Затворник и Шестипалый

— Не надо этого делать. — Не понял. — Я сказал: не надо этого делать. — Почему?! — Вот зануда… Просто не надо. Не выходи. Шестипалый медленно отошел от двери и вопросительно уставился на незнакомца. Он не дождался ответного внимания: еле слышно скрипнул ржавый кран, зашумела вода, незнакомец, как и положено после появления из сортирной кабинки, мыл руки. Очень тщательно, чуть ли не до скрипа, как будто хотел вместе с грязью содрать кожу. — Я просто пришел кореша проведать, приемные часы-то уже закончились. Незнакомец чуть повернул голову и бросил через плечо насмешливый взгляд. Шестипалому тут же стало стыдно за жалкие попытки взять легкомысленный тон. — Это у вас там, снаружи, теперь так говорят? Про приемные часы? Холодком по коже пробрало от того, насколько пренебрежительно с ним заговорил этот человек в белом халате. Ответить было нечего. — Я по-быстрому сбегаю до его палаты и вернусь, ладненько? — Шестипалый сделал еще одну попытку достичь взаимопонимания. — Он тут скучает… хороший парень, он же не виноват, что больной на всю голову, верно? На то и друзья… — Вылез бы лучше обратно, — врач неприятно усмехнулся. — Пока есть возможность. Он указал на залитую дождем створку окна, через которую Шестипалый проник в мужской туалет забытой богом психушки. — Тебе ведь здесь ничего не надо, и приятеля, хорошего парня, нет. Не очень-то у тебя умелые отмазки. Как тебя зовут? — от острого внимательного взгляда хотелось спрятаться, и никак не приходило на ум какое-нибудь имя, так что с языка сорвалось само собой: — Шестипалый. Обычно так называют, — при этом он поглубже засунул руки в карманы и уставился в пол. — Забавно, — откликнулся врач. — А меня обычно называют Затворником. А если на самом деле — что ты здесь забыл? Голос у него при этом смягчился. Шестипалый чуть оттаял и сознался: — На спор. Сделать фотку в Инстаграм. С поста охраны, — он подумал и развязно спросил. — Проведете? А то мне… — он выразительно чиркнул себя ребром ладони по горлу и попытался сложить дрожащие губы в ухмылку, которая показывала бы врачу: «Эй, мужик, мы одной крови, я и ты. Что ты, как неродной, давай пошалим!» Терять уже было нечего, раз все равно спалили за проникновением в частную клинику. — Насчет этого, — «неродной» точно скопировал упаднический жест Шестипалого, — ты, пожалуй, прав, хотя и не понимаешь, насколько… За плотно притворенной дверью туалета послышались тяжелые шаги и звон цепей. Врач замолчал и, казалось, даже затаил дыхание, а потом поступил неожиданно и жутко: посмотрел немигающее, по-птичьи, на Шестипалого и прошептал: — Хочешь жить? — не дожидаясь ответа, зажал Шестипалому рот, проворно втащил обмякшего от ужаса парня в туалетную кабинку и не забыл там закрыться. Когда жертва нападения попыталась высказаться — ну хоть замычать! — врач ответил на это болезненным тычком под ребра и тихим, на грани слышимости, горячим шелестом в ухо: — Молчи. Не шевелись. Замри. В этот момент вырубился свет. Кажется, это называлось мудреным словом «никтофобия». Если по-простому — боязнь темноты. Стоило Шестипалому оказаться во мраке, как он тут же, после непродолжительной трясучки, цепенел и забывал обо всем. В такие моменты с ним можно было делать что угодно, он ничего не осознавал и потом даже намеков на воспоминания не мог наскрести. А сейчас — от испуга, непривычной тревожной обстановки, от того, что сзади оказался здоровый мужик, который беззастенчиво лапал его за бедра — спасительная отключка не приходила. Дверь открылась, пропустив в комнату желтый ломтик света. Но от этого стало только хуже, потому что вместе с ним появилось непреодолимое чувство опасности. Некто огромный, тяжелый, звенящий металлом, обходил сортир. Шестипалый почувствовал, что Затворник плотнее прижал его к себе, и сдавленно пискнул. Сортирный гость зарычал и сорвал с петель дверь с соседней кабинки. Шестипалый зажмурился. Он барахтался в бесконечном море тьмы и тонул, только рука Затворника немного поддерживала его над водой, позволяла беззвучно втягивать в легкие воздух, наполненный запахом крови и паники. Наверное, он обмочился бы под себя от этой пытки неизвестностью, если бы не раздался звон стекла и треск выдираемой рамы, а следом за этим — приземление тяжелого тела на влажную землю за окном. Звонкое стальное бряцание удалялось от них, и, наконец, совсем пропало за шуршащей пеленой ливня. Затворник щелкнул шпингалетом и вытолкал Шестипалого наружу. — Я думал, он услышит, как у тебя сердце колотится, — спокойно, чуть презрительно проговорил Затворник и опять отправился мыть руки. — Кто вообще этот… он? — с запинкой спросил Шестипалый. — Крис, — Затворник выключил воду и обернулся. — Теперь обратной дороги нет — по крайней мере, с этой стороны. Но я знаю верный выход. — Ты б не пугал, а? — пискнул Шестипалый. — Чего нет-то? Я выскользну… я пробегу… — Он бегает еще