It will be fun

Глубокая ночь в Лос-Анджелесе была совершенно не предназначена для разбойных дел, потому что множество фонарей, неоновых вывесок и огромная луна делали все похожим на поздний вечер, припугивая новичков-воров или другую шваль. Блэйк себя швалью не считал и даже не воровал ничего, кроме жвачки, которую потом, поглощенный стыдом, принес обратно и незаметно подсунул в коробку к остальным, но, стоя у черного входа студии The Voice, он чувствовал себя чертовски неправильно и неуютно, то и дело поглядывая на часы. Причина, почему уважающий себя, взрослый мужчина, как школьник, стоял в тени забора и нервничал – Адам Левин. Это вообще была причина всех событий Шелтона в последние два месяца, после того, как эта рок-певичка решила, что на спор выпить литр бурбона, а затем пытаться попробовать апельсиновый фреш Блэйка, поелозив своим языком во рту этого самого Блэйка – лучшие идеи за всю его жизнь. Правда потом этот язык елозил не только во рту и пробовал не только фреш, но сейчас это Адама ничуть не оправдывало! Хоть Шелтону и понравилось… После двух дней взаимного отрицания, попеременного ‘Мы же друзья, мы были пьяны, брат, давай забудем’ и неловких рукопожатий на съемках, Блэйк решил, что есть некая несправедливость в том, что Левин, по сути, забрал половину вкуса, того уникального, наипрекраснейшего, свежевыжатого апельсина, поэтому, когда ему на вопрос истинного дебила ‘Что делаешь?’ пришло – ‘Смотрю Нетфликс и пью какао’ – мужчина решил уравновесить планету и сорвался на другой конец города. Да, это была самая притянутая за уши причина за все существование человечества. Но Адаму понравилось… После этого они начали ‘встречаться’ по версии Шелтона и ‘просто трахаться, прерываясь на разговоры, походы в кино, совместные ужины и периодические ночевки друг у друга’ по версии Левина. То, что у всех адекватных людей это называется ‘О-Т-Н-О-Ш-Е-Н-И-Я’, мужчина своему надоедливому бойфренду (ему нравилось это слово, чертовски нравилось) не спешил объяснять, боясь спугнуть или накликать лишние проблемы, которых было много, потому что Адам был неугомонен. И если бы он был неугомонен лишь в постели – Блэйк был бы счастливейшим мужчиной на Земле, но после первого звоночка в виде ‘Я хочу сделать ремонт в своей гостиной. Сам. Но ты должен мне помочь’ мужчина понял, что его мальчик та еще заноза в заднице. Понял он это, кстати, пытаясь прицепить огромную люстру к потолку, которая весила, как новорожденный слон, ведь умоляющим глазкам, ладони на собственной ширинке и тихому ‘Ты же высокий‘ отказать не представлялось возможным. Вот и сейчас, всего одно сообщение ‘Ты срочно мне нужен. У студии. Через полчаса’ и Шелтон, как пример высшей степени идиотизма, стоит здесь, сложив руки на груди и поворачиваясь на каждый шорох. Это не страх быть избитым и уж тем более не страх быть пойманным (пропуск зачем-то он всегда таскал с собой), это просто искреннее желание поскорее вставить люлей Адаму и увезти того домой. Не удивительно, что, когда эта певичка с шилом в причинном месте, появляется, выглядя, как маньяк, все, что он получает вместо объятий и привычного уже поцелуя – ‘что-опять-случилось’ взгляд и любовника в позе сахарницы. - Ты не рад меня видеть? – картинно удивляется Левин и, подойдя, самостоятельно берет широкие ладони Блэйка, укладывая себе на талию. – Быстро поцелуй меня, иначе мы будем стоять тут до рассвета. Шелтон закатывает глаза, делая вид, что он совершенно не хочет целовать этого замерзшего кретина, который снова ходит в расстегнутой кожанке поверх майки, но все-таки, проявляя свою снисходительность, склоняется и ласково касается тонких, тут же расплывшихся в улыбке губ. Руки сами скользят под куртку и прижимают ближе, стараясь согреть и спрятать от прохладного ветра, завывающего в небольшой подворотне, которую от оживленной улицы скрывает железный забор. - Может домой? – с надеждой вопрошает мужчина, но хитрющий взгляд Левина не предвещает ничего хорошего. - Будет весело, пойдем. Учитывая многогранность занятий, которое включало это ‘весело’ в понятие Адама, Шелтон вздыхает, но послушно следует за своим мальчиком, который подводит его к тяжелой двери черного входа и, заговорчески подмигнув, достает из кармана связку незнакомых мужчине ключей. - Ты же не хочешь сказать, что это… Но Левин уже прокручивает замок и толкает дверь, тихим котом прошмыгнув