***
Себастьяну Михаэлису повезло умереть за два дня до этого знаменательного события и попасть в Карнштейн — он еще не начал разлагаться, как многие из тех ребят, с которыми очнулся в одной палате. Пожалуй, из пятидесяти человек группы D606 он единственный остался в полном смысле слова целым; двоих пришлось усыпить сразу же после первой процедуры — уж слишком громко кричали. После вскрытия выяснилось, что в спешке подопытных подбирали со внутренностями не первой свежести. Себастьян перекрестился бы, если бы верил в Бога, но ему уже доводилась умирать, и никого он по ту сторону не увидел. Через неделю длительных тестов и анализов подопытным прописали ежедневные инъекции, выдали пачку ампул и одежду, а потом буквально выставили на улицу — в холле уже ждала новая партия мертвяков, которые должны были снова стать людьми несколько уколов спустя. — И это все лекарство? — спросил кто-то из их группы. Себастьян так и не запомнил его имени. — Этого хватит на месяц. На остальное заработаете себе сами, или сдохнете, — распределяя коробки с ампулами, небрежно бросил молодой врач. — Думаете, государство будет тащить вас на горбу? И правда. Глядя на свое отражение в начищенной до блеска стеклянной перегородке больничного холла, Себастьян впервые понял, что идти ему некуда. Родился дважды — как Бог любит, честное слово. Вот только как теперь быть? Когда на выходе из больницы их встретил рекрут из армии, то Себастьян даже не удивился — все не могло быть настолько просто. Приносить пользу государству, выкашивая себе подобных сотнями, и всего десятки брать в плен, чтобы потом передать врачам — а взамен круглый год получать необходимое лекарство: разве не таким же занимаются обычные военные? Из группы D606 тридцать человек согласились на год службы в армии. Себастьян ни о чем не жалел, когда его взвод перекидывали в Шотландию для зачистки, и ни о чем не жалел, убивая гниющих безмозглых дохляков. Просто ему повезло чуть больше, чем им.***
К его куртке прикреплен номер — D606-6 — почти идеальная симметрия. И эту куртку он отправляет прямиком в мусорный бак. — Пошел ты, Альберт, — говорит он своему работодателю, прежде чем с ноги открыть дверь и выйти на улицу. В Гринвиче давно уже светит солнце — просыпайся, гребаный мир, в точке отсчета твоего времени девять часов. В точке отсчета твоего времени кто-то глубоко задолбался. — Ну и проваливай ко всем чертям, зарплаты ты не получишь! — несется ему в спину. Жирдяй с засаленными волосами, одетый в белый поварской костюм, яростно потрясает кулаком на пороге и едва ли не плюется ядом. В ответ на его выкрики Себастьян поднимает вверх руку с оттопыренным в недвусмысленном жесте средним пальцем. Альберт захлебывается слюной и ненавистью, и Себастьян от души желает ему подавиться ими насмерть.***
На остановке куча людей — толпятся, кутаются в куртки, прячась от декабрьского мороза, и совершенно не косятся на Себастьяна, стоящего рядом в одной футболке. Все знают, что он не совсем жив — будто бы его красные, как у всех дохляков, глаза и пепельно-серая кожа недостаточно громко кричат всем присутствующим, что их обладатель умирал как минимум однажды. Еще два года назад вокруг него образовалось бы пустое место, а люди в опаске отходили бы подальше, но сейчас все прекрасно знают, что вылеченные «Стокером» зомби не станут выдирать трахеи и вгрызаться в плоть. Им гораздо важнее вовремя принять лекарство, чтобы глупо и преждевременно не сдохнуть — в который, говорите, раз? Автобуса до Лондона не видать — нагло врущее расписание говорит, что развалюха должна была подъехать еще десять минут назад, но по дороге только туда-сюда снуют разномастные внедорожники. Два года назад в таком случае Себастьян бы закурил, да только сейчас от этого никакой пользы. Проще мять в руках бумажку с адресом НАТВоН — Национального Агентства Трудоустройства Воскресшего Населения. Интересно, как быстро его выставят оттуда, когда он попросит у них работу за десять дней до назначенной даты приема лекарства? О, это будет замечательная катастрофа. Автобус появляется из-за поворота — прекрасная развалюха на когда-то белых шинах. До Лондона трястись еще хренову тучу времени — а времени у Себастьяна как раз и нет. Возможно, так ему и надо. Никто же не просил его умирать.***
Из офиса НАТВоН он вылетает быстрее, чем успевает выговорить научное название «Стокера» — имунно-что-то-бла-бла-бла, как будто его вообще кто-то помнит. Кому нужен работник к концу расчетного месяца? «Самый умный тут, Михаэлис? Либо ты работаешь весь месяц, как проклятый, либо умираешь — все очень просто. Государству не нужны нахлебники. А могила у тебя есть, вернешься в свой… Откуда ты там? В общем, вернешься туда, где и должен быть». Он и рад бы сказать, что самый умный здесь, да вот только ему это ничем не поможет. Умрет 25 декабря — гребаная ирония судьбы. Похороните под Вифлеемской звездой в каком-нибудь хлеву. После того, как закончился срок службы в армии, его выставили, в общем-то, почти так же — сказали идти и искать работу, какую угодно, лишь бы наскрести на лекарство. Вот он и пошел. Доходился, теперь можно спокойно лечь и умирать. Отчаянно хочется курить — по давно забытой, оставленной в прошлой жизни привычке. Руки сами тянутся к карманам куртки — черт, а ведь она гниет на помойке возле кафе Альберта. Остался практически с голой задницей на улице, благо, что ненадолго. А может, оно и к лучшему? Кому вообще нужен еще один мертвец? Как будто у него с самого начала был шанс. Проще, пожалуй, было жрать человеческую плоть и дальше, а потом быть застреленным где-нибудь под Саутгемптоном. Чем не судьба, достойная воскресшего праведника? — Прошу прощения, — слышится деликатное обращение откуда-то слева, и Себастьян оборачивается, чтобы столкнуться почти нос к носу с пожилым мужчиной в старомодном смокинге — в таком только перед королевой на задних лапках плясать, дедуля, откуда ты такой вылез? Себастьян делает несколько шагов назад, едва не утыкаясь в стену огромного стеклянного небоскреба Агентства. — Чем обязан? — спрашивает он, искренне недоумевая, зачем вообще кому-то понадобилось с ним разговаривать. Пожилой мужчина едва заметно улыбается, прижимая к груди шляпу-котелок, и Себастьян фыркает — не иначе, старик сбежал из психушки. Или из дворца. В принципе, одно и то же, только букингемские психи беснуются с большим размахом. — Вы ищете работу? — интересуется мужчина. Себастьян фыркает и прячет ладони в карманы брюк. — Допустим. Но если вы из тех извращенцев, которые предлагают ходячим трупам вроде меня работу в борделе, то вы адресом ошиблись, дедуля. — Нет, что вы, — смеется мужчина. — Вовсе нет. Позвольте мне все вам объяснить. И отчего-то Себастьян соглашается. Разве ему есть, что терять? «Мой господин может предложить вам кое-что, что вас заинтересует». Ваш господин торгует жизнями, не иначе. Старик сажает его в дорогую тачку — Себастьян вольготно располагается на заднем сиденье, вытягиваясь на дорогих кожаных чехлах, и смотрит в окно на ставший таким унылым город. Лондон теперь — просто большая помойка; окоп для пугливых идиотов, загнанных в кольцо своей рутины ради одной цели — не умереть слишком рано. Скукотища. Когда машина выезжает за город и мчится по шоссе куда-то на юг, он даже не задумывается о том, чтобы запомнить дорогу. Во всем этом все равно нет абсолютно никакого смысла. Особняк, у которого они останавливаются, кажется чудовищно, просто неприлично огромным — викторианский монстр в окружении помпезного сада с увядшими под зиму цветами. Здорово, наверное, жить в таком огромном доме, — думает Себастьян, выходя из машины, и пытается разглядеть хоть кого-то за черными провалами бесчисленных окон. Старик отправляет его в обход особняка, на псарню — черт возьми, серьезно? У кого-то еще остались дома с псарнями? — и велит найти хозяина там. Сиэль Фантомхайв — так его зовут. Псарня намного больше кафе, в котором работал Себастьян — уж это он замечает сразу. Собачьего лая не слышно — и слава богу, собак он не выносит до зубовного скрежета. Их неприязнь была взаимной, еще когда Себастьян был жив, а уж когда умер, животные в целом и собаки в частности возненавидели его лютой ненавистью. Маленьким (и не очень) лохматым тварям он, впрочем, платил той же монетой. Что там говорил старик? Просто зайди внутрь, хозяин будет ждать внутри. Что ж, вперед. Дверь открывается без скрипа, и Себастьяну требуется всего доля секунды, чтобы привыкнуть к скудному освещению — хоть какая-то польза от того, что ты мертв. Внутри просторно — намного просторнее той конуры, где ему приходилось жить и работать, и Себастьян невольно начинает завидовать собакам. Может, ему тоже нужно встать на четвереньки и хорошенько погавкать, чтобы получить что-то подобное? Половина пространства перегорожена решеткой, как в низкопробных фильмах про копов — будто в участок попал, ей-богу. В помещении пусто, ни одной собаки и близко нет. Человека, впрочем, тоже. Неужели успел куда-то уйти? Шустрый этот Фантомхайв. Интересно, сколько ему лет? Наверное, какой-нибудь сумасшедший старик, или что-то около того, кому еще взбредет в голову нанимать дохляка для какой-то «очень важной» работы… — Эй, ты! — слышится из глубины псарни. Себастьян подпрыгнул бы на месте, будь он более пугливым — да бойся он хоть чего-нибудь. Он долго оглядывается, пока, наконец, не замечает в углу, за прутьями решетки человеческий силуэт — кто-то, сгорбленный в три погибели, сидит на корточках к нему спиной. Недолго думая, Себастьян шагает внутрь помещения, чтобы получше разглядеть человека, узнать, наконец, где найти графа Фантомхайва и что за работу тот может ему предложить. — Я ищу Сиэля Фантомхайва, — Себастьян навешивает на лицо свою самую любезную улыбку, абсолютно забывая о том, что в полумраке помещения он вряд ли будет смотреться хоть сколько-нибудь приветливо — его лицом теперь только детей пугать. — Вы не могли бы… — Мог бы, — отвечает незнакомец и разворачивается. Росту в нем едва наберется на пять с половиной футов, веса — как у воробья. На бледном лице чернеет пятно глазной повязки: не поймешь, то ли он из тех бесполезных подростков, обожающих