Сопротивляясь притяжению

— Доброе утро, мисс Эшфорд! — Доброе утро, мистер Рид, — нетерпеливо бросила блондинка. — А теперь извольте покинуть помещение: через пять минут я в эфире! — Я только на секунду! — не унимался мужчина. — Я хочу предложить… — После! — рявкнула та. — Мы на работе или где?! — Хорошо-хорошо! — улыбнулся он, молниеносно захлопывая дверь, в которую полетел комок бумаги. — Достал уже, — буркнула Милли, усаживаясь за стол. — Три, два, один… Начали! Похоже, сегодня Дитхард решил стать ее головной болью. Сначала он «совершенно случайно» столкнулся с ней в коридоре, когда она несла довольно толстую стопку бумаги, тут же разлетевшуюся в разные стороны. Стоило ей попасться ему на глаза, как он начинал сверлить ее взглядом, протягивая к ней руку и что-то крича, но его голос тонул в общей суете и беготне, и его навязчивость уже довела ее до белого каления. — Ну и что Вы хотели мне предложить? — недовольно поинтересовалась она, найдя его, как и следовало ожидать, около двери. — Выпьете со мной чашечку чая? Я знаю одно приличное кафе неподалеку… — Зачем? — резко спросила она. — Просто поболтаем о том, о сем… — пожал плечами Рид, однако от девушки не укрылась искра жадного интереса, промелькнувшая в голубоватых глазах. — Зная вас, — остро усмехнулась она в ответ, — можно с уверенностью сказать, что одним чаепитием дело не ограничится… — Вы всё схватываете на лету, но ведь и я такой же, — его губы тронула кривая улыбка. — Я обожаю раскрывать всяческие тайны, — его голос снизился до заговорщицкого шепота, — а Вы вся сплошная тайна, мисс Эшфорд, очень притягательная тайна, и тем сильнее мне хочется ее раскрыть… Юная телеведущая, пробующая себя в разных сферах, причем чрезвычайно одаренная, лично знавшая Лелуша ви Британия, покойного Демона-Императора, и Куруруги Сузаку, увы, тоже покойного юношу, построившего блестящую карьеру… — Замолчите сейчас же! — крикнула Милли, спрятав лицо и дрожа всем телом. — Никуда я с Вами не пойду! — Как хотите, — с деланным равнодушием произнес тот и неспешно пошёл восвояси, насвистывая какой-то незатейливый мотивчик. — Что с Вами, мисс? — участливо поинтересовался какой-то незнакомый паренек, робко подойдя к ней, но девушка одарила его тяжелым взглядом, быстро вышла на улицу и обессиленно прислонилась к стене. Когда же прошлое наконец перестанет преследовать ее?! — Я действую на Вас настолько угнетающе? — раздался ненавистный голос, полный изумления и насмешки. — Да! — вспылила она, резко развернувшись к Дитхарду. — Оставьте меня в покое! Зачем я Вам сдалась?! — Я, кажется, объяснил Вам все минуту назад, — прищурился тот. — Обещаю, что не воспользуюсь полученной информацией во вред Вам! — Конечно, так я Вам и поверила!.. Чем Вы можете поклясться? — Честью Ее Величества Наннали ви Британия! — положив руку на грудь, ответил тот. — Как высокопарно, — фыркнула Эшфорд, — но теперь я могу Вам верить. Вы, конечно, знаете, что я знакома и с ней… — Разумеется, — улыбнулся он, и девушка заметила, какие у него безупречные зубы. — Красивая улыбка… — произнесла она вслух и тут же спохватилась: — Я ничего не говорила!.. — Конечно, — опять эта улыбка!.. Нашел, над чем смеяться! — Кончайте этот балаган! — выкрикнула она и уже спокойнее осведомилась: — Так Вы собираетесь угостить меня чаем или уже раздумали? — Конечно, не раздумал. Вот и кафе… — небрежно махнул он рукой в сторону зауряднейших пластиковых столов, окруженных не менее обычными деревянными стульями, и журналистка поймала себя на том, что непроизвольно следит за тем, как еле заметно колышет ветер светло-русую прядь. Ее хотелось заправить за ухо или дернуть. Интересно, каковы его волосы на ощупь?.. Да что это с ней сегодня?! «Дурацкие мысли! — твердо сказала себе девушка. — Черт, как же он меня бесит!!! Пусть выяснит всё, что хочет, и проваливает!» — К делу, Рид, — сказала она, размешав ложечкой сахар, отпив из чашки маленький глоток и откусив кусочек от пирожного, лежащего рядом на узорном блюде. — Мы оба знаем, что явились сюда не просто так. Что именно Вы хотите узнать от меня? — Ну, например… — протянул