Птица

      Свист ветра взрывает тишину. Ральф, почти не дыша, наблюдает за тем, как Стервятник хромает по краю карниза крыши. Дом, светящийся, открывший почти все свои глаза-окна, протяжно завывает. Папа Птица медленно, но верно приближается к Слону, испуганному, держащему свою незаменимую фиалку в руках и дрожащему от холода и страха. Кто и какого черта вытащил эту треклятую фиалку на крышу, Ральф узнает позже. Сейчас он натягивает над землей какое-то покрывало вместе с Акулой и несколькими Ящиками. Руки не слушаются, и он с удивлением замечает: если Стервятник разобьется, его, Ральфа, жизнь станет еще более жалкой, чем сейчас. Рядом надрывается радио Крыс, а потом вдруг сбивается и окутывает все вокруг шипением, редко прерывающимся понятными словами. «Мало… Знать… Предан…» — вещает знакомая мелодия, вперемешку с сухим хрустом. Как возле него очутился Сфинкс, Р Первый не знает. Он вообще не отводит глаз от Вожака Третьей, будто бы это может его спасти. Когда в комнату ворвался Красавица и, всхлипывая, начал рассказывать, что обожаемый Вожак полез на крышу за Птенцом, Ральф посчитал это ужасной шуткой. Сейчас же он проклинает свою мнительность и недоверчивость. Из рук Слона вырывается горшок и падает в двух шагах от Слепого. Слепец, даже не пошатнувшись, слушает, о чем говорят вокруг. Только так он может понять, что происходит на крыше. Стервятник отпускает антенну, за которую держался до того, и протягивает руки к Птенцу, шепча что-то успокаивающее. Слон на удивление легко ползет к нему, грустно посматривая на землю, где упокоилась любимица. Как только Птенец приближается к Папе, резкий порыв ветра развевает плащ Вожака, делая его похожим на огромную птицу. Мальчик испуганно ухает и толкает устрашающий объект к краю, а сам с быстротой недовольного Табаки протискивается к выходу с чердака. Ральф за долю секунды разворачивается так, что покрывало просто должно было подхватить этого чертового спасателя, но Птица с приглушенным вскриком наваливается по пути на антенну Второй и продолжает падение медленней, в неестественно натянутой позе. Почти дугообразной, как показалось Ральфу. На самом деле падение длилось не больше трех секунд — на каждый этаж по секунде, — но Ральфу кажется, что этот неправильный полет продолжался минут двадцать. Кровь в висках стучала, отбивая незнакомый ритм, вытесняя остальные шумы. На покрывало Рекс приземлился уже без сознания.

***

      Потом Ральф обнаруживает себя на стуле рядом с постелью Стервятника. Руки его обтирают лицо Вожака мокрой тряпкой. Грим слезает неохотно, словно клей. Ральф старательно пытается оттереть его, скорее машинально, так как мысли совсем далеко. В палату еле слышно заходит Слепой, присаживается рядом — на пол, не обременяя себя стулом. — Идите в комнату, я подежурю, — тихо говорит он. Ральф вздрагивает и поворачивается к воспитаннику. Слепец выглядит не многим лучше Рекса, и мужчина понимает, что он тоже волнуется. Если, конечно, умеет волноваться вообще. — Там вся Третья под дверьми засела. Все ждут, когда… Договорить ему не дал зашедший Сфинкс. Как Янус впустил их в палату — вопрос, но подумать об этом можно позже. Когда очнется больной. Бывший Кузнечик говорит своему Вожаку что-то на ухо, тот задумчиво кивает и встает, на прощание обернувшись к Ральфу и Стервятнику, будто бы мог их видеть. — Я не буду просить тебя не трогать их. Ральф закрывает глаза, а открыв их, не обнаруживает в палате никого, кроме Птицы, все так же безжизненной куклой лежащего на кровати. Следующие несколько дней слились в кашу из лиц Птенцов, Могильной овсянки и тихих наставлений Януса, мол, «Сколько можно» и «Ты себя губишь». Акула молчал, хоть это хорошо. Остальные воспитатели предпочитали делать вид, что это не их дело, сославшись, видимо, на чрезмерную привязанность к воспитаннику. По сути-то оно так и было. Ральф привязался к Папе Птичек и сейчас расплачивался за это, прозябая возле кровати больного дни и ночи. Сфинкс и Слепой приходили почти каждый день, создавая видимость компании, рассказывая о том, что происходит в Доме. Естественно только то, что касалось непосредственно Ральфа. Третья вела себя на удивление тихо, видимо, решив, что раз им оказывают услугу, находясь с Вожаком каждый день, то единственное, что они могут сделать — залечь на дно, почти не высовываясь из комнаты, за исключением уроков и ужина. И Ральф был им за это благодарен. Ему часто снились сны. Временами, ложась на край постели, сидя при этом на своем стуле, воспитатель закрывал глаза. Стекла. Везде. Под ногами, над головой и возле лица. Это очень напоминает аттракцион с зеркалами, когда идешь и не знаешь, как выбраться. А напротив — отражение Рекса. Стекла вздрагивают и через секунду превращаются в огромный монитор, показывая ужасное падение Папы-Птицы. И главное, — Ральф понимает, что это бред. Стервятник лежит рядом, на постели, а воющие в горестном исступлении Птицы напротив него — кошмар. Только это не помогает. И просыпается воспитатель лишь когда в уголках глаз собираются крохотные капли. Просыпается в холодном поту, вскакивает и трясет Птицу за плечи. Потому, что «Ну не правда же это! Не может такого быть». А сам понимает, что может. И поэтому устало оседает на табуретку, опуская голову на плечо Рексу. И поэтому ждет.

***

      Ральф вздрагивает, когда его волос аккуратно касаются длинные пальцы. И кажется, что если он шевельнется, — наваждение исчезнет. Но это самое наваждение исчезать не спешит, а доходит острым коготком до губ воспитателя. — Зачем ты полез туда один? — совершенно спокойно, будто бы это не он вот уже пятый день сторожит Рекса у Могильной постели. — Он бы упал, — хмуро отвечает Птица, поглаживая Ральфа по щеке. — В отличие от меня слоны не летают, — со смешком добавляет он. — Тем более — я знал, что ты меня поймаешь… Минуты на две воцаряется тишина. Теперь уже не одинокая, как до того, и мужчина с удивлением понимает, что эта тишина действительно другая. Приподнимается на локтях и целует воспитанника в губы, сразу же отстранившись. — Спи, — говорит он, закрывая глаза. — Скоро можно будет уйти из этого чертового Могильника. И засыпает, успевая поймать тихий смешок.