***
— Что-то ты сегодня какой-то нервный, Иван, — начал Франциск, словив Брагинского во время обеденного перерыва возле кулера с водой. — Неужели тот сладенький мальчик всё ещё беспокоит тебя? — Перестань, — нахмурился Ваня, проклиная свою болтливость. Франциск стал единственным другом для Ивана в новой стране, да и такое знакомство значительно влияло на его работу. — Тебе надо сходить ко мне на приём, я найду тебе выход, — заправил за ухо непослушную прядку светлых волос Бонфуа, проводив взглядом удаляющуюся юбку медсестры. — Хорошо, давай через пятнадцать минут в твоём кабинете, — закатил глаза Иван, отследив похотливый взгляд друга. За все два года, что Брагинский знал Франциска, Бонфуа успел переспать со всей больницей. И это только при Иване. Ходили слухи, будто с прошлой работы француз вылетел именно из-за своих романов. И Брагинский искренне недоумевал, как так тот может ходить по больнице, не накидываясь на красивых представителей обоих полов сразу в коридоре? Но если он вдруг нашёл способ прекратить всё это, то Иван сам принесёт ему на подносе того, кого пожелает любвеобильный француз.***
— Я облазил все книги, что оставил мне мой куратор за хорошее обучение, — натянул очки на нос Бонфуа, сосредоточенно перелистывая страницу за страницей толстой книги. Иван приподнял бровь, удивляясь. Нет, Франциск хорошо исполнял роль сексопатолога, это ему уж было дано с рождения, бесспорно. Но ведь главной специальностью француза была венерология, а, как знал уже сам Брагинский, работа в его отделении двигалась всё так же медленно в основном из-за ленивости одного француза. И где, спрашивается, это хорошее обучение? — …и нашёл, кажется! — Ваня даже не заметил, как впал с состояние глубокой задумчивости. Тем временем француз гордился собой, вскинув пронзительный, но, к сожалению, легкомысленный взгляд на Брагинского. — И что же ты там нашёл? — Если быть кратким, то здесь говорится, что «пациент не удовлетворён в плане половой активности и переносит все свои фантазии в сон», — прочитал из учебника Франциск, поднимая насмешливый взгляд на Брагинского. — Неправда, я был недавно с Марией с хирургии, — опроверг доводы француза Иван, подперев голову руками. Эх… если бы всё было так просто. — Та страшненькая? — поперхнулся Франциск, тут же поймав себя за язык, — то есть, ну, так себе у неё внешность, я тебе скажу. — Ты лучше мне по делу помоги, — нахмурился Брагинский, вперив взгляд лиловых глаз в нагловатую физиономию друга. — Тогда у тебя «перенос»! — провозгласил Бонфуа, вздёрнув указательный палец в потолок. — «Пациент, увидев однажды предполагаемо понравившуюся ему лично внешность, не придаёт этому значения. Но вскоре, особенно когда нет постоянного партнёра, в голове всплывает этот образ в эротических снах. Так организм борется с неудовлетворённостью и голодом в плане отношений». — Хм… — вдруг задумался Иван, закусив нижнюю губу. — А как это лечится? — Всё просто — найди этого человека и переспи с ним, — откинулся на спинку кресла француз. Пф, как будто это было так легко. — И как я, по-твоему, должен это сделать? Я ведь даже не помню, где его мог видеть! — взбесился Иван, срываясь с кресла. Ходьба из угла в угол всегда успокаивала его нервы, которых, казалось, оставалось всё меньше и меньше. Франциск тоже задумался: а ведь действительно, как? Хотя… была одна идея. — Ты же хвастался, что можешь контролировать свои сны, так? Вот и спроси у него имя или фамилию, потом я помогу тебе найти его. Иван со скепсисом оглянулся на друга, всё ещё обижаясь на легкомысленность. Но идея ветреной головы ему понравилась, можно было попытаться. — Сегодня попробую, но вот не знаю, он ведь вышибает все мои ментальные стенки к чёртовой матери. — Хочешь избавиться? — задал вопрос в лоб сексопатолог, подойдя к другу. Иван кивнул, досадливо цокнув. Конечно, хотел, как иначе-то? — Тогда возьми себя в руки и действуй. В твоей голове должно было хоть что-то остаться. Ну, или попытайся разглядеть его лицо, — дал последнее напутствие Франциск, выпроводив задумавшегося Брагинского за дверь. — Нашёл на что жаловаться! — хмыкнул Бонфуа, откупоривая бутылочку хорошенького вина. — Я бы, наоборот, спал бы и спал.***
Ехал домой Брагинский, как на казнь. Перед глазами всё время стоял затуманенный образ молодого парня, распластанного под ним, громко стонущего его имя. В русских сердце и голове отчаянно боролись между собой две мысли — оставить всё как есть, ведь, кроме того парня, никто не приносил ему большего удовольствия; и найти того и покончить с этим. С одной стороны, Иван лишится отличного секса, а с другой — наконец приобретёт здоровый сон. Взвешивая плюсы и минусы, Брагинский въехал в свой гараж, с силой хлопнув дверцей машины. Хотелось всего и сразу, плюс варение. Но кто станет его слушать? Правильно, никто. Ужин проходил под мяуканье кота по имени Барсик, привезённого сестрой Олей из России двумя месяцами ранее, и тихое бормотание самого хозяина. — Вот, Барсик, как думаешь? — развалился на стуле Иван, подкармливая живность свежей рыбкой. — Как поступить? Серый котяра лишь жрал рыбу и задумчиво мяукал, дёргая лохматым хвостом в воздухе. — Я тоже не знаю, — грустно улыбнулся Ваня, поманив Барсика на колени. Тот, несмотря на свою жирность и короткие лапы, без проблем шлёпнулся на колени хозяина, сразу замяукав, прося поглаживаний или хотя бы рыбки. — Всё у тебя просто, Барсик, а мне — мучайся. — Мяу…***
Иван долго ворочался из стороны в сторону, переворачивал подушку, накрывался и раскрывался, даже соскакивал с кровати, но сон никак не шёл. Обычно, утомлённый работой и рассказами о великих походах Бонфуа, Брагинский валился с ног, как только видел горизонтальную поверхность в виде дивана в гостиной или кровати. Но, как назло, сегодня ему не вливали в уши бесполезной болтовни и пациентов было как кот наплакал. Барсик забрался на кровать хозяина, словно почувствовав, как тот вспомнил о нём. Облизывая короткие лохматые лапы, котяра развалился на свободной половине двуспальной кровати, то прикрывая, то открывая глаза. — Даже кот — и то спать собирается, — сказал в звенящую пустоту спальни Брагинский, устраиваясь рядом с серым комком.***
Блондин метался из стороны в сторону, задыхаясь от наполненного запахом возбуждения и страсти воздухом. Голос был давно сорван, но блондин снова и снова стонал так громко, что у Брагинского подскакивал только удовлетворённый орган. Руки блондина, сведённые над головой и привязанные к спинке кровати, уже, должно быть, затекли, но Ивана это не волновало. Ночь только началась, всё ещё было впереди. — Имя… — прохрипел русский, проходя плетью по впалому животу парня, вызывая у того заметную стайку мурашек по всему телу. Блондин томно прикрывал глаза, облизывая губы. Жарко, разве что пар не идёт. Иван, обнажённый, стоит у кровати, внимательно разглядывая черты незнакомца. Блондин лишь укрыт лёгкой простынкой по пояс, тоже стремится запомнить его; видно, как подрагивают его ресницы. Но визуальный контакт разрывается, стоит капельке пота соскользнуть со лба. Незнакомец сморгнул, отводя взор, отвернувшись в сторону. — Скажи мне своё имя… — Теперь Иван совсем близко, а стек проходит по щеке блондина, заставляя повернуться лицом к себе. В глазах, затуманенных желанием, проскальзывает искорка рациональности, но тут же исчезает. Зелёные глаза снова закрываются, а их хозяин жарко выдыхает в сладкие губы Брагинского, требуя поцелуя. — Я должен знать твоё имя… — твердит словно мантру русский, чувствуя, как его самоконтроль покидает его. — Заставь меня… — быстро шепчет блондин, послушно раздвигая ноги. Он жаждет получить Брагинского, всего, полностью. Он слишком жаден, чтобы остановиться и услышать его слова, потеряв драгоценное время. Иван шумно выдыхает, утягивая блондина в долгий, невероятно пошлый поцелуй. Зеленоглазый одобряюще урчит. Он знает, Брагинский ему никогда не откажет. Но русский не собирается сдаваться так просто, разорвать сладкую негу трудно, почти невозможно, но он отстраняется от блондина, напоследок облизнув его губы. — Нет… — твердит самому себе Иван, снова вспоминая о своём назначении, — скажи своё имя! Блондин кривит губы в ядовитой усмешке — он ничего ему не расскажет, — за что тут же получает плетью по щеке. Иван недоволен строптивостью блондина, он привык подчинять и получать всё по жизни. А этот зеленоглазый не подчиняется его воле, и это как красная тряпка. Как вызов для него. — Я не прикоснусь к тебе больше, пока не скажешь своё имя, — кажется, Иван добился нужного эффекта. Блондин