он, сцепив пальцы. — Вы знаете мисс Кодзуки, также носящую фамилию Штадтфельд и в свое время состоявшую, как и я, в Ордене Черных Рыцарей… — …Который Вы предали, — язвительно вставила блондинка. — Не суть важно, — нетерпеливо продолжал он, — всё быльем поросло. Мне интересно, какова Карен в повседневной жизни, действительно ли она была влюблена в Лелуша Кошмарного, носившего одно время фамилию Ламперуж… — Интересный вопрос, — усмехнулась она. — Карен успешно играла роль болезненной девушки, которая из-за проблем со здоровьем часто пропускает занятия. Она была хорошей подругой… Насчет любви к Лелушу — думаю, ее чувства были довольно сильными, хотя она скрывала их, как могла… Ваш следующий вопрос? — Мисс Эшфорд… — слегка поерзал на стуле ее собеседник. — Я хочу спросить Вас — кто, по-вашему, убил мисс Фенетт? Простите, что тревожу старые раны… — Не надо красивых слов, — оборвала она его. — Я знаю, каковы Вы на самом деле… Хотя всё говорит о том, что убийцей был Лелуш, мое сердце не верит этому… Раз уж Вы задали мне такой вопрос, то позвольте и мне спросить: почему Вы никого не любите? — В каком смысле? — поднял тот бровь. — Не увиливайте. В самом прямом. — Не знаю, — пожал плечами русоволосый. — Я никогда об этом не задумывался. Наверно, еще не встретилась на моем жизненном пути та, которую я бы полюблю по-настоящему… Если уж говорить о любви, — его лицо вновь стало собранным и заинтересованным, — в Вас влюблен Ваш бывший сокурсник Ривал Кардемонд, а Вы, по слухам, до сих пор любите Лелуша. Это из-за него Вы расторгли помолвку с графом Асплундом? — Нет, — холодно ответила Милли. — Хотя Ривал не скрывал своих чувств ко мне, я считала его своим другом, потому что действительно люблю Лелуша. Я никогда не надеялась, что он обратит на меня внимание и ответит взаимностью… Я не имела права навязываться. Что до графа Ллойда, то мы не любили друг друга — он отдал свое сердце науке… Вы похожи на него. Не думайте, что я не изучала Вас. Как легко вы предали Зеро, когда подвернулась возможность, а потом удрали из Ордена Черных Рыцарей, и несколько месяцев никто не знал, куда Вы запропали… Что, некуда скрыться от правды?.. — Интересно, что Вы чувствовали, когда узнали все про меня… — тихо сказал он. — Похоже, Вам больно от осознания того, что я не очень привлекательная личность… — Вам не идет быть психологом, — колко отозвалась девушка, вставая из-за стола. — Во всяком случае, психотерапевтом Вы не станете никогда. Что же, спасибо за чай… — Не за что, — улыбнулся он. — До завтра, мисс Эшфорд. Хотя Вы сложный человек, мне было приятно побеседовать с Вами. — До завтра, мистер Рид, — сухо ответила она и побежала домой, приказав себе не оглянуться на мужчину, провожавшему ее странным взглядом. Вернувшись к себе, Милли плюхнулась на диван, и от воспоминаний этого дня у нее почему-то заболело сердце. «Довел-таки до ручки, зараза патлатая! — сердито подумала она, накапав себе валерьянки. — Да, я люблю Лелуша, потому и не смогла смотреть на его смерть… Конечно, все записалось, и я нашла в себе силы ознакомиться с этим видео… Один Бог знает, чего мне стоило держать себя в руках, но потом, когда прошло некоторое время, я поняла, чего он хотел… Как посмел этот гад упомянуть о Карен и Ширли!.. Я так скучаю по Академии, а он еще притворялся деликатным — мол, извините за то, что сыплю соль на рану… Фарисей! Неужели именно так происходит взросление — когда приходится отдаляться от близких и сближаться с теми, кто тебя не понимает… Ллойд тоже не видел во мне женщину… Да что же со мной такое?! Надо прошвырнуться по каналам и найти что-нибудь легкое… Не ложиться же мне спать с таким настроением!» Сделав себе банановый коктейль с щепоткой корицы и достав из холодильника эклер, девушка поудобнее устроилась в кресле, бесцельно пощелкала пультом, затем уселась в позе лотоса и попыталась помедитировать, для усиления эффекта произнося аффирмации наподобие: — Я спокойна… Я абсолютно спокойна… Меня ничто не тревожит… Река жизни течет легко и плавно… Разум, сердце и душа очищаются и делаются прозрачными… Небо над моей головой