Секрет

Суйгецу точил свой меч по прозвищу Обезглавливатель — точил старательно, равномерными привычными движениями, иногда останавливаясь и пробуя лезвие на остроту большим пальцем. Потом опять принимался точить. Похоже было, что и эти движения, и скрежет точила по стали его успокаивали. Лицо его было бледным и осунувшимся, губы крепко сжаты, между сведенными бровями залегла угрюмая складка. Карин, осторожно подошедшая к оружейной Акацки, безмолвно наблюдала за ним, не решаясь окликнуть. Его секрет, его тайна, тайна этого упёртого ублюдка, жгла ей язык. Но она понимала, насколько рискует, выпалив ему в лицо, что знает такой секрет, особенно сейчас, когда они тут одни-одинёшеньки. Почему она не сказала этого раньше, при всех? Пощадила его гордость? Да, себе она могла в этом признаться. Она, Карин, пощадила гордость придурка Хозуки, но уязвить его ей всё равно до смерти хотелось. Вот она и стояла у двери, то раскрывая, то закрывая рот, потому что ключевым словом тут было «до смерти». Ублюдку Хозуки ничего не стоило снести ей голову своим сраным мечом, вполне оправдывавшим прозвище «Обезглавливатель» — она-то видела его в бою. Но и сил молчать у Карин больше не было. Собирая чакру в один вибрирующий шар, она шагнула через порог оружейной и, отрезая себе все пути к отступлению, воскликнула с деланной весёлостью: — Ну и давно ты спишь с акулой, Суйгецу? Нравится? Собственно, она сама знала ответы на оба этих вопроса. Вчера ночью — один-единственный раз — она увидела Суйгецу украдкой выходившего из комнаты, отведённой Кисаме. А тоска, явственно читавшаяся на его окаменевшем лице, была ответом на второй её вопрос. Она не спросила как раз того, что больше всего хотела узнать: «Почему?» Концентрация чакры ей не помогла. Суйгецу, конечно, был долбоёбом, но ещё он был прирождённым бойцом и двигался быстрее молнии. «Можно было бы найти более лёгкий способ самоубийства», — отрешённо подумала Карин, прижатая к косяку его стальной рукой. Она едва могла дышать, загустевший воздух еле-еле проходил в горло, из которого вырывались невольные тонкие всхлипы. Руки её бессильно повисли, и всё тело обмякло. Ей оставалось только глядеть в бешеные глаза Суйгецу, ставшие из сиреневых тёмно-лиловыми, грозовыми и беспощадными. — Придушу, сучка, — выдохнул парень сорванным полушёпотом, но пальцы всё-таки разжал, и Карин, кашляя и хватая воздух разинутым ртом, беспомощно сползла вниз по косяку. Пятерня Суйгецу вцепилась ей в волосы, и она только обречённо пискнула, когда он дёрнул её к себе и пинком захлопнул дверь за её спиной. — Кто ещё знает? — процедил он, наклоняясь к ней и снова впиваясь бешеным взглядом в её помертвевшее лицо. — Кому протрепалась? «Всем!» — хотела было выпалить Карин, но, схватившись рукой за саднившее горло, выдавила: — Никому. Никому, сукин ты… Она опять закашлялась. — С моей мамой как раз всё в порядке было, — зло оскалился Суйгецу, — хоть я её и не помню, — он по-прежнему не выпускал из пригоршни спутанные волосы Карин, и та даже головой не могла шевельнуть. — Помалкивай, стерва, и останешься в живых, поняла? — Буду молчать, если ты объяснишь, почему ты улёгся с акулой, — сдавленным полушёпотом проговорила девушка. Её в действительности только это и интересовало. По-прежнему глядя в потемневшие глаза Суйгецу, она вдруг поняла: парню и самому хочется всё рассказать, он в смятении и обескуражен. Хочется рассказать, пусть даже и ей, своей бывшей мучительнице, своему врагу! Что же это была за хрень такая? Губы Суйгецу дёрнулись в деланно пренебрежительной усмешке, но он всё ещё колебался. — Вряд ли ты запал на акулу, — прохрипела Карин, сверля его испытующим взором. — Купить он тебя тоже не мог. Что тогда? Она даже себе не смогла бы объяснить, почему её так задевает этот вопрос. Суйгецу, наглого языкастого придурка, за которым ей пришлось следить ещё в свою бытность у Орочимару, она с тех самых пор терпеть не могла. Сейчас она иногда жалела, что ни разу не догадалась вскипятить воду в баке, где содержался пленник. Ладно, пускай не вскипятить, это уже было бы слишком, но хотя бы нагреть как следует! Так какое ей могло быть дело до того, с кем там трахался этот мудозвон? Она прямо ждала, что Суйгецу именно так и скажет: «Какое тебе дело?». Но он вдруг отвёл глаза и глухо, едва слышно вымолвил: — Ошибаешься. Купил. Карин не успела даже обалдеть, как Суйгецу снова глянул на неё и обронил ещё одно слово: — Самехада. Он отпустил её волосы и выпрямился как ни в чём не бывало, возвращаясь к своему Обезглавливателю. А Карин так и осталась сидеть у дверного косяка, прислонившись к нему и часто-часто моргая. О чём толковал этот псих? О мече Кисаме? — Самехада? — озадаченно переспросила она. — Он пообещал тебе Самехаду за то, что ты с ним перепихнёшься? И ты поверил, идиот? Суйгецу явственно скрипнул зубами, а Карин