что им пора передохнуть. Они гнали Импалу двое суток, сменяя друг друга, и оба выдохлись донельзя, а тут еще и ливень стеной, от которого запотевают стекла, и который сводит до нуля видимость в темное время суток. Сэм высматривает мотель с вывеской "Места есть" и, когда такой возникает из-за сплошной водяной завесы, Дин сворачивает на стоянку. К тому моменту, как они добираются до входа, оба успевают промокнуть до белья. Мотель выглядит убогим дешовым клоповником, но мужчина за стойкой не строит предположений относительно ориентации новых постояльцев, и это немного примиряет братьев с действительностью. По дороге в номер Дин философски замечает: - Могло быть и хуже. Сэм готов упасть на любую горизонтальную поверхность и поэтому в кои-то веки согласен с братом. Они в последнее время часто ссорятся и не разговаривают друг с другом сутками. Но сейчас явно не тот случай. Номер "12" они находят в конце коридора. Повезло. Никто не помешает как следует отоспаться. - Ну что, Сэмми, готов? - ухмыляется Дин, как будто они на охоте, открывает дверь и щелкает выключателем. И замирает. Сэм выглядывает из-за его плеча. Номер маленький, с коробку из-под печенья, и обставлен минимально, но при этом выглядит так, словно дверь открылась в параллельный мир. Мягкие песочные и приглушенные зеленые тона. Вместо традиционных жалюзи - изысканная драпировка штор. Лампа заключена не в пластиковый офисный патрон, а в тканевый абажур. И мебели на самом деле не минимум, а ровно столько, сколько нужно для комфортной жизни. Сэм готов биться об заклад, что здесь потрудился неплохой дизайнер. Как-то неожиданно для придорожного мотеля. Даже Дина пробрало. - Это что? Снова шутки Фокусника? - Нет, Дин. Похоже, что настоящее. Может быть, нам просто повезло? В кои-то веки... - Очешуеть... Покрывала на постелях выглядят новыми, и Дин против обыкновения кидает сумку на пол. Сэм сразу же уходит в душ. Он понимает, что сейчас не лучшее время для выноса мозга по-винчестеровски, и ему нужно немного времени, чтобы успокоиться. Когда они долго молчат, его потом прорывает, и заткнуть фонтан практически невозможно. Вот примет душ, согреется, отоспится, а потом уже и... В номере Дин все еще подозрительно осматривается и решает, что принять некоторые меры предосторожности будет совсем не лишним. Не может быть все так замечательно. И тут его взгляд натыкается на маленькие квадратики на подушках - по одному на каждой. И Дин не верит собственным глазам. Потом берет один и вертит в руках. И снова повторяет: - Очешуеть... Крошечная шоколадка завернута в золотистую фольгу и темно-зеленую ленту поверх. Дин слышал, что в дорогих отелях такое бывает, но здесь, в этом... клоповнике? Впрочем, не такой уж и клоповник, выходит. Дин разворачивает плитку и откусывает уголок. Шоколад тает на языке, растекается сладкой лужицей, и Дин думает, что это самый лучший шоколад в его жизни. С ума можно сойти. Он откусывает второй уголок, потом третий. На четвертом шоколадка внезапно заканчивается, и Дин чувствует разочарование. По жизни ему не так-то много доставалось сладкого. Во всех смыслах. За дверью, ведущей в ванную, шумит вода - Сэм будет плескаться минимум полчаса, пока не отскребет с себя всю дорожную грязь. Дин хищно улыбается и берет вторую плитку с его подушки. То, о чем он не узнает, не сможет его обидеть. А Дин ощущает, как от крошечного неожиданного подарка шкала настроения ползет вверх. Еще немного, и он готов будет простить брату все, что угодно. А для этого "немного" не хватает как раз... Дин останавливается. Перед мысленным взором тут же рисуется лицо Сэма, осложненное выражением вселенской тоски. Сэмми... которому в какой-то