***
Он давно уже ушёл, но Таврос всё ещё не двигался с места. И только когда ночь вступила в свои права, он стал сползать с кресла. У него практически отнялись ноги пару недель назад, но он не придал этому никакого значения. Главное было дожить до сегодняшнего дня. Передвигался Таврос, конечно, с большим трудом, больше на упрямстве. Он сдёрнул с окна тряпку и комнату осветила луна. Таврос настолько отвык от света, что чуть не ослеп от сияния ночи. Луна была прикрыта клочьями облаков, но парень верил, что свистящий в щелях этого старинного дома ветер скоро разгонит их. Нельзя, чтобы такая мелочь, как погода, погубила самое важное событие в его жизни. Так же, ползком, Таврос потащился внутрь комнаты, к разломанной мебели, и стал перетаскивать всевозможный мусор в центр комнаты. При этом он бормотал что-то вроде: — Мёрзнешь, милая? Сейчас... Сейчас согреемся.***
Наверное, всё началось с самого рождения Тавроса. Отца своего он никогда не знал. Мать говорила, что была его случайной подружкой, что он всегда любил только ту, другую женщину, которую звал Маркизой. И ещё до рождения Тавроса пропал где-то, так и не навестив сына ни разу. Таврос чувствовал, что эта история, словно тот дамоклов меч, висит над всей его жизнью. Он стал одержим мыслями о Маркизе и Её с отцом любви, выходящей за пределы обычной повседневности. И однажды решил, что пока он не разузнает об этом всё в подробностях, то не сможет спокойно двигаться дальше. Таврос перерыл все возможные архивы, сделал запросы во все инстанции, какие только пришли ему в голову. Три года он искал, по крупицам выясняя незначительные мелочи. И вот, наконец, хоть что-то: Таврос узнал имя загадочной Маркизы — Спиннерет Майндфэнг, и Её адрес. То был давно покинутый дом, постепенно дряхлеющий и никому не нужный. Его собирались демонтировать, но Таврос продал всё, что имел, и купил его вместе со всем содержимым. О чудо. Оказывается, всё, что осталось от прежней хозяйки, просто снесли на чердак и оставили нетронутым. Наконец-то старания Тавроса принесли какие-то результаты! День и ночь он разбирал сундуки и шкафы Маркизы. Он теперь знал о Спиннерет гораздо больше. Она предпочитала элегантные платья и вызывающие красные туфли. Таврос нашёл сотни предметов одежды, поеденные молью. Погреба были полны элитного алкоголя, правда, от дурного хранения он весь испортился. Мебель в Её доме когда-то была шикарной, но вся покрылась плесенью и пылью. Смутный образ стал проявляться в голове Тавроса. Но реальность оказалась ещё лучше. В один из дней он, как обычно, вскрывая коробки и ящики, наткнулся на чудом уцелевшую коробку, полную документов. И среди них — фотоальбом. Так он впервые увидел Маркизу и понял, что именно к Ней и вела его судьба с первого же дня. Фото были невысокого качества, всё же, речь идёт о событиях тридцатилетней давности. Многие были и вовсе чёрно-белыми, но это даже прибавляло им особого очарования. Женщина на них была прекрасна. Её волнистые локоны падали до пояса, улыбка светилась превосходством. Таврос не мог определить возраст: фигура Спиннерет была как у двадцатилетней, а вот глаза — как у бессмертной эльфийки из его любимых книг. Вот Она смеётся. Вот читает. Вот тут спустила ноги в фонтан. На одной фотокарточке Таврос увидел отца. Они с Маркизой стояли на борту корабля: Она, как обычно, воздушная и лёгкая, в милой соломенной шляпке с голубой лентой, а он... Таврос вглядывался в его лицо и чувствовал себя обманутым. Где тот дьявол во плоти, которого описывала мама? Больше всего Питер Нитрам напоминал...самого Тавроса. Только более лёгкий, весёлый, смеётся на фото. А Она точно светилась, сжимая его локоть. И подпись: «Спиннерет и Питер. 