вдруг разозлилась так, что даже вскочила: — Ты бы отдал такой меч за перепихон хоть… да хоть с кем?! — А ты бы переспала с Кисаме, если б он пообещал, что ты в конце концов заполучишь Саске? — угрюмо отпарировал Суйгецу, не подымая взгляда от Обезглавливателя. Карин, набравшая в грудь воздуху для очередной гневной тирады, долженствующей обличить идиотизм Хозуки, так и поперхнулась. Да, придурок сох по расчудесному мечу Хошигаки Кисаме ничуть не меньше, чем она сама сохла по Саске, и она могла это понять! — На что бы ты пошла ради Саске? — настойчиво повторил Суйгецу, вскинув на неё глаза. Измученные тоскливые глаза. Задрюченные, можно сказать. Сердце у Карин невольно дрогнуло. Ну что за!.. — Дурак, — сварливо буркнула она, снова опускаясь на корточки у двери. — Знала, что дурак, но чтоб такой… — она поколебалась, но всё-таки спросила: — Он что, тебе её просто не отдал после... всего, или что? — Она не пошла ко мне, — после долгой, очень долгой паузы лаконично и неохотно откликнулся Суйгецу, продолжая ожесточённо надрачивать свой меч. — Вот уж не удивлена, — ядовито резюмировала Карин и снова не успела опомниться, как мечник оказался рядом с нею, вздёргивая её с пола за локти и всем телом вжимая в дверь. Всем своим худым, но каменно-твёрдым телом. — Заткнись, — свирепо процедил он, встряхнув её за плечи. — Просто заткнись… пока цела! Он наклонился и почти укусил Карин в губы, продолжая немилосердно вжимать её в дверь так, словно хотел по ней размазать. Карин неистово замычала, пытаясь отбиться, вывернуться, но Суйгецу как с цепи сорвался, и она даже понимала, отчего. Его отымели, и он должен был расквитаться за это — хоть с кем! Ну а уж с ней, со своей бывшей тюремщицей, теперь ещё и прознавшей его позорный секрет — тем более. Отыметь её! И самым странным было то, что Карин расхотелось сопротивляться! Она всё-таки вырвалась из его жестокого поцелуя, откинув голову назад так резко, что ударилась затылком об чёртову дверь. Из поцелуя, но не из хватки Суйгецу, одной рукой сдиравшего с неё одежду, а второй — расстёгивавшего свои штаны. Сердце у неё отчаянно колотилось от возбуждения под навалившимся на неё горячим крепким телом Суйгецу. — Ты… долбоёб… — кое-как пробормотала она, чувствуя, что ладони Суйгецу поддерживают её под задницу, и обхватила разведёнными ногами его поясницу. — Шмотки мне не порви… Очки не разбей и не урони меня, понял? — Я сказал, заткнись! — отозвался тот, дыша словно во время ближнего боя. Очки Карин упали на груду её одежды, а Суйгецу наклонился и куснул девушку за мочку уха, за шею под ухом. Карин, пронзительно вскрикнув от сладкой боли, с удовольствием цапнула его за щёку, по-звериному радуясь вкусу его крови на языке. И ещё тому, что на его коже останутся следы её зубов. Суйгецу фыркнул, выругался и принялся неистово протискиваться в неё, а она развела бёдра ещё шире, ёрзая в его руках и подаваясь ему навстречу. Она не боялась. Она уже забыла, когда давала кому-то, и уж точно никогда не собиралась давать Хозуки Суйгецу, полоумному подопытному мудозвону, который сейчас исступлённо подбрасывал её на себе, вбивая лопатками в дверь. А Карин так же исступлённо об него тёрлась, целуя и покусывая его во всех местах, что подворачивались, вырывая у него ругательства, смешки и стоны. Она и сама хрипло стонала, почти визжала, цепляясь за него руками и ногами, вдыхая запах его разгорячённого тела. И когда он кончил, зарычав и отчаянно дёрнувшись глубоко внутри неё, она тоже кончила, изогнувшись и крепко стиснув коленями его бока. — Су-учка, — почти нежно простонал он, разжимая руки и позволяя Карин соскользнуть на пол. Но она его не отпустила, продолжая обнимать за шею, чтобы не упасть. Суйгецу ей не препятствовал и не отстранялся. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами так, словно видели впервые в жизни. — Что? Доказал, что ты мужик? — прошептала Карин, облизнув саднившие воспалённые губы, истерзанные острыми зубами Суйгецу. — Ещё хочешь? — огрызнулся тот с очередным смешком, и она явственно различила в этом смешке не только досаду, но и облегчение. — Дурак несчастный, — пробормотала она, роняя голову ему на плечо. — Ты мне всю спину об эту сраную дверь изодрал. И засосов понаставил! Псих. — Ты тоже хороша, — ухмыльнулся Суйгецу, медленно, томительно медленно ощупывая её голую грудь свободной рукой. — Не знал, что настолько. — Если проболтаешься хоть кому-нибудь, — пригрозила Карин ему на ухо, разворачиваясь так, чтобы ему было удобнее её лапать, — я всем расскажу про тебя и про акулу. — Тебе всё равно не видать Саске как своих ушей, — выдохнул Суйгецу, с наслаждением оглаживая горячей ладонью её бедро и зарываясь носом в волосы у неё на затылке. — Как и тебе — Самехады, — не осталась в долгу Карин, окончательным рывком спуская с него штаны. — Чур, теперь я — сверху!