цеплять на себя всякие модные побрякушки, то ли где-то действительно умудрился лишиться глаза. Версию с пиратом он не решается озвучить себе даже мысленно — слишком смешно и слишком неуместно. В руках у незнакомца цепь с карабином на конце — наверняка поводок для большой собаки. Очень большой собаки. Интересно, а у этого хлюпика хватит веса, чтобы удержать хотя бы чихуахуа? — Я и есть Сиэль Фантомхайв. Он просовывает руки через прутья решетки, облокачивается на них и подается вперед, стараясь рассмотреть Себастьяна. Металлическая цепь звонко стучит об решетку, и Себастьян на мгновение вспоминает, как ненавидел этот звук при жизни. Кажется, с таким же отвратительным скрежетом громыхали детские качели у него под окнами. Впрочем, воспоминания о былой жизни тут же меркнут, когда до него доходит, что перед ним стоит его будущий работодатель — совсем зеленый юнец, сколько ему, пятнадцать? Цирк, да и только. Себастьяну начинает казаться, что где-то над ним определенно пытаются посмеяться. Может, это какой-то не очень смешной розыгрыш? «Куда мне посмеяться?» — Так значит, вы… — Тебя Танака прислал, да? — спрашивает Сиэль, по-птичьи склонив голову набок. Себастьян даже теряется — нет, серьезно, воспринимать этого мальца как своего потенциального нанимателя? — но приходится смириться с этой мыслью. В этом поехавшем мире уже мало чему удивляешься. Он надеется только на то, что в следующий раз деньги за «Стокер» он получит не от новорожденного младенца. — Да, — осторожно соглашается он. Сиэль смотрит на него снизу вверх, но Себастьян впервые видит, чтобы кто-то смотрел на него так — оценивающе, будто на кусок мяса. Неловкая ситуация. — Неплохо сохранился для мертвяка, — констатирует Сиэль, протягивая руку вперед и хватая Себастьяна за воротник. Тот и слова не успевает сказать, как его уже тянут на себя — приходится вцепиться в прутья решетки, чтобы не впечататься в нее же лицом. Удивление, пожалуй, слишком ясно читается на его лице, потому что Сиэль улыбается, заглядывая ему в глаза. Бить детей, наверное, нехорошо, да? — Воскрес нетленным, как Библия завещала, да? — Сиэль подносит руку к его лицу и резко поворачивает его голову, бегло осматривая скулы, щеки и подбородок — так выбирают породистых собак, проверяют на дефекты, чтобы не купить случайно абсолютно ни на что не годного метиса. Первым желанием становится отстраниться и врезать наглому выскочке по лицу, но этому мешает как минимум то, что второй рукой Сиэль все еще крепко держит его за воротник, как максимум — тот факт, что от этого нестандартного интервью вполне то, протянет ли Себастьян ноги в ближайшие десять дней. Возможно, здесь имеет смысл поиграть в джентльмена, каким он никогда не был? Разумеется. И он решает промолчать, выбрав наименьшее из зол. — Умеешь обращаться с оружием? — Сиэль резко отпускает руки и слегка отталкивает Себастьяна от себя, и тот от неожиданности делает несколько шагов назад. Металлический карабин с размаху заезжает по прутьям решетки — по псарне несется отвратительно дисгармоничный звук. — Да, служил в армии, — отвечает Себастьян, стараясь сохранять на лице нейтральное выражение лица. Кажется, этот Фантомхайв абсолютно точно не из тех, кто нанимает себе полумертвую прислугу для какой-нибудь работы вроде переноса тяжестей. Если только он не какой-нибудь извращенец-фетишист, предпочитающий, чтобы его прислуга носила при себе автоматы... — Отлично, — с отсутствующим выражением лица говорит Сиэль, будто бы и не с Себастьяном разговаривает, и лениво облокачивается на прутья решетки. — Я выдаю тебе оружие, и ты вместе с парочкой тебе подобных сопровождаешь меня кое-куда, вот и вся работа. Годится тебе такое? — Куда именно нужно сопровождать? — Себастьян, в общем-то, уже понимает, что пахнет жареным. Никому не нужна вооруженная охрана, чтобы доехать, скажем, до Ноттингема или Йорка. Никому не нужен кортеж для поездки на север. — Пензанс. — Нет, черт побери, — смеется Себастьян. Смех получается немного нервным. — Я еще в своем уме. Туда не пробиться просто так. — Ты мне как раз для этого и нужен, — пожимает плечами Сиэль. Цепь тихонько бьется о стальные прутья. — Я неплохо заплачу. — Это самоубийство чистой воды. — Двухгодичный запас «Стокера». На псарне повисает удивительно насыщенная тишина. Будь Себастьян еще жив — непременно бы начал хватать воздух ртом. Может ли приключиться инфаркт с почти-мертвым человеком? Эксклюзивный шанс узнать. — Не верю, — вот и все, что он способен сказать. Серьезно? Запас «Стокера», которого хватит на два года? Да кому вообще придет в голову скупать столько антидота за такие бешеные деньги? — Придется поверить, — Сиэль понижает голос и наклоняется вперед, будто хочет рассказать какую-то страшную тайну. — Знаешь Мидлфордов, м? Конечно знаешь, это ведь они производят ваш чертов «Стокер» — единственные в Великобритании. У меня пакет акций в их фармацевтической компании. И, по чистой случайности, целая куча товара. Себастьян не знает, с чего ему верить Сиэлю. Не знает, с чего вообще пришел сюда, и четко понимает, что ничего хорошего он тут не найдет. Зато он точно знает, что через десять дней превратится в кучу гниющей плоти, если не найдет новую работу. А еще он знает, что треклятая работа, которой ему доводилось заниматься последний год, надоела ему настолько, что лучше бы ему и не получать оплату за нее вовсе — сдохнуть, но не жить вот так. А если и правда — запаса чертового лекарства на целых два года? Можно будет укатить в Америку, если к тому времени откроют границы. Можно будет просто… наслаждаться жизнью? — Ну так что, договорились? — Сиэль протягивает худую руку через прутья решетки, и внимательно заглядывает Себастьяну в глаза. «Черта с два», — думает Себастьян. — По рукам, — говорит он. Рукопожатие у Сиэля крепкое, а улыбка не сулит ничего хорошего, и Себастьян невольно задумывается о том, может ли он считаться самоубийцей. Сиэль отдергивает руку и, абсолютно не стесняясь, вытирает ее об куртку. Себастьян внезапно понимает, с кем он только что заключил сделку. Точнее, понимает он исключительно то, что не знает о своем нанимателе ровным счетом ничего, кроме очевидно отвратительного характера. — Иди в особняк, в холле тебя встретит Танака, я должен закончить дела здесь, — Сиэль задумчиво крутит в руках цепь, и у Себастьяна возникает ощущение, будто он внезапно стал предметом мебели. Омерзительное чувство. Прежде, чем он разворачивается, Сиэль снова смотрит на него, и в тишине звонко щелкает карабин. — И еще кое-что. Себастьян! — Да? — тут же отзывается он, и лишь потом задается вопросом: когда, собственно, успел представиться? Со стороны входа внезапно доносится утробный рык. У огромной черной псины, щерящейся на него с порога, из пасти капает слюна, а в маленьких темных глазках нет и намека на дружелюбие. Пес скалит зубы и злобно рычит, пригибаясь ниже к земле, будто готовится к прыжку, и Себастьян инстинктивно напрягается сам — бей или беги, вот и все, что тебе нужно знать для выживания. — Я обращался не к тебе, а к нему, — смеется Сиэль и носком ботинка поддевает дверцу клетки и щелкает по прутьям цепью, будто кнутом. — К ноге, Себастьян! Пес гулко лает, разбрызгивая слюну вокруг себя, пригибается к земле и подпрыгивает, бросаясь вперед — все еще рычит, преграждая путь к выходу. — Себастьян! — угрожающе повторяет Сиэль, и пес, не прекращая издавать звуки, больше напоминающие предсмертные хрипы Цербера, по дуге обходит Себастьяна и садится у ноги своего хозяина, не сводя со своей не-мертвой цели глаз. Сиэль защелкивает карабин на толстом ошейнике, болтающемся у пса на шее, и одобрительно хлопает его по загривку. — Хороший мальчик, Себастьян. Смотрит он абсолютно точно не на внезапно присмиревшую собаку — прямо в глаза Себастьяну и нахально ухмыляясь. Наверное, именно в тот момент Себастьян понимает, что его новый наниматель — тот еще подарочек. А еще, пятясь спиной к выходу и не сводя глаз с Сиэля и его бешеной псины, он думает о том, что с таким же успехом мог продать душу дьяволу. Интересно, есть ли у мертвых душа?***
В особняке почему-то холодно — хотя, чего еще ждать от огромного здания, которое можно отопить полностью, если, разве что, сжечь дотла. В холле стоит гулкая тишина, и шаги раздаются действительно оглушительно — забавно, так вот почему в подобных домах вечно расстилают под ногами ковровые дорожки. Старик в костюме — Танака, как назвал его Сиэль, — стоит чуть поодаль, у большой закрытой двери, и жестом приглашает войти. Все это немое кино и танцы с реверансами напоминают Себастьяну какой-то театр абсурда, но выхода у него, по сути, нет — он ведь решился и приехал к черту на куличики, так что отступать теперь было бы просто глупо. Дверь открывается со странным звуком — как все здоровенные двери в фильмах, и Себастьяну кажется, что где-то у него за спиной прячутся камеры, а он сейчас снимается в каком-нибудь глупом псевдоисторическом кино. В огромном помещении, уставленном резной мебелью, мягкими диванчиками и, о ужас, напольными вазами, уже находятся люди: женщина, мужчина и парень-подросток. Когда Себастьян входит, они поворачиваются так синхронно, что ему тут же хочется развернуться и пойти обратно — исторический фарс внезапно превращается в некий слишком реалистичный ужастик. А еще он знает, что эти трое — безвозвратно, отчаянно мертвы, как и он сам. — Так ты и есть четвертый, значит, — говорит мужчина, облокачиваясь на спинку дивана. Половину его лица расцвечивает мерзкий рубец гниющей плоти — явно не настолько опасный и глубокий, чтобы его усыпили еще в госпитале, но достаточно четко обозначенный для того, чтобы вызывать отвращение. Трупные пятна, расцвечивающие потемневшую кожу, красоты ему тоже не добавляют. «Да и с речью у него проблемы», — отмечает мимоходом Себастьян, едва поняв в потоке быстрой речи с незнакомым акцентом такие вроде бы знакомые английские слова. — Высокий, — небрежно бросает женщина с выкрашенными в бордовый цвет волосами, оглядывая Себастьяна с головы до ног. — Запорет всю конспирацию к чертям. — А мне кажется, что это плюс, — мило улыбается подросток, свернувшись калачиком в кресле. — Если что — оставим его приманкой и успеем удрать. Себастьян подавился бы воздухом, если бы мог дышать, но до того, как он раскрывает рот, чтобы высказать этой троице все свое ими недовольство, в помещение входит Сиэль. — Уже познакомились, я смотрю, — говорит он, стягивая с рук тонкие кожаные перчатки и кидая их на ближайший кофейный столик. Сколько таких столиков вообще в комнате? Зачем их тут столько? — В общем, вы четверо поедете со мной до Пензанса, по пути расчищая дорогу и помогая мне, в общем-то, добраться без приключений. Себастьян в который раз за короткое время думает о том, что у мальца явно проблемы — соваться на юг, где территорию зачищать не стали, буквально оставив на растерзание не-мертвым тварям, было бы просто самоубийством. Соваться туда с абсолютно незнакомыми людьми, которых ты едва знаешь, чтобы получить сомнительную награду — чистой воды идиотизм. «Так по-дурацки умереть уже второй раз за эту сравнительно короткую жизнь — это просто что-то невероятное. Я в деле!», — ехидно издевается сознание. — Эти трое уже в курсе, так что повторяю в основном для тебя, Себастьян, — Сиэль, увидев отсутствующий взгляд Себастьяна, раздраженно вздыхает. — В общем, теперь это твои коллеги. Бард, — он показывает на изрядно подгнившего мужчину, — неплохо владеет огнестрельным оружием, до самой смерти служил в Ираке. На странный акцент не обращай внимания — он американец. Хотя, возможно, проблема в подгнившей челюсти. Бард никак не реагирует на эту колкость — достает из кармана сигарету, и, зажав между зубами, начинает методично жевать фильтр. Видимо, даже после смерти не избавился от дурных привычек. — Мейлин, — женщина недружелюбно скалится, пытаясь изобразить улыбку, — снайпер, работала наемным убийцей. — Женщина? — насмешливо кривит губы Себастьян, на что получает презрительный взгляд в ответ. Он не успевает заметить, как она задирает подол шерстяной юбки и вынимает из хорошо замаскированной набедренной кобуры пистолет — на его лбу уже пляшет красная точка лазерного прицела. — Я могу разнести твою тупую голову в два счета, идиот, — говорит она, наклонив голову вбок. Себастьян поднимает руки вверх, показывая, что все понял, и Мейлин убирает пистолет обратно, ничуть не стесняясь необходимости задирать юбку. Сиэль закатывает глаза — спектакль, очевидно, его не очень впечатлил. — Ну и Финни, — паренек в кресле машет рукой, мило улыбаясь. — Он, конечно, на первый взгляд может показаться бесполезным, но он из S012. Себастьян уважительно поворачивается к хилому на первый взгляд подростку, припоминая все подробности скандала, связанного с группой S012. Они были первыми, кого ученые пытались модифицировать, добавляя к необходимой терапии «Стокером» прочие лекарства и процедуры. Эксперимент вышел более чем неудачным. Из шестидесяти человек испытуемых сорок погибли в результате экспериментов, пятеро — сошли с ума и были усыплены, а остальные образцы не оправдали надежд исследователей, после чего проект был заморожен. Интересно, все ли в их группе были детьми? Или, может быть, выжили только дети? — И что же тебе досталось после экспериментов? — спрашивает Себастьян с легким недоверием. — Я могу сломать твой хребет пополам одной рукой, — Финни мило улыбается, и Себастьяну больше не то, что говорить — в одном помещении с ним находиться не хочется. «Видимо, Финни был одним из тех экземпляров, сошедших с ума», — заключает он, делая себе в уме пометку — никогда не поворачиваться к нему спиной. — Теперь, когда все реверансы закончены, мы можем выезжать, — Сиэль смотрит на наручные часы и нетерпеливо постукивает ногой по полу. — Прямо сейчас? — хмурится Себастьян. — Тебя что-то смущает? Есть незаконченные дела? — спрашивает Сиэль безо всякого интереса в голосе. — Нет, но… — Но? — Откуда я вообще знаю, что получу то, что мне надо? — задает Себастьян вполне справедливый вопрос, твердо решая для себя, что без гарантий он не поедет. «Лжец, — нашептывает здравый смысл. — Ты ведь уже приехал сюда безо всяких гарантий, и решил, что это все равно лучше, чем то, что тебя ожидает». — Если хочешь, то можем заключить контракт, — пожимает плечами Сиэль, доставая из нагрудного кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги. — Ребята отказались подписывать свои, но ты можешь, если тебе так не терпится. Себастьян забирает контракт из его рук и вчитывается в мелкие буквы на тесных строчках. «Я, Сиэль Фантомхайв, рожденный 14 декабря…» О, так паршивцу восемнадцать лет исполнилось только вчера? Отлично, убивать ходячих мертвецов под началом сосунка, всегда мечтал. «Я, ________, обязуюсь предоставить своему нанимателю Сиэлю Фантомхайву следующие услуги…» Не найдя в контракте ничего криминального, но зато обнаружив там желанные строки об оплате, Себастьян вписывает туда свое имя протянутой Сиэлем ручкой, расписывается внизу страницы и ждет, пока его наниматель распишется рядом. — И теперь, если ты успокоил свою паранойю, выметайся из особняка и иди к машине, — Сиэль сворачивает лист бумаги и снова убирает в нагрудный карман. — Вас троих это тоже касается. Бард, ты за рулем. — Так точно, — по-военному четко рявкает Бард. Себастьян не знает, как он, собственно, умудрился докатиться до жизни такой — и это после своей собственной смерти. Одно он знает точно — он только что ввязался в сомнительную авантюру с не менее сомнительными личностями, и все это, по закону жанра, просто не имеет права хорошо закончиться.***
Из Лондонского округа они выбираются с легкостью (возможно, благодаря особому пропуску Сиэля) — на КПП на них смотрят, как на сумасшедших, но все же открывают ворота, и Себастьян впервые за несколько лет оказывается южнее Лондона. Последняя резервация воскресших — так в шутку зовут территории от Ла-Манша до Лондона, которые никто и не подумал зачищать после того, как Франция закрыла все границы, буквально окопавшись на своей территории. Им это, конечно, мало помогло, но запрет они так и не сняли, а британские войска решили, что никто не станет дергаться ради пары городов, которые и без того стали непригодными для жизни. Пустые бесполезные куски цивилизации. По раздолбанной дороге старенький пикап не просто мчится — едва не летит, и Себастьян начинает задаваться вопросом, уж не боингом ли управлял Бард при жизни. За день они должны добраться до Винчестера, и с такой скоростью это, пожалуй, более чем возможно. На часах — три пополудни. Первое столкновение случается, когда прямо на дороге они натыкаются на десяток бесцельно бредущих мертвецов. Сиэль жестом просит остановить машину, и Бард послушно тормозит прямо посреди дороги. — Оружие в руки и вперед, Себастьян, — Сиэль даже не поворачивается, чтобы на него посмотреть, и Себастьян с огромным удовольствием представляет, как сжимает винтовку в руках и пристреливает маленького засранца в упор. К несчастью, это именно тот случай, когда насилие — не выход. Очень жаль. Себастьян встает в полный рост в покачивающемся кузове и опирает локоть на кабину, в которой сидят абсолютно скучающие Бард и Сиэль. Мейлин и Финни, кажется, тоже не особо заинтересованы. Когда он тратит ровно десять пуль на каждого из десяти медленных гниющих ублюдков, никто и глазом не ведет. Однако когда Бард снова заводит двигатель и осторожно объезжает трупы по обочине, Себастьян слышит, как Финни тихо шепчет что-то Мейлин на ухо. Кажется, он даже может расслышать в этом неразборчивом шепоте что-то вроде «А он хорош».***
В город они разумно не заезжают, хотя с этим Себастьян мог бы еще поспорить; останавливаются в каком-то заброшенном доме в пригороде — Сиэль придирчиво выбирает самый приличный на вид, а потом отправляет Себастьяна с Мейлин в обход, посмотреть, не ходят ли вокруг их временного прибежища мертвяки. Они натыкаются всего на одного — гниющего где только можно и еле волочащего ноги. Мейлин приканчивает его быстрее, чем Себастьян успевает прицелиться, и мертвяк валится на землю с отвратительным чавканьем, будто упавший на пол ошметок мяса. — Все чисто, — констатирует Мейлин, и Себастьян с ней, в общем-то, согласен. Прочесывать весь район они не нанимались, раз уж на то пошло. На ночь решают оставить дежурного, и Себастьян вызывается первым — все равно находиться в непосредственной близости от своих временных коллег ему не доставляет никакого удовольствия. Тем более ему не улыбается смотреть на наглое лицо Сиэля, вольготно раскинувшегося посреди чужой гостиной, будто какой-то граф, пока все остальные отчаянно зачищают округу. К несчастью, от Сиэля спастись ему не удается — тут не поможет даже винтовка с оптическим прицелом. — Стрелял сегодня как-то без энтузиазма, — говорит он, облокачиваясь на косяк входной двери. Себастьян, сидящий на перилах, готов сделать сальто назад, в кусты, лишь бы не видеть этого насмешливого взгляда. — Перед остальными бы постеснялся. — Я хотя бы не отсиживался в машине, — цедит сквозь зубы Себастьян, понимая, что гнев он больше сдерживать не может. Если мелкий ублюдок решил, что купил его с потрохами, то может засунуть себе их контракт в известное место, потому что так обращаться Себастьян с собой не позволит никому и никогда. «Возможно, за два года собственной жизни, пара дней унижений будут не такой уж большой ценой?», — восстает здравый смысл. К счастью, бороться с восставшими Себастьян умеет. — Ну знаешь, так из тебя хорошего наемника не выйдет, — Сиэль умиротворенно вдыхает ночной воздух, умудряясь даже это делать до невозможности раздражающе. — Если хочешь, я могу попросить Финни дать тебе пару уроков. Знаешь, а ведь даже он лучше тебя, и даже без той сыворотки мог бы с легкостью… Ладно, хорошо, он никогда не отличался ангельским терпением. Возможно, он даже слегка переборщил, но видит несуществующий Бог, он с огромным удовольствием припечатывает Сиэля к дверному косяку и поднимает за грудки над землей, чтобы заглянуть паршивцу в глаза. — Мне нужно от тебя только лекарство, без этого бесполезного трепа, — злобно шипит Себастьян, вцепившись в воротник его куртки. Больше всего на свете он хочет врезать мелкому ублюдку по лицу, но всеми правдами и неправдами держит себя в руках, иначе желаемого не получит. Он и сейчас едва