как-то растерянно озирается по сторонам, словно бы не понимает, где он, а потом снова падает на подушки, кривя тонкие губы в очередной ужимке. — Ты не вытерпишь, — кидает блондин, хрипло рассмеявшись. Брагинский ничего не отвечает, проводя плетью по груди, спускаясь к животу, и чуть отодвигает простынку. Кожа стека жжёт ударами по бёдрам, заставляя их обладателя болезненно зашипеть и согнуть колени. Незнакомец тянется к нему, отчего натягивается верёвка и сводит лёгкой болью запястья. — Кто ещё не вытерпит, — усмехается русский, не давая блондину даже пальцем ноги прикоснуться к своему обнажённому бедру, хотя тот и пытается это сделать. Блондин проходит языком по нижней губе, словно змея. Брагинский испытывает его, хотя самому не терпится поскорее оказаться в тугом теле зеленоглазого. Тот видит, как рука Ивана накрывает плоть, как он шипит и проходит по всей ширине, как наращивает темп рукой. Блондин нервно сглатывает, наблюдая за этим. Это провокация чистой воды, русский хочет получить своё, играя на нервах незнакомца. Иван всегда приносил удовольствие только ему, а тут… кажется, зеленоглазый останется без десерта. Если ему вообще хоть что-то сегодня дадут. Потереться возбуждённым органом не получается — Иван замечает любое движение и бьёт плетью, заставляя смотреть только на себя. Рот блондина наполняется слюной каждый раз, когда он проходит взглядом по достоинству Брагинского. Хочет вобрать его в рот и услышать стоны русского. Иван задыхается от жара, бросая взгляды на распростёртого блондина. Тот подходит к краю своей выдержки, это видно невооружённым взглядом. — Имя…И я сделаю всё, что ты пожелаешь, — Брагинский наклоняется к блондину, шепчет пылко, прикусывая мочку уха. Зеленоглазый лишь прикусывает губу, сдерживая рвущиеся звуки наружу. Как же хочется наплевать на всё и сказать уже это чёртово имя. — Ар-х-х… — всё, что понимает среди неразборчивого шёпота Иван. Первые две буквы есть. В знак поощрения Брагинский устраивается между разведённых ног блондина, безропотно вскидывая его бёдра. — Чёрт! — жалобно скулит блондин, чувствуя, что Брагинский не намерен останавливать свою пытку. Он входит в подготовленное тело чертовски медленно, словно бы в первый раз. Зеленоглазый шипит и пытается двинуться навстречу, но стек снова не даёт это сделать. — Имя, мой сладкий, ты не назвал мне имени… — теперь настал черёд Брагинского победно ухмыляться, ведь он толком и не вошёл в тугое тело блондина, уже отстранился от него, заставив возмущённо хныкать. — Нет, — и снова машет головой. А Иван даже не слушает, просто закидывает его ноги себе на плечи, целуя остренькие коленки. Устроившись поудобнее, он присасывается к нежной внутренней стороне бедра, заставляя блондина буквально кричать от неудовлетворённости. — Ну же… — мелодично пропевает Иван, снова входя, теперь немного дальше, что уже радует зеленоглазого. — Я могу делать это до бесконечности, — переходит на угрозы русский, снова опустошая подрагивающее тело блондина. Терпеть пытку больше нет сил, и поэтому зеленоглазый выкрикивает: — Скажу! Только если ты прекратишь весь этот кошмар!!! Брагинский и сам рад стараться, быстро проникая на всю длину, вызывая приятные уху стоны. Толчок за толчком, и вот блондин всё громче и громче стенает собственное имя, лишь бы Иван не останавливался: — Артур!!! Артур! Артур Кёркленд! Теперь Брагинский со спокойной душой продолжает своё безумие, больно кусая за шею Артура, тут же зализывая и снова кусая. Верёвки натягиваются, заставляя Кёркленда чуть оторваться от простыней. Брагинский снова кусает своего любовника, но уже за косточку ключицы. Артур неразборчиво шипит и требует освободить руки, на что Иван усмехается и через мгновение усаживает блондина себе на бёдра, чуть ослабив верёвки. Блондин задаёт бешеный темп, стоит ему наконец получить хоть каплю свободы. Ему поскорее хочется довести себя до разрядки, потому что терпеть уже невыносимо. Русский не забывает про свою плеть, что сегодня так удачно оказалась у него в руке, проводит по взмокшей спинке Кёркленда, заставив того выгибаться, и останавливается на подтянутых ягодицах. Руки всё ещё связаны, Иван натягивает верёвки, приближая лицом к себе блондина. Так издевательски грязно ещё никто и никогда не вылизывал лицо и губы зеленоглазого. Русский снова разрывает поцелуй, ударяя по упругой ягодице плетью. Артур протяжно стонет, подскакивая на бёдрах Брагинского. — Иван… — простонал Артур, неутомимо двигаясь. — Прекрати, Иван! Брагинскому нравится, как блондин просит, как умоляет. Русский сжаливается над любовником, снова меняя положение. Теперь он грозно нависает над Артуром, сминая тонкие губы в жёстком поцелуе. Кёркленд сводит связанные руки у русского на шее, прижимая его к себе. Иван надсмехается над беспомощностью блондина, размашисто двигая бёдрами. Наконец Артур кричит очень громко, изливаясь русскому на живот. Брагинский нагоняет его, устало сваливаясь на блондина сверху. Дальше идут ленивые поцелуи, интимные поглаживания в разных местах и доводящие до дрожи укусы по всему телу.***
— Артур, — Брагинский вскакивает с постели, хватая телефон с тумбочки. — Слушаю… — высоким голосом пропел Франциск, заставив Брагинского обескураженно прислушиваться к посторонним звукам на фоне. — Я узнал его имя, — выдохнул Иван, смахнув капельки пота со лба. — Х-х-хорошо же как!!! — высказался француз, закусив губу. Дальше послышался приглушённый шёпот и тихие причмокивания. — Фу же! — искривился Иван, спускаясь на кухню. — Я, между прочим, делюсь с тобой. — Утром, всё утром, — простонал француз, отключившись. А Ваня как стоял с кружкой кофе в руке, так и стоит. Ни стыда, ни совести — тоже мне друг.***
— Артур Кёркленд, — отозвался Иван, копаясь под столом. Чёртова ручка никак не хотела найтись, а ведь Ивану капец как срочно нужно было расписаться в карте больного. — Чёт знакомое, — почесал щетину Франциск, отпивая чай. Ноутбук на коленях приятно жужжал, медленно загружая список пришедших за сутки писем. — Зато мне незнакомое, — запыхавшийся и весь в пыли, вылез Брагинский, наконец найдя закатившуюся ручку. Чёрт, надо бы высказать в лицо всё, что он думал о персонале больницы, главврачу. — Погоди-ка, мне тут человечек программку одну секретную скинул. Сейчас найдём, — намазанные увлажняющим кремом пальцы быстренько заскользили по клавиатуре, пока Ваня искренне недоумевал. Неужели Бонфуа добрался и до ФБР? — Это тот человечек, которые тебя мучил всё ночь и утро? — подловил его русский, выводя на бумаге странные закорючки, которые все всегда принимали за иероглифы, а не за подпись. — Именно, мой сонный друг, — проговорил Франциск, сосредоточенно щелкая по тачпаду. Кабинет погрузился в мнимое молчание, за окном пели птички, солнечные лучи безропотно проникали через шторки. Наконец Франциск обратился к Брагинскому, развернув ноутбук в его сторону: — Нашлось трое человек с таким именем, плюс цвет волос, плюс не местные. На экране высветились три фотографии, на одной из которых затесался ночной любовник Брагинского. Всё совпадало, Иван даже вспомнил, где видел его. Когда он только начинал работать ещё в России, к ним в больницу по обмену приехали студенты из Англии. Они виделись всего один раз, потому как Ваня улетел в тот же день учиться в Англию. Но, видимо, подсознание русского хорошо запомнило событие пятилетней давности. — Артур Кёркленд, родился в Лондоне, учился в Лондоне, работает в Лондоне. Никаких приводов в полицию, оплачивает налоги. Какой скучный он… — закатил глаза Бонфуа, читая дальше: — Однажды служил на благо страны, помогая полицейским в конной полиции, один раз в пьяном виде нагрубил подростку, за что потом извинился. — Негусто, — протянул Ваня, выискивая домашний адрес или телефон Артура. — Прайберри стрит, 221б, — продиктовал Бонфуа, смачно зевнув. — Сегодня вылетаю, покончу с этим, — записал адрес на синеньком стикере Иван, сунув его в карман штанов. — Эй! Ты меня что, кинуть здесь хочешь? — встрепенулся француз, сонно вертя головой. — Да я всего на пару дней, тем более, если тебе так скучно, можешь позвать своего ФБР-овца, как его там, кстати? — щёлкнул пальцами русский, накидывая весеннее пальто. — Альберт, — озвучил имя француз, нахмурив брови. Нет, перспектива ещё раз встретиться с американцем ему безусловно нравилась, но вот… А вдруг Иван решит задержаться в туманном Альбионе? И что, собственно, французу делать здесь, в стране гамбургеров? Никуда он не денется!***