всегда ясно… «А ведь у него очень благородный цвет глаз… — мелькнула в голове непрошеная мысль, но журналистка тут же одернула себя: — Бред! Просто небо имеет голубой цвет, и глаза у него тоже такого оттенка — обычный ассоциативный ряд! Нужен он мне!» — Легко сказать, но трудно забыть его слова о том, что она — неразгаданная тайна, резкий запах его чертова одеколона (чтоб ты сдох медленно и мучительно!), эти руки, привыкшие держать камеру (гррр!!! Почему они так меня нервируют?!), эту ненужную, совершенно лишнюю прядь!.. — Я спокойна!.. совершенно спокойна, собрана, уверенна в себе, весела… Черт бы тебя подрал! — ругнулась в сердцах девушка, ибо этот нахал решил надолго поселиться в ее голове, и как его оттуда изгнать, блондинка не имела ни малейшего понятия. Ночью ей снились светло-русые волосы, белоснежная улыбка, от которой отражалось солнце, и голубовато-сиреневые прозрачные глаза, что отнюдь не способствовало поднятию настроения при пробуждении. «Еще раз напросится на чашечку чая, нет, еще раз заговорит со мной о чем-то, кроме работы, придушу!» — мстительно думала по дороге к студии Hi-TV. — Доброе утро, мисс Эшфорд! Вы сегодня рано! — Вам какое до этого дело, мистер Рид? Я думаю, что больше не обязана иметь с вами какие-либо дела, кроме как по работе! Вон отсюда! Она ожидала, что он скажет что-то в ответ, но мужчина, удивленно изогнув бровь, покорно закрыл дверь, и почему-то это взбесило еще больше. Эшфорд понимала, что вчера наговорила лишнего, но не собиралась просить прощения — в конце концов, он сам захотел встретиться… Всё же где-то в глубине души шевелился некий упругий червячок непрошеной радости от этой встречи, впрочем, слишком незаметный, чтобы придавать ему большое значение. Эта пружинка ликования звенела все громче, заставляя девушку нервничать. В результате ее сегодняшнее выступление пришлось переснимать несколько раз, и каждый раз телеведущая все сильнее злилась на причину своего невроза. — Вы кусаете губу, мисс Эшфорд, — как сквозь туман, донесся до нее голос оператора. — Придется все переснимать заново… — Черт! — крикнула та, краснея и вскакивая со стула. — Джонсон, прекращай съемку! С меня хватит, мне нужен перерыв хотя бы на пять минут! — Х-хорошо… — растерянно пролепетал парень, послушно опуская камеру. Не помня себя, блондинка вылетела в коридор и практически сразу же уткнулась лицом во что-то теплое и мягкое. Подняв глаза, она с ужасом увидела знакомую белоснежную сорочку и темно-красный галстук — очевидно, ему было жарко, и он снял пиджак. Это ж надо было так вляпаться… Да у тебя прирожденный талант сталкиваться с людьми в коридорах, Милли Эшфорд! И вот они стоят как два полных идиота, ошеломленно уставившись друг на друга. Пышная грудь Эшфорд до неприличия плотно прижата к подтянутому телу Рида, в глазах которого сейчас искрится электрический ток — такого же обманчиво нежно-голубого оттенка, как огни святого Эльма или молнии, отскакивающие от рельсов подходящего к станции метрополитена. — Идиот! — мгновенно залившись краской, крикнула она и отвесила ему звонкую пощечину. О, Господи, пожалуйста, пусть он не заметит, как заострились мои соски! Хотя он уже наверняка всё понял… Боже, почему меня так сильно тянет к нему?! У нее зазвенело в ушах, но Милли не нашла в себе сил сдвинуться с места, парализованная страхом. Его глаза дрогнули, а губы медленно изогнулись в хищной понимающей улыбке: — У Вас красивые волосы, мисс Эшфорд, — произнес Дитхард, погладив ее гладкие пряди и мягко намотав на палец один светлый завиток. — Словно лимонное золото… — Руки!!! — прошипела та, моментально подобравшись. Мужчина не обратил на это никакого внимания, легко скользнув пальцами по ее вздрогнувшей шее и притянув Эшфорд к себе за плечи. — Я тебе нравлюсь, — раздался ядовитый шепот, — настолько сильно, что ты сходишь с ума от таких простых прикосновений… Должен сказать, что это несказанно льстит… Может, сказать о тебе кое-что еще?.. Ты… — Нет! Не надо! Отпустите меня! — задохнулась Милли, пытаясь вырваться. «Черт возьми, он абсолютно прав! Проницательная сволочь!!!» — Вы еще