уверен в том, что ему достанется антидот, если быть честным, но выбирать не приходится — через десять дней ему нужна будет инъекция «Стокера», или можно уже сейчас готовиться сойти в могилу второй раз в жизни, на этот раз окончательно. — А как же моя прекрасная душа? — смеется Сиэль, равнодушно свесив руки вдоль тела, будто ему совсем все равно, ударят его сейчас или нет. Себастьян с отвращением отталкивает Сиэля от себя и брезгливо вытирает руки об футболку. — Просто не прикапывайся ко мне до конца всей этой хрени, — он отходит на несколько шагов назад, пытаясь успокоиться. Дыши глубже — так обычно говорят в таких ситуациях? Какого черта, он даже дышать не умеет! Неужели было так трудно изобрести аутотренинги для воскресших? Представляйте, как вам медленно вводят полученный бесплатно «Стокер»… Боже, о чем он вообще думает? — И все-таки хотя бы попытайся меня впечатлить в следующий раз, — говорит Сиэль, поправляя куртку и возвращаясь обратно в дом. Себастьян бьет кулаком по деревянным перилам крыльца, и те нещадно скрипят. Еще не хватало привлечь всякую гниль резкими звуками — это будет совсем феерия. Себастьян поднимает винтовку, приставленную к стене дома, садится на ступени, и всматривается в темноту, отчаянно мечтая о том, чтобы эта ночь никогда не кончалась, и Сиэль мирно спал бы в одолженной у бывших хозяев дома постели — хотя бы во сне он не сможет молоть всю ту высокомерную раздражающую чушь. На следующий день они выезжают с рассветом. За всю ночь в округе не появляется ни одного дохляка, и Себастьян начинает клевать носом к тому моменту, как в доме начинают слышаться шаги. Он хоть и жив с натяжкой, но во сне нуждается — мозг, работающий на «Стокере», все-таки нуждается в подпитке. — В следующий раз на вахту пойду я, — дружелюбно улыбается Финни, выходя из дома, приглаживая всклоченные после сна волосы. — Не думал, что вам будет так тяжело. «Мне не тяжело, чертов сопляк, просто наш с тобой хозяин — тот еще энергетический вампир!» — Все в порядке, — бормочет Себастьян, поднимаясь со ступенек, на которых едва не задремал, и идет к машине. Через пять минут они готовы направиться на юго-запад.***
Им приходится делать круг через Винчестер — обломки стены, построенной в жалких попытках отгородиться от апокалиптических ужасов еще до того, как синтезировали «Стокер», перекрыли главную дорогу. Себастьяну остается только клясть недалеких строителей настолько ненадежных стен, что те начали рушиться уже через два года. Пока Бард ведет машину по проселочной дороге, как назло, в сотне метров от выезда на шоссе снует кучка мертвецов — около полусотни голодных, гниющих живых трупов прямо посреди дороги. Эти выглядят поживее, чем те десять гнилушек на въезде в пригород Винчестера — и, судя по всему, двигаются намного быстрее. — Возьму тех, слева, — мгновенно сбрасывает остатки сонливости Себастьян, поднимая винтовку и прицеливаясь. К его удивлению, Мейлин и Финни даже не пытаются спорить — берут на мушку оставшихся по правую сторону. Они приканчивают их за каких-то десять минут. Ублюдки оказываются слишком шустрыми — видимо, недавно основательно подкрепились кем-нибудь, не иначе; весьма быстро смекают, что их добыча так легко им не сдастся, и устремляются к машине, пытаясь вытянуть гниющими руками из кузова свой долгожданный перекус. Финни спрыгивает на землю прежде, чем Себастьян успевает его окликнуть — поднимает валяющуюся где-то в углу кузова арматуру и бодро сносит голову двум ближайшим дохлякам. Себастьян удивленно присвистывает и стреляет точно в лоб ломящейся в кузов твари. Мозги брызжут во все стороны, и большая часть мерзкой слизи, по цвету больше напоминающей несвежую блевотину, попадают прямо на стекло со стороны пассажира. Сиэль рвано дергается на месте и съеживается — о, дивная картина! — и Себастьян думает, что за такое зрелище можно и потерпеть всю эту грязную работу. Жаль только, что лица своего дорогого нанимателя он в этот момент не видел. Мейлин впервые за то время, что Себастьян ее знает, улыбается, разнося на кусочки голову другому дохляку. Сиэль меланхолично наблюдает за происходящим из застекленной кабины и зевает, дожидаясь, пока все препятствия будут устранены. — Трогай, шеф, — стучит по крыше кабины Мейлин, когда Финни переламывает шею последнему мертвецу и запрыгивает обратно в кузов. Себастьян садится поближе к кабине, чтобы можно было прислониться к ней и подремать, когда они выедут на шоссе, но перед тем, как закрыть глаза, встречается взглядом с Мейлин. — Неплохо сработал, — говорит она, кривя уголки губ в подобии дружеской улыбки. Финни прижимается к ней, будто маленький котенок, и большим пальцем стирает капельку темно-коричневой крови у нее со щеки. Наверное, они даже смогут сработаться. В любом случае, эта работа не становится хуже.***
Он жестоко ошибается, потому что хуже может быть всегда — давно пора бы это усвоить. До Саутгемптона они доезжают за полдня, но ехать дальше не собираются — Сиэль приказывает остановить машину почти в центре опустевшего города, посреди зданий, смотрящих зияющими дырами окон. Себастьян не знает, видел ли он когда-нибудь подобное до своей смерти — разве что в дешевых фильмах ужасов, где герои непременно погибали в конце — все. Кроме парочки идиотов, догадавшихся, что внимание к себе в опасном месте привлекать явно не стоит. Пожалуй, он никогда не думал, что сам когда-нибудь окажется на месте одного из таких героев — но вот он здесь, едет в самое пекло за призрачной наградой под предводительством едва достигшего совершеннолетия коротышки. Будь он чуть менее отчаявшимся, немедленно развернулся бы и уехал обратно, но часы тикают — девять суток, Себастьян, девять суток, и можешь возвращаться в землю, из которой восстал. Его размышления прерывает Сиэль — он забирает из машины сумку с непонятным содержимым и идет к какому-то жилому зданию, которое выглядит так, будто забросили его не менее десяти лет назад. Вопреки ожиданиям, он не пытается войти туда — идет к двери, ведущей в подвал, и замирает возле замка. — Босс, может, нам лучше ночевать не в подвале, а все-таки поискать квартиру? Тут их полно, — выдает вполне логичное предложение Бард, наблюдая за тем, как Сиэль копошится в сумке. Себастьян впервые согласен с Бардом, но Сиэлю, похоже, на них абсолютно плевать — он достает из сумки что-то, отдаленно напоминающее металлический штырь с выемками. Магнитный ключ — Себастьян видел его всего раз в жизни, когда при нем врач в госпитале открывал им дверь в хранилище медикаментов. — Что же это за подвал такой? — спрашивает Себастьян, прислоняясь к побитому фасаду здания, и издалека наблюдает за возней с ключом. — Это бункер на случай ядерной войны, знаешь ли, — отвечает Сиэль, и ключ поворачивается в замочной скважине с резким сухим щелчком. — Откуда тогда такие сокровища? — кивком головы показывает на ключ Себастьян. — Знаешь, просто нынешняя королева меня любит, — улыбается Сиэль, и Себастьян кривится, будто съел килограмм лимонов. «Интересно, какие лимоны на вкус? Вроде бы кислые, но я совсем не помню…» — Финни, помоги мне, — зовет Сиэль и молча показывает на дверь. Финни распахивает ее так легко, будто она сделана из дерева, но внушительный лист стали толщиной сантиметров в тридцать говорит об обратном — пожалуй, такая дверь способна выдержать прямое попадание средних размеров снаряда. — Добро пожаловать в страну чудес, Алиса, — Сиэль делает приглашающий жест, и Себастьян, перекинув винтовку через плечо, осторожно заглядывает внутрь. В длинном темном коридоре, ведущем куда-то вниз, медленно зажигаются люминесцентные лампы — подрагивающий свет разгорается все дальше и дальше во тьме. Коридор кажется бесконечным, и Себастьян невольно сравнивает его со спуском в Ад, но тут же отгоняет от себя эту мысль. Чересчур метафорично и неуместно. Какой к черту Ад? Прямой спуск на самое дно.***
Сам бункер находится еще глубже — по коридору им приходится идти почти двадцать минут, спускаясь все ниже и ниже, по спирали, пока они не добираются до жилых помещений. Куча небольших комнатушек, уставленных койками — все прикрыты дверями из легкого металла. — На сегодня все, — небрежно отмахивается от своих подчиненных Сиэль. — Можете расходиться по комнатам. Займем эти три, — он показывает на комнаты с распахнутыми настежь дверями; Мейлин, Бард и Финни, подхватив оружие, разбредаются в разные стороны. Себастьян собирается пойти за ними — почему бы и нет, он не спал уже черт знает сколько — но его тут же останавливает требовательный голос Сиэля. — Себастьян, жду тебя через пять минут в конце коридора, — говорит он, и Себастьяну отчаянно хочется кого-нибудь поколотить. К сожалению, из присутствующих каждый вполне может дать ему отпор, так что приходится скрипеть зубами и относить винтовку в комнату, которую ему предстоит делить с Бардом.***
