На крыльях музыки улетай

Понимание накрывало медленно, будто смакуя каждый клик, каждое мгновение пережитой им боли. Неужели нельзя было понять всё сразу, чтобы его с самого начала накрыла боль и заставила погрузиться в забытие... Но... стало бы ему легче? Нет, конечно нет. Сидеть вот так, после боя, среди дымящихся развалин, запачканный в своем и чужом энергоне, ощущающий всеми рецепторами тот дух, что навис над ним, как страшный и неоспоримый приговор. Дух смерти. Ему, похоже, просто показалось. Может, и правда показалось. У него никогда не болела Искра. Нет, она не болит. Она рвется в своей камере, разрываясь в невероятной, непостижимой для разума агонии. Так больно, так мучительно больно... Праймус! Он чувствовал неестественную влагу под железной маской, снял её и с непонятных чувством ощутил, что по его лицевой течет омыватель. Он плачет. Как обычный мех. Ему сейчас слишком-слишком больно и он плачет. Это так неестественно, так непостижимо его холодному разуму. Но сейчас разум, как ни странно, будто померк. Хотелось просто свернуться в комочек рядом с затухающим корпусом и начать - как в далеком прошлом, когда был еще маленьким спарком - тихо плакать и ждать, что кто-то успокоит. Только вот успокаивать было некому. Больно, больно... Как же невероятно больно! Он сделал усилие - однако, было тяжело даже просто поднять манипулятор, странно - и все же смог мокрыми от омывателя пальцами подцепить края своего визора. Пусть сегодня у него не будет секретов, от кого их скрывать сейчас? А, собственно, даже если бы и было от кого, ему всё равно. Боль неожиданно стала какой-то тупой, словно ему раз за разом вонзали в грудь раскаленный клинок, а он и не сопротивлялся. Он привык к чувству этой боли, он просто не хотел ощущать ничего больше. Его взгляд был полностью затуманен. Но ему не нужно окуляры, чтобы видеть, кто перед ним - он помнит каждую черту, каждый незаметный изъян. Он смотрел и смотрел перед собой. Смотреть было больно, гораздо больней, чем думать. Но нельзя было заставить себя не смотреть, так же как нельзя было забыть. Процессор услужливо, словно издеваясь, подкидывал всё новые и новые моменты из его жизни. Из его счастливой жизни. Праймус, больно, как же больно! Искра будто хочет расплавить грудную броню! Больно, больно, как же шлаково больно! Он решил, что ему нужно попрощаться... Как же страшно было об этом думать! Но он должен. Он не простит себе - он не простит его. А мех не хотел, чтобы он злился на него. Тем более сейчас. Больно, больно... Он собрал всё усилия и запел. Тихо, так, чтобы услышать мог только он. Так было правильно, так было по настоящему. На крыльях музыки улетай, Не надо, не говори "прощай". Ты слушай песню и покидай, В объятьях призрачных утопай. Прошу, не жалей ни о чем теперь! Что было сказано, всё всерьез. И боль от тысячи из потерь Замрет навеки средь света звезд. Ты помни музыку в тишине, Ярчайших свет, что горел в груди. Ты помни, это сто крат важней... Запомни это... И уходи! Прошу, уйди! Поскорей, навек! Иначе я - навсегда с тобой. Не преградят мне и сто парсек! Я не смогу обрести покой. Мне легче скрыть всё и умереть. С тобою вместе, но без тебя. И тихо будет Искра гореть, Не затухая и всё ж любя. Я буду медленно умирать, И с омывателем на лице Продолжу тихо во тьму кричать Продолжу петь о твоём конце. Мех закончил. Омыватель никак не хотел останавливаться. Искра будто потухла. Сознания медленно уплывало, его музыка, всё еще звучавшая где-то не периферии медленно убаюкивала. Он незаметно погрузился в оффлайн.