пожалеете об этом, клянусь! Нас же могут увидеть! — Не кричи, — тихо и проникновенно сказал он, глядя ей в глаза. — Признаться, мне нравится сталкиваться с тобой в коридорах… — Что?! — изумилась она, и в ту же секунду ее приоткрытый рот накрыл обжигающий поцелуй, а одна рука Рида нахально легла ей на бедро и сдвинула вверх ее голубую юбку. — М-м-м!!! — возмущенно замычала она, безуспешно пытаясь укусить его, но между ног, как назло, стало влажно, а соски напряглись так, что были готовы, казалось, прорвать и лифчик, и блузку сразу. Другая его рука покоилась на ее затылке, приводя в беспорядок прическу. Сама того не замечая, Милли подавалась навстречу этим пальцам и страстно, почти яростно отвечала на этот поцелуй — пускай потом она захочет провалиться в ад, она уже не могла отрицать, что до безумия хочет его… хочет, чтобы он лишил ее невинности… Тело предавало девушку, а в угасающем разуме тупо трепыхалась всего одна мысль: «Что дальше?» — Вот именно это я и имел в виду, — произнес Дитхард, наконец оторвавшись от нее и тяжело дыша. — А Вы коварная леди, — поддразнил он ее. — Использовать грудь как оружие и притом весьма успешно… Ее взгляд молнией метнулся к его ширинке, и её глаза округлились. Твою мать. — Не смейте отзываться обо мне в таком тоне! — огрызнулась она, чтобы скрыть парализовавший ее шок. — Это Вы про меня? Нормальная девушка в таком случае пищит «извините» и отскакивает в сторону, а чего хотели Вы, когда стояли на месте и не двигались? — Я… я… я была потрясена!.. — вскинулась она. — Нормальный человек тоже должен был извиниться! Всё, вон отсюда, мне надо привести себя в порядок! — Полагаю, Вы имеете в виду не только внешний вид, но и состояние души? — подколол мужчина ее. — Вот уж не Вашего ума дело! — язвительно отозвалась Эшфорд, чуть вздрогнув от этих слов. Нет, какая же проницательная зараза!.. Вернувшись домой, златовласка мгновенно скинула с себя одежду и встала под горячий душ. Тяжелая копна светлых волос липла к спине, ключицам, шее и плечам, утопая в облаке радужной пены с легким яблочным ароматом. Ее губы и кожа помнили его прикосновения, его дыхание, чуть отдающее сверхлегкими сигаретами, которые он иногда курил… его такие уверенные губы и язык, которым нельзя было противиться… его наглые ловкие руки… его полуприкрытые глаза в те мгновения, когда он покусывал ее шею и мочку уха… Милли застонала, чувствуя, что у нее темнеет в глазах. Нет, нет, она не станет ласкать себя, фантазируя о нем!.. — Ты хочешь меня… — звучал за ее спиной издевательский смех. — Я смотрю, у тебя слабость к негодяям — тот же Лелуш Кошмарный… У нее не было сил отмахнуться от этого наваждения. Всё тело пылало. Представлять себе, что было бы дальше, если бы он не остановился… чувствовать, что и он едва владел собой… Как же низко. — Верни мне себя… — прошептала она в пустоту, не замечая шелеста воды, омывавшей ее изящную фигуру. Да была ли она когда-нибудь самой собой?! Притворяться перед родителями, графом Асплундом, Ривалом, Ниной и остальными друзьями… Где теперь та веселая, бойкая, острая на язык президент студенческого совета? Теперь она не сможет достойно отвечать на подколки Рида после того, как он так собственнически целовал ее, прижав к стене коридора. «Не могу же я уволиться из-за него…» — злобно подумала она, облачаясь в пушистый халат и обматывая голову полотенцем.

***

— Доброе утро, мисс Эшфорд! — Вы издеваетесь надо мной?! — резко спросила она, остановившись напротив него. Господи, дай мне силы не покраснеть, не отвести взгляд, не убежать сломя голову, как последняя дура!.. — Как Вы смеете вот так здороваться со мной после вчерашнего?! Вам не кажется, что это уже слишком? — Нет, не кажется, — улыбнулся он. — Ведь это Вы налетели на меня… — Ах, мы опять на «вы»? — не сдержавшись, съязвила Эшфорд. — Успокойся, — мягко произнес русоволосый, кладя руки девушке на плечи. — Извини за вчерашнее, но признай, ты тоже виновата в этом! — Первое: не извиняю! Второе: ты виноват в том, что встал у меня на пути! — Я случайно… — Наплевать! А теперь сгинь, насекомое — я из-за тебя опаздываю!