быстрее, чем ты, — отрезал Затворник. — Даже не думай. Шестипалый помолчал, а потом жалобно прохныкал: — Было бы у меня пальцев столько, сколько у всех, я бы здесь не оказался! — Покажи, — дружелюбно попросил Затворник. — Хм, здорово. А чем они провинились? Шестипалый снова сунул руки в карманы, да так ожесточенно, что куртка затрещала по швам и неприятно натянулась на спине. — Ну, у меня есть друзья. Они, — тут он сообразил, что может соврать, и немедленно так и поступил. — Ну, они считают меня крутым очень. Они боялись даже подходить к этой психушке, а я сказал, что смелый и не боюсь, и сделаю фотку, ну и вот тогда они поймут! — Не поймут, — Затворник бережно вытащил из рук разошедшегося Шестипалого смартфон, которым он яростно размахивал, и сунул к себе в карман. — Тут везде глушилки. Единственная связь — радио на вышке. Но твои друзья ведь все равно не пойдут тебя спасать, даже если ты подашь им сигнал, правда? — От чего спасать? От чего, ты скажи? — Шестипалый налетел на Затворника. — Чего ты пугаешь, чего ты темнишь-то?! Вместо ответа Затворник схватил его за грудки и выволок в коридор. От увиденного Шестипалый моментально заткнулся. До мозга все доходило медленно. Сначала его ошеломил запах: такой бывает на мясном рынке в жару, только тут был в разы сильнее. Потом вид крови. Ее тут было много, хоть залейся. В одной из чернеющих луж лежал безголовый труп, Шестипалый разглядел отчетливо белеющий шейный позвонок, вывороченный из тела. Наверное, можно было еще испугаться звуков, но у Шестипалого заложило уши от приступа тошноты. Он прислонился к стене, даже не задумываясь о том, что там могут быть размазана кровь или чьи-то мозги, и почти сполз на пол. Затворник не дал ему это сделать и вздернул обратно. — Теперь понял? Это решительный этап эксперимента. *** — Смерть пришла, — объяснял Затворник Шестипалому, провожая в свое временное убежище. Оно было недалеко от злополучного сортира, минутах в пяти торопливой, с оглядкой, ходьбы. Сначала нужно было нырнуть в вентиляцию, потом проползти до технического узла, и вот там, за ящиками, сесть на половую тряпку и успокоиться, как велели. — Все умерли? Все-все? — туповато бубнил Шестипалый, растерянно уставившись на спокойного Затворника. — Ты тоже умрешь, если будешь вести себя неосторожно. Мы с тобой все равно что в эпицентре пожара. Только там хоть сразу задохнешься, до того, как поджариться. А здесь тебя могут убивать медленно и мучительно. Это такой огромный мясокомбинат, и путь отсюда только один. — А кто этот? Ну… который дверь вышиб… Крис? — Шестипалый сжался в комок и раскис, заплакал от страха. — Зачем я сюда пошел! — Не ной, — одернул его Затворник, и Шестипалый доверчиво на него уставился. Уж он-то должен знать, что здесь делать, раз работает в больничке. Знает все входы-выходы. Ну и этих, которые здесь все разметали, знает поименно. — Так вот. К нам приходил Крис Уокер. Главный мясник. Еще есть Трагер. Глускин, Манера, Дэннис. Многие, кого я не знаю поименно. Жертвы особых экспериментов. Сильные, быстрые, кровожадные. Убить их сложно, иначе бы охрана давно справилась. Так что остается только прятаться. Или бежать — и перепрятываться. Долго так не пробегаешь. — А ты здесь какими судьбами? — поерзал Шестипалый. Полужопие, под которым сбилась тряпка, начинало затекать и требовало движения. Затворник посмотрел на него, улыбнулся и пожал плечами: — Я здесь давно. Присматриваю. Учусь. Читаю стихи. — Какие еще? — внезапная смена темы показалась странной. — Например, такие: я выхожу — но дверь не та, за нею страх и темнота, и в этой самой темноте дороги все уже не те. Шестипалый нахмурился. За всю жизнь он прочитал пару десятков стихотворений, и это было не из их числа. — А стихи зачем? Смешно же. Затворник посмотрел на него чуть свысока: — Ты хорошо учился? Шестипалый нахмурился: — А че? — Я имею в виду, тебе легко удавалось заучивать сложные предметы? — Не особенно, — Шестипалый сконфузился. — Вот и мне, — от этого признания Шестипалый чуть не подпрыгнул, настолько по-свойски оно прозвучало. — В стихах все проще укладывается. Есть даже такая техника: мнемостихи. — А, что-то помню, — обрадовался Шестипалый. — «Цыган на цыпочках цыпленку цыкнул: «Цыц», да? — Правильно. Я заметил, что если любой жизненный опыт уложить в стихи, то он приходит на помощь в нужную минуту. Это позволяет не наступать на одни и те же грабли. — Прикольно... Шестипалый попробовал это осмыслить. Удавалось с трудом. Он попытался перевести разговор на более понятные вещи: — А почему ты отсюда не сбежал? — Не смог добраться до выхода, когда начался решительный этап. Поначалу думал: знаешь, наверное, это судьба. Ведь не улетишь прямо отсюда, из этой вентиляционной кишки. Думал, дождусь, пока меня найдут, и пойду в расход. Потом ты пришел. А ты вряд ли собирался здесь умирать. Шестипалый кивнул. Он не знал, как выразить свою привязанность