Взятая напрокат машина привезла Брагинского к месту назначения не сразу. Сначала русский запутался в навигаторе, потом он запутался в городе, а потом битый час стоял у ворот дома Артура, не решаясь позвонить. Да и к тому же Брагинский понятия не имел, видел ли подобные сны англичанин или нет. Ну, вот как ты подойдёшь и скажешь: «Здрасте, вы мне тут снитесь уже месяц, и я хожу, словно бочка пороха, вот-вот — да взорвусь. Давай я пересплю с тобой, и мы разбежимся, как в море корабли? Хоть я и не хочу». Так, что ли? Ну, тогда его сразу оформят в больницу, ну или в полицию. И никакие французы со связями в ФБР его не спасут. Устало вздохнув, Иван набрался смелости, подошёл к высоким воротам, миновал их и наконец позвонил в домофон у двери. — Кто это? — спросили с той стороны детский голос. «Странно, про детей там ничего не говорилось», — удивился Иван, но всё же спросил: — Артур Кёркленд дома? — Папы дома нет, но он просил передать всяким незваным гостям, чтобы… как это… о! Уходили прочь! — детский голосок слегка подрагивал, словно бы малыш замёрз. На самом деле Мэтти жутко смущался разговаривать с кем-либо, кроме папы и его друзей. — Понятно… А что, если я званый гость? — пошёл на хитрость Ваня, стараясь особо не светиться у дверей. Ему во что бы то ни стало нужно было попасть домой к Артуру, иначе вся эта карусель будет происходить с ним до старости. Ну… или пока Брагинский не станет импотентом. — А как вас зовут? — правильно, умный мальчик попался, сразу видно, весь в папу. Вот только Ване сейчас это было ой как не на руку. — Иван Брагинский, — помахал рукой в видеокамеру домофона русский, надеясь задобрить малыша улыбкой. — Брагинский… Погодите! Папа оставлял мне записку, если дядя по имени Иван придёт! — Вот это поворот. Либо у Артура было много Иванов Брагинских в окружении, либо англичанин тоже видел его во снах. Одно из двух. Ну, или смышлёный мальчик сейчас по-тихому вызывает копов, чтобы наконец русский отвалил от него. — Папа написал мне на холодильнике записку перед тем как уйти на работу, — пояснил мальчик, сжимая руками бумагу. — «Дядю по имени Иван Брагинский можно пустить в дом, накормить конфетами и напоить чаем, только, перед тем как впустить, сразу звони мне». Сказать, что Ваня не был в шоке, значит, не сказать ничего. Кёркленд, видимо, догадывался, зачем Брагинский пытливо выпрашивал имя ночью, поэтому оставил предупреждающую записку для малыша. Как всё хитро. — Можно я позвоню папе? — снова заговорил ребёнок. — Конечно, и скажи, чтобы поскорее приходил домой, — кивнул головой русский, съёжившись от холодного ветра, что неожиданно налетел в светлую погоду. Видимо, малыш ушёл звонить отцу, потому как больше ничего от него и слышно не было. Иван бы никогда не подумал, что у такого извращенца могут получиться вполне нормальные дети. Хотя… Это всё же сон, в конце концов. Возможно, в жизни Кёркленд был ужасным заикой и имел на носу очки с громадными линзами. — Проходите, сразу разувайтесь, я вам тапочки дам, — милый голосок малыша неожиданно умолк, а замок щёлкнул, пропуская Брагинского в дом. — Какой ты умный мальчик, — похвалил русский ребёнка, который встретил его с порога. — Спасибо, — пунцовый румянец окрасил детские щёчки, а маленькие ручки в беспокойстве впились в плюшевого медведя. Ване всучили тапки, забрали пальто, заставили помыть руки, отвели в гостиную, где уже его ждали ваза с конфетами и чайник, усадили на диван и положили на колени целую куч детских книг. — Подержи, — попросил Мэтти, усаживая медвежонка в кресло. — Хочешь, я прочту тебе что-нибудь? — Глаза разбегались при виде разноцветных обложек. Последний раз он читал сказки самому себе ещё в детстве, но для этого малыша ему хотелось сделать исключение. — Я и сам умею, — забрал книги мальчик, аккуратно раскладывая их на краю журнального столика. — Может, расскажешь что-нибудь о себе, о своих маме и папе? — попытался выведать хоть что-то русский, замечая чуть погрустневший взгляд мальчика за стёклами очков-половинок. — Вообще-то я не люблю болтать про папочку, — притянул к себе мягкую игрушку мальчик, — но, если папа сказал мне принимать тебя за близкого друга, то так и быть… Ого, Брагинский для него уже близкий друг. Дело принимает новые обороты. — Меня зовут Мэтью. Мне пять лет, я хожу в частный детский садик и беру уроки фортепиано и плавания. Хочу стать как папа — врачом. Про маму ничего не скажу, потому что она ушла, и я её даже не видел. А папочка у меня самый лучший в мире. Мы вместе ходим в парк на выходные и за покупками. Друзей у папы не особенно много, а дядя Скотти, когда приезжает к нам в гости, всегда ссорится с папочкой, но потом мы миримся и едем кататься на аттракционах. Брагинский сидел, рот разинув, в руках так и осталась нераскрытая конфетка, а фарфоровая чашечка так и не была наполнена чаем. Ничего себе… — Ты, должно быть, очень счастлив, раз уж такой папа у тебя хороший, — подметил Иван, наконец разливая чай по чашечкам. — Очень, — кивнул головой улыбающийся ребёнок, поправив красненькую толстовочку и серенькие штанишки. — Мне кажется, ты хороший дядя. Мэтти уселся рядом с Иваном, всё же протягивая большую книжку со сказками Брагинскому в руки. Какой ребёнок не любит, когда ему читают? — Хороший, даже очень хороший, — послышался посторонний голос со стороны двери. Русский нервно сглотнул, узнав чуть хрипловатый тембр. Невозможно было не вспомнить этот голос, который звучал во снах целый месяц. — Мэтти, давай я тебе позже прочитаю? Всё что захочешь, — не поворачивая головы в сторону Артура, проговорил Брагинский, улыбаясь малышу, скрестив ноги. Не хватало напугать ребёнка сюрпризом в штанах. Что поделаешь, именно так приход любовника встретил организм русского. — Ладно, — кивнул малыш, принимая обещания Брагинского. Легко соскользнув с дивана, Мэтти побежал к пришедшему папочке, Артур подхватил ребёнка на руки, сразу целуя того в лобик. — Дядя Иван тебя не обижал? — спросил Артур, покачивая малыша. Мэтти счастливо расхохотался, обнимая Артура за шею. — Нет, лишь спрашивал о нас. Русский, наблюдавший за этой картиной, не смог подавить в себе умилённую улыбку. Какой же Мэтти хорошенький, умненький мальчик, прям как папа… А папа — так вообще, в жизни он оказался ещё более привлекательным, чем во сне. Его улыбка, глаза… Одним словом, русский еле удержал челюсть от падения. Англичанин прекрасен, словно ангел. — Много спрашивал? — зыркнул зелёными глазами на Ивана Артур, и Брагинский готов был поклясться, в них он увидел того самого блондина из снов, который жаждал его прикосновений. Но наваждение прошло, стоило Кёркленду отвернуться лицом к сыну, и его малахитовый взор сразу потеплел и наполнился чистой любовью к своему сыну. — Немного, — ответил за Мэтью Иван, наконец поднимаясь с дивана, — самое основное, что хотелось бы знать. — Кажется, ты и так много знаешь, — не обращая внимания на русского, Артур всецело посвятил себя сыну, унося того вверх по лестнице. Брагинский проследовал за ним, показывая различные рожи высунувшемуся из-за плеча папы Мэтти. Тот хихикал, прикрывая ротик ладошкой до самой детской. — Мэтти, — обратился к нему Кёркленд, присаживаясь на корточки перед сыном, — сейчас поиграй с игрушечками, почитай, пока папа прощается с дядей Иваном. Потом сходим с тобой погуляем, хорошо? — Но ведь он обещал прочитать мне сказку, — недоуменно проговорил малыш, сводя брови к переносице. — Потом как-нибудь, хорошо, малыш? — Брагинский уселся рядом с Кёрклендом, слегка задевая его плечом, отчего по телу англичанина будто электрический заряд прошёлся. — Идёт? — Идёт, — Мэтти кивнул головой, закрывая дверь спальни перед носом взрослых.***