степени пришлось в жизни даже хуже, чем Дину. Который мучается кошмарами и чувством вины. Который готов умереть за Дина, что бы там между ними не происходило, он знает это точно. Который все еще младший брат, несмотря на то, что такой лось. В груди, совсем рядом с сердцем, набухает щемящее чувство нежности. Несколько секунд Дин смотрит на квадратик в своей руке, а потом кладет обратно на подушку. Аккуратно, как будто хрупкую драгоценность. Ровно в центр, чтобы не соскользнула, и Сэм ее точно заметил. Ему тоже не повешает сейчас немного сладости и тепла. Им обоим. Сэм выходит из ванной, и по нему видно, что он успел накрутить себя и решил срочно во всем разобраться, но Дин не оставляет ему шансов начать. Быстро скидывает куртку и ботинки и исчезает за дверью. Горячая вода - то, что надо сейчас для полного удовлетворения жизнью. Насколько это вообще возможно. Когда он возвращается в номер, Сэм лежит на кровати и, кажется, передумал насчет выноса мозга. Золотисто-зеленый квадратик пляшет в его пальцах. - Смотри, Дин... шоколадка... В его голосе - радость и удивление. Дин достает себе пиво и только тогда отвечает, скрывая улыбку: - Я видел. Садится на край постели и делает несколько глотков. Сейчас они поспят, а завтра все уладят. И, может быть, закончится дождь. И, может быть, не будет никакой работы и можно будет задержаться в этом странном месте подольше. И, может быть, на этот раз обойдется без долгой выматывающей рефлексии. И... еще очень много других "может быть". Пиво смывает шоколадный привкус, и Дину немного жаль. И тут Сэм вдруг протягивает к нему раскрытую ладонь, улыбается, и спрашивает: - Хочешь? Так бывало в детстве, но тогда Дин отдавал младшему последний кусок пирога или последнюю конфету. Это был один из способов проявить братскую любовь и заботу, потому что уже тогда Дин не мог говорить о том, что спрятано глубоко внутри. Преданность. Готовность защищать. Готовность пожертвовать собой, если будет нужно. От того, что делает Сэм, ему становится не по себе. Как будто это он сейчас - младший. Как будто он сейчас нуждается в любви и заботе больше. Впервые в жизни Дин чувствует, что кто-то готов любить его просто ради него самого. - Спасибо, Сэмми, но я свою уже съел. Эта - только твоя. Он касается руки брата кончиками пальцев и закрывает его ладонь. И задерживает прикосновение чуть дольше обычного, наслаждаясь теплом и близостью родного человека. Дин идет по краю нежности.2. Трава и звезды
Где-то в Мичигане мальчикам-Винчестерам на их пути так и не попадается мотель с волшебной табличкой "Места есть", но это их не пугает. Лето. Жара. Озерный штат. Сверяясь с картой, Дин сворачивает Импалу с шоссе и некоторое время едет по грунтовой дороге. Свет фар пугает окрестную живность. Магнитола мурлыкает "Металликой". Когда Сэм приходит к выводу, что они заблудились, Дин вдруг останавливает машину, гасит фары и говорит: - Ночуем здесь. - Посреди леса? - в голосе Сэма одновременно звучат возмущение и издевка. Но Дин терпеливо его поправляет: - Не в лесу. Здесь. Он выходит, огибает Импалу со стороны капота и скрывается в темноте. Сэму все это чертовски не нравится, и он не намерен покидать безопасное нутро машины. Съезжает по спинке немного вниз, устраивается поудобнее, насколько это вообще возможно с его ростом, и закрывает глаза. Ему чудится, что снаружи квакают лягушки. Отлично! Дин завез их в болото! Несмотря на столь странный выбор, его одолевает дремота. Дина нет довольно долго. Сэм не может сказать, сколько именно, и начинает злится, когда снаружи раздается голос брата: - Иди сюда, Сэмми! Чувство опасности, присущее любому охотнику, спит. Сэм понимает, что там нет ничего