Помещение в конце коридора похоже на большой склад с низкими потолками и колоннами — вытянутый в длину полутемный зал, освещенный желтоватыми лампочками, горящими под самым потолком. Себастьяна все еще не покидает ощущение дикой, картонной шаблонности происходящего — неужели у человечества на случай всех катастроф припасены вот такие вот помещения, чтобы люди точно знали — вот теперь-то их самые мрачные фантазии стали реальностью? — Не стой столбом, закрой дверь, — слышится раздраженный голос Сиэля, и Себастьян испытывает невыразимую потребность раздраженно вздохнуть — как жаль, что такой возможности он давно лишен. Дверь он, тем не менее, закрывает. Сиэль выходит из-за ближайшей колонны — останавливается в паре шагов от Себастьяна, смотрит на него исподлобья, и взгляд этот явно не сулит ничего хорошего. — Твой сегодняшний фокус был непозволительной дерзостью, — начинает он, и поначалу Себастьян даже не может сообразить, о чем, собственно, речь, пока не вспоминает утреннее происшествие у Винчестера. — За это ты сегодня ночуешь снаружи. — Что, прошу прощения? — Себастьян едва не роняет челюсть на пол — о, а он ведь мог бы, сохранись он чуть хуже, — и надеется, что слух его подвел. — Ты меня прекрасно слышал. Бери оружие и выметайся наружу, будешь сторожить нас оттуда. Себастьян, наверное, должен был пройти курс управления гневом еще при жизни — возможно, это чуть укротило бы его нрав после смерти. Хотя кого он пытается обмануть. Даже после курса управления всем чертовым гневом на свете он все равно бы желал врезать Фантомхайву по его смазливой мордашке. Как же он его ненавидит. — Засунь свой ебучий антидот себе в задницу, — буквально выплевывает Себастьян. — Я ухожу, найду то, что мне надо где-нибудь в другом месте. Он разворачивается на каблуках и идет к выходу, чувствуя, как кровь закипает в венах. Больше ненависти он чувствует только ярость, от которой хочется орать и колотить кулаками по стенам, но Себастьян знает, что стоит ему сорваться — и все кончено, он уже никогда не сможет остановиться. — А ну стой! — несется ему в спину, но Себастьян игнорирует этот отчаянный вопль из последних сил — огромных усилий ему стоит не обернуться и не выбить все дерьмо из мелкого крикливого богача, но с каждой секундой вопрос «А почему бы и нет?» стоит перед ним все острее. — Пошел нахуй, — единственное, что он позволяет себе сказать, однако совершенно не чувствуя себя удовлетворенным. Тут поможет только хорошая взбучка или... Внезапная боль пронзает позвоночник, и Себастьян, корчась в муках, падает на пол. Сиэль буквально повисает у него на шее, он чувствует на себе его вес. Боль за долю секунды растекается по всему телу, как будто в кровь напихали стеклянного крошева, и Себастьяну кажется, что он умирает — снова. Но что-то происходит. Боль уходит так же быстро, как и появляется — и ей на смену приходит чувство удивительной легкости, странно перекликающейся с незнакомым ощущением в каждой клеточке тела. — Что, нравится тебе, дохляк? — шепчет Сиэль, хватая его за шею и грубо стискивая пальцы. Его губы находятся так близко к уху Себастьяна, что тот может чувствовать горячее дыхание на своей коже — так ярко, почти как при жизни и даже лучше. Странное чувство, нарастающее в теле, становится все сильнее — крохотная искра, прокатывающаяся по всем органам, словно зажигает внутри негасимое пламя, и Себастьян наконец понимает, что за странное чувство он испытывает. Он живой. Шею снова пронзает боль — мимолетная, но такая яркая и настоящая, что Себастьян закрывает глаза и шипит сквозь зубы. Сиэль вынимает небольшой шприц с тонкой короткой иглой из его тела и откидывает его в сторону — тот с металлическим звоном катится по бетонному полу, пока не теряется где-то в полумраке бункера. — Конечно тебе нравится, — отвечает вместо Себастьяна Сиэль, хватает его за волосы на затылке и резко запрокидывает его голову. Себастьян громко стонет — боль, настоящая боль, совсем как тогда, когда он был жив! — а Сиэль смеется, выпуская из пальцев его шевелюру и брезгливо вытирая руку об штаны. — Такого добра у меня навалом. Не думаю, что теперь ты хочешь уйти, — Сиэль поднимается с пола и брезгливо касается носком ботинка Себастьяна, который все еще лежит на холодном бетоне, ощущая все и сразу и полностью теряясь в таких знакомых, но давно забытых ощущениях. — Конечно, нет. Так что поднимай свою задницу и отправляйся на пост, дохляк. На сегодня твое увольнение откладывается. Себастьян упирается ладонями в пол и еле-еле отрывает себя от земли, с трудом преодолевая гравитацию. Чувство эйфории затмевает ему глаза, и хочется только прислониться к стене, чтобы слабеющие от удовольствия ноги не подвели, и просто стоять целую вечность вот так, ощущая себя живым как никогда раньше. — Что... Что ты мне вколол? — Себастьян облизывает пересохшие губы и чувствует текстуру потрескавшейся сухой кожи. — Это «Феникс». Не похоже на то дерьмо, что вам кололи в медицинском центре, правда? Действительно не похоже. «Стокер» проясняет сознание и не дает телу разлагаться дальше, как и положено любому мертвяку, но эта дрянь… будто гребаные наркотики. В юности Себастьян баловался травкой и пробовал кокаин, но приход от них и близко не стоял с этим ощущением. Будто и не жил до этого, думает он и смеется над своими мыслями. Колени дрожат, и ноги грозят разъехаться — Себастьян чудом удерживается в вертикальном положении и выдыхает. «Господи, как хорошо». Сиэль отходит подальше, окидывая его взглядом с головы до ног, будто приценивается, и раздраженно щелкает языком. — Выглядишь как идиот, — говорит он, понимая, что Себастьян сейчас больше сосредоточен на своих ощущениях — по рецепторам словно бежит ток, и все кажется до безобразия живым, слишком настоящим. Так не бывает. — Соберись уже. Совсем не умеешь себя контролировать. — Долго этот эффект будет продолжаться? — хрипло спрашивает Себастьян, наслаждаясь ощущением того, как звук резонирует в горле. Блаженство. — Часа два-три, думаю. Сиэль делает вид, будто занят созерцанием своих ногтей. В любой другой раз подобное отношение взбесило бы Себастьяна до дрожи, но сейчас он был готов стерпеть все, что угодно. Наверное, гордость просто не успела вылезти за ним из могилы. — У тебя есть еще? В бункере повисает тишина. А потом Сиэль смеется. Себастьян смотрит на его лицо — ненавистное, омерзительное лицо высокомерного испорченного «золотого мальчика», — и то ли проклятый «Феникс» во всем виноват, то ли еще что-то, но впервые он не хочет подправить его кулаками. Впрочем, эта внезапная мысль тут же перекрывается другой — Себастьян понимает, как сильно он просчитался, когда Сиэль прекращает смеяться и подпирает подбородок рукой, притворно задумываясь о чем-то. Идиот. Показал свою слабость. Где-то внутри зарождается злость — на самого себя, на блядского Фантомхайва, на гребаный — как же хорошо, Господи! — «Феникс» и на собственное неумение держать язык за зубами. Теперь он точно никуда не денется. — Как мы теперь заговорили, гляньте только, — складывая руки на груди и опираясь на бетонную колонну, говорит Сиэль. — Да, пес? Себастьян едва ли не рычит, как бешеная собака, но поколотить ублюдка он не может. Уже не может. — У нас с тобой контракт. И ты никуда не уйдешь без моего ведома, или тебе ни «Стокера», ни «Феникса» в жизни не видать. Мало того, без приказа ты не будешь есть, спать, срать и трахаться — и мне плевать, что вам там, дохлякам, еще надо. Только. По. Приказу. Ты меня понял? В единственном глазу Сиэля словно огни ада полыхают, и Себастьян понимает, что даже при таком низком росте и тощей комплекции тот смотрит на него сверху вниз. Как на собаку. И для этой собаки у него есть вполне конкретное угощение. Пляши на задних лапках, Себастьян. Покружись. Голос. — Да,— сглатывая слюну, говорит Себастьян, и Сиэль удовлетворенно кивает. — А теперь иди, и чтобы я тебя до завтрашнего дня не видел. Еще десять минут назад Себастьян бы без раздумий впечатал наглеца лицом в бетонный пол и сплясал бы на нем чечетку, а сейчас все, что он может сделать — кивнуть и, развернувшись, пойти к двери. — Стой. «Что на этот раз, ты, маленький…» Сиэль все еще стоит у колонны, сложив руки на груди, и улыбается так, будто знает какую-то великую тайну. — На колени, Себастьян. Наверное, у него на лице слишком отчетливо отражается омерзение и желание размазать пацана ровным слоем по всей поверхности бетонной колонны, потому что Сиэль раздраженно вздыхает и закрывает глаза. — Я не буду ждать вечность. Ну же. — Нет, — эхом отражается решительный ответ Себастьяна от бетонных стен бункера. — Ящик «Феникса» сверху твоей оплаты «Стокером», — небрежно бросает Сиэль. — Поверь мне, тебе его хватит надолго. Себастьян думает пару секунд, прежде чем, скрипнув зубами, опуститься на одно колено. — Хорошо, — сквозь зубы цедит он, глядя наглой тощей твари прямо в единственный глаз. — Хорошо, милорд, — поправляет его Сиэль. Интересно, как быстро он мог бы сломать его тощую шею? — Хорошо. Милорд, — каждое слово идет со скрипом, но Себастьян чувствует под коленом холодный бетонный пол, чувствует, как влажный спертый воздух в бункере касается его кожи. Наверное, за такое можно потерпеть все эти унижения, верно? — А теперь иди, у тебя на сегодня еще есть задание.***
Себастьян возвращается в их общую с Бардом комнату — тот уже спит, отвернувшись в стене, и никак не реагирует, когда Себастьян едва ли не пинком открывает дверь и со всей силы захлопывает ее. На покой соседа ему, в общем-то, плевать. Он чувствует себя живым — и сегодня важно только это. — Любишь эффектно появляться, да? — спрашивает Бард, все еще не поворачиваясь. — Спи давай, — отмахивается от него Себастьян. У него нет абсолютно никакого настроения ругаться. Он садится на кровать — пружины проседают под его весом, накрахмаленные простыни напоминают на ощупь бумагу и едва слышно скрипят. Ботинки с высоким голенищем слишком сильно затянуты — особенно левый, — и теперь нещадно натирают. Воздух врывается в легкие и выходит из них почти неслышно, но вполне ощутимо. Сердце бьется ровно, не поддаваясь искушению сорваться на бешеный ритм от переполняющей его радости. Он жив, черт побери. Он уже давно забыл, что это за чувство — и как же приятно испытать его снова. Он почти забывает, что у «Феникса» всего лишь временный эффект. — Что босс сказал? — несется со стороны койки Барда, и Себастьян на мгновение выныривает из океана собственных ощущений — не без сожаления, конечно. — Ничего… особенного, — ни капли не кривит душой Себастьян. Напыщенный ублюдок и правда не сказал ему ничего такого — всего лишь посулил еще более невероятные золотые горы. Буквально предложил жизнь. Сказочное богатство для простого дохляка. — Он дал тебе «Феникс», да? — Бард поворачивается к нему, и Себастьян почти не пугается его сгнившей половины лица. Гораздо больше его пугают слова. Неужели он знает? Ну разумеется, знает — не могут же они все ерепениться из-за «Стокера», даже если его у Сиэля действительно целые горы, так преданно таскаться за этим капризным мальчишкой и терпеть его капризы только ради того, что можно раздобыть и другим путем. Было бы глупо надеяться на такое. — Да, — осторожно соглашается Себастьян. Бард стремительно меняется в лице — неповрежденный уголок его рта ползет вверх, словно он расхохочется в любой момент. Себастьян начинает подозревать, что где-то крупно облажался — возможно, еще когда выбрался из своей могилы. — «Феникс» — это долбанный