Было странно сидеть с человеком, которого знаешь лишь по постельным утехам. Артур делал вид, будто ничего не произошло, спокойно попивая чаёк, манерно придерживая чашечку. Ваня же смотрел куда угодно, только не на блондина. Его сразу в жар бросало при виде своего ночного кошмара в реальности. Своего любимого ночного кошмара. Тишина затягивалась, нужно было хоть что-то сказать, хоть о чём-то поговорить. Объясниться, в конце концов. Но никто не решался и лишний вздох произвести, пока Иван, пребывая глубоко в мыслях, не выронил из рук горячий чайничек прямо себе на штаны. Налил себе чаёк, спасибо. — Чёрт! — русский соскочил с дивана, неловко плюхнувшись на пол поодаль от журнального столика. Ну вот, ещё и обжёгся, съездил поговорить, блин! Артур быстренько куда-то ушёл, оставив Брагинского изнемогать от боли. Но тут же вернулся, принеся с собой аптечку и пару полотенец. — Аккуратней надо! — причитал англичанин, помогая горе-гостю снова оказаться на мягком диванчике. Без вопросов Кёркленд сдёрнул штаны русского (ну а что он там не видел-то?), нанося на обожжённые ноги белую пенку. Иван закусил ребро ладони, позволяя чудить с собой всё что угодно, лишь бы не было этих ужасных покраснений и боли. — Ты какой-то криворукий, Иван, — размазал по ногам белую пену Артур, накладывая бинты. — Какой есть, — огрызнулся Брагинский, скрестив руки на груди. «Обидчивый какой», — пронеслось в голове англичанина, заставив на губах появиться лёгкой улыбке. — Чё ты ржёшь? Больно, между прочим, — пробубнил Ваня, обиженно разглядывая потолок. Артур всё-таки рассмеялся, Иван ещё больше насупился и уже готов был вмазать наглому англичанину за такую бестактность по отношению к нему, как Артур заговорил: — Никогда бы не подумал, что любитель плетей будет так дуться на свою криворукость и плакать, как девчонка, от ожогов. И действительно, как так? Но Брагинского это как-то мало волновало сейчас. Больно ему, а этот — заместо того чтобы жалеть — надсмехается. И снова это неловкое молчание. Штаны русского сушились в ванной, а сам Ваня исследовал гостиную на предмет «удивительных и занимательных вещей». — Может, поговорим? — начал было Артур, прочистив горло. — Да, пожалуй. — Что будем делать? — Я советовался со специалистом, и лучший вариант — это воплощение ночных сновидений в реальность, — дико краснея, проговорил Иван, закрывая лицо руками. Черт возьми, было бы перед кем. — Ясно, — туманно ответил Артур, накрывая раненые ноги Ивана простынкой. Кёркленд не собирался сидеть возле русского весь день, к тому же у него ребёнок был на руках, и это накладывало определённые обязательства. — Чего тебе ясно? — проговорил Ваня, рассматривая одетую фигурку блондина. В жизни он был ещё красивее, чем во сне. — Проваляешься тут до вечера, пока я с Мэтти не погуляю, потом сядешь в свою машину и поедешь обратно, — легко ответил Артур, собирая в поднос все угощения. — Это как это? — Обломись, Брагинский, — пропел Артур, уходя на кухню. С чего бы это Кёркленду стелиться под него? Да и к тому же он бы ещё Мэтти сказал: «Я приехал поиметь твоего отца». Совсем больной.***
— Папа, а почему дядя Иван лежит у нас на диване? — спросил малыш Мэтти, дёрнув Артура за руку. Иван встрепенулся на голос мальчика, замотав головой в поисках оного. — Потому что у дяди Ивана очень плохая координация и он сильно обжёгся, — вежливо ответил Артур, подавив смешок. Брагинский на него лишь тихо злился, провожая одетого в чёрное строгое пальто взглядом. — И долго он будет лечить ожоги? — поинтересовался младший Кёркленд, усаживаясь на край диванчика рядом с дядей Иваном. — Уже вечером домой поедет, — заверил его англичанин, надевая резиновые сапоги на детские ножки. — Ты посмотри, куда ему так? — указал на бинты малыш, хлопнув умными глазками. — Тут надо дня три-четыре, а ты его уже выпроваживаешь. — Молодец, Мэтти, из тебя получится очень добрый и чуткий врач, в отличие от твоего отца, — натянуто улыбнулся Иван, прожигая взглядом блондина. — Мой папа самый лучший! — топнул ножкой Мэтти, по пальцу Артура. — Самый-самый. — Понял? — через силу показал язык Брагинскому Кёркленд, сдержав порыв заорать и засунуть палец в рот. — Понял, — натянул гаденькую улыбочку Иван, теперь один — один. Пусть тоже пострадает хотя бы от мимолётной боли. — Нужно купить дяде Ивану тех карамелек и ещё сделать какао, — перечислил Мэтти, загнув пальчики. — Да, — кивнул русский, важно посмотрев на Артура, — мистер Кёркленд, вы всё запомнили? — Запомнил, — проговорил сквозь плотно сжатые зубы англичанин, вручая медвежонка сыну. — А ещё нужен постельный режим! Папа, помнишь, я болел гриппом, и ты мне сказки читал ночью? Я тогда быстро поправился. Так вот, может, дяде Ивану тоже сказки на ночь прочесть? И тут дядя Иван чуть не подпрыгнул от услышанного, заходясь в приступе нервной икоты. О да, русский представил, какие сказки мог ему рассказать англичанин. Уж после этого Брагинский точно встанет на ноги. Артур сделал вид, будто ничего не произошло, и с невозмутимым лицом сказал сынишке: — Ну, дядя Иван обжёгся, а ты гриппом болел. Две разные вещи. Так что сказки тут не помогут, нужно уколы поставить. Тут дядя Иван снова нервно икнул, но теперь уже от испуга. — Не надо уколов, так и быть, обойдусь карамелью и какао. — Вот видишь, — улыбнулся Артур Мэтти, — как всё хорошо складывается. — Лучше некуда, — обиженно просипел Иван, накрываясь с головой простынкой.***
— …А потом папа купил мне ещё одну книжку, и мы вместе пошли кататься на карусели! — Мэтти словно бы прирос к Брагинскому, уже второй день не отходил. Русский искренне улыбался малышу и радовался каждый раз, когда мальчишка делился с ним конфетами или они вместе читали сказки. Обожжённые ноги все ещё мучили Ивана, но это всё равно не мешало ему проводить время с ребёнком. Да и к тому же Артур заметно потеплел к русскому. Даже оставлял их одних, отлучаясь на работу. Вопрос, по которому, собственно, и приехал в Англию Брагинский, он так и не решил. Всё было регулярно, как и до этого. Всё те же сны, только уже уж слишком близко к объекту его мокрых нег. Артур предпочитал отмалчиваться, всё равно русский ещё не заработал хотя бы на поцелуй со стороны недоверчивого англичанина. К тому же кто ещё не понял, что Брагинский, сразу, как получит то, зачем приехал, свалит от него и Мэтти? Поэтому блондин решил для себя: уж лучше пусть сваливает сейчас, чем потом, при этом унося с собой все светлые моменты игры с малышом, да и… с ним тоже. Артур даже и не предполагал, что русский прирастёт к дивану на неделю. И уж тем более, что сам для себя северянин решил во чтобы то ни стало остаться рядом с вечно туманным англичанином, порой замыслы которого приводили русского в приятное замешательство. И с маленьким мальчиком, с которым за два дня он так сдружился, как будто знал его с рождения. «Дядя Иван» ушёл, пришёл просто Ваня, ну, или, когда Кёркленд был поблизости, Иван. — Какой у тебя папа заботливый, — восторженно нахваливал русский англичанина, зная, что тот снова стоит возле двери, подслушивая. — Ага, только вот в последнее время он стал каким-то нервным, — Мэтти вдруг над чем-то задумался, засунув колпачок от фломастера себе в ротик, покусывая. — Обещаешь не рассказывать папе большой секрет? — Обещаю, — честно сказал Иван, положа руку на сердце. — Мне кажется, к папе в комнату по ночам приходят монстры, — заговорщицким шёпотом поведал малыш, отчего Кёркленд зажал себе ладонью рот. Вот это бли-ин. — Какие такие монстры? — вдруг прислушался Иван, сдвинув брови к переносице. Уж не те ли «монстры» посещают его, что приходят и к Брагинскому? — Когда я спускаюсь по ночам выпивать молочко, что папа оставляет на кухне, то слышу, как из его комнаты доносятся странные звуки. Будто кто-то кричит и мечется, — глаза у мальчика стали большими, он действительно доверял Ивану и сильно беспокоился за отца, раз уж посвятил в такой «большой-большой секрет». А Артур стоял не живой не мёртвый. Вот так его сдали с потрохами — и кому! Тому, кто сам изнывает от того же. — А ещё я вчера слышал, как папа звал кого-то на помощь! — задрал указательный палец вверх Мэтти, подвинувшись ближе к Ивану. Ну… Неправда, что на помощь… Просто Брагинский решил наказать хоть во сне строптивого англичанина… Вот и… Какой позор. — Я разберусь с этим, малыш, — скрывая румянец за раскрасками, проговорил Иван, стараясь держаться непринуждённо. — Только папе не говори, что это я тебе сказал, — замахал руками младший Кёркленд, схватив Ивана за щёчки, — ты понял? — Понял, — кивнул русский. — Хорошо же, — сверкнул очками-половинками Мэтти. Помедлив, он вдруг спросил: — А как разберёшься? Малышу не хотелось, чтобы его папочке ставили больнючие уколы или давали большие круглые таблетки. Но Ваня же не такой! Он же не даст в обиду папочку, верно? Иван прочитал в детском взгляде все эти вопросы, потрепав младшего Кёркленда по головке: — Будем откармливать его пирожными и морожеными. Тогда все монстры уйдут. — «Надеюсь, и мои сделают мне ручкой». — Тогда ладно, — успокоился малыш, снова возвращаясь к раскрашиванию большого медведя. «Интересно, а мне тоже дадут пирожное? Кумадзиро будет рад пирожным!»***