внутрь. «Пути назад нет», - проносится в голове Блэйка и он идет следом, чувствуя себя каким-нибудь шпионом. И если в детстве он бы описался от восторга, то сейчас ему хочется, чтобы Адам описался от чего-нибудь и запросился домой, чтобы поменять свои испорченные джинсы бомжа из под моста. - Тебе правда понравится, я уверен, прекрати строить из себя дедулю. - Дедуля не смог бы тебя догнать и надавать по тощей заднице, а я смогу, - фыркает мужчина, крадясь по темным коридорам за возлюбленным, который освещал себе путь фонариком от телефона. - Постой-ка. Левин резко замирает и Блэйк врезается в него от неожиданности, тут же обнимая поперек живота и собираясь утащить, если вдруг охрана не спит у главного входа, как обычно, а выполняет свою работу. И непонятно, кто удивился бы больше: неопытные взломщики или вечно бездельничающие охранники. Но солист известнейшей рок-группы и следующий на очереди в тюрьму в одном флаконе молчит, наоборот, прижимается к широкой груди своей спиной и отклячивает пятую точку, наконец, подавая голос. - С каких пор тебя не устраивает моя задница? - Блять, Адам! Тот гогочет, тихо, но, несомненно, искренне и прибавляет шагу, в конце концов заводя Шелтона в главный зал и оставляя рядом с креслами, после чего Блэйк вообще перестает что-либо понимать. Его мальчик уносится по лестнице наверх, в рубку светорежиссера, и, через какое-то время его там копошения, кресло кантри-певца загорается, а на сцену падает луч огромного софита, заливая ее мягким светом. Дальше – больше, потому что из колонок, которые стоят по бокам от тренеров, начинает литься знакомая Шелтону мелодия Алиши Кис и знакома она ему только по стрип-барам, в которых по-молодости он зависал с друзьями, что не делает ситуацию яснее. (На самом деле делает, но Блэйк боится раскатывать губу раньше времени). - Чего ты встал? Голос раздается сзади и слегка срывается то ли от восторга от собственной шалости, то ли от волнения, а затем мужчину начинают толкать к его же креслу, буквально приказывая сесть. Адам серьезен, бесконечно кусает губы и тыкает пальцем в грудь Шелтону. - Если я увижу хоть тень улыбки – яйца отрежу ночью. Ответа он не дожидается, разворачивается на пятках и идет на сцену, замирая до того момента, как песня, включенная им, снова пойдет по кругу. Он все продумал. Долбанная классическая Fallin' воспроизведется трижды, после чего Левин или будет обсмеян, или изнасилован на этом кресле, чего он хотел долгое время. Хочет – получит. Мелодия плавная, не требующая пилона или каких-то особых навыков, да и Адам – певец, и чувствовать музыку в каком-то роде его профессия, поэтому все идет неплохо. Он покачивает узкими бедрами, прикрывая глаза, потому что смотреть на Шелтона невыносимо, ладони скользят по животу, груди, куртке дозволено скатиться с плеч, но Левин задерживает ее, оставляя висеть на локтях. У него был потрясающе отточенный план, что он снимал первым, вторым, на каком моменте он подходил ближе – все четко и без косяков, но когда твои нервы шалят сильнее, чем на первом концерте, трудно сохранять здравый рассудок. Поэтому не удивительно, что он путается в рукавах, зачем-то расстегивает раньше времени пуговицу на джинсах и снимает один кед, прежде чем замереть и со стыдом уставиться в пол. Видимо, единственное, что он продумал – не надевать под обувь носки, потому что, как их снять, он не имел ни малейшего понятия. Алиша начала петь в третий – последний – раз. Адам слышит глухие шаги ботинок и уже готовится к какому-нибудь раздражающему ‘Не расстраивайся’, но он не слышит ничего, лишь чувствует, как Шелтон встает позади, снимает с него куртку и притягивает спиной к себе, принимаясь вместе двигаться в такт. Сказать, что Левин обалдел – знатно приуменьшить его реакцию, потому что Блэйк не танцевал никогда, даже на паре мероприятий, где Кристина старательно пыталась вытащить его танцпол. А сейчас он двигается слишком плавно и правильно для человека, который весь из себя такой деревянный, и он слишком быстро избавляется от собственной куртки и слишком быстро задирает белую ткань, принимаясь умелыми пальцами до мурашек скользить по плоскому животу. Теперь это план не Адама, а вот этой бестолочи сзади, которая слишком хорошо знает все чувствительные точки певца, не прекращая раз за разом доводить его до исступления и желания просить, лишь бы Блэйк прекратил и сделал