наркотик, Себастьян, — Бард приподнимается на локтях, и тонкое одеяло соскальзывает с его плеч, выставляя на обозрение сгнившую плоть. Себастьяна даже не передергивает от отвращения. Зато его вполне ощутимо тошнит — надо же, теперь можно испытать даже это! — от услышанного. Наркота. Ну конечно, иначе и быть не могло. Не зря ублюдок улыбался так, будто Себастьян ему душу продал. Себя он продал, вот что — в вечное, мать его, рабство. — Что, холодок по спине побежал? — смеется Бард, и только воспитание и состояние шока (по большей части шок) мешают Себастьяну встать с кровати и врезать ему по роже. — Небось, ты даже сейчас кайф ловишь, от выброса адреналина-то. Ничего, вначале всегда так. Ты включай мозги, сынок. Чувствуешь себя живым, тело будто просыпается. И гниль вся твоя, давно тебе положенная, тоже просыпается. Ты смотри, будешь баловаться дальше — недосчитаешься смазливого личика. А там, может, и руки. Или что у тебя там первым отвалится, не знаю. Его, наверное, сейчас действительно вывернет — желудочным соком, самим желудком, да черт знает, чем еще. Это не просто наркотик — наркотик, который убивает мертвых. Блядская ирония. Он бы, конечно, сейчас посмеялся, в голос и немножко истерично. Да вот только тело будто застыло — о, давай же, бесполезный не-мертвый кусок мяса, шевелись! — и не желает слушаться. Себастьян понимает, что сделал ошибку не тогда, когда вылез из могилы. Все покатилось к чертям еще тогда, когда он родился. — А вы все… — начинает он, и Бард валится обратно на подушку, закидывая руки за голову. — Ага. Я, Мейлин, Финни — мы здесь все ради него, откровенно говоря. Так что добро пожаловать в наши ряды, парень. Бард отворачивается к стене и больше не издает ни звука до самого утра. Во всей этой суматохе Себастьян даже не замечает, что сердцебиение начинает замедляться — сидя под дверью бункера, как побитая собака, он считает свой собственный пульс, а тот стихает с каждой минутой. Через два часа он будет снова бесповоротно почти-мертв.***
Себастьян засыпает на дежурстве и ничуть об этом не жалеет; во сне — черно-белом, как и у всех воскресших — он видит слабые проблески ярких красок и чувствует (наверное чувствует) едва ощутимые отголоски настоящей жизни. Просыпается он оттого, что с обратной стороны двери кто-то настойчиво ломится. Кто бы это мог быть, действительно? Дверь открывает Финни и тут же щурится от яркого света — Себастьян впервые замечает, что радужка у него не красная, как у остальных, а едва розоватая. Интересно, как долго он пробыл в госпитале? Какие эксперименты над ним ставили? Пожалуй, спросить напрямую было бы дурным тоном. Да, он непременно спросит его об этом позже. Сиэль выходит последним — захлопывает за собой дверь и поворачивает магнитный ключ несколько раз по часовой стрелке, не забывая подергать дверную ручку. Точь-в-точь хозяин-параноик — из тех, которые по сто раз проверяют, выключили ли они утюг и закрыли ли воду, когда уходят из квартиры даже на полчаса. Хотя о чем это он. У Сиэля Фантомхайва, живущего жизнью сказочного принца едва ли не в замке, наверняка никогда не было таких проблем. — Не бросай больше оружие, — Сиэль поднимает винтовку Себастьяна с земли и смахивает со ствола невидимые пылинки. — Да, — Себастьян тянет руку, чтобы забрать оружие, но Сиэль делает пару шагов назад и хитро улыбается, как нашкодивший ребенок. — Прости? — переспрашивает он. Себастьян скрипит зубами, прежде чем дать тот ответ, который от него требуется. — Да, милорд. Через секунду винтовка оказывается у него в руках, а Сиэль небрежной походкой направляется к припаркованному неподалеку пикапу. Отчаянно хочется окликнуть этого мудака и в доходчивых выражениях объяснить ему основы светского этикета, но мудак оборачивается сам — только для того, чтобы одними губами произнести: «Хороший мальчик». Даже жаль, что Себастьян не верит в Бога. Может быть, хоть он сумел бы послать ему хоть капельку терпения? Нет. Здесь определенно нужно молиться по меньшей мере Дьяволу.***
Следующий пункт их назначения — Эксетер. Дорога до города должна быть прямой и относительно ровной — кажется, ее даже ремонтировали незадолго до того, как случилась вся эта херня с воскресшими мертвецами. Себастьян занимает привычное место в левой части кузова, держа винтовку наготове. Из Саутгемптона они выбираются без приключений, но никогда в этой жизни ничего не бывает слишком просто. Себастьяну понадобилось даже умереть, чтобы осознать эту простую истину. Самое пекло ждет их в Рокбере — Бард едва успевает затормозить, когда из-за поворота показывается огромный завал из старых ржавых машин, сгруженных прямо посреди дороги на въезде в город. — Ебучие идиоты, — ругается и бьет кулаком по рулю Бард. — Как будто это кого-то из них спасло. Тут теперь не объехать, мы по лесу не протащимся, босс. — Выходим и идем пешком, — равнодушно бросает Сиэль, вылезая из машины. Мейлин и Финни без разговоров вылезают из кузова, оставляя Себастьяна в полной прострации. Что? Пешком? Прямо до Пензанса? Господа, вы в детстве бились головой об пол? — Не стой столбом, Себастьян, — Сиэль ставит ногу, обутую в высокий сапог на шнуровке, на кузов старенького «Форда», стоящего в самом основании груды металлолома. — Мы не пойдем пешком всю дорогу. Войдем в город, найдем брошенную машину, которая еще в состоянии ехать, дольем туда бензина и поедем дальше. Канистра, кстати, под твоим сиденьем, захватил бы ты ее. Канистра действительно оказывается под пустым ящиком, на котором Себастьян сидел всю дорогу; Финни легко выхватывает ее у него из рук, когда Себастьян спрыгивает на землю, и тот даже не думает протестовать — от Финни с тяжеленной канистрой толку больше будет. Винтовку Себастьян перекидывает через плечо, пока лезет вслед за Сиэлем и Бардом вверх по груде металлолома, чтобы перебраться на ту сторону. Заброшенный город, еще более клишированный чем все, что он видел до этого, не предвещает ничего хорошего. Интуиция его никогда не подводит.***
Рокбер кишит ходячими покойниками — это они понимают, когда через двести метров из-за поворота на них выбегает сразу целый десяток. Мейлин укладывает первых двух так быстро, что никто и сообразить ничего не успевает, но винтовка оказывается в руках Себастьяна быстрее, чем тот успевает понять, в чем дело — кажется, вспоминаются старые армейские привычки. По той же самой привычке он мимоходом отмечает, что двое из этого десятка зомби вполне могли бы сгодиться для обработки «Стокером». — Назад, босс, — оттесняет Сиэля Бард, доставая из кобуры пистолет — старая модель, по сравнению с навороченным высокотехничным пистолетом Мейлин и винтовкой Себастьяна, но орудует он им не хуже. С первым десятком они справляются на удивление быстро. К несчастью для них, на пустынных улицах эхо выстрелов гремит еще очень долго и привлекает ненужное внимание. Когда чуть позади раздается звук чавкающей плоти, всем становится понятно, что в этот город они сунулись абсолютно зря. Их окончательно зажимают почти у самой парковки в центре города — несколько машин, вполне себе нетронутых, стоят в самом ее отдалении, а сзади наступает не меньше четырех десятков дохляков. — Бард, бери Финни и идите искать подходящую машину, — коротко командует Сиэль, опуская сумку, которую взял с собой, на землю, и начинает в ней копошиться. — Вы двое, чего застыли, они сами себя не перестреляют. «К нашему большому сожалению», — думает Себасьян, снося голову ближайшему гниляку, заставляя его упасть назад и увлечь своим весом еще парочку ходячих трупов по соседству. Мейлин по привычке берет на себя тех, что справа, но даже они вдвоем едва ли могут уложить такое количество противников за раз — те неумолимо приближаются, и Себастьян надеется только на Барда, Финни и удачу. В прицеле он видит голову дохляка — раз, два, три… Прежде чем он успевает нажать на курок, череп не-мертвой твари разлетается, будто взрывается изнутри, и Себастьян удивленно поворачивается в сторону Мейлин — но та занята своим участком работы. — Будешь так медлить — и тебя сожрут, не подавятся, — слышит Себастьян знакомый голос, и, оглядевшись, видит Сиэля неподалеку. Он стоит на ржавой развалюхе, с которой вандалы давно сняли колеса, и, упершись локтем в колено, целится в очередного дохляка из облегченной снайперской винтовки — Себастьян видел такие всего раз за все время службы. Раз — и голова зомби разлетается на куски. Два — второй падает рядом с первым. Резко развернувшись, Себастьян приканчивает еще одного — уж слишком резво тот направился к парковке. А от Сиэля он такой прыти никак не ожидал — разве может капризный избалованный богач так метко и с таким энтузиазмом стрелять по самую чуточку живым мишеням? О, еще как может. Этот жестокий век породил так много восхитительных чудовищ, что восставшие из могил мертвецы внезапно кажутся наименее опасными из всех. И хотя Себастьян никогда и не признавался себе в этом до последнего момента, такие люди — одна из тех причин, почему ему нравится жить. Что бы это ни значило. Возможно, думает он, они даже успеют прикончить их всех до того, как Бард разберется с чертовым двигателем. Но отчего-то тварей становится слишком много. Он едва не пропускает момент, когда те начинают кучковаться вокруг машины, на которой обосновался Сиэль — тот умудряется перестрелять почти всех, добивая особо прытких прикладом, но один из дохляков оказывается гораздо умнее своих товарищей — ждет, пока Сиэль отвлечется на расправу над очередным противником, и за лодыжку стаскивает его с крыши машины. Навороченная винтовка летит куда-то в сторону. Себастьян разворачивается как раз в тот миг, когда над Сиэлем нависает дохляк, готовый приступить к трапезе, и задумывается всего на мгновение — а если позволить ему сожрать Сиэля? Палец давит на курок быстрее, чем Себастьян принимает окончательное решение, и череп зомби разлетается на куски, покрывая лицо, волосы и куртку Сиэля омерзительной сизой слизью. О нет. С тем же успехом он мог позволить тому мертвецу откусить от Сиэля кусочек. Чертова инфекция передается через кровь и слизистые. Учитывая почти полностью покрытое отвратительными ошметками лицо Сиэля, Себастьян облажался по-крупному. — Черт возьми, любимая куртка, — говорит Сиэль, стирая рукой кусочки слизи и мозгов с лица. — Ты просто не можешь не работать грязно, да, Себастьян? — Но… — Босс, готово! — раздается над парковкой рев мотора, и Финни издает победный клич. — Помоги мне подняться, идиот, и давай сматываться отсюда, — игнорирует абсолютно изумленное выражение его лица Сиэль, протягивая ему руку. Себастьян подчиняется без лишних реверансов — едва ли не взваливает его себе на плечи и тащит к машине как можно быстрее, да так, что Сиэль едва успевает перебирать ногами. В микроавтобус, который удалось завести Барду, Сиэля Себастьян буквально закидывает — тот грязно ругается, отплевываясь от скопившейся в салоне пыли, но Себастьян пропускает поток ругательств мимо ушей, высматривая Мейлин. Та бежит к ним через всю парковку и ловко запрыгивает в салон, и Бард, сидящий впереди вместе с Финни, тут же ударяет по газам. Себастьян захлопывает дверь микроавтобуса и, слушая, как визжат шины на крутых поворотах, прислоняется к стенке салона, прижимая к груди винтовку. На Сиэля, сидящего чуть поодаль, он даже не смотрит.***