Вечер незаметно опустился на город, напуская приятную романтику угасающего дня. Артур, пребывая в своих мыслях где-то очень далеко, чисто на автомате мыл посуду после ужина. Мэтти отправился в комнату раскладывать свои игрушки по местам в ожидании вечернего купания. А Брагинский всё валялся бревном на диване, подсчитывая появлявшиеся звёзды за окном. Его тоже покормили и довольно вкусно. Но вот скука обуяла русского. Если днём с ней справлялся малыш Мэтти, то вечером Иван развлекал сам себя, бездумно уставившись в окно. И это жутко бесило. Кёркленд обходил гостиную семью дорогами, лишь бы не попадаться на глаза русскому, и Ваня тихо умирал от недостатка зелёных глаз и язвительных усмешек. — Привет, Иван, а я иду купаться, — сидя на руках у отца, помахал ему малыш Мэтт. — Поплавай от души, — пожелал Брагинский, улыбнувшись мальчику. Тут дверь в ванную закрылась, а дальше за ней послышались детский смех и плеск воды. Брагинскому тоже бы хотелось, чтобы Артур его искупал. Но фиг там был, королева неприступности улыбалась только своему сыну. Печально вздохнув, Ваня решился заглянуть себе под бинты. М-да… Лучше было туда не заглядывать: вся кожа приобрела помидорный оттенок и местами слазила. Какой кошмар. Нужно срочно поговорить с Артуром. — Спокойной ночи, Иван. — Русский и не заметил, как засиделся с бинтами и пропустил момент, когда Кёркленд выкупал малыша Мэтти. А тот счастливо махал маленькой мокрой ладошкой, закрывая глаза на ходу. Брагинский решил: сейчас или никогда. — Артур… — позвал его по имени русский, остановив его почти у выхода из гостиной, — помоги мне с бинтами. — Хорошо, — не оборачиваясь, кивнул англичанин, обнимая ребёнка. — Нужно уложить Мэтти. И удалился в тёмный коридор, поднимаясь вверх по лестнице.***
Брагинский в ожидании снисхождения скинул с себя ненавистные пропахшие лекарством бинты, аккуратно укладываясь на простынку. Кёркленд явно не спешил к русскому, заставляя Ивана сходить с ума от ожидания. — Вот он я, — появился словно бы из ниоткуда англичанин, принеся с собой уже знакомый чемоданчик лекарств. — Артур, наконец-то, — вобрал воздух в лёгкие русский, попытавшись сдвинуть ноги, чтобы англичанин уместился на край дивана. — Ну, что тут у нас? — критично прошёлся взглядом по обожжённым конечностям Артур, вытаскивая привычный баллончик белой пены. И уже было собирался распрыскать его по ногам русского, замотать его и отправиться со спокойной душой спать, как Брагинский перехватил его руку, отстраняя от себя. — Нет, Артур, сначала я посещу ванную, уже замучился с этой белой жижей! Между прочим, она чешется, и, чтобы заново наносить её, нужно хотя бы смыть остатки старой. Кёркленд смерил его недовольным взглядом, но всё же кивнул, помогая подняться с дивана. — Ну ты и жирный, — сдавленно проговорил англичанин, перекидывая руку Брагинского себе на плечо, помогая переставлять раненые ноги русскому. — Сам такой, — пробубнил Ваня. — У меня просто кость тяжёлая. — Кость у него тяжёлая, — не поверил ни единому слову Артур, открывая дверь ванной. Пыхтя, он всё же усадил Брагинского на бортик ванной, удалившись за полотенцем и чистым бельём, которое купил специально для «дорогого гостя». Ваня осмотрелся по сторонам, отмечая маленькие детские резиновые игрушки, лежащие на полотенце. Видимо, малыш Мэтти любил поплавать в компании. Ваня бы тоже поплавал, не будь одна английская утка такой противной. Сразу видно, эта ванная комната была для малыша. Будет ещё Артур его к себе тащить — размечтался. — Так, я не пойму? — сложил руки в боки Артур, — ты чуда ждёшь, что ли? — Чего жду? — уточнил Ваня, снова пропустив момент появления Кёркленда. — Ты собираешься вообще водные процедуры устраивать, или как? — дёрнул за белую спальную кофту Брагинского Артур. — Собираюсь, — едко подметил Иван, — да вот что-то ноги не доходят, не поможешь? Кёркленд закатил глаза, цокнув. Горько же ему обходился его ночной кошмар. — Раздевайся, и побыстрее, — Артур демонстративно отвернулся, обходя ванную с другой стороны, включая воду. Иван послушно стянул с себя кофту и нижнее бельё, скинув всё в одну бесформенную кучу на пол. Артур никак не прокомментировал сие действие, лишь нерешительно дотронулся до плеча Брагинского, спускаясь ниже и обнимая со спины, потихоньку втаскивая его в ванную. Расположив русского так, чтобы тот не скользил и не захлебнулся водой, Артур отпустил его, позволив схватиться за бортики ванной. Расставив всё необходимое Брагинскому, англичанин собрался было уходить, но Ваня поймал его в самый последний момент, схватив за руку. — Ну что тебе ещё? — нехотя повернулся Артур, стараясь не смотреть на Брагинского ниже пояса. — Останься… Вдруг помощь нужна будет. Кёркленд честно хотел уйти, потому что остаться и смотреть на человека, который приводил его в дикое блаженство по ночам, было выше его сил. Но Брагинский так просил… Как мог просить только Мэтти. И англичанин сдался, облокачиваясь спиной о бортик ванны и подтягивая ноги к груди. Пусть сегодня он поддался, плевать. Уже плевать. Он не видел, как Иван намыливает губку, как та проходит по телу. Но чувствовал всё это, хотя глаза специально закрыл. Чёртов русский! Нигде от него покоя нет. Ваня наслаждался обществом Артура, бросая мимолётные взгляды на зеркало. Кёркленд краснел, отчаянно краснел, а ещё он закрывал глаза и стирал маленькие капельки пота со лба. Всё же в ванной было достаточно жарко. Брагинский любовался им, не отводил взгляд. Пока Кёркленд вдруг резко не распахнул глаза и не поймал русского с поличным. Ваня сразу спрятался по макушку в воде, услышав, как Артур, хмыкнув, тихо пробормотал с усмешкой на губах: — Ясно. Уткнувшись в сложенные на коленях руки, Артур не заметил, как задремал; его разбудили влажные поглаживания по голове, переходящие то на шею, то на скулы. В общем, до чего смог дотянуться русский. Кёркленд не шелохнулся, делая вид, будто он спит, пока Иван продолжал путешествие по лицу и шее. Брагинский, заметив, что слишком уж подозрительно затянулось молчание Артура, присел в ванной, тихо позвав его. Тот и не думал откликаться, и Ваня понял: уставший англичанин банально заснул. Русский сначала было хотел разбудить Артура, но тот так сладко спал, что его действия казались полным кощунством. Но и сидеть в воде всю ночь Брагинский не собирался. Поэтому решил действовать мягко — всё равно получать, так хоть за дело и не обидно будет. Сначала русский погладил англичанина по волосам, вдыхая аромат шампуня, потом спустился к шее, задевая её нежно. Англичанин как-то вздрогнул, и русский побоялся, что тот проснулся, но он снова уткнулся в сложенные руки, продолжая спать. Когда Иван поднабрался смелости, то невесомо коснулся губами щеки, хотя пришлось хорошенько извернуться ради этого трюка. Артур вздрогнул, тем самым обозначив пробуждение, и, сделав вид, будто не заметил колыхание воды, сонно проморгался и спросил Брагинского: — Готов? Русский кивнул, помогая извлечь себя из порядком остывшей воды. Единственная причина, почему Кёркленд смолчал и позволил делать это с собой, это желание ощутить русского. Реального, а не того из сна. Ему казалось, Иван будет действовать лишь в угоду себе, сминая и окропляя водой. Но русский касался его мягко, боясь нарушить данные ему минуты. Это вызвало в душе англичанина противоречивые чувства по отношению к русскому. И все они были наполнены только светлыми бликами — никакой ненависти или неуверенности. Вот только как бы ещё объяснить всё это русскому? Как объяснить, что, кажется, влюбился в него? Ваня думал в схожем ключе, стараясь больше прикоснуться к Артуру, почувствовать его тепло. Так не хотелось его отпускать на целую ночь. Но, предложи Брагинский заночевать на соседнем диване, англичанин покрутит возле виска и отправится спать, громко хлопнув дверью. Белая пенка снова холодит чистую кожу, а бинты приятно давят. Ожоги сойдут уже скоро, это значит, что поводов задержаться у Кёркленда в гостях у русского не будет. Досадно. Артур проверяет повязку, проходя руками по бёдрам, удостоверяется, что узелки завязаны прочно, и собирает аптечку. Брагинский закусывает губы, наблюдая за действиями англичанина. От тёплых прикосновений клонит в сон, от самого Артура и от вечерней ванны клонит в сон. Но русский держится до последнего, преданно смотрит в глаза Кёркленда. — Спокойной ночи, Артур, — желает ему Брагинский, сам не веря в спокойствие своего сна. — Спокойной ночи, Иван, — кивает Артур и закрывает дверь, прислоняясь спиной к стене.***