такого, из-за чего стоило бы напрягаться, и все же выходит. Это где-то на уровне инстинктов - когда один из них зовет, второй никогда не оставит призыв без ответа. Что бы там ни было, вдвоем они со всем справятся. Вдвоем они сильнее. Даже если нет ничего, с чем нужно было бы справляться. - Что такое, Дин? Он идет на голос и через несколько шагов сам понимает - что. Дин привез их ночевать на берег лесного озера. Стоило сделать несколько шагов, и оно открылось, легло к ногам зеркальной черной гладью, отражающей россыпи звезд и полный янтарно-желтый диск низко висящей Луны. И кваканье. И стрекотание ночных насекомых. И дурманящий запах леса. И... они только вдвоем. Нет нечисти, нет охоты, нет дешевых мотелей. Как будто они попали в другую реальность. Как будто на земле остались только они одни. Они вдвоем, и весь остальной мир подождет. На несколько минут, пока Сэм стоит, пораженный, Дин скрывается в темноте и возвращается с дорожной сумкой-холодильником. Когда-то он купил ее специально под пиво, и теперь она всегда полна до краев. Дин достается пару бутылок, и братья садятся на разогретый капот Импалы. Звезды совсем рядом - только руку протянуть. Луна похожа на головку сыра. Отражение в озере похоже на врата в другой мир - лучший из миров. Слова не нужны, когда жизнь прекрасна без всяких комментариев. Покончив с пивом, Дин лезет куда-то в подклад куртки и достает оттуда сигарету - к немалому изумлению Сэма. Снова. - Дин... ты серьезно? Несмотря на безумную жизнь, оба они так и не начали курить постоянно, только Дин балуется иногда, когда думает, что его никто не видит. Он прикуривает, делает глубокий вдох и только тогда отвечает: - Еще как серьезно, Сэмми. После третьей затяжки он протягивает дымящуюся сигарету брату. Сэм тянет носом и чувствует что-то подозрительное. Не табачный запах, а какой-то другой, вызывающий в памяти смутные образы студенческих вечеринок в Стэнфорде. И теперь Сэм чувствует подозрительное уже не носом, а задницей, натренированной на проблемы. Еще бы, с такой-то жизнью... - Нет, спасибо. Я не хочу. - Ну, как хочешь. Дин совершенно по-идиотски хихикает и делает еще затяжку, после которой смеется уже в голос. Кваканье испуганно замолкает. - Это смешно, Сэмми, правда. - Что именно? - Мы заехали черт знает куда. - Ты нас завез! - И накурились. - Ты накурился, придурок! - И распугали всех чудовищ. - Ты распугал! - Мы - крутые ребята. На это Сэму нечего возразить. Они - крутые ребята. Короли мира. Маленького ночного мирка, в котором нет ничего, кроме звезд и Луны, и озера, и них самих. Сэм отбирает у брата косяк и строит из себя ментора: - Это, Дин, делается не так. - А как по-твоему? - А то ты не знаешь? Хочешь, чтобы я показал? - голос дрожит. - Ага! - Сам напросился. Сэм делает затяжку, заполняя легкие до отказа, и выдыхает. Это - чтобы было не так страшно. Потом делает вторую затяжку, притягивает к себе голову Дина и целует. Но это не поцелуй страсти. Тонкой обжигающей струей Сэм вливает в горло брата волшебный дым. Несколько долгих секунд Дин пьет его вместе с дыханием. И только потом отстраняется. Его глаза блестят в темноте, и Сэм видит в них два лунных отражения, как будто глаза Дина тоже стали вратами в лучший мир. Дин выдыхает только через несколько секунд. - Черт возьми, Сэм... это... сейчас моя очередь. Затяжка. Поцелуй. Выдох. И снова. И еще, пока душа косяка не отлетает в свой косячный рай. - Дин, а у тебя есть еще? Сэм чувствует, как стало необыкновенно легко, и он готов воспарить, если бы не ботинки. И как здорово, что Дин их сюда завез. Сэм смеется от счастья и слышит, как Дин смеется вместе с ним. - Неа, но разве это важно, Сэмми... Неа. Не важно. Поэтому они целуются просто так, потому что это самое лучшее место в лучшем из миров, и они здесь только вдвоем.3. Кровь и ворон
