Горячие простыни

В первый раз Эрвин заметил это, когда Ривай вдруг замолчал, глядя, как он закатывает манжеты. Пауза длилась всего пару секунд, и потом тот как ни в чем не бывало продолжил свою мысль, но Эрвин обратил внимание на странность его поведения. Он забыл бы об этом уже на следующий день, только Ривай снова сбился, когда Эрвин стал массировать руку: накануне вывихнул запястье, неудачно воткнув клинок в манекен, и наотрез отказался от перевязи – не хотелось ограничивать себя в подвижности по такому ничтожному поводу, кроме того, ему было отчасти стыдно, ведь травма была получена во время простейшего тренировочного упражнения. Вправленный сустав побаливал, и он решил размять ноющее место – не Ривая же было стесняться. "Может, как раз его и следовало", − подумал Эрвин, отказываясь от предложенной помощи и наблюдая, как внимательно Ривай прослеживает каждое движение его рук. Через два дня, когда в дверях тот прошел впритирку, протискиваясь в нарушение всех правил вежливости и субординации, Эрвин снова подумал, что с его капралом происходит что-то не то. Он так мысленно его и называл: "мой капрал", "мой Ривай", хотя, конечно же, никаких других Риваев в его поле зрения не было. Но так уж повелось: Эрвин настолько привык, что за ним неотступно следует Ривай, что его отсутствие причиняло очевидный дискомфорт, как если бы он забыл надеть медальон или по-другому застегнул ремни привода. Вот только раньше Ривай, находясь рядом, держал дистанцию. Эрвин предпочел бы в их отношениях ничего не менять, но его не спрашивали. Дальше – больше. Ривай трогал его. Постоянно. Передавая бумаги, касался ладони; не окликал, а клал руку на спину; поправлял ему куртку, обеими руками залезая под лацканы. А тот спарринг… Было до ужаса неловко, потому что ближний бой вдруг стал чересчур контактным и за несколько минут Ривай ухитрился ощупать его всего, ужом выворачиваясь из ответной хватки. Рядовые отводили глаза, свято уверенные, что начальство достигло полного взаимопонимания на всех уровнях, включая горизонтальный, Эрвин раздражался, а Ривай раз от раза становился смелее. Долго так продолжаться не могло. Эрвин решил поговорить на следующее утро, сразу после разнарядки, но вечером в душевой, отфыркиваясь от попавшей в нос воды и с удовольствием подставляя спину под теплые струи, снова заметил наблюдавшего за ним Ривая. Тот смотрел, уже не скрываясь, да так оценивающе, что Эрвин разозлился. Одеваться он не стал, подошел голым: − Так виднее? Ривай промолчал, не отводя взгляда. Смутить его было не так-то просто. − Я задал вопрос. − А я не хочу на него отвечать. Сам же советовал, что делать, если обо мне будут судачить. "Просто игнорируй, Ривай". − Я имел в виду твое прошлое, не передергивай, − он снял с крючка полотенце и обмотал вокруг бедер. – К чему это все, чего ты добиваешься? − Ты такой умный, что и сам сможешь понять, без подсказки. − Мне неприятно. − Я знаю. − Я прошу тебя прекратить. − Нет. Вздохнув, Эрвин сел рядом, передернув плечами – капли воды сбегали по выстывающей коже, собираясь вдоль позвоночника. Он постучал ступней о деревянную решетку, готовясь затронуть тяжелую тему: − Понимаю, тебе сейчас нелегко… Ривай отреагировал предсказуемо, мгновенно ощетинившись: − Ничего ты не понимаешь! Не смей заводить волынку о важности их вклада и прочей херне! Их вклад только в том, что ради них я пошел в разведку. И погибли они по моей вине, потому что я хотел тебя убить. На этом и закончим. − Все мы теряли близких людей… − Но не ты, Эрвин, не ты. Поэтому не говори мне, что понимаешь, если как раз понятия и не имеешь. Фарлан и Изабель тут ни при чем, они были моей семьей, ты – совсем другое. − Тебе просто нужен страховочный трос, то, что не даст расшибиться о землю. Я могу предложить тебе цель. − Уничтожить всех титанов? – хмыкнул Ривай. – Сделай одолжение, оденься, смотреть на тебя… холодно. − И