78г. Вместе навсегда». Прочие фото давали ему ощущение, что он хорошо знает Маркизу, как будто это он сам щёлкал её танцующей, гуляющей, в новом платье. А эта таила загадку. Он смотрел на неё часами, пытаясь понять, что же его так беспокоит. Чем дольше он находился тут, в Её доме, гладил пальцами перила лестницы и подлокотники дряхлых кресел, представляя, как их когда-то касалась Она, чем больше думал о Ней, тем отчётливее чувствовал Маркизу. Ему казалось, что Спиннерет улыбается ему с фотографий, расклеенных им по чердаку, из которого он сутками не спускался порой. Таврос видел сны. В них Она танцевала с ним, гладила его по голове, поправляла его одежду с нежной улыбкой. Он не хотел больше просыпаться. Единственным желанием при пробуждении было снова заснуть. Таврос стал несчастным, бодрствуя, и жил, только засыпая. И после одного из прекрасных, сладчайших снов, он вдруг понял, что Она умерла. И что он любит Её, это космическое совершенство. Захлёбываясь рыданиями, Таврос нащупал под подушкой фотокарточку и посмотрел на неё. Маркиза по-прежнему светилась, но то был свет смерти. Она уже не казалась счастливой, лицо выражало скорбь. А вот усмешка отца стала злобным оскалом. Отец погубил Спиннерет. Таврос знал это теперь точно. И кошмары навалились на него удушающей волной. Теперь Маркиза плакала и убегала в его снах, он преследовал Её и находил Её мёртвой или умирающей. В других снах Спиннерет звала его на помощь, а он не мог найти Её. Бессонница стала спасением. Но теперь он порой галлюцинировал наяву. То тени словно подступали к Тавросу, желая схватить, то ему казалось, что кто-то идёт, чтобы похитить его память о Маркизе. Иногда он видел силуэт в стене, который вдруг превращался в Её лицо. Она плакала и просила спасти Её. Повинуясь безумию, охватывающему его при этом, Таврос хватал лом и начинал крушить стены, пол, мебель. Он обнаружил таким образом несколько ниш, заполненных золотом и драгоценностями, но это не имело для него значения. И вот, наконец, в одном из таких потайных углублений Таврос нашёл кости. Это был скелет в дряхлых обрывках ткани, бывших некогда голубым платьем. Мыши и насекомые обглодали кость до белизны, не оставив никаких признаков, но Таврос сразу понял, кого встретил. Его дорогая, милая Спиннерет, наконец-то они встретились. Таврос с трепетом почистил кости и нарядил их в один из своих любимых нарядов из шкафов Маркизы. Кошмары прошли, но теперь он не смог бы заснуть, даже если бы захотел. Таврос хотел быть с Ней всегда, гладить по руке, разговаривать вполголоса. Ему даже казалось, что он точно знает, что бы Она сказала. «Спасибо, мой дорогой. Ты так заботлив. Хоть кто-то позаботился обо мне подобающим образом. Теперь мне не так одиноко.» В ответ он шептал, что любит, любит Её сильнее жизни, целуя Её хрупкую ладонь. «Я тебя тоже. И мне так обидно быть мёртвой.» Тавросу Спиннерет нравилась и такой. «И всё-таки лучше бы, чтобы я была живой для тебя, дорогой.» Таврос хотел бы отдать всё, что угодно, чтобы Она не грустила. Отдать все деньги, силы, всё внимание. Он проводил с Ней всё время...и стал ощущать, как сама жизнь переходит от него к Ней. Через слова, через мысли, через осторожные поцелуи и объятия. С каждым днём голос Маркизы был всё громче, присутствие всё более явным, тогда как сам Таврос таял на глазах. Он почти не ел, всё так же не спал, зрение и слух ослабли. Пару дней назад Таврос поранил руку об арматурину, торчащую из стены, и заметил только когда испортил платье любимой своей кровью. Но его ни что не заботило, кроме Её жизни, о которой Она так мечтает. И вчера он понял, что осталось всего ничего, и цель будет достигнута.***