Где-то в Калифорнии Дину начинают сниться кошмары. Он видит цепи, моря крови, черные глаза, моря крови, вываливающиеся внутренности, моря крови, перекошенные лица и снова кровь, кровь, кровь... Он давится криком и, когда, наконец, просыпается, то часто не может вдохнуть. Он царапает скрюченными пальцами недоступный воздух и думает, что в следующий раз точно сдохнет. Сэм просыпается вместе с ним. И еще полмотеля просыпается вместе с ним. Мальчики-Винчестеры застряли. Уже вторую неделю они сидят на одном месте и роют, роют, роют местные библиотеки и сеть, ищут историю настолько старую, что Сэм докопался уже до Оцеолы. У них появилась любимая забегаловка, в которой Дин склеил официантку больше, чем на одну ночь. Сэм все чаще вспоминает Стэнфорд и впадает в меланхолию. Оба они сходят с ума от жары. Дин думаает, что это жара виновата в том, что ему снова снится Ад. Вечернее пиво сменяется виски. Сэм не одобряет стремительно уменьшающийся объем жидкости в бутылке, но ничего не говорит. Дин справляется, как умеет, но получается у него не очень. Он гоняет себя до изнеможения, старается подольше не ложиться в кровать, но это ничего не меняет - каждая душная калифорнийская ночь отправляет его обратно, туда, где он провел сорок лет. Время очень субъективно, когда смотришь на него с разных сторон двери. Сорок лет тихой спокойной жизни, которой у Дина все равно никогда не было, это совсем не то же самое, что сорок лет пыток, крови и ужаса, которые были. Дин похож на сжатую пружину и не хочет об этом говорить. - Я в порядке, Сэмми, - отвечает он на любой вопрос, сверкая улыбкой во все тридцать два зуба, но отражение Ада из его глаз уже не исчезает даже днем. - Сэм! - кричит он в час быка, и Ад выплескивается наружу. Дин уверен, что скоро Ад затопит весь мир, потому что он принес его с собой. В тот момент, когда внутри его подсознания Аластар снимает истерзанное тело с дыбы и вкладывает в одну его руку нож, а в другую плеть, Дин думает, что на самом деле это никогда не закончится. Что его обрекли на вечность. Ангельский след на плече горит не хуже дьявольского костра. Он сцарапывает клеймо, из-под ногтей течет кровь, в ушах стучит набат, но ничего не меняется. Аластар смеется, глядя на его жалкие потуги. Кастиэль скорбно качает головой. - Это твое предназначение, Дин Винчестер, - говорят они вместе, но каждый по отдельности, - Ты уже ничего не изменишь. И вот тогда Дин начинает орать что есть мочи. Он просыпается в мотеле, покрытый испариной, с саднящим горлом, с руками, липкими от его собственной крови, и рядом видит Сэма. Фонарный свет из-за неплотно закрытых штор бликует в его глазах непролитыми слезами. - Сэмми... - Дин силится улыбнуться, изобразить, что не происходит ничего такого, но сам-то знает, что происходит, - Что случилось? - Тебе кошмар приснился. Снова. Слово повисает в воздухе непроизнесенным, но они оба знают, что да - снова. Как вчера и позавчера, как всю прошедшую неделю. Или даже вечность, потому что ночь как-то слишком долго не заканчивается. - Я в порядке, Сэмми, - шепчет Дин, - В порядке. - У тебя кровь. Ты поранился. Дин смотрит на свои ладони, и ночь окрашивает кровь в черный цвет. Чермный цвет - цвет демонской крови. Он теперь тоже демон? Дин хочет встать, пойти в душ и отмыться, но сил хватает только на то, чтобы приподняться на локте и тут же снова рухнуть на подушку. Сэм берет его руку, берет простынь, которую Дин в метаниях сбросил на пол, и начинает уголком стирать кровь с ладони. Он не спрашивает, что видел брат, вместо этого он говорит: - А помнишь, как мне тоже снились кошмары? И как ты сидел со мной всю ночь и сторожил меня? Дин помнит. Ужасные были времена. Он тогда почти не спал. - И? - Сейчас моя очередь. Спи, Дин, я тебя прикрою. Они до тебя больше не доберутся. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Мальчики-Винчестеры прикрывают друг друга не только наяву, но и во сне, потому что больше некому сделать это для них. Друг у друга есть только они сами. Дина начинает бить озноб, несмотря на калифорнийскую жару, не спадающую даже ночью. Сэм сбрасывает грязную простынь на пол, тянет со своей кровати чистую. Никто из них не один, пока они есть друг у друга. Эта призрачная мысль возвращает Дину толику равновесия. Брат ложится рядом, притягивает его к себе и укрывает их обоих. Они оба мокрые от южного пота. Тела скользят, пока не оказываются максимально прижатыми друг к другу. Голова - на плечо. Рука - на грудь. Ноги - переплетены. Только тогда Дин чувствует себя защищенным и окончательно успокаивается. Сэм рядом, пока он прикрывает, никто и ничто не доберется до них. Снова проваливаясь в сон, больше похожий на забытье, Дин слышит, как Сэм вдруг начинает петь. Так мама пела ему колыбельную в детстве, когда он тоже не мог заснуть. Сэм поет тихо, почти шепетом, но мелодично. Что-то о вороне, стоящем на страже между миром живых и миром мертвых. Ворон поджидает душу, чтобы отвести ее в Рай. Или в Ад. Но пока душа жива, он не даст ничему сверхъестественному забрать ее. Это именно то, что нужно измученной душе Дина - чтобы кто-нибудь встал между ним и Адом. И Сэм стает, как ворон, готовый защищать его до последнего вздоха.4. Лед и любовь
Где-то в Нью-Йорке Сэм подставляется. Они охотятся на Февральскую Утопленницу - девушку, бросившуюся с моста в Гудзонский залив в День святого Валентина. Утопленница охотится на молодых мужчин - одурманивает их мороком, заманивает в воду и утаскивает на дно. Поближе к своим костям. Кости лежат на дне залива, поэтому старое доброе посолить-и-сжечь здесь не работает. Из мальчиков-Винчестеров по вкусу ей приходится Дин - что и не удивительно, с его-то представлением о любви и отношениях. Дин играет роль приманки, а Сэм его страхует. Ночью в День В, вооружившись и обговорив план, они приходят туда, где в цепкие лапки Утопленницы попалась последняя жертва. Дело движется к полуночи следующего дня - именно в это время девушка решила закончить все разом, так и не дождавшись звонка от ветренного любимого. Сэм сидит в засаде. Дин ходит вдоль кромки воды, время от времени делает глоток виски и вслух размышляет о сучности женского пола. Первый час Сэм внимает каждому его слову, но потом Дин начинает повторяться, температура понижается, и Сэм чувствует, что засыпает. Вода безмолвна. Спать нельзя. Сэм моргает, и в следующий момент все меняется. Дин стоит по щиколотки в ледяной воде, вытянув руки вперед, словно пытается достать до чего-то. Сэм не видит, к чему тянется брат, потому что вся береговая линия скрыта белесым густым туманом. Силуэт Дина размывается, словно туман поглощает его. А потом он делает еще один шаг туда, в залив, и исчезает полностью. - Дин! В пять прыжков Сэм оказывается там, где только что стоял брат. Туман обволакивает его, втекает внутрь через отверстия тела, и вместе с ним втекает голос, поющий на низких частотах: - Иди ко мне... Иди ко мне... Иди ко мне... Постепенно голос меняется, становится смутно знакомым. Когда Сэм, наконец, узнает его, то окончательно теряет брата и теряется сам. Потому что это Джессика. Джессика зовет его из туманной тьмы. Чувство вины колет ему сердце острой иголкой и стирает рассудок. Память мгновенно оживает