***

— Мисс Эшфорд, Вы опять запнулись на одной и той же фразе. Вырезать ее? Она довольно короткая и не имеет для репортажа особенного значения. — Это мне решать, Джонсон, — отрезала она. — Я понимаю, что тебе лень все переснимать заново, но это придется сделать! Все должно быть безупречно! — Ладно… — вздохнул брюнет. Ей хотелось поскорее закончить работу и уйти к себе, чтобы не было так больно от непрошеного ощущения одиночества после того, как его пальцы так нежно сжимали ее плечи… так непереносимо ненавязчиво… По щекам британки потекли слезы от этого воспоминания, так сильно контрастирующего с обычным поведением Дитхарда… — Эй! — раздался голос Рида, в котором отчетливо звучала тревога. — Что с тобой, Милли? Ты плачешь… из-за меня?.. — Не воображай о себе невесть что!.. — через силу окрысилась она. Я нуждаюсь в тебе, Рид, но тебе это знать совершенно необязательно. Пожалуйста, уйди из моих мыслей, пока я еще могу держаться. Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, пожалуйста… И не смотри на меня так, не делай еще больнее этой заботливостью — отбрось эту маску и стань прежним, пускай я буду ненавидеть тебя за это… — Дурочка… — Откуда, черт возьми, в этом голосе столько ласки? Это так несвойственно ему… — Тогда я просто решил тебя проучить. Я и сейчас хочу тебя и ничего более. Я неспособен на любовь, ты же это знаешь… — Врешь! — Он не уворачивается от пощечин, которыми осыпает его плачущая девушка. — И всегда врал — всей Британии, Зеро, а теперь и мне?! Не выйдет! И не успевает мужчина опомниться, как Милли сама целует его — страстно, отчаянно, неистово. Ее язык скользит по его деснам, нёбу, переплетается с его языком, и он отвечает, понимая, что только что предал все свои слова, предал самого себя с этой наивной девушкой, с которой всё вечно идет не так, как надо. Он, привыкший смотреть на людей сквозь объектив камеры и никак иначе, чувствует, что у него кружится голова от этой девятнадцатилетней телеведущей, совсем недавно закончившей Академию Эшфорд. Да в возрасте ли дело?! Он перехватывает инициативу, целуя так, словно завтра война и он больше не увидит эту тоненькую фигурку в облаке лимонно-золотистых волос. «Когда это ты успел стать романтиком?» — иронизирует внутренний голос, но Рид посылает его ко всем чертям, потому что у него сносит крышу от того, как часто дышит блондинка, стоит их губам разомкнуться хоть на мгновение, судорожно сжав кулачки у груди и не пытаясь прикрыть шею и ключицы от его поцелуев. И ведь он видел женщин и покрасивее ее — элегантную Вилетту, загадочную Ракшату, «Богиню войны» Корнелию… Почему же он все больше привязывается к ней? А она прижимается к нему всем телом — так, что можно кончить оттого, что ее ноги переплетаются с его, захлестывают в непередаваемо сладкий плен… Да она словно напрашивается на то, чтобы он трахнул стоя ее прямо здесь, в этом чертовом коридоре!.. И в то же время, стоит открыть глаза, он видит, что лицо девушки пылает, а на ресницах поблескивают не успевшие высохнуть слезы, и на Дитхарда накатывает волна нежности к этой девчонке, и он осушает эти слезы невесомыми поцелуями. Пусть она никогда больше не плачет… Почему вдруг ты стала мне небезразлична, Эшфорд? Отпусти меня, я не привык быть зависимым от женщины. Прекрати так стонать мне в губы, щекотать лицо ресницами… и, пожалуйста, больше не используй эти духи, что так сладко пахнут лилиями… Ты сама как этот цветок — невинная и сладострастная одновременно, Ева и Лилит в одном лице. Так что отпусти меня, наконец, пока я еще не влюбился в тебя, но так близок к этому, как никогда раньше… У тебя слишком нежное имя. Я не мальчик, чтобы шептать его во сне… Не заставляй меня беспокоиться о тебе… Я не хочу любить тебя, Милли. — Отпусти меня, Милли, — выдыхает он, когда им в очередной раз недостает воздуха, и она замирает. Откуда в этом голосе столько боли? Где ты, Рид? — Прошу тебя, мне нужно идти… Да-да, забеги в душ после работы. Ледяной. И поставь лейку на отметку «массаж», чтобы выбить всю дурь из головы. Дурак