то, что он умеет в совершенстве. Но нет, Левин захотел стриптиз – он его получит. Шелтон отправляет майку куда-то в сторону и наклоняется, чтобы поцеловать покатое плечико, прикусить у основания шеи и отстраниться, продолжая танец и буквально ощущая, как сильно Адам его сейчас ненавидит. Широкие ладони поглаживают пестрящую чернилами кожу, то ли согревая, то ли просто издеваясь, он щекочет проступающие ребра, когда Левин громко втягивает воздух носом, а затем перемещается выше, на грудь, находя горошины сосков и мягко сжимая их. Этого достаточно, чтобы мужчина тихо заскулил и ударил Блэйка затылком, напрашиваясь на более откровенную ласку и подставляясь под знакомые руки любым местом, где ощущал тепло от касаний. Наконец, пальцы скользят к паху, перед этим отправив футболку их обладателя к остальной одежде, и принимаются массировать чувствительный низ живота, ласково, но Адама это всегда приводило в несдерживаемый восторг, и он млел, оседая в сильных объятиях. Так произошло и сейчас, поэтому Шелтону пришлось одной рукой обхватить стройное тело поперек, удерживая от ненужного падения, а другой расправиться с молнией на джинсах Левина, который расслабленно выдохнул. Что удивительно, все это время Блэйк не прекращал покачиваться в такт и покрывать поцелуями плечи и лопатки своего мальчика, который то ли урчал от наслаждения, то ли гневно что-то бормотал. Скорей всего и то, и другое. - Блэйк… - Заткнись. Песня подходила к концу, а Адам был еще наполовину одет, что в планы мужчины не входило, поэтому, он зацепил джинсы за петли и потянул в низ, приседая следом и радуясь, что это не ‘супер-пупер-узкие‘, а такие имелись. Конечно, после случая, когда Шелтон просто-напросто отказался их снимать и ушел смотреть телевизор, кинув «Сам разбирайся», они поселились глубоко в шкафу, но все же… Мало ли… Подняв каждую ногу Левина и освободив их от ткани, мужчина не удержался, поцеловал маленькую ямку на пояснице и выпрямился четко в тот момент, когда все звуки, кроме шумного дыхания солиста, смолкли. - Блэйк… - Да? Он устроил подбородок на чужом плече, а ладонью неожиданно накрыл проступающий сквозь тесные боксеры член, принимаясь плавно поглаживать и улыбаясь, когда Адам зашелся тихим стоном. - Прекрати… Ты снова делаешь это… - Что я делаю? – легкое сжатие головки пальцами, очередной стон уже громче и снова раздражающе медленное движение рукой. - Это я должен был тебя мучить! Ты все испортил… Ох… - Прости, пожалуйста, - с сожалением в голосе произносит Шелтон и, поднявшись поцелуями по острой скуле, всасывает беззащитную мочку, затем переходя на хриплый шепот. – Только одно кресло повернулось к тебе сегодня, милый. Так что? Будешь в моей команде? - Можно я пойду к Си Ло? Левин пытается самодовольно усмехнуться, но когда ладонь любовника преодоляет преграду в виде белья и обхватывает уже влажный от смазки член, это трудно сделать. Очень трудно. Задохнуться стоном и вцепиться в чужую руку, оставляя следы-полумесяцы от ногтей – гораздо проще, поэтому именно это Адам и делает, принимаясь часто кивать. - Я буду в твоей ебаной команде. Но если узнаю, что ты всех таким способом завлекаешь – убью. Тихий смешок на ухо и его отпускают, но лишь для того, чтобы повернуть к себе лицом, подхватить на руки и, подняв до удобного уровня, жадно накрыть губы поцелуем. Мужчина чувствует свободу и кусается, дергает короткие кудри, царапает плечи, делает все, чтобы отомстить за пережитое несколько минут назад, а Блэйк, как ни в чем не бывало, тащит свое сокровище к креслу, опуская туда Левина и выпрямляясь, недвусмысленным намеком положив тяжелую руку на чужой затылок. Все понятно без слов, поэтому Адам двигается на край, раздвигая колени, потому что в крошечном расстоянии, между сидением и кнопкой, они еле помещаются, и старается не расправляться с чужими штанами слишком быстро, будто ему прям-таки не терпится отсосать Шелтону и ладонь, переместившаяся на шею и теперь властно ее сжимающая, не приводит его в извращенный восторг. Только вот Блэйк знает все лучше него, поэтому, когда мужчина начинает специально медлить, его дергают вперед и практически впечатывают в свой пах, что заставляет вернуться к начальной скорости. Пара секунд, и джинсы певца вместе с бельем спущены до колен, а Левин, облизнувшись и ощутив себя абсолютно пропащим, вбирает плоть во влажную теплоту рта практически