к Затворнику, и просто молча пожал ему руку, смущаясь своего шестого пальца. *** — Если бы ты правда хотел навестить своего кореша, то он нашелся бы именно здесь, — прошептал Завторник, подводя Шестипалого к двери. — Мужское отделение. Придется пройти через него. Спустя пару часов, проведенных в компании Затворника, Шестипалый почти не впадал в панику при виде расчлененных тел и при первом же признаке опасности прятался. Он почти забыл и компанию Брайана, и тот дурацкий спор, из-за которого он полез в психушку добывать фотки. Все это казалось подсмотренной сценкой из сериала про колледж. Тут, в «Маунт-Мэссив», все было всерьез на полную катушку. Шестипалый почти получал кайф от этого, но только не в те моменты, когда нырял в спасительное нутро ржавого шкафчика или под брюхо продавленной койки. Такое бегство не казалось унизительным: уроды, которые за ними охотились, выглядели слишком мерзко и опасно, и он все еще помнил ту окровавленную тушу, которая теперь расхаживала по внутреннему двору. Затворник говорил, что в «Маунт-Мэссив» содержатся и более опасные твари, так что «разумное отступление не является признаком слабости». Затворник был таким убедительным и спокойным, что Шестипалый верил каждому слову. Но сейчас он заартачился. — Ты говорил, что там этот… доктор Трагер. И что он вооружен. Что, нет другого пути? Он что, твой приятель, раз тоже доктор? Он сердито толкнул Затворника в плечо и надулся, когда тот издал тихий кудахтающий смешок: — Ричард никогда не был врачом. Просто еще один из местных пациентов. Я хорошо его знаю, — Затворник с затаенной гордостью расправил измятый медицинский халат. — И нам стоит быть осторожными и передвигаться быстро, — он посмотрел на Шестипалого и прибавил чуть мягче. — Не ной. Это не так уж сложно, я пробирался этим путем несколько раз и никто меня не поймал. — Ты так говоришь, — пробурчал Шестипалый. — Как будто этот кровавый пиздец здесь уже давно. Он и сам почувствовал, что выматерился неубедительно. — Пару дней, — Затворник пожал плечами. — Но всегда есть возможность приспособиться. Как можно приспособиться к такому трэшу, Шестипалый не знал. Наверное, для этого самому нужно быть немного психом. Шестипалый оценивающе посмотрел на своего проводника и впервые подумал о том, что немногие люди представляются друг другу странными прозвищами и так спокойно ведут себя в настоящем аду, как будто вырезанном из второсортного ужастика. В сущности, Затворник ничего не рассказывал о себе, зато много и удивительно точно расспрашивал о жизни Шестипалого. — Так и будешь на меня смотреть? Идем, — Затворник открыл дверь и проскользнул в полутемный коридор. Полный мрачнейших предчувствий, Шестипалый шагнул следом. Как и везде в «Маунт-Мэссив», здесь было пусто, тихо и кроваво. Только привычная обстановка все равно давила на нервы, и Шестипалый начинал подозревать. Вот сейчас откроется дверь и выйдет псих с дубинкой. Вот сейчас из вентиляции вылезет облако темного тумана и наползет — Затворник описывал главную опасность «Маунт-Мэссив» именно так, как ползучее облако. Вот сейчас Затворник повернется к нему, а у него глаза пустые и стеклянные, как у всех психов. Шестипалый невольно замедлил шаг и отстал. Ладно, пора было себе признаться. Он перестал верить Затворнику после слов о знакомстве с Трагером. Что если он заманивает его к доктору? По его прикидкам, они уходили все дальше и дальше от выхода. Окон здесь почти не было, а те, что встречались, оказывались забраны крепкими решетками на замке, просто так не выберешься. Рано или поздно они наткнутся на Трагера. Чем он, кстати, вооружен? На полу лежала окровавленная нога в серой брючине и стоптанном тапке, Шестипалый споткнулся об нее, чертыхнулся про себя и ускорил шаг, а потом остановился, как вкопанный. Затворника нигде не было. На кошмарный миг Шестипалый поверил в то, что все вокруг, в том числе и Затворник, было галлюцинацией. Потом он осознал, что в своих размышлениях страшно протупил, и, видимо, отстал. — Затворник? — так тихонечко, как смог, пропищал Шестипалый. От паники он всегда сбивался на дурацкий фальцет, и в школе, и в колледже… Ох, черт. Ему что-то послышалось. Или не послышалось, неважно, он спрятался под каталку у стены прежде, чем сумел подумать — показалось или нет. Опасливо огляделся. Коридор был удручающе пуст, ни следа Затворника. Шестипалый вдруг вспомнил один из своих кошмаров, когда он выходил из окна высотки и вдруг понимал, что не умеет летать. Ощущение было такое же: ломота в пятках, холод в желудке, и из легких тянется предсмертный хрип. Беззащитность, как будто голышом на глазах у всего колледжа. Заманил и бросил, заманил и бросил, бросил, бросил, сука! Шестипалый шарахнул кулаком по полу и взвизгнул, когда за вытянутую руку его поволокли на свет. Перед ним мелькнули босые ноги, фартук в бурых пятнах, и, наконец, неопрятные космы седых