ты, Рид, олень безрогий. — Я… — начинает она, но он прерывает ее: — Не надо, мисс Эшфорд. Опять на «вы»? Откуда эта дистанция? — Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? — Не надо, только не так, после такой страсти, выворачивающей души наизнанку и посыпающей пеплом… Отчего твоя боль стала моей? — Почему, Дитхард?! — Мы же на работе… — разводит русоволосый руками. — Мы целуемся на работе, если ты не заметил! — шипит она, как разъяренная кошка. — И только попробуй вякнуть, что я начала первой! Я же обращаюсь к тебе на «ты»! — срывается она на крик. — Я… — Не надо. — Почему?! — Потому что от этого больно и тебе, и мне. Я не для тебя. Я не хочу предавать тебя… — Но ты же этого не сделаешь!.. — Откуда ты знаешь?.. Я и сам себя не знаю… — Черт тебя подери, если ты оставишь всё как есть, я никогда тебя не прощу! — взрывается Эшфорд, и мужчина отступает от нее на несколько шагов. — Ты понимаешь, что говоришь?! Ты предлагаешь мне себя, едва оперившуюся девчонку! — По-твоему, я дура? — язвительно интересуется Милли. — Ты непроходимый тупица, боящийся дать волю чувствам!.. — Что-о?! — Что слышал! — Я не могу, — покачал он головой. — Хотя ты доводишь меня до безумия, я не имею права на это… — Ну и пошел к черту! — выкрикивает девушка, стирая с щек жгучие слезы, что никак не могут остановиться. — Ненавижу тебя! — Милли! — крикнул журналист, но та уже выбежала на улицу. До него донеслись сдавленные рыдания, и юная телеведущая окончательно скрылась из виду. — Черт… — произнес он и полез в карман за пачкой любимых сверхлегких сигарет. После всего пережитого непереносимо хотелось курить, иначе он точно сойдёт с ума. Торопливо щелкнув зажигалкой, Рид глубоко затянулся. Дым взвился в небо тонкой сизой змейкой, медленно растаявшей в воздухе, но мужчина был не в силах заставить себя забыть вкус ее губ, острый язычок, нежное дыхание, шорох волос, аромат духов, смешивающийся с его собственным, такие тонкие руки… — Черт! — повторил он, пряча пачку обратно в карман.

***

…Прошло две недели. Две черных недели, как их окрестила про себя Эшфорд. Всё это время она старалась избегать Дитхарда, который, в свою очередь, не пытался заговорить с ней. Внешне она казалась спокойной, но против воли, с каким-то мазохизмом, ее взгляд так и норовил выхватить из серой толпы до боли знакомую фигуру в темно-сером пиджаке и красном джемпере. Предав Орден черных рыцарей, он все равно носил ту же одежду, что и там, — по-видимому, в память о тех днях, не обращая ни малейшего внимания на приглушенные шепотки, раздающиеся за спиной. Сегодня они по чистой случайности вошли в студию Hi-TV вместе. Подходя к лифту, блондинка нажала кнопку и вопросительно взглянула на него. Кроме них, около лифта больше никого не было. — Думаю, несколько секунд ничего не изменят, — чуть улыбается он, но в этой улыбке нет ничего, кроме суховатой вежливости, и девушка на миг теряется, но тут же берет себя в руки и отвечает в тон ему: — Да, мистер Рид. С мелодичным звуком лифт раскрывает свои металлические объятия, выпуская на волю троих молодых людей, что-то оживленно обсуждающих и не замечающих никого вокруг, что было Милли только на руку. Войдя в лифт первой, она отходит в сторону, пропуская мужчину. Он нажимает кнопку закрывания дверей, и лифт плавно движется вверх. Напряжение становится почти материально ощутимым, она прилагает огромные усилия, чтобы не смотреть на него. Внезапно он нажимает кнопку «Стоп», и они зависают между этажами. — Т-ты чего?! — вскидывается Милли, видя в зеркале, как темнеет взгляд Дитхарда. Его руки сжимаются на ее плечах, а губы мягко скользят от уха до шеи, спускаясь к ключицам. Игнорируя её попытки вырваться, мужчина проводит рукой по блузке, едва касаясь груди, и ладонь уверенно скользит дальше и, добравшись до светлой юбки, замирает в притворной нерешительности. — Здесь, вообще-то, находятся камеры, — хрипло произносит девушка, не узнавая своего голоса и кляня себя за то, что не надела сегодня колготки или хотя бы чулки. — Плевать! — выдыхает