всполохами огня, криками и запахом гари. Время и пространство меняются, увлекая Сэма в прошлое. - Джесс? - Я здесь, Сэм. Забери меня отсюда. В нескольких шагах туман густеет, собирается в силуэт, из которого постепенно проступают знакомые черты - вьющиеся волосы, большие глаза, высокая грудь, точеная талия. Джессика улыбается и манит возлюбленного рукой. - Иди ко мне, Сэм. - Джесс! Он тянет к ней ладонь. Прикоснуться еще раз - к губам. Взглянуть еще раз - и утонуть в ее глазах. Сказать еще одно слово - люблю. Все остальное, все, что произошло после пожара в Стэнфорде, кажется теперь нереальным, как будто жизнь разделилась надвое, а Сэм вернулся в ту ее часть, где Джессика не погибла, только сейчас. Призрачная фигура тает у него на глазах, снова растворяясь в тумане. И тут Сэм понимает, что не может потерять ее снова, не может позволить ей исчезнуть и оставить его истекать невидимой кровью и тоской. Что угодно, только не это. Он теряет остатки разума настолько стремительно, что не успевает это заметить. Шаг - край воды касается подошв его ботинок, а облик Джессики становится чуть более реальным. Шаг - холод февральского Гудзона сковывает его икры ледяными колодками, но Сэм не замечает. Шаг - он уже по колено в воде, и присутствие Дина в его жизни окончательно стирается с горизонта сознания. Шаг, еще, еще - край куртки намокает, но Джессика так близко, что Сэму кажется, будто он слышит аромат ее духов. - Джесс... - слезы на лице, а мир сузился до единственной цели, - Я так люблю тебя... - Знаю, Сэм. И я тоже тебя люблю. Поэтому мы должны быть вместе. Иди ко мне. Он не чувствует, как Гудзон впивается в его пах острыми зубами льда. Не видит, как рядом со светлой фигурой появлется еще одна - темная. Не понимает, что происходит, потому что все снова меняется. Слишком быстро. Сэм кричит, отбиваясь от рук, тянущих его прочь, подальше от Джессики. Потом кричит от ужаса, когда ее лицо вдруг начинает меняться - проступают кости, превращая улыбку в оскал, волосы темнеют и повисают паклей, руки удлинняются, а аккуратные наманикюренные ногти превращаются в острые хищные когти. Ее платье тлеет прямо на глазах, обнажая разлагающуюся плоть. Нежный голос снова становится нестерпимым визгом. И он едва может расслышать другой голос, бьющийся в уши, как набат: - Ну же, Сэмми! Возвращайся! Становится холодно. Длинные влажные пряди мгновенно покрываются льдом, а намокшая одежда царапает тело. Зато разум возвращается. Сэм как будто выныривает на поверхность из темной толщи воды. Он видит Дина - его расширенные глаза, шевелящиеся белые губы - и реальность обрушивается на него со всей своей беспощадностью. И Сэм понимает, как же он попал. - Холодно, Дин... холодно... Зуб на зуб не попадает. Нижняя челюсть начинает ходить ходуном, а тело сотрясает озноб. - Знаю, Сэмми. Ты выбрал не то время года, чтобы поплавать. Сейчас все будет хорошо. Только держись. Дин тащит его подальше от воды. Онемевшие ноги заплетаются, и Сэму кажется, что их путь длинной в тысячу миль. Но уже через несколько минут брат сваливает его в теплое нутро Импалы. Струя теплого воздуха от печки заставляет Сэма снова плакать - от облегчения. Дин забирается рядом на заднее сиденье и закрывает все двери. - Тебя нужно согреть. Он стягивает с него промокшую одежду. Сэм пытается помочь, но руки не слушаются, да и места слишком мало, поэтому он помогает тем, что не сопротивляется. Дин раздевает его догола, накрывает своей курткой, и Сэм сворачивается под ней, стремясь стать как можно меньше, засунуть в тепло как можно больше дрожащего тела. Глаза закрываются. Ускользающим сознанием он слышит голос Дина: - Не спи! Говори со мной! Сэм бормочет