получить весь мир, − Эрвин торопливо натягивал штаны. Ривай даже не думал отворачиваться, еще и наклонился, чтобы лучше видеть, засранец. − Меня бы вполне устроила твоя задница, − Ривай откинулся на лавке, прикрыв глаза. – Сейчас титанов я не вижу, а без них в разведке нечем заниматься, кроме как бумажки перекладывать и клянчить золото по крупинкам. Под землей нам приходилось нелегко, но мне никогда не было так скучно… Еще и еда дрянная, а про ту бурду, которую здесь называют чаем, я вообще молчу, лучше уж вишневые ветки варить, и то вкуснее. − Ты видел бюджет разведки. С учетом новичков нам пришлось урезать расходы на провиант. − А зачем было запрещать охотиться? – Ривай поиграл ножом. – Пара вылазок – и ты бы от пуза накормил всю эту ребятню, которую называешь солдатами. Эрвин задохнулся от возмущения: − Заруби себе на носу: ты больше не разбойник, ты разведчик! Мы защищаем людей, а не грабим их. Это не охота, это преступление. − Как ни назови, а все равно они жирные свиньи, − лениво процедил Ривай. – Тупые жирные свиньи, которые только и годятся, что под нож. Они все жрут и никак не нажрутся, так и будут обжираться, пока твои люди голодают. − Это не обсуждается. − У тебя ничего не обсуждается, кроме планов. Я скоро подохну от тоски. − Дать тебе пару нарядов на кухню? Вычистишь чан для варки капусты, отведешь душу. − Очень смешно. А может… − Ривай буднично протянул руку и накрыл его пах, чуть сжав. Эрвин подождал пару секунд – не одумается ли, а потом спокойно отбросил наглую ладонь от своего члена и серьезно сказал: − Не советую больше испытывать границы моего терпения, Ривай. Тот насупился, но промолчал, и больше себе подобных выходок не позволял. Посматривал иногда, так, с намеком, но Эрвина подобное времяпрепровождение не интересовало. В конце концов Ривай отступился насовсем, нашел себе кого-то и, как говорили в разведке, жили они долго и счастливо, аж до следующей экспедиции. От тренировок на манекенах Ривай отказывался, зато с настоящим противником рубился как бог, его спокойно можно было выпускать в одиночку против пятерых титанов, что Эрвин с успехом и делал. Он расстреливал из пушек толпившихся у стен титанов, а потом выезжал группами по несколько человек с наиболее подготовленными новичками и натаскивал их в реальном бою. Это было дорого, но Ривай был прав – люди дороже. С течением времени Эрвин научился иногда закрывать глаза, ненадолго, как раз чтобы не заметить, как Ривай докладывает в общий сундук увесистые мешочки. Также он не имел понятия, что его − теперь уже не капрал − капитан разведки сколотил целую банду и что иногда они не ночуют в казарме. Наутро после каждой отлучки Эрвин совершенно случайно забывал о существовании отряда Ривая, давая им отоспаться, а потом сам подбивал смету, на бумаге занижая количество израсходованных на стенах боеприпасов или уменьшая поголовье закупленных поросят. В тот вечер работы было много, и он устало отодвинул последний отчет, когда буквы стали расплываться перед глазами. Несколько минут отдыха, просто закрыть глаза… − Эрвин! – вдруг послышался над головой сердитый шепот. – Эрвин! Он вскинулся, не понимая, как Ривай попал к нему в кабинет. − Ну и горазд ты спать, − проворчал тот. – Я уж стучал-стучал… − Как ты здесь очутился? Дверь была закрыта. − Вскрыл, замок простенький, − неловко дернул плечом Ривай. – Мне нужна твоя помощь, − и повернулся спиной, скидывая плащ: на пояснице темнела побуревшая от крови повязка. – Штопать умеешь? − Да, − Эрвин протер глаза, разгоняя сон. – Глубоко? − А хер знает, вроде нет, − Ривай попытался отодрать присохшую к ране ткань и зашипел от боли. – Не торопись, − удержал его Эрвин. − Вода нужна, бинты и спирт. − Все с собой, кроме воды. − Он кивнул на кувшин: – Там найдется? Эрвин ополоснул таз для бритья и принес свежей воды. Ривай тем временем успел разложить на столе швейные