он, на миг утыкаясь лицом в лимонное золото волос и с наслаждением вдыхая их запах. — То есть как это плевать?! — ее голос срывается. — Что это на тебя нашло?! Идиотка! Ляпнуть такое, когда ежу понятно, что он хочет тебя как бешеный!.. От этих мыслей у Эшфорд заметно участилось дыхание, а низ живота скрутило такой знакомой судорогой. Это она довела Дитхарда до такого состояния, и в эти мгновения она была почти счастлива тем, что настолько нужна ему. Я принадлежу тебе, Рид, ты это прекрасно знаешь. Возьми меня всю — мое сердце и душа и так уже принадлежат тебе, но умоляю тебя, пощади меня сейчас, только сейчас… Его пальцы гладят ее бедра сквозь юбку, дразня и мучая, и в этот миг Милли совершенно отчетливо осознает, что сделает все, что он пожелает… Раздается еле слышный вздох, и Рид отстраняется от нее и неохотно нажимает кнопку. Лифт вздрагивает и с мерным гудением достигает нужного этажа. — Ты нужна мне, птичка… — тихо шепчет мужчина ей на ухо и как ни в чем не бывало уходит восвояси, оставляя Эшфорд одну в полнейшем смятении. Откуда эта нежность, словно они уже являются парой?.. Скотина ты, Рид. Мерзкое, похотливое животное. И не очень-то ты мне и нужен… Почему же хочется плакать?.. Ты должна быть счастлива, что вас никто не застукал. Когда это ты успел стать смыслом моей жизни?.. Несколько часов пролетели мгновенно. Как в бредовом сне, Милли спускалась по ступенькам на улицу, ничего не видя перед собой. Внезапно она зацепилась каблуком за одну из них и полетела вниз. — Осторожно, Милли! — Откуда он здесь и почему в его глазах такой испуг? Рид подхватил девушку на руки как раз вовремя, и она ошеломленно взглянула на него. Отчего ее сердце бьется так сильно, что вот-вот выскочит из груди?.. — С тобой всё в порядке? — Кажется, да. Спасибо… Поставь меня на землю, будь добр. — Хорошо. С тобой точно всё в порядке? — Ай!.. Кажется, я подвернула ногу… О черт, у меня сломан каблук! Придется заказать такси… — Ну уж нет! — решительно заявил Дитхард. — Идем ко мне! Давай, садись ко мне на спину! — Ты что, сдурел?! Ни за что! — Извини, но я могу тебе помочь! — Спасибо, я пойду в травмпункт! — На одной ноге ты далеко не уйдешь. Давай уже… — Ладно… — сдалась девушка. — Все равно я живу одна и меня никто не ждет дома… — Дом, милый дом, — устало проговорил Рид, отпирая дверь. — Слазь с меня, я забинтую тебе ногу. — Ага, только забинтуешь… — хмыкнула девушка, неохотно протягивая ногу. И правда, только забинтовал. — Ну вот, — объявил он, выпрямляясь. — Тебе не больно? Может, чайку? — Дурак… — покраснела она. — Незачем так обо мне заботиться! — Почему это? — Мне неловко… — А целоваться со мной? — поддразнил Рид ее. — Иди ты… — бросила Милли, заливаясь краской еще сильнее. — Кто-то тут недвусмысленно намекал, что неровно дышит ко мне… — проговорил он, придвигаясь к ней. — Я до сих пор не могу забыть эти твои слова… — Я люблю тебя, Дитхард! — на ее глаза наворачиваются слезы. — Неужели ты думаешь, что я только хочу тебя?! Нет, мои чувства к тебе гораздо глубже!.. Ты никогда не поймешь, насколько сильно я люблю тебя!.. — Неужели? — Его голос изменяется, и он резко опрокидывает Эшфорд на кровать. — Я тоже привязался к тебе, Милли… — Мне мало этого… — шепчет она, отводя от него глаза. — Прости меня… Я такая эгоистка… — Все мы немножко эгоисты, — серьезно отвечает он, легко касаясь губами ее шеи, и девушка замирает, боясь пошевелиться. Его поцелуи становятся все более уверенными, все более настойчивыми, и она тает под ними. Неожиданно он встает с кровати и куда-то идет. — Вот, выпей это, — не терпящим возражений тоном командует Рид, возвращаясь со стаканом воды и маленькой таблеткой. Девушка краснеет, но покорно выполняет требуемое, стараясь не думать о том, сколько женщин у него было до нее. Во всяком случае, на работе он ни с кем, кроме нее, похоже, особо не общался, и от этой мысли на сердце становится чуть теплее, хотя Милли не должна ни к кому ревновать. Я хочу, чтобы ты был свободен от меня и по возможности счастлив, Рид. Я не имею право