— …И тогда я проснулся, а оказалось, что Кумадзиро сбежал от меня на пол! — уплетая за обе щеки кашу, щебетал Мэтти, болтая ногами под столом. Малыша только привезли домой из садика, хотя за окном уже порядочно стемнело. А всё Кёркленд со своей самостоятельностью и сильно развитым чувством отцовства. Иван же предлагал забрать малыша, на что Артур фыркнул и вылил на Брагинского утреннюю порцию сарказма. Ваня обиженно посопел-посопел, но возражать не стал. — Я договорюсь с Кумадзиро, чтобы тот не уходил от тебя и спасал каждую ночь, — пообещал Иван, поедая аппетитный ужин. Сегодня он самостоятельно смог проползти несколько метров до кухни и даже сидеть на стуле, не кривясь в лице. Ведь целый день он тренировался, слоняясь по дому в одиночестве. — А вообще пора привыкать спать одному, — между прочим вставил своё слово Артур, — ты же не будешь всю жизнь спать с Кумадзиро. Придёт время и придётся тесниться с женой. — Или мужем, — добавил Брагинский, искоса посмотрев на Артура, за что получил подзатыльник от англичанина. Мэтти вдруг не понял, что имел в виду Иван, смешно нахмурив бровки: — С мужем? — по-детски наивно протянул он, так же посмотрев на папу, как сделал это Иван ранее. — Что? Не смотри на меня так. У него спрашивай, — показал кончиком вилки на Брагинского Артур, поправив рубашку и уперев взгляд в одну точку, рассматривая «увлекательные свойства детского сока». — Ваня! Ты спишь с женой или с мужем? — спросил в лоб мальчик, заставив русского хохотнуть в кулак. — Я вообще ни с кем не сплю, — сказал вслух Ваня, добавив про себя: «В реальности. А вот во сне…» — Мой папа тоже ни с кем не спит, — брякнул Мэтти, приводя взрослых к культурному шоку. А одного англичанина даже к состоянию мака. Малыш недоумевал, что он такого, собственно, сказал, отчего папочка вдруг отвернулся лицом к окну, а Ваня задумчиво стал его разглядывать. — Один засыпает, я всегда проверяю. — Мило, — протянул русский, сглатывая подступившую слюну. — Я лучше с Кумадзиро буду спать, а то говорят, что, после того как взрослые спят на одной кровати, появляются дети, — скривился Мэтти, расправившись с кашей. — Да? — похихикивая спросил Иван, пнув под столом Кёркленда. — Ты серьёзно? — Конечно! Нам воспитательница так сказала. Вот только она ничего не говорила о мужьях… — задумчиво протянул Мэтти, приставив пальчик к губам. — Не знаю, я только про жену слышал. — Надо поговорить с твоей воспитательницей, — пробубнил Артур, всё ещё не поворачиваясь лицом к Ивану. — На самом деле всё просто. Если спишь с мужем, то детей нет. А если с женой, то есть, — объяснил Ваня, потешаясь над пунцовым Кёрклендом. — Ваня! А ты откуда знаешь? Ты, что же, спал? Иван только собирался попить чаю… Ну ладно, потом как-нибудь… — Что такое, Иван? Подавился? — «заботливо» постучал англичанин по спинке Брагинского. И правильно, нечего ему тут одному в крапинку ходить. — Спал, — прокашлявшись, поведал Ваня, зыркнув на Артура. Мэтти внимательно проследил за другом, чуть не свалившись со стула от неожиданно посетившей его чересчур умную голову догадки. — Ой… — закрыл глазки ручками Мэтти, сдвинув очки. — Я никому не скажу, что Ваня спал с папой, никому, — и убежал к себе в комнату наверх. — Да мы не спали! — кинулся объяснять Артур, но поздно, Мэтти уже запрятался у себя. — Доволен!? Это ты во всём виноват! Нашёл разговор для пятилетнего ребёнка! — Да ладно тебе, рано или поздно он бы всё равно узнал об этом, — отмахнулся Брагинский. — К тому же чего ты так завёлся? Мы же только про нахождение в одной кровати говорили, а не про… — Изыди, — перебил его Артур, сгребая всю грязную посуду в раковину. — Не хочу слушать. — Да? — протянул Ваня, наблюдая за потугами англичанина сосредоточиться на помывке посуды. — А мне кажется, давно пора поговорить. — Сам с собой поговори, — прошипел на Брагинского Артур, со злости пролив моющее средство мимо губки. — Наговорился уже, достаточно. Весь день в рассуждениях провёл. И, знаешь, до кое-чего додумался, — привстал Ваня, прихрамывая, подбираясь к Артуру ближе. И действительно, было над чем подумать. Сегодняшней ночью во сне Брагинский был предельно нежен, и, самое главное, Артур и сам не торопился начинать, затягивая русского в долгие поцелуи. Будто прощался… — Да неужели! А тебя есть чем думать? — подавился собственным сарказмом англичанин, ещё больше заводясь. Нет, с ним невозможно спокойно вести диалоги! — Представь себе, есть, — навис над ним Иван, перекрывая все пути к отступлению. — Когда ты уже перестанешь бегать? Я не тяну тебя в постель за подтяжки, чёрт тебя дери! Мы не можем нормально общаться? — Нет, не можем, извращенец! Мы бы смогли нормально разговаривать, не приходя друг другу во сне! — повернулся спиной к русскому Артур, раздражённо вытерев руки и отбросив полотенце. — Это единственное, что тебя не устраивает во мне? — напрямую спросил Иван, разворачивая англичанина лицом к себе. — Единственное, — высказался Артур, поморщившись от нарушения личного пространства. — Больше и придраться не к чему. — Я тебе уже предлагал решить эту проблему, — спокойно заметил русский, не двигаясь с места. — И что дальше? — устало потёр глаза Артур, выдохнув. — Я уже понял, что тебя ветром сдует, как только всё закончится. Я не за себя переживаю, знаешь ли, привык оставаться один, за Мэтти. Ему так трудно доверять людям, не то что просто даже находиться в одной комнате. А тут ты с неба свалился, и он слова не сказал. Иван обескуражено оглядел англичанина, не понимая, с чего тот решил, что русский уйдёт. — А с чего ты взял, что я так просто оставлю тебя и Мэтти? — озвучил свои мысли Ваня. Кёркленд отвёл взгляд, скрестив руки на груди. Его поражал русский: как же можно не понимать очевидные вещи? — Нас с тобой, кроме мимолётной встречи и мокрых снов, ничто не связывает, Иван. Просто два незнакомца, которые даже никогда и не дружили. Ты не можешь просто так войти в нашу жизнь и остаться в ней. Хоть ты уже это и сделал. Русский вдруг понял, почему англичанин так холоден к нему. Почему избегает. Просто не хочет привязываться, чтобы не выдирать из себя острые осколки разбитого сердца. Иван уже было хотел сказать, что ему плевать на обстоятельства их встречи и что он не просто так не покидает дом — не из-за малыша Мэтти. А из-за Артура. Ведь англичанин прочно обосновался в голове и сердце русского, и совершенно неважно, как они познакомились и что было дальше. Важно, что Иван увидел его таким, какой он есть. Что Брагинский полюбил чёрствого англичанина. Но Артур гордо вскинул голову, приготовившись сказать что-то, что заранее не понравилось Ивану. Что-то холодное промелькнуло во взгляде англичанина, наполненное предстоящей тоской и вынужденной печалью. — Предлагаю следующее. Мы заканчиваем нашу общую проблему, и ты убираешься вон, но Мэтти… Он же привык к тебе, так? Предлагаю баш на баш. Я буду приходить к тебе, когда ты захочешь. Взамен будешь общаться с мальчиком столько, сколько потребуется, понял? Глаза Брагинского зловеще сузились, русский весь побагровел от заявления англичанина. Как он может предлагать себя в таком смысле? Иван всё равно не собирался заканчивать общение с малышом, даже если бы Кёркленд запретил, но больше всего Брагинского поразил Артур со своим безалаберным отношением к себе. Разве можно так обращаться с собой? Так безбрежно топтать себя и свои чувства и плюс чувства Брагинского?! — Ты… Да как ты можешь такое говорить?! — ткнул указательным пальцем в грудь англичанина. — Если тебе плевать на себя, научись уважать чувства других. — Какие чувства, Брагинский! — схватился за голову Артур, нервно рассмеявшись. — Мы спали друг с другом с месяц! Между нами ничего не может быть. — Ошибаешься, — грозно проколокал Ваня, схватив ладони нервного англичанина, — ты настолько слеп, чтобы не увидеть, насколько я в тебе погряз? Думаешь, я остался здесь исключительно из-за малыша? Серьёзно? Да я ради тебя всё ещё здесь! Я ведь… Я же люблю тебя! — вскрикнул русский, умостив ладони англичанина себе на грудь, там, где бьётся его сердце. — Что ты… — попытался было воспротивиться Артур, но тепло русского словно бы обволакивало вечно холодного англичанина. — Как ты можешь любить такого человека, как я? Я же… я… — Но я люблю, люблю всем сердцем! И если ты заикнёшься на тему нашей проблемы или малыша Мэтти, то я впаду в ярость. А в ярости я страшен, понял? — столкнулся лбом с Кёрклендом русский, обнимая притихшего англичанина. Тот послушно уткнулся ему в плечо, всё ещё не понимая, что смог найти в чопорном Артуре такой человек как Брагинский. Его ладони всё ещё покоились на чужой груди, а сам англичанин старался держаться в лице и не запаниковать. Ведь сам он не мог похвастаться такими чувствами и признаниями, потому что не до конца разобрался в себе и самому себе не признавался. Наедине с собой он долго мог помышлять на эту тему и каждый раз приходил к одному ответу, что ему непременно хорошо с русским в любых обстоятельствах. Что даже пусть и всё, что между ними было, происходило лишь во снах, всё равно Артур всегда тянулся к русскому. Может, из-за одиночества? Или, может, Брагинский всегда казался ему тем человеком, с кем он может отойти от домашней суеты и работы? Как бы правильно истолковать эти смешанные чувства? Но одно англичанин знал точно: Иван нравится ему, рядом с ним все стены самообладания и холодного льда таяли, пропуская в замороженное сердце англичанина этого сумбурного, неловкого русского, где, казалось, тому было самое место.***