Таврос развёл костерок из обломков мебели и, подтягивая за собой одну совсем отнявшуюся ногу, подошёл к креслу Маркизы, отдёрнул простынь, под которой он прятал возлюбленную от Соллукса. Легко поцеловав Её лицо, пододвинул поближе к огню и в то же время так, чтобы Её осветила луна. Белые кости, которые он обработал лаком для устойчивости, сверкали в белом сиянии. — Вот так, хорошо, — пробормотал Таврос, касаясь щеки Спиннерет. — Это ведь то, чего ты хотела? Когда он глубоко дышал, в груди что-то отдавалось болью. И чем меньше облаков закрывало полную луну, тем сильнее росла эта тупая, ноющая боль, распространявшаяся по его сосудам и капиллярам. Таврос обессиленно сел на пол рядом с креслом. Голова кружилась. Неужели он умрёт? О, нет. Не так всё должно кончиться. Что это за дымка? Таврос прищурился, глядя на залитую серебристым светом Маркизу. Снова галлюцинации? Она словно плыла перед его глазами. — Приди ко мне, — просил он, весь дрожа. — Прошу, приди ко мне. Я готов отдать всё. «Ты любишь меня?» — взгляд Её глазниц такой живой, Таврос мог бы поклясться, что видит в них лазурную голубизну. — Конечно, люблю. Маркиза наклонила голову, печально улыбаясь. — Я знаю, Питер, милый. Она зовёт его именем отца? Что ж, Таврос был не против. Он во все глаза смотрел на Её дымчатый образ. Она была...жива, хоть и не совсем. На коленях он подполз к Ней и взял за руку. — Тебе холодно? — Маму согревает твоя любовь, Питер, — Спиннерет провела пальцами по его волосам, убирая отросшие пряди с лица Тавроса. — Ты так вырос. Вроде ведь ещё совсем недавно ты был таким крошечным. Помнишь, Питер, как я тебя усыновила? Ты был таким недоверчивым и пугливым, но потом полюбил свою маму. Нам было так хорошо вдвоём. — Да. — Такой послушный, такой весёлый... Я не ожидала, что так полюблю тебя, Питер. Я так страдала, когда ты стал обращать внимание на этих гадких девушек! Пришлось пригрозить, что я больше не разрешу тебе прикоснуться к себе, если ты не бросишь этих маленьких хищниц. Это было несправедливо, но мама лучше знает. Ты потом был благодарен мне за этот шаг, я уверена. Маркиза была совсем живая. Таврос уже ощущал Её запах, изысканные духи с романтическим морским послевкусием. — Но потом ты вырос, мой дорогой, — от грусти в Её голосе ему захотелось плакать. — Ты стал часто уходить из дома. Я старалась смириться, ведь мать должна однажды отпустить своего ребёнка. Но, Питер, как бы далеко ты не уходил, ты всё равно возвращался, всё равно оказывался дома, в моих объятиях, в моей постели. Ты снова целовал меня и говорил, что я поработила тебя, что я имею власть над тобой. Но я не имела! Я лишь любила тебя, Питер, как ни одна женщина. Ты говорил, что я держу тебя, хоть я и не держала, что я твоя хозяйка, хотя я всего лишь твоя мама, дорогой. Спиннерет вздохнула. Её глаза уже по-живому блестели, и грудь вздымалась от равномерного дыхания. Сердце Тавроса пропускало удары, он не мог поверить в происходящее. — И вот однажды ты пришёл ко мне таким пьяным... Как сейчас помню, я просила тебя больше не пить, просила пойти спать. Но, Питер, милый, ты уже не слушался меня, как раньше. Ты выпил ещё, и стал говорить те ужасные вещи. Что я связала тебя, что я не даю тебе жить, что ты ненавидишь меня. И ты ударил меня, Питер! И столько раз! А потом схватил топор! Только теперь Таврос заметил, что у Маркизы не хватает левой руки и вместо правого глаза — окровавленная дыра. — Ты жил здесь, в этом доме, Питер, со мной столько лет. Ты знал все тайники...и когда ты подумал, что убил меня, ты закрыл меня в стене. Но я не умерла. Я жила ещё несколько дней...я звала тебя, но ты ушёл. Я перетянула руку поясом, чтобы не умереть от кровопотери...я ждала, что ты вернёшься за мной, Питер, милый. Я бы простила. Но ты не пришёл. — Я вернулся за тобой... — Таврос сглотнул комок. Он опустил взгляд, больше с удивлением, чем со страхом, обнаружил, что его грудь насажена на ржавый железный крюк, растущий у неё прямо из плеча. — Очень поздно, Питер, — сказала она со слезами на единственном голубом, как море, глазу. За её спиной пламя взвилось к потолку.***
Сегодня, 4 апреля 2015 года, ночью погибло от огня старейшее строение нашего района. На улице N сгорел дотла дом 8, прекрасный образец архитектуры конца XIX века. На пожарище обнаружены останки хозяина дома, Тавроса Нитрама, безработного. Располагающим подробностями происшествия просьба позвонить в полицию штата по следующему телефону...