принадлежности и выставил бутылку самогона, сопроводив коротким: − Вместо спирта. − Сядь и нагнись вперед, − скомандовал Эрвин, поднося ближе лампу. Размочив бинт, его удалось снять, Ривай при этом коротко ругнулся, а потом затих, лишь иногда вздрагивая, когда Эрвин разводил края раны. − Порез длинный, но не очень глубокий. Закуси что-нибудь, пока я буду зашивать. Ривай взял в зубы полотенце, но оно почему-то ничуть не мешало ему ругаться, поминая королевскую полицию до пятого колена все то время, пока Эрвин обрабатывал рану. − Подставился, так терпи, − сказал он, закрепляя свежую повязку. − Эти гребаные свиньи гнали нас до самой заставы. Петру чуть не поймали, но я отбил. – Ривай съежился, опустил голову, проговорил глухо: − Парнишка тот совсем молодой был, безусый еще… − Ты убил его? Ривай повернулся, всматриваясь в его лицо, дернул уголком рта. Ответил он не сразу: − Да. Не нарочно. Лошадь повело… − Тебя кто-нибудь видел? Опознать смогут? − Мы были в капюшонах. Простые плащи, даже не зеленые, не трясись. Подковы сменили на обычные, как всегда. Я знаю что делаю, Эрвин. − Не сомневаюсь, − он потер занывший висок. – Ты голоден? − Нет, просто устал. Сможешь прикрыть на завтрашний день? Летать я вряд ли смогу, откроется. − Придумаем тебе индивидуальное задание на несколько дней, пока не затянется. Побудешь штабной крысой, ты же так это любишь. Ответный взгляд Ривая напомнил старые добрые времена, когда он еще кидался на Эрвина с ножом по поводу и без. − Отдохни до утра, − он кивнул в сторону спальни, − мне все равно работать. − Я тебе простыни кровью заляпаю, − неуверенно сказал Ривай. − Не страшно. Поспи. Считай это прямым приказом. И… спасибо, я очень ценю то, что ты делаешь для разведки. Ривай криво улыбнулся, с явным сарказмом хлопнул себя кулаком по груди, будто отдавая честь, и скрылся за тяжелой дубовой дверью. Эрвин тщательно протер стол, чтобы не осталось компрометирующих пятен, слил в ведро покрасневшую от крови воду, а потом собрал грязные бинты и отнес на помойку возле госпиталя. Заметать следы он умел. Если бы вскрылось, что под эгидой командора разведки орудует шайка бандитов, ему б грозило тюремное заключение, а Ривая бы просто повесили, если б смогли изловить. Сон как рукой сняло, и он быстро просмотрел оставшиеся документы, попутно делая заметки. С учетом регулярных "благотворительных взносов" − под которыми подразумевался улов ночных вылазок Ривая, если траты не удавалось списать − дела шли не так уж плохо. Эрвин осторожно открыл дверь спальни, та даже не скрипнула, но Ривай все равно проснулся. Не оборачиваясь, он подвинулся ближе к стене, освобождая место с краю, и вытащил из-под себя половину одеяла. Вообще-то Эрвин собирался лечь на кушетке, пусть она и была слишком короткой − он бы все равно быстро уснул. Но на кровати, конечно, было не в пример удобнее. Он разделся, свернул в валик покрывало и засунул под голову – подушкой Ривай поделиться не захотел. Проснулся Эрвин на рассвете от чужого взгляда. Ривай сидел рядом, привычно хмурый и непривычно взъерошенный. − Как ты? – Эрвин потянулся проверить повязку, и Ривай вдруг нагнулся навстречу, ложась на его руку с явным намерением поцеловать. Эрвин отпрянул, чужие губы скользнули по небритой щеке, но Ривай снова развернул его к себе, цепко ухватив за подбородок. Эрвин не вырывался, чтобы не потревожить его рану, но взглядом предупреждал, что попытку повторять не надо. − Не делай глупостей, − сказал он, когда Ривай его отпустил. – Что на тебя нашло? Ривай старательно разглаживал складки на простыне. − Если за два года не прошло, то уже и не пройдет, верно? – спросил он и без перехода добавил: – Я хочу иногда спать в твоей постели. Эрвин сел. Нежданно-негаданно снова поднялась старая неприятная тема, которую он считал давно закрытой. − Ривай, твои желания… − У меня больше ничего нет, − перебил тот. – Ну, кроме