что-то несвязное, и на это уходят все последние силы. Дин возится рядом - что-то шелестит, что-то щелкает и звякает. А потом... потом Сэму становится вдруг так горячо, что он замолкает и изумленно распахивает глаза. Близко-близко рядом с собой он видит лицо брата. К онемевшему телу возвращается чувствительность, и он ощущает горячую кожу, накрывающую его. Кожу куртки. Кожу Дина. Руки Дина скользят по его телу, растирая, разгоняя кровь. Дин прижимает его к своей обнаженной груди, и Сэм слышит, как часто и сильно бьется его сердце. Сэм неосознанно льнет к телу брата, вжимается в него, хочет в него завернуться, чтобы согреться. Пахом утыкается в бедро Дина, и тут кровь приливает - резко, до боли, вырывая из сведенных губ полузадушенный стон. На несколько мгновений оба они замирают. Смотрят друг на друга испуганно, обескураженные внезапной близостью, которая как откровение. Дин улыбается уголками губ и шепчет: - Проснулся. - Ага, - отвечает Сэм, - Дин... - Все в порядке, Сэмми. Главное, что ты в порядке. И продолжает его обнимать, как будто ничего не происходит. Упокоенная утопленница забыта. Двусмысленность ситуации не важна. Через два часа, когда они доберутся до мотеля, и Сэм отогреется в ванне, и психика будет задобрена порцией виски, они, не сговариваясь, лягут в одну постель, чтобы даже во сне чувствовать тепло и защиту близкого человека. Потому что только так мальчики-Винчестеры и справляются с безумием реального мира.5. Из памяти - словами
Говорят, что перед смертью человек молниеносно видит всю свою жизнь - все хорошее и плохое, все нормальное и странное, все темное и все светлое. Картинки из памяти разворачиваются цветной панорамой, и человек смотрит свою жизнь, как фильм, с собой любимым в главной роли. И что только в эти мгновения он может понять, какие из его поступков будут взвешены на небесных весах и определят его посмертную участь. Дин уже умирал, и поэтому как никто другой знает, что все это неправда. Сэм бы объяснил это сбоем в работе мозга, рассказал бы много мудреных слов и привел неоспоримые доказательства. Дин никогда не учился в колледже и поэтому его точка зрения проста и прямолинейна - на самом деле Богу, если он есть, все равно. Нет никаких небесных весов, а посмертное существование возможно только в двух формах - покой в запредельном ничто и непокой в шкуре монстра. А все эти красивые сказки объясняются одним - в процессе реанимации несчастную жертву так нашпиговывают лекарствами, что не поймать галлюцинацию становится проблемой. Никто из них не умирал по-настоящему. А Дин умирал, и он знает точно. В тот момент, когда Сэм делает последний шаг в Бездну, и клетка закрывается за ним, Дин снова умирает. Его сердце продолжает биться, легкие - дышать, а мозг - функционировать, но это формальность. Душа Дина падает сейчас в бесконечность, следом за братом, и он знает, что дна уже не достигнет. Бездна - без дна. Он стоит на коленях посреди старого кладбища рядом с Лоуренсом, не замечая, как горит и саднит разбитое лицо, и ждет, когда состояние тела придет в соответствие с состоянием души. Ждет, когда Смерть пришлет за ним одного из своих Жнецов. Именно в этот момент память начинает раскручивать перед ним панораму прошедшей жизни. Но Дин вспоминает не Люцифера и Михаила, не Лилит и Апокалипсис, не Чака или Кастиэля. Он вспоминает только одного человека - Сэма, своего брата, и те тысячи мелочей, из которых сложилась их жизнь. Мелочи, такие незаметные, сейчас кажутся ему самым важным на свете. И Дин думает, что ради них он готов снова спуститься в Ад и вернуться обратно. Ради возможности пережить все это снова. Потому что оно того - стоит.Июль - Сентябрь 2011