волос. Весь облик никак не воспринимался целиком, Шестипалый то начинал втыкать на круглые очки, то на изъеденное морщинами и язвами лицо, то на грязную тряпку, которая шевелилась, когда агрессор начинал разговаривать. — Ну, кто это у нас? — голос у него был ласковым. У Шестипалого язык как отнялся, ни словечка не мог сказать. Только трясся, пока его держали за плечи, и смотрел на смешные круглые очки. Мысли рассыпались по черепушке как горошины, и требовалось большое усилие, чтобы их собрать. Наконец Шестипалый выловил одну, и эта мысль была до черта короткой и тупой, настолько, что он ее выговорил: — Трагер. — Верно, приятель, — сначала Шестипалый почувствовал жжение в скуле, потом приземление на пол, и только потом сообразил, что Трагер его ударил. Это так не вязалось с манерами Трагера, как будто доброжелательными, что Шестипалый захныкал от испуга и обиды. — Шоковая терапия, малыш. Тебя это не убьет, — Трагер поднял его так легко, как будто Шестипалый ничего не весил, и небрежно уложил на каталку. Окаменевший Шестипалый почувствовал, как на запястьях и лодыжках затянулись ремни, и только после этого отмер и громко заорал. Было уже поздно, конечно. Вот дурак… — Я думал, ты здесь с другом. Мы можем его подождать, вместе всегда веселее, — Трагер тихо рассмеялся, и Шестипалого прошиб холодный пот. — Затворник, не подходи! — крикнул Шестипалый. — Не подходи! — Какой бессмысленный героизм, — усмехнулся Трагер, вторя внутреннему голосу Шестипалого. — Что ж, тогда мы немного покатаемся. Нам недалеко, мой юный друг. «Недалеко» на поверку оказалось адскими покатушками по длинным коридорам в полутьме. Единственное преимущество такого способа перемещения по «Маунт-Мэссив» заключалось в том, что Шестипалый почти не видел трупья и крови. Ну и потом, пока они не достигли цели, ничего страшного не произойдет. «А потом?» — задал себе вопрос Шестипалый и трусливо зажмурился. Как он ни молись, а дорога не окажется бесконечной. Каталка остановилась, Шестипалый осторожно приоткрыл глаза и приподнялся. — Можешь не вставать, — вежливо отозвался Трагер, копаясь в инструментах. Шестипалый разглядел огромные ножницы, которыми деловито пощелкал доктор, и откинулся обратно. Господи, рядом с ним гребаный псих, который собирается… что-то собирается, короче, и этому никак не помешать! Шестипалый снова безнадежно дернулся в своих путах и застонал от отчаяния. — От этого ты не умрешь, — окончательно утвердившись в своем выборе, Трагер подошел к каталке и склонился над ней. — Хм, занятный случай. Это не доставляет хлопот? — он задумчиво подергал мизинец и безымянный палец на руке Шестипалого. — В любом случае, я полагаю, стоит от этого избавиться. — Не надо! — Шестипалый впервые встал на защиту своего недостатка и тут же закричал от боли. Всю руку, начиная от мизинца, как будто окунули в кипяток, нет в кипящую кислоту! В глазах у Шестипалого потемнело, он почувствовал, как во рту разливается привкус меди, а сам он, вместе с пылающей рукой, проваливается в бесконечную шахту лифта. Он почти ушел на глубину, как сквозь пелену ледяной темноты прорвался сначала громкий крик, а потом невнятная ругань Трагера. — Никуда не уходи, я скоро вернусь, — пообещал Трагер и пропал, как страшный сон. Всеми оставленный Шестипалый хрипло заныл, вывернув голову к плечу. — Сколько раз я тебе говорил: «Не ной»? — раздался над ухом знакомый голос. Шестипалый вытаращился на Затворника и громко икнул, истерично заржал, и снова икнул. — Не дергайся, — осадил его Затворник, ковыряясь с ремнями на каталке. Но Шестипалого крючило в приступе пузырящейся, как бутылка колы с ментосом, икоты, перемешанной с хохотом. Потом по лицу потекли слезы, Шестипалый сердито вытер их и застонал: соленые капли попали на место оторванного пальца. — Тише, — напомнил Затворник. — Все, слезай, идем. По пути Шестипалого разбирало на разговоры. Он понимал, что нужно заткнуться, но у него никак не получалось. Гнусавым голосом он торопливо выбалтывал все: — А я думал, ты меня заманил! Что ты заодно с ними. Я думал, ты меня бросил! Больно как, а… Блин, больно, я не могу тут перелезть… Я думал, ты больной, я был уверен, Затворник. А ты меня спас. В порыве благодарности он крепко обнял Затворника на очередном повороте. — Ну, что ты? — без особого недовольства спросил Затворник. — Осторожнее, мы еще не выбрались. — Хотел просто сказать, что ты мировой парень, вот, — заулыбался Шестипалый. — Куда мы сейчас идем? — Вверх, вверх и вверх, — ответил Затворник. — Здесь лестница. Идем. — Стой, — Шестипалый поморщился. Кайф от чудесного спасения слетел с него так же быстро, как слетают трусы с актеров в простенькой порнушке. Под носом как будто прижали ледяной палец и с силой надавили, выталкивая из его мозгов сознание. — Мне херово, сейчас упаду — признался Шестипалый — и упал. *** Ноги оторвались от земли, целую секунду Шестипалый летел, а