желаний. Жалование еще – его можешь забрать. Половину. На нужды разведки, знаешь? А больше нет ничего. Ни дома, ни семьи, только койка в казарме и мои клинки. Ты сам говорил – нужен я тебе. Я же… Что тебе стоит?! Я бы ни в чем тебе не отказал… Удобно, и к девкам ходить… не надо. Начинал он довольно бойко, резко даже, но к концу голос стих. Видно, и сам понимал, что предлагает. − Это неприемлемо, − сказал Эрвин. – Унижать тебя подобным образом я не стану. Подумай немного, и сам поймешь, что это не выход. Ривай посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом, при этом не казался ни разозленным, ни задетым отповедью, а потом встал, подхватил куртку и вышел из спальни. Эрвин облегченно вздохнул. Все обойдется, как и в прошлый раз. Ривай стал гораздо рассудительнее, он быстро осознает, в какое положение себя поставил, и больше не будет возвращаться к этому разговору. Так все и вышло. Чего Эрвин не предусмотрел, так это того, что Ривай начнет его избегать: он находил сотни отговорок, чтобы уйти, причем нисколько не заботился об их правдоподобности. Нарочито показывал свою обиду, и выглядело это так по-детски, что Эрвин в конце концов вызвал его к себе прямым приказом. − Я не позволю заниматься саботажем по личным причинам, − сказал он, как только Ривай вошел в кабинет. − Не понимаю, о чем ты говоришь, − Ривай снял рабочие перчатки и опустился на стул для посетителей, тяжело глядя на Эрвина. – Я выполняю свою работу, как обычно. Нашел неточности в отчете Ханджи? Извини, я не проверял, замотался с жеребятами и забыл. Тон его был спокойным, но взгляд выдавал с головой. − Решил таким способом отомстить? – спросил Эрвин. – Ты прекрасно знаешь, как мне трудно без тебя обходиться, так что будь добр, соберись и вернись ко мне. − Замечательные слова, − Ривай улыбнулся уголком рта. – Нет, я ничего не знаю и знать не хочу, разбирайся со своими подземельями сам. Найди другого помощника, у тебя целый легион под рукой. Я твой воин, а не секретарь. Или лучше – подпиши приказ на мой перевод поближе к Стенам. − Зачем? Ривай посмотрел на него странно, как будто жалел: − Все еще не понимаешь? Что у тебя внутри, Эрвин?! Мне на тебя даже смотреть тяжело. Отпусти, я не хочу притворяться, что ничего не чувствую. Будем выезжать на вылазки, как раньше, но для ведения хозяйства найди кого-то более подходящего. Если бы Эрвин не был так удивлен, то возразил бы, но он просто пытался переварить услышанное. − Я не думал, что у тебя все так серьезно, − наконец сказал он. − Уж как получилось. Я знаю, что ты считаешь это ребячеством. Заверяю, у меня и в мыслях не было тебя наказывать. Ты не хочешь. Я понимаю. Пойми и ты. Эрвин по-быстрому прикинул в уме варианты. Подходящей кандидатуры на замену Риваю у него не было. − А что, если я соглашусь? – спустя некоторое время спросил он. − Тогда я принесу тебе приказ на свой перевод в отряд Питерсона или Калеба, что еще может быть? − подняв бровь, сказал Ривай. − Нет, я другое имел в виду. Если я соглашусь вступить с тобой в интимные отношения, ты угомонишься? У Ривая отвисла челюсть. Он неверяще разглядывал Эрвина, будто какого-то диковинного зверя, а потом резко побледнел, и стало понятно, что он злится. − То есть вот так?! Как продажная девка в подворотне? Когда тебе что-то нужно, запросто ноги раздвинешь? У тебя вместо сердца кусок камня! Мне хотелось спать с тобой рядом, всего лишь быть рядом, и ты меня послал, а когда припекло – сам предложил?!.. К черту, я согласен, − сказал он, когда Эрвин уже подумывал взять свои слова обратно. Он не предполагал, что Ривай так рассердится. В чем-то тот был прав: Эрвин всегда ставил во главу угла дело, борьбу с титанами, и часто получалось так, что для всего остального места уже не хватало. Он шел к победе по горло в крови, и на фоне всех его грехов такая малость, как предложить кому-то свое тело, не выглядела чем-то из