С того самого дня как Иван сознался в своих чувствах, а Кёркленд попытался разложить всё по полочкам у себя в сердце, прошли аж целые две недели. Брагинский уже без проблем шастал по дому, играя в догонялки с Мэтти, пока Кёркленд тихо ворчал на тему безбашенных русских и вечного беспорядка. Тогда Мэтти и Иван слаженно кивали головами и шли убирать разбросанные по дому игрушки, книжки, подушки и раскраски. Артур умилялся этой картине, усталым возвращаясь домой с работы. Сил оставалось лишь на дорогу до кровати, а ведь нужно было накормить Мэтти и искупать. И опять-таки англичанин говорил русскому спасибо. Брагинский взял на себя Мэтти, не высказывая недовольства, которого, к слову, и не было. Даже больше — Иван уговорил Артура написать разрешение для него, чтобы забирать Мэтти из садика. Бывало, Артур дико опаздывал и не успевал за малышом, а тут такая возможность в лице суперняни. Да и… Англичанин доверял Ивану. Научился доверять как самому себе. И не только потому, что они жили под одной крышей или просто не было выбора, нет. Это шло от сердца. Кёркленд чувствовал это ровно так же, как и Иван. Брагинский же всячески старался показать себя с нужной стороны. И, надо сказать, русский знал, что делал. Сколько бы Артур ни ворчал и ни ругал Ивана, Брагинский видел в его глазах неприкрытый интерес и что-то сродни влюблённости. Это грело сердце русского, давая надежду. — …Ну а потом Ваня разобрался с ним «по-взрослому», и тот убрал своё корыто со стоянки, — восхищённо прощебетал Мэтти, дёргая ногами и цепляясь за волосы Ивана, сидя у того на плечах. — Мэтью! — укоризненно покачал головой Артур, нахмурившись, — нельзя так грубо выражаться. Можно и без сладкого остаться. — А почему тогда Ваня так выражается? — спросил Мэтти, склонив голову набок. Малыш знал, папа долго никогда не наказывал и всегда прятал конфеты в одном месте. А узнать, почему Ивану можно так говорить, а ему, Мэтью, нельзя, было жуть как интересно. — Потому что у Вани тоже нужно отобрать всё сладкое и промыть рот с мылом, — пробубнил англичанин, спрятав руки в карманы пальто. Всё же на улице было ещё холодно, несмотря на конец марта. — С мылом? — протянул Мэтти, свесившись головой вниз, чтобы видеть лицо Брагинского. — А тебе мыли ротик с мылом? — Конечно, — поддержал Артура русский, придерживая съезжающие с носика мальчишки очки, — и не раз. — И как, вкусно? — поинтересовался Кёркленд, усаживая Мэтти ровненько. — Смотря кто промывает, — зыркнул на англичанина русский, многозначительно поведя бровью. Артур лишь цокнул языком, отвернувшись от похотливой физиономии Брагинского. — Ясно, — поместил подбородок на макушке Брагинского малыш, устраивая маленькие ладошки на щёчках русского. — Когда мы уже придём в твою эту пекарню? — Маленьким детям, между прочим, полезно находиться на свежем воздухе, — подметил англичанин, сам же от этого свежего воздуха уже дрожа, как лист на ветру. — Это ещё не свежий воздух, вот в Сибири поистине морозный и свежий, — вставил свои пять копеек русский, пытаясь поймать всё время ускользающий взгляд Кёркленда. Тот искоса поглядывал на русского, останавливаясь на чертах лица, но, как только Иван замечал это или же просто намеревался что-то спросить у Артура, то сразу отводил взор и как минимум пять мнут не смел предпринимать попытку разглядывания русского. Да ясен красен, Ивану это льстило, просто русский не видел смысла так шифроваться. Он же признался ему, так сказать, развязал руки и дал полную свободу действий, и, пусть сам Кёркленд не ответил пока взаимностью, зачем же себя ограничивать? — А как там, в Сибири? — зачарованно спросил Мэтти, вдыхая прохладу полной грудью. — Там много-много снега, который искрится яркими переливами, когда солнце встаёт и обратно садится. А ещё толщи льда, под которыми всегда холодная вода, — вкратце описал Ваня, погружаясь в приятные воспоминания детства. — Красиво, наверное, — представил себе такую картинку мальчик, радостно дёрнув ножками. — Я хочу в Сибирь! Ты же меня свозишь, Ваня? — Если только папа разрешит, — расплывчато ответил русский, переведя все стрелки на Артура. Тот сделал вид, что вообще ничего не услышал, метнув в русского раздражённый взгляд. — Может, папа сам хочет поехать? — совсем не видел в этом ничего дурного Мэтти, продолжая вертеться, как юла. — Ну где же эта пекарня! Я весь замёрз уже. — По тебе не скажешь, — по-доброму улыбнулся русский, снимая малыша с плеч. Как только малыш Мэтти крепко держался ногами на земле, то сразу вцепился в штаны Брагинского. Всё же ребёнок не чувствовал себя в безопасности в многолюдных местах, предпочитая прятаться за медвежонка, что выглядывал то из детского портфельчика белым пушистым ушком позади мальчика, то под пальто Артура или Ивана. Там он думал, что его не найдут. Потому что взрослые сокроют его ото всех невзгод и монстров, что окружали мальчика на каждом шагу. Правда, увидеть их ни Артуру, ни Ивану так и не удалось. — Мэтти, не прячься, — отстранил от брюк Брагинского вмиг засмущавшегося малыша Артур, усаживая его к себе на руки. И, хоть людей было не особенно много, всё равно англичанин чувствовал, как маленькое тельце у него на руках всё сжалось, прячась от колючих взглядов. Тихое место у окна в самом конце небольшого зала пришлось по душе даже Артуру. И, пока их заказ исполнялся, Мэтти всё пытался уговорить Ивана заменить детский стульчик на обычный, для взрослых. — Ну, пожалуйста, Ваня! — ещё чуть-чуть — и из глаз младшего Кёркленда можно было ожидать целый водопад слёз. — Ты друг или не друг?! — Так уж и быть, но потом не жалуйся, — сдался Иван, пересаживая малыша на обычный стул. Мэтти допустил досадный промах, потребовав пересадку. Всё же прав был Ваня, надо было сидеть и молчать. Младший Кёркленд только глазами доставал до столика, даже ручки не закинуть! Какая несправедливость! — Ну что, я приношу твой стул обратно? — поинтересовался русский с умилительной улыбкой на лице. Малышу Мэтти всегда казалось, что Ваня улыбался круглосуточно, не переставая. — Нет! — возразил малыш, извлекая из-за спины здоровенную книжку, тут же подкладывая её себе под попу. — Так вот почему ты был таким тяжёлым, — хлопнул себя по лбу русский, наигранно сокрушённо вздыхая. И зачем, спрашивается, пятилетнему мальчику БОЛЬШОЙ АТЛАС ПО АНАТОМИИ? — Поэтому я всегда езжу на машине, — усмехнулся Артур, скрещивая руки на груди. Брагинский сам предложил вечернюю прогулку, взвалив на себя малыша, не догадываясь, что в дороге, да и вообще Мэтью всегда любил почитать что-то большое, страниц на триста. — Мог бы и сказать, — пожаловался Иван, потянувшись, отчего подозрительно хрустнула спина. — А ты не спрашивал, — непринуждённо отмахнулся Артур, — ничего с тебя не станется. — Ваш заказ… — проговорила официантка, приветливо помахав Мэтти, отчего тот засобирался залезть под стол и не возвращаться оттуда ни под каким предлогом. Девушка испуганно проводила удаляющуюся фигуру взглядом под стол, выставляя с подноса выпечку. — Она ушла, — громко прошептал Иван, поднимая беленькую скатерть. Мэтти доверился другу, появляясь на свет через секунду, в следующее мгновение бросая сладкие взгляды на вишнёвый пирог. — Мэтти, не нужно тебе так зажиматься, если так пойдёт дальше, то у тебя не будет друзей, — снова взялся за старое Артур, припадая к кружке приятно дымящегося латте. — У меня уже есть друг! Ваня! — мальчик в доказательство схватил русского за палец, потянув на себя. — Это хорошо, что у тебя есть Ваня, — кивнул англичанин, — но, чтобы у тебя появились ещё такие друзья, как Иван, нужно больше общаться, ангел мой. — То есть… — приставил пальчик к губе Мэтти, — чтобы у тебя появились друзья — нужно общаться. А что ты сделал папочка, что у тебя Ваня появился? По щекам русского расползася розовый румянец. Интересно, почему мальчик всегда попадал на такие вопросы? — Ничего я не делал, — пожал плечами Артур, спокойно среагировав. Видимо. Мэтти научил его уже ничему не удивляться. — Просто один раз увиделись. — Круто! — восхищённо