потом его задница оказалась на жестком и холодном. Из обморочной темноты тянуло сыростью и словами полузабытой песни: «Плачь, плачь, детка, но не тони в печали. Это безумие. Не проси меня объяснить причину». — Очнулся? — Затворник приобнял Шестипалого за плечи и усадил его поудобнее. — Вот, возьми. Он передал грязную мокрую тряпку. Не зная, что с ней делать, Шестипалый уложил ее на лоб. Слово «безумие» отдавалось в голове, отскакивало от ноющего затылка и вспыхивало фейерверком в закрытых глазах. — Ты ведь здесь два дня, да? — Чуть меньше, — признал Затворник. — Как ты не сошел с ума? Это же пиздец, — Шестипалому никак не удавалось подобрать другое удачное слово для описания происходящего. — Настоящий пиздец, в котором выживают только эти… ну, психи. Вся эта ваша больничка — просто рай для двинутых! Я уже сам, кажется, скоро стану таким же, а ты здесь два дня — и ничего?! — Шестипалый завелся и перешел на крик. — Да что ты такой спокойный-то?! Затворник выждал пару секунд после того, как он проорался, и бережно накрыл прохладной ладонью его рот. — Не кричи больше. Мы сейчас в безопасном месте, но никто не знает, сколько оно еще таким пробудет. Шестипалый открыл глаза и догадался осмотреться. Они сидели за гермодверью очередного технического узла, так что можно было и поорать немного, такие штуки — Шестипалый догадывался — неплохо все глушили. Но шуметь уже расхотелось. — А ты знаешь, что такое безумие? — А? — от нелепого вопроса, знакомого по одной компьютерной игрушке, Шестипалый фыркнул. Но Затворник, похоже, не шутил: он серьезно смотрел на Шестипалого и ждал ответа. — Ну, — пришлось задуматься. — Когда это… крыша едет. Затворник усмехнулся и тут же напомнил Шестипалому преподов в колледже. Они так же кривили рожу, когда он давал глупый ответ. — Безумие — это когда человек выходит за рамки принятой нормы, — мягко сказал Затворник. — Согласен? — Ну, — кивнул Шестипалый. Эти разъяснения немного успокаивали. Как будто он сидит на лекции и просто слушает профессора, а все, что вокруг — это так, наглядная демонстрация. — Если норма в этой больнице — то, что ты видишь, то меня можно считать сумасшедшим. Я никого не убиваю, не насилую, веду себя спокойно, даже Трагера я не пытался уничтожить, просто отвлек. По меркам «Маунт-Мэссив», которые ты, кажется, принимаешь за исходные, я — абсолютный псих. Шестипалый разинул рот, как будто на его глазах фокусник вытащил из шляпы не только кролика, но еще и пианино, спальный гарнитур и статую Свободы. — Кстати, о Трагере. Ты теперь, наверное, поменяешь свое прозвище? Шестипалый заторможенно поднял и осмотрел руку. Пока он валялся в отключке, Затворник перевязал место отреза относительно чистым обрывком своего халата. Теперь его рука выглядела почти как нормальная. Примерно так он, в общем-то, хотел сделать в детстве, но зассал, а его мать все время твердила, что и шестой палец — это тоже божественный промысел, и резать его по этой причине никак нельзя. Шестипалый глупо ухмыльнулся. Да это же лучшее свидетельство адского кошмара, который он здесь пережил. Брайан и его кореша даже чуточку такого бы не выдержали, офигеют теперь. Вот они выберутся с Затворником — и он им еще покажет. Пусть попробуют ржать, Шестипалый теперь не поведется. Он-то знает, что такое реально стальные яйца. Довольный собой, Шестипалый хмыкнул: — Даже не думай. Если поменяю прозвище — кто ж тогда подумает, что у меня этот палец был вообще? Ладно, — он поднялся и постарался не шататься. — Веди меня уже к выходу. Это недалеко, ты же сам сказал вроде? — Подняться на пару этажей — и все. Они отправились в путь. Такой скрипучей лестницы даже в фильмах ужасов не бывает, а зря, бодрит до усрачки. На каждом шаге Шестипалый замирал, ожидая, что вот-вот на них налетят очередные психи и либо переебут их доской, или выебут дубинкой — от некоторых экземплярчиков он уже слышал такие обещания. Но все, видимо, были заняты, а Затворник с каждым шагом по лестнице как будто оживал и становился веселее, свободнее. На последней ступеньке он остановился и повернулся к Шестипалому: — Ну что? — он ласково погладил дверь. — Вот он, путь к свободе. — Пойдем, — Шестипалый нетерпеливо рванулся к выходу из адской бойни. — Ну, чего медлишь-то? — Хочу сказать больнице кое-что на прощание. Затворник, отошел в сторону, позволяя Шестипалому возиться с тугим проржавевщим засовом, и начал читать: — Мало кто в этой больнице услышит, как мы идем на восход. Есть только выход… Шестипалый ссадил ручкой засова рану и выругался. Дверь наконец поддалась и он бросился было в холодный осенний воздух — но тут же заставил себя притормозить. Они стояли на краю мокрой дождевой пропасти. Затворник в это время договорил свои стихи: — Есть только крыша, пара шагов — и полет. *** Шестипалый в ужасе уставился на Затворника: — Ты чего? К-куда тут уходить? — он махнул рукой в сторону близкого