До Эксетера они добираются через несколько часов. Сиэль снова находит им убежище, как тогда, в Саутгемптоне — на этот раз вход в бункер прячется в одном из подвалов старой больницы, и кажется уже не таким большим. Хотя, может, дело в том, что он действительно на удивление небольшой для такого крупного города. Сиэль не отдает никаких приказов — молчит, будто в рот воды набрал, но Мейлин, Финни и Бард понимают его без всяких слов; они разносят вещи по комнатам, которые удается найти, и Мейлин с Финни молча уходят нести вахту. Бард уходит поискать уборную, чтобы смыть с рук остатки машинного масла и бензина. Себастьян совершенно не знает, куда ему податься. Он абсолютно точно сегодня облажался — пожалуй, уровень его сегодняшней неудачи трудно переоценить. Катастрофа. Гребаная катастрофа. Он должен извиниться? Черт, за такое вообще извиняются? «Прости, я испортил тебе жизнь, заразив тебя смертельной дрянью, которая непременно превратит тебя в жрущего человечину безмозглого монстра. Не то чтобы ты и сейчас был особо приятным товарищем, ну а потом будет совсем…» Плохо. Просто отвратительно. Он сам не замечает, как ноги несут его в спальню Сиэля — тот не закрывает дверь, вопреки обыкновению, и Себастьян готовится извиняться прямо с порога — точнее, лихорадочно пытается придумать хоть какое-то оправдание себе, но тут же забывает обо всем. У Сиэля в руках — небольшой титановый шприц, точь-в-точь тот, каким он в прошлый раз сделал ему инъекцию «Феникса». А еще — небольшая карпула, в которой — Себастьян готов поклясться своей практически никчемной, но все же жизнью — находится то самое лекарство. Кажется, он смотрит слишком долго и пристально. — Да, это он, — говорит Сиэль, облокачиваясь бедром о тумбочку и зажимая лекарство в руке. — Ты что-то хотел? — Я хотел узнать, как… после сегодняшнего… Он заикается, как первоклашка в первый день, и за это злится сам на себя — ну конечно, накосячить и не суметь извиниться — это же так по-взрослому. Пять баллов, Себастьян. — Все в порядке, — впервые за все время Себастьян видит на лице Сиэля улыбку — не саркастичную, за которую его хочется размазать по стенке, лишь бы никогда больше ее не видеть. Обычную улыбку. — Но лекарства… Он вздыхает так, будто разговаривает с неразумным ребенком, и отчего-то Себастьян чувствует себя крайне неловко. — «Феникс» предназначен для живых, Себастьян, — объясняет Сиэль, усаживаясь на койку и расстегивая куртку. — Для живых, которым не очень улыбается перспектива стать мертвыми. Себастьян опирается плечом на дверной косяк, не решаясь войти; винтовка все еще болтается за плечом — какой идиотизм, почему бы просто не бросить ее к остальному оружию? Дурацкие привычки. — Так ты у нас, значит… — Да, уже давно инфицированный, — раздраженно отмахивается Сиэль, осматривая на свету карпулу с прозрачно-голубой жидкостью. — И мне не очень хочется подыхать, чтобы воскреснуть безмозглой тварью, жрущей человечину. Сам знаешь, судьба незавидная. — Действительно, — кривит губы Себастьян, задумываясь о том, что он вообще здесь делает. — Так что можешь не винить себя в случившемся, я и до всего этого дерьма был слегка… не в порядке, — говорит Сиэль, продолжая копаться в кармане, и извлекает на свет иглу в стерильной упаковке. — Так и знал, нужно было все готовить заранее. Да сядь ты, не стой столбом! Себастьян знает, что неповиновение дорогого стоит, поэтому снимает винтовку с плеча и аккуратно ставит к стене, а сам садится на скрипучую койку рядом — пружины проседают под его весом, и Сиэль едва не скатывается прямо на него. — Полегче! — недовольно бормочет он, вставляя карпулу в шприц. Себастьян как завороженный смотрит, как жидкость переливается на свету — еще немного, и у него слюна начнет капать изо рта. Бешеный пес. Держи себя в руках. — Подержи-ка. Сиэль отдает ему шприц и снимает куртку — кидает ее на пол и брезгливо отталкивает подальше носком ботинка. За курткой на пол летит черный джемпер, но Себастьяну, в общем-то, все равно — его куда больше занимает шприц с голубой жидкостью. «Феникс». Совсем близко — вколи его себе, стань снова живым на ближайшие несколько часов, не жалей ни о чем. Ну же… — Себастьян? — слышит он как сквозь вату, и заставляет себя отвести взгляд от шприца и взглянуть на Сиэля. Тот, голый по пояс, сидит на кровати, упершись в матрас локтями, и с интересом смотрит на Себастьяна, прикусив губу. — Да, милорд? — на автомате говорит он, отмечая про себя, что подобное обращение его почти не бесит. По крайней мере, сворачивать головы он никому больше не горит желанием. Черт, кажется, у него трясется рука. — Сделай мне укол, — просит Сиэль, перекидывая одну ногу через койку, и поворачивается к Себастьяну спиной; тот от неожиданности едва не роняет шприц на пол. Хорош бы он был тогда, честное слово. Интересно, хватило бы у него выдержки не кинуться на пол и не начать слизывать пролившийся из разбитого шприца «Феникс»? О, он в этом очень сильно сомневается. Сиэль худой, будто его все детство голодом морили — ребра выпирают, как у узника концлагеря, хоть анатомию по нему изучай. Себастьян невольно задается вопросом, как же этот тщедушный юнец умудрился выдержать того зомби, но тут же отвлекается на крохотные синяки вдоль его позвоночника — синюшная вереница тянется сверху донизу, будто обрисовывает контур. — Чего застыл? — спрашивает Сиэль, поворачивая голову. — Просто ткни иголкой в самый большой синяк и нажми на поршень, ничего сверхсложного. Он наклоняется вперед, упирается руками в изголовье кровати и выгибает спину — какое невыразимое спокойствие, будто бы он не понимает, что Себастьян может в любой момент вырубить его и вколоть «Феникс» себе, получив свои несколько часов жизни. Себастьян замирает со шприцом в руке. — Почему именно я? — спрашивает он, проводя свободной рукой вдоль линии из мелких синяков. — Потому что я тебе доверяю, — пожимает плечами Сиэль, и тут же едва слышно шипит, когда иголка вонзается в тело, и поршень с омерзительным звуком загоняет лекарство под кожу. Сиэль сжимает пальцы так сильно, что костяшки белеют, но не издает ни звука. Себастьян ухмыляется, вытаскивая иголку и откладывая шприц в сторону, пока Сиэль пытается сесть ровно и дотянуться руками до того места укола. — А ты не подумал о том, что я мог просто вколоть «Феникс» себе? — интересуется Себастьян. Сиэль тянется за курткой и брезгливо, двумя пальцами, поднимает ее за воротник — ошметки мозгов того зомби никуда не делись, сизыми мерзкими комками присохли к ткани. — Я же сказал, я тебе доверяю, — говорит он, и Себастьян утыкается взглядом в пол. Странно, и когда это он заслужил доверие своего отвратительного начальника; он ведь не способен ни сказать ему что-нибудь без оскорблений, ни посмотреть не в уничижительной манере. Возможно, все это потому, что и сам Себастьян всегда платил ему той же монетой. Возможно, он действительно не такой уж плохой. И уж точно не капризный слабак, каким Себастьян посчитал его с самого начала. — К тому же, ты был хорошим мальчиком и тоже заслужил угощение, — говорит Сиэль, и Себастьян чувствует — чувствует, снова! — как его спину пронзает знакомая боль. Поршень шприца опускается с отвратительно громким звуком. Наверное, все звуки кажутся такими, когда ты рождаешься. Себастьян корчится на кровати, не зная, куда деваться от внезапно нахлынувших ощущений: холодный воздух в комнате, стойкий запах лекарства и металла, тошнотворная сухость на языке, тепло, разливающееся по всему телу — так приятно, что почти невыносимо. Интересно, будет ли глупо умереть вот так? Он чувствует руки Сиэля на своих плечах и только спустя мгновение понимает, что тот удерживает его от падения вперед. «Надо собраться», — думает Себастьян, пытаясь восстановить контроль над собственным телом. — Ты молодец, Себастьян, — шепчет ему на ухо Сиэль и тянет на себя. Он падает — на спину, ударяясь об жесткий матрас, но кажется, что намного дальше, глубже — и проклятое чувство падения никак не прекращается. Чувство. — Что ты… — только и может выговорить он, понимая, что язык заплетается, совсем не слушается своего хозяина. В голове — синий туман, под цвет «Феникса», и — разве он не должен быть красным? Пылающим, ярким, сверкающим, — все будто тонет в этом мутном мареве. Остаются только ощущения — не фантомные очертания из черно-белых снов, а настоящие, живые ощущения. — Ты спас меня сегодня, — слышит Себастьян голос Сиэля и чувствует его над собой, совсем близко. — И я хотел сказать тебе спасибо. Что ты чувствуешь сейчас, Себастьян? Чужие руки — холодные — на своем лице. Чужое дыхание — горячее — у своего уха. Сердцебиение — быстрое — прямо напротив собственного бьющегося сердца. — Я чувствую, что я жив, — отвечает Себастьян, и слово «жив» тонет во внезапном поцелуе. Губы у Сиэля горячие и сухие, и целует он ничуть не нежно — или, возможно, Себастьяну просто так кажется. Руки сами тянутся вперед, обхватывают тонкую талию, а перед глазами все сливается в бесконечное мельтешение силуэтов; Сиэль