на твою любовь… Я согласна быть твоей любовницей, пусть даже мне будет больно от этого, только будь со мной — хотя бы так… Он впивается в ее губы продолжительным страстным поцелуем, она вслепую протягивает руку к его затылку, снимает резинку с его волос, обычно собранных в короткий хвост, и нежно теребит их. — Так тебе идет больше… — шепчет она, застенчиво улыбаясь. Он стягивает с Милли блузку, расстегивает лифчик и целует грудь, касаясь заострившихся сосков кончиком языка и нежно покусывая их, заставляя девушку стонать от сумасшедшего пламени, что вылизывает изнутри, разгораясь все ярче от каждого прикосновения. Раздевшись до пояса, Дитхард расстегивает ее юбку и проводит рукой по бедрам Эшфорд, упиваясь нежностью ее не тронутой загаром кожи. Она окончательно потеряла последние остатки самоконтроля и рассудка, когда Рид, прошедшись языком по ее втянувшемуся животу, лизнул пупок и, все так же покусывая и целуя каждый миллиметр кожи, осторожно ввел в Милли два пальца, затем убрал их, и на смену им пришли его губы и язык. Блондинка протяжно застонала, невольно гибко выгнув спину в безотчетном стремлении продлить это сладостное безумие и с трудом удерживаясь от того, чтобы не обхватить ногами голову мужчины. Вместо этого она изо всех сил вцепилась руками в простыню — так, что пальцы побелели, и бессознательно развела ноги в стороны как можно шире. От изысканно-болезненной остроты чувств на глаза сами собой наворачивались слезы, а лицо горело от пьянящей смеси стыда и желания. Мягко раздвинув Милли ноги, мужчина приподнялся на локтях и плавно вошел в нее. — Больно? — тихий-тихий шепот сквозь стиснутые зубы. — Ничего, я скоро привыкну, — слабо улыбнулась та. — Просто двигайся немного медленнее… Она боялась, что всё, что сейчас происходит, всего лишь сумасшедший сон, от которого она вот-вот проснется, но в то же время всё казалось ей как никогда реальным — их стоны и крики, легким эхом разносящиеся по комнате, разряды наслаждения, пронизывающие их тела, свои руки, судорожно обнимающие его спину, тяжелое дыхание и огненные печати бесчисленных поцелуев-укусов, от которых на коже оставались крохотные алые пятна, обещавшие стать небольшими синяками. Сейчас эта легкая боль только сильнее раздразнивала ее. …Разве возможно поверить в то, что ты сейчас во мне, а я в тебе, что мы — единое, неразрушимое целое, что мы способны вместе сгореть дотла и возродиться вновь, чтобы опять повторить это снова и снова, пока не станет сил, чтобы кричать? Разве можно нам быть ближе друг к другу, чем сейчас? Я хочу быть твоим ангелом-хранителем, оберегающим твой сон и не пускающим в него кошмары. Спи спокойно, Рид. Твоя птичка, твой маленький феникс с тобой. Можешь запереть меня в клетку и посадить на жердочку — я буду счастлива и этим, ведь я люблю тебя так сильно, что готова простить тебе любую обиду, только не бросай меня… Мне неважно, что будет завтра — угрызения совести настигнут меня потом, когда я вернусь к себе и останусь наедине с самой собой, но сейчас это не волнует меня. Мне не больно, когда ты рядом со мною. Мы вместе встретим рассвет… Мне хотелось бы, чтобы каждый день начинался так, как завтрашний… Проснувшись с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь занавески, Милли потормошила «спящего красавца» за плечо: — Вставай, соня, нам пора на работу! — М-м-м… — неохотно разлепил тот веки, садясь на кровати, зевнул во весь рот, взъерошив волосы и тряхнув головой. — Доброе утро, Милли… Слушай, у меня возникла отличная идея! Ты можешь вести репортажи вместе со мной! Так мы будем проводить вместе гораздо больше времени, чем раньше! — Никогда еще его глаза не горели таким энтузиазмом, как сейчас… У блондинки екнуло сердце, но она слегка улыбнулась: — Хм, весьма заманчивая перспектива… Я подумаю… В конце концов она согласится, но пока ей было трудно представить себе эту картину, и всё же этим солнечным утром она была так счастлива, как никогда раньше: пока Дитхард рядом с ней, пока она нужна ему, она не будет бояться ничего, даже смерти…