края. — Вперед. Мы улетим. И у тебя, и у меня достаточно сильные руки для этого. Не бойся. Курица тоже птица. — Стоп, — Шестипалый нахмурился. — Погоди. Да погоди ты! — он сорвался на перепуганный крик, и Затворник сделал небольшой шаг назад. — Блин, не гони коней. Здесь не спрыгнуть, высоко, соседняя крыша вон где, и гораздо ниже. Какая кури… ты меня что, петухом назвал?! — Мы полетим. Мы всегда это умели, потом кое-что изменилось, — Затворник пожал плечами. — Я понимаю, ты не очень мне веришь, но другого выхода у нас нет. Идем. Он дернул Шестипалого к себе и покрепче обнял, только это теперь совсем не успокаивало. Сердце ухнуло в подреберье, да там и осталось. Похоже, что Затворник все-таки псих, да еще какой. А если так, то они сейчас спрыгнут вниз и разобьются. Какой здесь этаж? Пятый, шестой? Да пофигу, один шанс на миллион, что вообще выживут. Шестипалый вырвался из объятий и заорал: — Слушай, ты! Не подходи! Затворник посмотрел на него спокойно и печально: — Похоже, ты предпочитаешь участвовать в решительном этапе? Не зная, что предпринять, Шестипалый судорожно кивнул. — Тогда тебе придется действовать одному. Затворник разбежался и оттолкнулся от края крыши, прыгая вперед. Его уверенность на долю секунды передалась Шестипалому, и, пожалуй, он не удивился бы, увидев обещанный полет. Но движение вверх просуществовало не дольше веры в Затворника: неумолимая сила притяжения рванула его вниз. Раздался грохот, и Шестипалый, не пойми как, оказался рядом с хлипким ограждением. Он напряженно вглядывался в полумрак и, наконец, сумел понять, что Затворник приземлился в кусты. Судя по еле уловимому стону, он все еще был жив. — Псих, — пробормотал Шестипалый и пробежался вдоль края. Должна же быть пожарная лестница, ну хоть какая-нибудь. Спускаться пришлось по настоящему гнилью, а не лестнице. Несколько перекладин на порядочной высоте чуть не остались у Шестипалого в руках, и он почти ссыпался вниз с громким криком: «Ах ты ж блядь!». Из окна на этот вопль кто-то высунулся, но тут же спрятался обратно, стоило Шестипалому показать ему окровавленный кулак: из раны опять текла кровь, срезанное мясо дергало и жгло, но сейчас — видимо, от радости по поводу Затворника, Шестипалый испытывал душевный подъем. Затворник нашелся под кустом. Он держался за бок и стонал, под его ладонями постепенно проступало темное пятно. — Убери руки, ну, — буркнул Шестипалый. — Не ной! Сам же говорил. Псих. — Таблетки, — просипел Затворник и слабо похлопал себя по карману. Шестипалый вытащил оттуда кусок лафетки на две дозы. На потертой фольге можно было прочитать только «…гало…». — На, съешь, — Шестипалый затолкал таблетку в плотно сжатые губы Затворника. Тот, наконец, догадался, что от него требуется, сглотнул и затих. Оставаться в кустах было нельзя, ясен хуй. Где-то во дворе шляется Крис Уокер, да еще и Трагер может вылезти, если почувствует недостаток пациентов. Стоило укрыться где-нибудь. Только вот где? Все окна соседнего здания оставались темными и мрачными. Лезть в темноту надеясь, что она укроет… Снова сталкиваться со своей фобией, рискуя впасть в ступор и сжаться в углу? Пофиг, решил Шестипалый. Дождь прекращается, ночь лунная… Авось все будет видно. Он кое-как подхватил Затворника и потащил его в дом. Ближайшая дверь оказалась заколоченной, зато одно из окон удалось высадить почти бесшумно. Сначала Шестипалый прыгнул в темноту сам. Продышался, пока к горлу подступал панический паралич, а потом сдернул за ноги Затворника и обнял его, чтобы не упал кулем на пол. «Куль» всхлипнул: — Где мы? Обнимашки Шестипалого доставались абсолютно незнакомому парню. *** В колледже скучающему Шестипалому доводилось прослушать нудятину вроде курса классической литературы. Он тогда, помнится, офигевал с того, какие эти классики были придурки, почему описывали любого сумасшедшего как монстрятину. Ну, лицо перекосило, глаза выпучились — так все равно не тянет на другое существо. Теперь ему пришлось убедиться в том, что классики кой-чего понимали. Затворник перекинулся не пойми во что. Лицо стало вялым и капризным, как у бабы, щеки обвисли, губы чуть вывернулись, речь стала замедленной, как во сне, глаза напрочь обессмыслились. Шестипалый суматошно осматривал его, пытаясь найти хоть одну знакомую черточку, и не находил. Такое вялое чмо было противно держать в руках. Шестипалый сбросил его на кучу тряпья, валявшуюся в углу, и грубо ответил на заданный пару минут назад вопрос: — Где-где. В пизде. Я откуда знаю. Ты ж здесь завсегдатай. Что за таблетки я тебе дал, наркота, что ли? — Галоперидол, — Затворник как будто вату жевал. Даже противно было называть его прежним именем! — Как тебя зовут? Только по чеснаку. — Бен… Бенедикт Кокер. — И хуле ты здесь оказался? — внутренний матерщинник в Шестипалом распалялся и набирал обороты, подпитываясь злостью, болью, усталостью и страхом. — Заболел. Работал… в