полностью, медленно и прикрыв глаза. Непонятно, кто любил минеты в исполнении Адама больше, но очевидным было то, что удовольствие получали оба, особенно, когда к хриплым стонам Шелтона добавились тихие и сдавленные. Это все могло продолжаться до бесконечности и никто не был бы против, только вот терпение у Блэйка было железным во всем, кроме секса, поэтому, рывком оторвав возлюбленного от увлекательного занятия, он поднимает его и, направляя, заставляет забраться на шатающееся кресло, грудью прижав того к спинке и стянув боксеры вниз. Поцелуи покрывают спину, бока, Шелтон облизывает, прикусывает и дожидается этого привычного… - Пожалуйста, ну же! Самодовольная улыбка и он наклоняется к упершемуся в сложенные руки Левину, который рвано втягивал носом воздух. - Ты же продумал это, верно? – длинные пальцы скользят в расселину ягодиц и массируют сухое колечко мышц, что задерживает ответ Адама на несколько минут. - Д-да… Только не очень хорошо… - Где? - Куртка. Блэйк прикидывает расстояние до сцены и мысленно извиняется перед своим мальчиком, обильно смачивая два пальца слюной и постепенно проталкивая их в неразработанное отверстие. Левин вскидывается, но он не позволяет тому выпрямиться, чтобы не причинять еще больше неприятных ощущений, наклоняется сам и, повернув личико с гримасой боли за подбородок, принимается влажно и тягуче целовать, стараясь отвлечь. Вскоре Адам, маленькая шлюшка, уже подается сам и стонет в поцелуй, негласно прося большего. И Шелтон дает. Размазав выступившую смазку по собственному члену и еще разок сплюнув на набухшие морщинки, Блэйк надавливает на поясницу, где трогательно проступают две ямочки, и заставляет мужчину под ним прогнуться сильнее, что крайне облегчает – если это слово сейчас можно употребить – процесс проникновения. Адам заходится диким стоном и в нем столько ноток чистого наслаждения, что Шелтон удивляется поначалу, но затем даже не останавливается, чтобы дать привыкнуть, а сразу набирает быстрый темп, заставляя волноваться за шатающееся кресло. Чувствовать в себе горячую плоть, которая проникает анатомически невозможно далеко и раз за разом бьет по сплетению нервов, заставляя вгрызаться в красную обивку и неистово подаваться бедрами назад, пожалуй, самое лучшее, что раз за разом случается с Левином. Они как единое целое сходят с ума от синхронных движений, пошлых звуков и осознания того, что они, мать вашу, трахаются в зале на несколько тысяч человек, а уже завтра Блэйк будет сидеть здесь с лицом праведника и пытаться отбить у обладателя кресла в противоположном конце какого-нибудь самородка. Но это завтра. Сейчас же они стонут в унисон, а Адам весь сжимается от подступающего оргазма, стараясь продержаться, как можно дольше, но не выдерживая и кончая в собственную ладонь, чувствуя, как липкая влага стягивает пальцы. Он очень хочет потерять сознание и никогда больше не очнуться, потому что это лучший момент его гребаной жизни и, если все когда-то должно кончиться, то только после безумного секса посреди ночи в наименее предназначающемся для этого месте. Шелтон же держится, но всего на несколько секунд дольше, потому что вскоре он с рыком прикусывает мужчину за загривок и, выйдя из обмякшего уже тела, в одно движение доводит себя до грани, кончая и пачкая пол белесыми пятнами. Это нужно будет как-то убрать, но все, о чем Блэйк может думать, это как бы привести себя в состояние, при котором он сможет вести машину и не врезаться в первый же столб. А еще ему интересно, почему Адам такой красивый, особенно после сокрушающих оргазмов, после которых единственное, что он может делать – пальцем указывать, куда его отнести, что подать и где поцеловать. Шелтону очень хочется рухнуть сверху него, но здравый смысл и забота об этом щуплом тельце заставляют одуматься, натянуть белье и джинсы и, забрав своего мальчика на руки, опуститься в кресло с довольной улыбкой. Мужчина на коленях приподнимается, подтягивая боксеры вверх, а затем скручивается уютным калачиком, ненавязчиво вытирая руку о деним. - Кстати, стриптиз я тебе не засчитываю, - тихо произносит Блэйк с улыбкой, массируя короткостриженный затылок и делая вид, что он не заметил маленькой шалости. - Ты сам продал свой билет на лучшее место представления. - Тебе понадобилась помощь зала, признай. - Я бы справился. - Нет. - Да. - Люблю тебя. - Какой ты сопливый, - «Люблю сильнее».