ряда вон. Всего лишь очередной шажок на тернистой дороге, выстланной трупами его подчиненных. − Может, оговорим условия? − Нахуй, − отрезал Ривай, вплотную подходя к сидящему Эрвину. – Я с тобой, ты со мной, каждый получает свое. − Почему ты сердишься? Это было очевидное преуменьшение, Ривая просто трясло от злости: он сжимал кулаки, на скулах ходили желваки, а слова он буквально выплевывал. Ответом он Эрвина не удостоил, вместо этого потребовал, хватая за шнурок боло: − Поцелуй меня. – И сразу же, без паузы, не давая возразить: − Не вздумай что-то сказать, иначе я тебя зарежу, клянусь. Поцелуй меня. Эрвин подчинился. Когда Ривай оторвался от него, стало ясно, что ни одному из них этот силой вырванный поцелуй удовольствия не доставил. − Мы оба пожалеем об этом. Я приду вечером, − и с этими словами Ривай его покинул, хлопнув дверью. Эрвин был склонен с ним согласиться, он уже жалел. За ужином кусок не лез в горло. Они совершали ошибку, но Эрвин не знал, как подступиться к упершемуся Риваю: тот редко упрямился, но если настаивал на своем, то до победного конца, сбить его с толку было практически невозможно. По крайней мере, для Эрвина, не бывшего таким уж знатоком человеческих отношений. Он умел играть на привычных людских слабостях – алчности, скупости, трусости, – но сразу терялся, стоило зайти речи о чувствах. Ривай был дорог ему как боевой товарищ, они многое пережили вместе, и Эрвин не хотел его терять никаким образом. Вот только он видел его своим другом, а не любовником. Вернувшись к себе, он уселся за написание хозяйственных отчетов, точно зная, что это – хороший способ отвлечься от тягостных мыслей. Очнулся Эрвин, когда начали гаснуть свечи. Ривая все еще не было, и он не знал, стоит ли расценивать это как добрый знак. Хотелось верить, что тот все-таки одумался и отказался от их договоренности. В конце концов, Ривай был очень гордым, и полученное шантажом согласие должно было его унижать, так ведь? Словно в ответ дверь отворилась и Ривай вошел в комнату, держа в руках объемистый сверток. Униженным он при этом не выглядел, только хмурым. Эрвин раздосадованно отвернулся. − Я принес свежие простыни, − сказал Ривай. – Пойду перестелю. Эрвин не поддался на примирительный тон, вся эта ситуация по-прежнему была ему неприятна. Он заменил догоревшую свечу, поправил фитили в двух других и снова с головой ушел в работу, оттягивая тот момент, когда придется ложиться в постель. Как выяснилось, их идиотское соглашение благотворно влияло на его работоспособность – за вечер и часть ночи Эрвин переделал кучу канцелярской работы. Обычно на такое количество бумаг уходило около полутора-двух дней. На часах была половина третьего, когда он наконец поднялся, расправив затекшие плечи, и направился в спальню, уповая на то, что Ривай давно спит. Однако его надеждам не суждено было сбыться: в спальне тоже горела свеча. Ривай сидел на краю постели и отмечал что-то огрызком карандаша в объемистом свитке. Заметив Эрвина, он свернул бумагу в тугой рулон, перевязал бечевкой и отложил на туалетный столик. − Будешь смотреть, как я раздеваюсь? – спросил Эрвин. Он ожидал какой-нибудь дерзости в ответ, но Ривай просто улегся к нему спиной и укрылся едва ли не с головой. Постель оказалась гораздо теплее, чем обычно – хоть какой-то положительный момент. Судя по всему, Ривай не собирался лезть к нему прямо сейчас, но Эрвин все равно долго не мог уснуть, несмотря на поздний час и усталость. Задремал он только на рассвете, а потом целый день ходил мрачным, потирая ноющий висок. То же самое повторилось и на следующую ночь с той только разницей, что Эрвин лег, не дожидаясь Ривая. Сквозь сон он слышал, как тот ходил по комнате, но открывать глаза не хотелось. Утром он точно так же проснулся в одиночестве. Прошло четыре дня, и Эрвин начал недоумевать: Ривай исправно приходил к нему каждый вечер, ложился рядом и