KFC… плохо стало…душно, жареной курицей пахнет… прогорклое все, противно, — за каждую паузу Бена хотелось отпиздить. — Упал. Потом здесь. Опыты. Я летал во сне! — встрепенулся Затворник, тут же получил затрещину и тонко заплакал. — Заткнись и не ной, — Шестипалый наконец расстегнул на нем халат и задрал футболку. Чертов придурок конкретно ссадил себе кожу на ребрах, разодрал до крови, но, вроде бы, ничего больше не повредил. Шестипалый прощупал ребра, как это показывали в фильме про медиков, но там ничего не скрипело. Или оно и не должно было скрипеть? — Так, — Шестипалый поднялся на ноги и немного покачался с пятки на носок, разминаясь. — Сиди здесь. Ну, лежи, ладно, — он махнул рукой, заметив, что Бен пытается привстать. — Я на разведку. Потом вернусь. Жди. Это здание было тихим и как будто совсем неживым. Правда, Шестипалый прямо жопой чуял, что здесь тоже все херово. В ноздри опять забился мерзкий запах гнили и сырого мяса. Чем дальше, тем сильнее становился этот запах. Шестипалый замер и, прижавшись спиной к стене, немного подышал. Глубокий вдох, выдох, все, как в этих дурацких видео про йогу. Спокойствие, только спокойствие. Наконец его отпустило. Блевать все равно было нечем, он не ел уже чертову уйму времени, да и мысль о еде не вызывала голода. Все вокруг было таким жутким и насквозь поганым, что больше всего хотелось выбраться — и уж тем более не натыкаться на огромный спортзал, полный мертвецов. Поначалу Шестипалый даже обрадовался, что оказался в почти светлом пространстве. Привычная разметка — Шестипалый ходил в баскетбольную секцию — настраивала на мирный лад. А потом он задрал голову и увидел, что под потолком зависли тела. Он шарахнулся к стене и зажал рот, чтобы не орать. Зрелище было фантастическим, просто бредовым. Сначала он еще кое-как попытался заставить себя думать, что это манекены или еще что, а потом увидел потеки крови. Покойников было с полсотни — считать, конечно, Шестипалый не стал. Бочком, вдоль стены, он прошел к двери и подергал ее. Закрыто. Ладно, это выход на улицу, а им ведь туда и не надо. Если по логике, то надо выбираться через главный выход, а это — он прикинул — чуть правее. Шестипалый видел его только на панорамах GoogleMaps, но это, по крайней мере, было хоть что-то определенное. Если есть хоть тонкий лучик надежды, приходится цепляться за него, Затворник бы это одобрил. В его духе. Не найдя ничего полезного, Шестипалый повернул обратно. Быстро, стараясь не смотреть наверх, он пересек спортзал и почти бегом бросился к Затворнику. Черт его знает, что он там сейчас делает, и долго ли пробудет таким овощем. Вдруг опять полезет на крышу и все же навернется? С него станется. Коридоры оказались куда хитрее, чем поначалу казалось Шестипалому. В темноте все выглядело абсолютно одинаковым, и только когда он шарахнулся от фигуры в белом, на поверку оказавшейся манекеном в кое-как сшитом свадебном платье, он окончательно признал, что заблудился. Хуже всего, что ему казалось, будто в темноте за ним крадутся. Подумав, он спрятался за манекеном и пригнулся. Через пару мгновений дощатый пол заскрипел совсем рядом, и Шестипалый, на всякий случай, задержал дыхание. — Дорогая? — Шестипалый чуть не подпрыгнул. — Вот ты где! Незнакомец поторопился уйти вглубь коридора, и почти сразу оттуда послышался сдавленный крик и невнятные жалобы. Шестипалый выругался про себя: ну конечно, очередной псих нашел Затворника раньше, чем он сам. Нахера он вообще в это все ввязался? Из-за спора, фоток и Инстаграмма? Шестипалый сунул пальцы здоровой руки в рот, чтобы не заржать. Неужели это действительно с ним было? И он расстраивался из-за того, что один надутый индюк по имени Брайан издевается над его пальцами? И его трясло, когда он лез в окно этой психушки? Сейчас он решительно, хоть и на подгибающихся ногах, крался за психом, который нес на руках Бена — ну прямо как невесту. Бен вяло трепыхался и тихо плакал, похоже, ему опять потревожили ушибленный бок. Идти за ними было мучительно, а сделать ничего было нельзя: Затворник предупреждал, что этих тварей все равно ничем не вырубишь. Их небольшая процессия достигла места, муторно переполненного такой вонью, что Шестипалому стало дурно. Здесь пытали, много кого пытали, и от жертв оставались, слой за слоем, запахи гноя, пота, дерьма, они здесь гнили заживо, истекали кровью, а он, блядь, теперь оказался здесь без права даже проблеваться, пока псих, выряженный как жених, раскладывал на столе его… ну… приятеля, привязывая его руки и ноги к шатким опорам. Его немного отвлекла мысль о том, что Бена нельзя было назвать приятелем из-за того, что он чмо, а Затворника — потому что он слишком крут для этого слова, даром что двинутый. «Жених» в этот момент аккуратно раздевал свою жертву: расстегнул и бережно убрал халат, стянул и сложил в стороне футболку и пижамные штаны — короче, не торопился, гад. Под