пискнул малыш. — А Ваня тебе сразу понравился? М-да… теперь и Артур покраснел не хуже Брагинского: — К чему вопрос такой? — А ты скажи, — встрял Иван, воздав должное детской наивности и любопытству. — Кхм… Ну, сразу, — стушевался англичанин, стараясь не смотреть на Брагинского в этот момент. — Ух ты! Папа, раз тебе понравился Ваня, то почему ты не любишь его? — Русский, как услышал, сразу погрустнел, устремляя взор побитой собаки в окно. Артур честно никак не хотел обидеть Брагинского. Уж тем более сказать, что не любит его: — Почему это не люблю? — Ну, ты же, как говорит наша воспитательница, ни разу не был замечен в чёрных делишках, — пояснил Мэтти, дёргая Ивана за пальчик. — Что ещё за «черные делишки»? — вдруг не поняли взрослые, синхронно спросив. Малыш зарделся от такого внимания, но не стал отмалчиваться: — Это когда мальчик по имени Венециано ходит спать к мальчику Людвигу. Воспитательница говорит, что даже видела, как целовались в щеку. Вот оно, чёрное дело, — раскрыл страшную тайну Мэтти. — Ты думаешь, если я не целую в щёку, — Кёркленд специально сделал ударение на последнее слово, дабы Брагинский в случае чего не радовался особо, — я Ивана не люблю? — Да, — подтвердил Мэтти, сковырнув вишню, — это же печально! Венециано говорит, что, если вы нравитесь друг другу, можно и «черным делом» заниматься! — Надо поговорить с родителями мальчика и воспитателем, — взял на заметку Артур, мимолётно проходя взглядом по перепачканным в вишнёвом варении губам русского. Кёркленду было всегда интересно, какие же они на вкус в реальности, потому что во сне это особо и не понять было… Да и некогда. А тут ещё и вишнёвое варение… — Не думай об этом, Мэтти, твой папа всё равно меня не любит, — отрешённо проговорил русский, и Мэтти в первый раз увидел грустную улыбку на устах своего друга. — Зато я тебя люблю, честно-честно, — поспешил утешить Мэтт. — Ради тебя я даже кусочек своего пирога отдам. — А мне кто-нибудь даст слово? — стал закипать англичанин. — Или я уже не так важен? — Ты не любишь Ваню, значит, не поедешь в Сибирь! — нахмурился малыш, незаметно подвигая тарелочку Брагинскому. — ДА ЛЮБЛЮ Я ЕГО! — не выдержал Артур, громко хлопнув по столу. На несколько минут кафе-пекарня погрузилась в молчание, даже из кухни повара повыглядывали. Кёркленд дико засмущался, зло зыркнув на оборачивающихся в недоумении посетителей. — Это хорошо, папочка! Но не нужно так кричать, а то у меня ушки заболят, — счастливо похлопал по щеке Артура Мэтти, когда все вернулись к своим делам, а у Брагинского неожиданно нашлась упавшая под стол челюсть.***
Чай — это лучшее лекарство от одиночества, депрессий и нервных переживаний. Этот напиток пользовался популярностью в доме Кёрклендов в основном у главы семейства. Мэтти же больше предпочтение отдавал сокам. Не одну кружку чая Артур выпивал, стараясь переключиться с проблем. И сегодня англичанин в полумраке кухни под сопение сына и Брагинского напивался чаем. Это признание в кафе было неожиданным, скомканным и порывистым. Нет, не то чтобы Артур собирался отказываться от своих слов или ещё что-то в этом духе, просто всё случилось слишком быстро, чем пугало англичанина. За всё то время, что Иван жил с ними, Артур постоянно копался в себе чайной ложечкой, пытаясь разобраться и найти то равновесие и спокойствие. Сегодня утром он проснулся с мыслью, что готов принять всё, что уготовила ему судьба. И пусть она была жестока, Артур был согласен на Ивана. Теперь он и представить не мог себе жизнь без русского. Он решился. Вдохнул, выдохнул и почувствовал, как после признания Брагинского самым дорогим человеком на земле камень с души свалился. Это не могло не радовать взвинченного англичанина. И хоть первый и главный вопрос был решён, оставалось разобраться со вторым. Как бы всё объяснить Ивану? Не будет же он писать ему романтические письма в десять листов с лирикой на сто тысяч слов? Не будет. А ведь у русского всё получилось так просто. И Артур думал, думал, думал, думал весь день. Даже ситуации представлял, как бы лучше подойти да и сказать: «ЯТЕБЯЛЮБЛЮ», — и убежать в Антарктику к пингвинам. Пока его сын, единственный и неповторимый сыночек, взял да и развёл Кёркленда на признание. Да ещё и на какое… Честно, такого обескураженного и одновременно счастливого лица у русского он ещё ни разу в жизни не видел. И всю дорогу домой он то и дело сверкал, как рождественская гирлянда. А Артур что? А Артур ничего — вот, чаем напивается. Разумеется, не с горя, просто одно дело, что сказал, а вот дальше он как-то ситуацию не продумывал и что делать вообще так и не понял. Применив старое русское «может, само как-нибудь рассосётся» за истину, англичанин взмахнул фарфоровой чашкой, осушая её до дна. — И что это мы тут пьём? — у Кёркленда душа в пятки ушла, когда над ухом раздался голос. — Чай, — нервно сглотнув, повернулся к обладателю голоса англичанин, на фиг чуть не облив того кипятком из чайничка. В качестве самообороны, разумеется. — Тихо-тихо, свои, — рассмеялся Ваня, потрепав нервно икнувшего Кёркленда по голове. — Совсем больной? Зачем так подкрадываться? Да я тебя сейчас! — накинулся на него англичанин, замахиваясь кружкой. — Стоп, боец, — усадил слабо сопротивляющегося блондина обратно русский, выхватив из цепких пальцев ни в чём не повинную чашку. — Я поговорить хотел. — Чего тебе, Империя Зла? — пробубнил англичанин, пытаясь отвоевать свою собственность. — Не обзывайся, — щёлкнул его по носу Ваня, отставляя сервиз. — Про тебя и ту фразу в кафе. Как хорошо, что на кухне темно и только свет луны, льющийся из не зашторенного окна на пол, освещает большую кухню. Покрасневшего англичанина никто не рассекретил, поэтому тот набрался смелости и сказал: — Да, Иван, я люблю. Всё правда, тебе не послышалось. — Такой очаровательный, когда краснеешь, — сделал ему комплимент Брагинский, заставив Артура выпасть в осадок. Вот как у него получилось хоть что-то разглядеть? КАК?! — Спасибо, — поблагодарил Кёркленд, отвернувшись. — Да ладно тебе смущаться, — повеселел Брагинский, дотронувшись двумя пальцами до подбородка англичанина, поворачивая его в свою сторону, — нашёл чего и, главное, кого стесняться. Щёки англичанина стали цвета спелого помидора, да ещё и Брагинский со своими прикосновениями! Чёрт, где-то здесь был чай, где же он? И как бы это ни прозвучало, действительно, кого-кого, а русского смущаться не стоило. Но это не помешало Артуру фыркнуть и ещё больше залиться краской смущения. — Я хотел сказать, что мне глубоко приятны твои чувства, впрочем, ты это и так знаешь, — начал было Иван, положив свою ладонь поверх ладони Артура. — Я люблю тебя, Артур. Уже давно полюбил. Ну вот и зачем он это сейчас сказал? Теперь у англичанина помимо нервной икоты ещё и, кажется, сердце вот-вот да остановится. Что же этот русский делает с ним? — Ваня, смущаешь, — но нет, Кёркленд не умер, а сердце его забилось в бешеном ритме. И Англичанин вспомнил как дышать. Но быстро забыл, стоило Брагинскому нежно прильнуть к губам англичанина, прося первый в реальности поцелуй. Кёркленд от неожиданности вздумал возмутиться, но, стоило ему чуть приоткрыть ротик, как Иван полностью завладел тем без остатка. И тут Артур забил на всё, потому что язык Брагинского, да и сам Ваня вышибал все мозги Артуру. Они самозабвенно целовались, тихонько причмокивая, неловко отстранялись и снова целовались, пока губы у обоих не заболели и не появилась необходимость нормально вдыхать и выдыхать воздух. Жарко выдыхая друг другу в губы, они вдруг услышали звук разбивающегося стекла. А точнее стакана с молочком для Мэтти. Сам малыш сжимал в руках медвежонка, непонимающе хлопая глазками, смотря сразу и на папу, и на друга. — Что это вы тут делаете? — спросил он, переступив небольшую лужицу молока (он не сразу заметил взрослых, закрытыми глазами выпивая молоко). — Ничего, — сорвалось с покрасневших уст взрослых, а Брагинский даже отодвинулся от Артура. — Как это ничего? Я же видел… — и снова этот чересчур мудрый взгляд, так не свойственный детям. — О Боже! Кумадзиро, мы видели грязное дело! Взрослые, почувствовав себя неловко, принялись объясняться перед малышом, а тот в свою очередь замахал руками и проговорил, закрывая ладошками глазки: — Я никому не скажу, как видел, что папочка занимается грязными делишками с Иваном, никому! — и убежал к себе в комнату, прихватив медвежонка. — Интересно, а секс он как назовёт? — вдруг поинтересовался Брагинский, нарушив образовавшуюся после побега ребёнка тишину. — Не знаю… В смысле, Иван! Нашёл что спросить…