Солнце в ладони

Он ни разу не пытался увидеть ее снова – но почему-то всякий его приезд в Карасуно сопровождался ярким солнечным всплеском то на поле, то за его пределами. Дура – таких немало – первогодка с большими глазами и глупой улыбкой. Наверняка, влюблена в какого-нибудь семпая. Наверняка, будет пользоваться его стремлением побеждать, чтобы как-нибудь преподнести себя на пыльном мате или в душной раздевалке. Наверняка – и тут у Ушиджимы перехватывало дыхание, сознание раздваивалось – какая к черту разница. Но солнце снова и снова появлялось на его пути, и имя этому солнцу было Хитока – или нет? - Я вами восхищаюсь, - сказала она, огромными глазами проникая в каждую клетку его разума. – Вы намного сильнее наших ребят! - Разве это не должно тебя пугать или раздражать? – спрашивал он, поводя плечами – дескать, мешаешь, уйди, не стой, растворись, согрей… - Нет, - весело признавалась она – как ребенок, который от смеси страха и стеснения выбалтывает первому встречному свои секреты, - Глядя на вас, они становятся сильнее. Ушиджима слушал, притворяясь – или нет – что ему безразлично, выигрывал снова – и уже без страха подставлял под солнце Карасуно обе ладони и лицо. Ему нравилось. *** Она жила рядом со школой – так бывает в манге, а иногда и в глупых рассказах для влюбленных. Ушиджима видел ее не раз и не два – утром, когда солнце пряталось за последний сумрак, днем, когда играло на свежей траве, вечером, разбрасывая росу. Он мог заниматься пробежкой или тренировать свою безупречную силу – Хитока проходила мимо, играла с собакой и провожала мать на работу. И всякий раз кивала ему, не то по-соседски, не то просто – как истинное солнце. Большие глаза ворошили внутри темные тени прошлого, топили лед. - Ты бы хотела заниматься чем-нибудь другим? - Нет, - она нарочито качала головой. – Я ничего не умею. - Совсем ничего? – уточнял он. – А плакаты? И учеба? Она задумывалась, подпирая лицо рукой, потом задорно смеялась – вспоминала свою команду – Ушиджиме приходилось брать себя в руки, чтобы не высказать ей свое раздражение и просто промолчать. - А ты не хотел бы заняться чем-нибудь еще? – в тон ему спрашивала она, и от ее тихого голоса внутри переворачивались звенья очередной цепи. Ушиджима молчал – касался лучистых ее волос, открывал потаенные смыслы – и торопливо уходил. Он презирал себя, когда тонул в солнечном свете – он любил себя, когда благородство позволяло ему уйти. - Хотел бы, - про себя говорил он. – Чем-нибудь. Другим. День кончался – а она по-прежнему жила совсем рядом. Ее окна выходили на тренировочное поле – и солнце не покидало ни его, ни его мир, как он не старался. *** Карасуно тоже ценили свое солнце – проросшие на бетоне приходили к нему, чтобы напомнить, кто тут лишний – а кто нет. Всякий раз это заканчивалось игрой, и пару раз – дракой. Второе солнце – яркое, огненное – пыталось доказать, что любой может стать победителем, и не всякий – человеком. Ушиджима ему охотно верил. И даже был благодарен за его визиты. Он грелся о них. - Не подходи к Хитоке, - сказал ему рыжий, когда уставшие и потные они лежали на траве и слушали звуки приходящего лета. – Пожалуйста. - Почему? – тупо спрашивал Ушиджима, вспоминая, как много раз хотел подойти к ней сегодня утром и еще больше – вчера. - Она – наше солнце, - отвечал рыжий, помолчав. – Наше… - повторял он. Круглый волейбольный мяч взлетал к голубым небесам – и оставался там, пока сильнейший позволял ему. Ушиджима смеялся, касаясь ладонью небес, и впервые чувствовал себя полным, сытым. Ему было хорошо. Ему было пусто – и хорошо. Ячи Хитока стояла у ворот его школы, ожидая своих товарищей по клубу – и улыбалась так, будто только что осознала смысл жизни или что-то важней. *** - Не передумаешь? – спросил он. – Если я начну, я не смогу остановиться… - Нет, - выдавила она. – Нет, наверное. Нет. Он принимал – она бросала, он бросал – она пыталась принять – и попадала ровно в никуда. Бесцельная трата времени – но она просила показать ей, научить ее, помочь ей. Единственный раз – ее ладони покраснели, на щеке появилась царапина – но в глазах лихорадочный блеск. Так солнце превращается из величайшего светила в далекую звезду – так солнце становится сильнее, ярче – или гаснет. Последний удар – она поскользнулась, но удержалась, повисла, вцепившись в сетку – заулыбалась, глупо, бездумно. Глядя на нее, Ушиджима вспоминал прошлое, анализировал настоящее, заглядывал в будущее – и оно представлялось ему бесцельным и неправильным, если в нем не будет солнца или хотя бы воспоминаний о нем. Маленькая Хитока могла бы не сомневаться – ее ладонь не успела коснуться плеча или спрятать улыбку за полотенцем – Ушиджима уже целовал ее маленькие сжатые губы, проникая между них языком, чтобы почувствовать солнце на вкус – и найти что-то большее. Он оторвался от нее пару мгновений спустя. Согретый изнутри он гладил взъерошенные волосы и пытался представить, каким будет его завтра. Ему понравилось. Ей – тоже. *** Ушиджима открывает дверь в тренировочный – в Калифорнии они справа. Тут прохладно – свежий горный воздух и прохладные озера. На утренней пробежке он слушает трели дроздов и ловит форель по дороге домой. Хорошо. Ему скоро двадцать пять – и очередная победа не просто сделает его молодой звездой, она сделает его солнцем. Настоящим. - Я надеюсь, ты питаешься хорошо, - согревает его крохотное письмо. – Ребенок толкнулся позавчера, но, возможно, мне просто показалось… Я хочу, чтобы он был похож на тебя. Ушиджима открывает дверь уверенней – сердце полное снега и взгляд полный побед – а позади него, в маленькой теплой Японии, его ждет не просто солнце, вселенная. Младенческая.