штанами ничего не оказалось — в смысле, белья не оказалось, конечно. Зато все остальное там было, и Шестипалый скривился, еще смотреть тут на чужие хуи. А потом его продрало холодом до самой печенки. Нахрена он вообще раздевает Бена? Всяко не для того, чтобы полюбоваться яйцами по-бенедектински, чтоб его! — Нам нужно избавиться от некоторых вещей, дорогая, — псих, между делом, пытался общаться с Беном. — От некоторых грубых деталей, — он погладил Бена между ног, и Шестипалый чуть не взвился с протестом. Что за пиздец тут происходит? Бена собираются трахать, или — он с некоторым сомнением посмотрел на нож, который лежал на столе неподалеку — убивать? Или и то, и другое? И в какой момент вообще нужно вмешиваться? Пока псих просто держался за его хрен и лапал за яйца, но говорил при этом такие словечки, что Шестипалый скорее до краев оказался переполнен черной ненавистью, которая ни на капельку не осветлилась из-за того, что у чертова Бена встал. Вот же шлюха чмошная! Сейчас еще, того и гляди, полезет отсасывать. Шестипалый бросился вперед, схватил нож и воткнул его «жениху» в глаз. Точно попасть не получилось, лезвие проткнуло кожу над веком, хлынула кровь. Шестипалый шарахнулся назад, уворачиваясь от удара, и рванул к двери. Шаги грохотали прямо у него за спиной, псих не простил нападения и полностью переключился на Шестипалого, а он того и добивался. В прошлый раз Затворник сумел отвлечь мучителя, теперь его очередь. Только теперь все было серьезнее и опаснее, и сам Шестипалый был, в отличие от умницы Затворника, дурак дураком. Нужно было выиграть время. Вдруг эта снулая рыба Бен сумеет очухаться? Вдруг уже кто-нибудь вмешается? В дешевых хоррорах в такие места всегда присылают спецназ с Милой Йовович наперевес. Ему удалось оторваться. Спрятавшись за очередным манекеном в платье, Шестипалый сумел разминуться с женихом и запереть его в одной из комнат. Понятно дело, что тот, немного побродив, поймет, в чем суть наеба, и выломает дверь, такому-то громиле это пять секунд. Но в этот раз Шестипалый хотя бы запомнил дорогу обратно. Затворник был прав, когда говорил, что стихи позволяют не наступать на одни и те же грабли дважды: «Через лестничный пролет, влево, в узкий черный ход. Вправо до двери в кровище, там Затворника отыщешь». Не образец высокой поэзии, но сойдет. В пыточной его встретил полностью одетый Бен. Он так старательно и спокойно разглаживал на боках вусмерть убитый халат, что Шестипалый даже удивился. — Ну, блин, — тяжело дыша, буркнул Шестипалый. — Шевели булками, шлюха! А то разлегся тут, кайф ловит, пока я бегаю… Взгляд его, хмурый, исподлобья, столкнулся с безбрежным спокойствием в глазах Бена. — Веди, — согласился он и так уверенно пошел следом, что Шестипалый, несмотря на смертельную усталость, невольно заулыбался. — А я уж думал, ты так и будешь… — бросил он через плечо. — Для этого надо было дать две таблетки, — откликнулся Затворник. — Нам лучше здесь по лестнице... — Ну уж нет, — оборвал его Шестипалый. — Мы идем к главному выходу. Ты же не бросишь меня тут, как ссыкло какое? Он беспокойно оглянулся, чуть притормозил и, для надежности, взял Затворника под руку. Тот благодарно похлопал его по руке: — Ну, к главному, так к главному. Тогда здесь в галерею нужно свернуть, а потом спуститься. А про ссыкло… Ты помнишь, каким был ты сам до нашей встречи? Шестипалый задумался и смутился, в первый раз за очень долгое время. — Нет, — наконец сказал он, — не помню. — Ну, — фыркнул Затворник. — Это не так уж важно. Остаток пути они прошли в молчании. Ну, не таком тяжком, когда сморозил глупость и не знаешь, что сказать. Просто было почти спокойно, как будто Шестипалый нажрался этого галоперидола. Все тело изобретательно отзывалось болью на каждый шаг, ныл отнятый палец, но выход-то приближался, отступала темнота. В окна холла, забросанного кишками и прочим дерьмом, проглядывал солнечный свет. Восход, черт побери. В чем-то Затворник был прав. Только за воротами больницы он немного перевел дух. Тому, что Брайана и компании с их машиной у ограды не было, он, ясен хуй, не удивился, смылись, небось, сразу же, как он в окно влез. Ничего, здесь, в паре миль отсюда, ходит автобус. Непонятно было, правда, что делать с Затворником. Он же псих, да еще жертва экспериментов, ему лечиться надо. Шестипалый понятия не имел, где находится ближайшая психбольница, и вообще, стоит ли там Затворнику показываться. Вдруг его потом по судам затаскают, ну, как единственного выжившего в этом кровавом трэшаке. И его, Шестипалого, заодно. И потом… Ну нельзя ему становиться Беном, хрень получается, бесхарактерное хуйло, а не человек. То ли дело — Затворник. Вот он человек. Хотя кем он там себя считает, курицей? — Куда теперь? — на всякий случай спросил Шестипалый. Вдруг Затворник и на это что-нибудь толковое скажет? — Осень же, — Затворник улыбнулся. — Полетели на юг.