запускает руки ниже, под ткань футболки, проходится по голой коже, и рецепторы словно загораются — каждая клетка полыхает. На секунду Себастьяну кажется, что если это и есть жизнь, то она удивительно похожа на вечные огни Ада. Наверное, Церковь опять наврала с три короба. В Аду гореть приятнее. Сиэль плавно тянет его на себя, заставляя снова сесть — держит крепко, не давая упасть обратно от головокружения, и Себастьян благодарно прижимается к нему, утопая в собственных ощущениях. У Сиэля мягкие волосы, в которые он с удовольствием запускает пальцы, мягкая кожа, которую так приятно целовать, прикусывая и ощущая бьющийся в венах пульс. — Повязка, — шепчет Себастьян, отрываясь от поцелуя, — Я могу ее с тебя снять? Не дожидаясь ответа, он тянется к узлу, распутывает его с легкостью, и повязка летит на пол, открывая впавшее веко, окруженное рубцами гниющей плоти пепельно-розового цвета. Значит, именно отсюда пошел процесс заражения… — Насмотрелся? — спрашивает Сиэль, вскинув голову, и вглядывается Себастьяну в лицо единственным здоровым глазом. Тот кивает и тянется к шрамам рукой, но Сиэль резко наматывает его отросшие черные волосы на руку и тянет вниз, заставляя громко застонать от восхитительной боли — как давно он не испытывали ничего подобного! — О нет, тут мы все равно будем играть по моим правилам, — говорит Сиэль, проведя языком по его горлу. Потом, наверное, им сносит крышу — и Себастьяну в первую очередь. Он валит отчаянно извивающегося Сиэля спиной на матрас, буквально вдавливая в серые простыни, водит руками по стройному телу, оставляет синяки от укусов на шее, стараясь удержать его в объятиях. — Я же сказал, что все будет так, как я скажу, — шепчет ему на ухо Сиэль, и Себастьян сам не понимает, как вдруг оказывается под ним, едва не падая с кровати. Он чувствует тонкие пальцы у себя на груди; Сиэль ловко спускается ниже, расстегивает ширинку на брюках и обхватывает уже вставший член. Кажется, именно в этот момент взбудораженные «Фениксом» рецепторы сходят с ума — небо и земля меняются местами, и все, о чем он может думать, так это о том, как бы не кончить раньше времени от простых касаний. Сиэль, надо полагать, улыбается, — Себастьян уже ничего не может сказать точно — когда опускается ниже, обжигая чувствительную кожу дыханием. — Считай вслух, — тихо приказывает он, и Себастьян не может ослушаться. — Да, милорд. Когда Сиэль обхватывает губами его член и обводит языком головку, Себастьян едва может выговорить «раз», чувствуя, как собственное тело предательски подводит. Два — и Сиэль вбирает его глубже. Три — Себастьян стонет, сжимая простыни. Его тело, наверное, его ненавидит за такой экстремальный аттракцион от полной кататонии до испытаний плотью. Кажется, он успевает прошептать «десять», прежде чем кончить. — Ты больше нравишься мне живым, — шепчет ему на ухо Сиэль, щекоча носом висок, прежде чем подняться с кровати и, подобрав повязку на глаз, направиться к двери. — Постой, — тянется к нему Себастьян, едва способный сообразить хоть что-то, но от дальнейших слов его останавливает взгляд, в котором нет ничего похожего на то, что он видел еще несколько мгновений назад. — Ты же не думаешь, что это что-то значит, правда? — спрашивает Сиэль, перекидывая повязку через плечо, и кожаная нашлепка звонко ударяется о голую кожу. — Просто ты был действительно хорошим мальчиком, Себастьян. Спасибо. Он подбирает валяющийся в пыли джемпер и выходит за дверь, останавливаясь на пороге. Сердце Себастьяна, кажется, на мгновение замирает. — К тому же, иногда даже мне бывает очень одиноко. Когда он уходит окончательно, Себастьян валится обратно на кровать и закрывает лицо руками, прислушиваясь к собственному пока еще живому телу. Кажется, это полный и бесповоротный финиш. Падать дальше больше некуда. Сердце, бьющееся в рваном ритме, с ним в принципе согласно.***
Плимут. Труро. Пензанс. Они едут весь день с самого утра — выезжают еще до рассвета, и всю дорогу Себастьян не решается даже посмотреть в сторону Сиэля, сидящего на пассажирском сидении рядом с Бардом. Бард гонит так, будто от этого зависит его жизнь — редких дохляков, выбегающих на шоссе, он просто давит, и машину каждый раз заносит от удара; шины скрипят так громко, что Себастьян сомневается, доберутся ли они до места назначения в целости. Однако, в Пензансе они оказываются на закате. Холодный резкий ветер с океана ерошит волосы, и Себастьян пытается представить, как это — чувствовать его на своей коже, вдыхать соленый запах полной грудью и кашлять, если воздух оказался слишком стылым. Сиэль ведь обещал ему еще «Феникса»? Возможно, когда-нибудь он решится сделать себе еще одну инъекцию — и тогда это непременно случится на берегу океана. Возможно, он сразу вколет себе тройную дозу — если решит, что смысла жить дальше уже нет. Возможно, тогда он сможет умереть человеком. Они доезжают до порта и выходят из машины. Чайки надрывно кричат над головами; Сиэль выдыхает облачка пара и наблюдает, как их уносит ветер. Брошенные яхты стоят рядами у самого причала, чайки надрывают глотки, проносясь так низко над водой, что кажется, будто они решили поиграть в утопленников — и никого. — И что дальше? — спрашивает Мейлин, прижимая к себе Финни — тот обнимает ее за талию и прячет лицо в складках ее кофты. — Вы должны добраться со мной до острова, если вам нужен ваш «Стокер», — говорит Сиэль, указывая на одну из яхт, на борту которой красуется вензель в виде буквы «Ф». Бард и Мейлин переглядываются, и Себастьян, успевший за эти несколько дней узнать их поближе, понимает, что это значит. Никуда они не собираются. Но они ведь не могут так просто оставить Сиэля здесь и уйти? Они проделали огромный путь, и во что бы то ни стало получат то, ради чего его прошли. Себастьяну теперь отчаянно хочется жить — два года на «Стокере», наверное, в два раза меньше будет с «Фениксом», но за это восхитительное чувство свободы и жизни он готов пожертвовать, пожалуй, чем угодно. Важно ведь не сколько ты проживешь, а как, верно? — Мы… — Мы плывем, — заканчивает за них Себастьян и подталкивает их в сторону яхты. Он твердо уверен, что если возьмет все в свои руки, то они послушаются — и оказывается прав. Интуиция его, пожалуй, никогда не подводила.***
На яхте они находят топливо, которого должно хватить туда и обратно, а Барду удается разобраться с управлением. Они стоят на палубе — Сиэль почти на самом носу, усевшись на перила и болтая ногой, обутой в тяжелый сапог, Мейлин и Финни стоят неподалеку, обнявшись. И только Себастьян смотрит назад, на начинающий медленно исчезать из виду материк, как вдруг замечает, что чайки больше не кричат. Вокруг — тишина, нарушаемая лишь шумом мотора яхты. А потом над побережьем разносится сигнал воздушной тревоги. Надрывная, тягучая сирена перекатывается в ледяном декабрьском воздухе, и Себастьян сам не замечает, что вцепляется в перила слишком сильно. — Что это? — поворачивается он к Сиэлю. Тот спокойно сидит на носу корабля и смотрит вперед — туда, где должны будут скоро показаться очертания островов Силли. — Воздушная тревога. Не слышишь сам? — отвечает Сиэль, доставая из кармана куртки что-то металлическое и блестящее — в этом предмете Себастьян узнает титановый карпульный шприц для инъекций. — А я думал, ты служил в армии и должен разбираться в таких вещах. Шприц падает в воду бесшумно — всплеска даже не слышно за ревом мотора яхты, и Себастьян не успевает даже удивиться. — Что происходит? — спрашивает он, понимая, что происходит сейчас явно что-то, в его планы не входящее. — Через пять минут остров Великобритания перестанет существовать, — говорит Сиэль, все еще не поворачивая головы. — Соединенные Штаты сбросят водородную бомбу на Инверсс, как на город, наиболее близкий к первому месту воскрешения мертвецов. Потом – на Глазго. Следующим станет Лондон. Они все полагают, что проблема именно в месте, а не в болезни — ее генетический код никто так и не смог взломать, он склеился с ДНК человека, будто расплавленная кинопленка. Магия какая-то, правда? Говорят, это конец цивилизации, Себастьян. Наше время истекло. — Да что ты такое несешь? — кричит Себастьян, борясь с желанием схватить его за грудки и хорошенько потрясти за бортом — может, хоть тогда очухается? Может, он совсем спятил? — Сегодня наш последний день, — говорит Сиэль. — Умирать в Лондоне было бы… малоприятно. — Ты знал об этом с самого начала? — Себастьян не выдерживает, и хватает его за воротник, притягивая к себе. — Ты хочешь спрятаться на островах, или что? Отвечай? А потом Сиэль смеется. У него смех, как у мальчишки — раскатистый, звонкий, заразительный, только смеяться Себастьяну совсем не хочется. — Нет никакого острова, Себастьян, — утирает набежавшие от смеха слезы Сиэль. — Нет дома с подвалами, набитыми «Стокером». Ничего этого нет. Это все был обман. — Зачем? — шипит Себастьян, хватая Сиэля за горло и сжимая его так сильно, что может почувствовать — или это ему только кажется? — бешеный пульс. Мейлин, кажется, плачет — прячет лицо в волосах Финни, прижимая его к себе, как последнее сокровище на свете, и тот обнимает ее за содрогающиеся от рыданий плечи. На палубу выходит из рубки Бард — стоит, непонимающе вглядываясь в линию горизонта, где растворяются в сумеречном тумане очертания города, над которым все еще эхом носятся крики тревожной сирены. — Я просто, — хрипит Сиэль, протягивая руку и касаясь лица Себастьяна, — Просто не хотел умирать один.***
Мертвые начали воскресать в среду, будто не могли дождаться воскресенья, как положено приличным героям библейских историй. Но, так или иначе, все вернулось на круги своя. 16:21 — время исчезновения острова Великобритания с лица земли и начала Третьей мировой войны. Смерти, бесчисленные смерти — и больше никаких воскрешений, словно закончился срок действия чуда. Возможно, внезапно стало слишком много погибших и слишком мало той самой генетической пленки, способной заставить трупы встать и пойти, повторив подвиг Лазаря. А возможно, их вытеснил новый, более кровожадный вид — человек, заглянувший в глаза смерти, прошедший через нее и осознавший, что по ту сторону его ждет лишь пустота.