Верь

Прошел почти год. Когда Эжени чуть не провалила первую сессию, Джек сказал, что надо верить. Все непременно образуется само собой — ты только верь и сопромат учи. И все будет хорошо. Она сердилась — ну что за глупости? — но верила. Джека нет почти год. Эжени, Марсель и Валери звонили в Англию, искали следы: приехал, останавливался в гостинице, поехал в какой-то лондонский пригород... Брат, к которому Джек рванул, действительно существовал, только вот тоже пропал без вести. "Верь", — вспоминала Эжени. У ее веры лохматые короткие волосы, теплый взгляд и задорная ухмылка, от которой горы свернуть можно. В рождественские каникулы она едет в Англию. Друзья отговаривают — они не верят, что у нее что-то получится, и боятся, что она пропадет и сама. Но Эжени верит. Верить она умеет. След выводит в Вичбридж — "Ведьмин мост", мысленно переводит она. Маленький городок в пригороде Лондона стоит чуть не на ушах, приезжую просто не замечают — у них вьются толпы журналистов со всей страны. Шаг за шагом — угостить кого-то кофе, постоять с кем-то в очереди в супермаркете, утешить плачущего малыша, пока мама торопится с другого конца поляны в парке — и перед ней вырисовывается история. Какой-то маньяк год удерживал в доме толпу народа, а сейчас съехалась полиция половины страны: что-то случилось — то ли они вырвались силой, то ли был штурм, — и об этом стало известно. Сердце колотится до боли сильно. Верь, думает Эжени. Верь. Жертвы в больнице и к ним никого не пускают — только полицию. Эжени бродит вокруг забора и думает, стянуть ей у кого-то форму или умолять, упрашивать, чтоб хотя бы сказали. — Ты Эжени? — тихонько окликают ее из-за забора. Она вздрагивает. Прямо на нее смотрит миниатюрная девушка с солнечными в рыжину волосами. Бледная, на лице и руках ссадины, но глаза горят смело и радостно. На плече у нее сидит зверушка с острой мордочкой, то ли мышь, то ли крыса. — В досье Джека был твой портрет, — объясняет она, не давая задать вопрос. — Видишь кусты? Там за ними прут отодвигается. Можешь пролезть. Эжени пробирается в дырку, чувствуя себя Алисой, которая уменьшилась и проникла в волшебный сад. Рыженькая девушка помогает ей отряхнуться и тянет за собой к лестнице черного хода. Пока они крадутся меж розовых кустов и потом по ступенькам, девушка рассказывает — ее зовут Дженни, она всю жизнь прожила в этом городе, одной из первых попала в дом... Она говорит о Джеке с нежностью сестры — так, что Эжени не ревнует. Незачем. Джек лежит на третьем этаже. В коме. Ранение в грудь, сквозное. Дженни, кусая губы, объясняет, что он хотел защитить ее любимого человека и своего друга. Вот и защитил. Джек совсем не похож на себя. В лице ни кровинки, черты заострились и будто высохли. Приборы тихонько попискивают. — Он пока не приходил в себя, — говорит Дженни. — Но раз ты тут, все будет хорошо. У Эжени подгибаются ноги. Ей хочется плакать и она плачет, то ли потому, что безумный, пожирающий душу страх, терзавший ее весь год, отступает, то ли потому, что накатывает новый: найти и сразу потерять. — Все будет хорошо, — Дженни крепко сжимает ее руку. — Я звала Джона, и он очнулся. И ты зови. Эжени опускается на колени, берет Джека за руку и тихо-тихо шепчет его имя. Приборы на мгновение перестают пищать — а потом начинают снова, сильнее, увереннее и чаще.