засыпал, ни словом, ни жестом не обозначая каких-либо иных намерений, чем простой отдых. В постели они почти не разговаривали, если не считать банальные пожелания доброй ночи. Рабочие отношения наладились, грязные поползновения прекратились. Он понятия не имел, что творилось в голове у Ривая, но решил не будить лихо, пока тихо. Эрвин давно выяснил, что не в состоянии прогнозировать его действия – еще в тот раз, когда после гибели Изабели и Фарлана Ривай не убил его, как собирался, а неожиданно присягнул на верность. Возможно, он тоже не хотел портить их дружбу шантажом? Наговорил всякого, а потом пожалел? Лежать с ним в одной кровати, конечно, было странно, но Эрвин, успокоившись, был вынужден признать – теперь он лучше высыпался. Ривай занимал мало места, не раскидывался и не ворочался во сне, не храпел, что, несомненно, являлось существенным плюсом: в учебке Эрвин с ума сходил в общей казарме, когда к полуночи с десяток глоток начинали выводить мощные рулады. У Ривая и место свое появилось, с правой стороны, дальней от двери. И Эрвин, заходя в спальню, ложился слева, а не по центру, даже если кровать была свободна. Но на пятое утро Эрвин проснулся от пристального взгляда. Ривай не стал отворачиваться, когда он открыл глаза. Эрвин знал, что тот умеет быть любящим, пару раз ему довелось наблюдать, как смягчалась жесткая линия рта, когда Ривай небрежно трепал волосы Изабель. Но он никогда бы не подумал, что подобные чувства могут быть направлены на него. А сейчас Ривай сидел, обхватив колено, и в глазах у него было столько нежности, что Эрвину стало неловко. Слишком много, это лишнее. Разум скомандовал: беги, и он попытался встать, но Ривай придержал даже не за руку – за рукав тонкой сорочки. − Еще рано, − только и сказал он, но столько можно было прочитать во взгляде, что у Эрвина не хватило духу уйти. Потом Ривай лег рядом и положил голову ему на грудь. Тыльная сторона его ладони касалась руки Эрвина, но он ничего не предпринимал, не пытался потрогать или погладить, просто лежал, изредка тихо вздыхая, как будто спал и снилось ему что-то печальное. Тоскует, понял Эрвин, и в груди потяжелело: это было так неправильно – тосковать по живому человеку, лежа с ним в одной кровати! Давешнее раздражение показалось мелким и глупым, их жизнь и так состояла из сплошных потерь, и огромной удачей считалось чуть-чуть отодвинуть их во времени. Почему же он упирался, не желая дать немного тепла? Не убудет же от него. Все потому, что Ривай заставлял? Но ведь сейчас его ни к чему не принуждают. Поколебавшись, Эрвин неловко погладил Ривая по коротко стриженому затылку. Тот сразу поднял голову, удивленно заглядывая в лицо, а потом нерешительно потянулся к губам. В этот раз никто не кричал и не приказывал, Эрвин не сопротивлялся, и Ривай прильнул к нему всем телом, обхватив за плечи. Целовал неумело и заполошно: жадно, голодно, не давая даже возможности ответить толком. Дорвался. Его как-то сразу стало очень много, и Эрвин успел пожалеть о своем опрометчивом решении. Отстраниться удалось не сразу: Ривай держал, будто клещами, и Эрвин с трудом вырвался из кольца его рук. Ривай потянулся было снова, и пришлось упереться ладонью ему в грудь, чтобы остановить. − Подожди, − сказал Эрвин. – Дай хоть отдышаться. Ривай сел на кровати, вытер губы: − Я слишком многого хочу. А ты думаешь, что виноват. Даже трахнул бы из жалости к сиротке. А, Эрвин, смог бы? – со злой горечью Ривай пихнул его в бедро. – Представлял бы какую-нибудь дамочку, а ебал бы… меня. – Он криво ухмыльнулся. – Неплохо я устроился для уличного воришки, а? Полразведки небось завидует. Ха, обзавидоваться такому! − Прекрати! – Эрвин схватил его за плечи, заставив посмотреть себе в глаза. – Чего ты от меня хочешь, скажи! Просто скажи мне, что я должен сделать, чтобы ты успокоился. Я согласен спать с тобой. Не потому, что ты хотел уйти. Я вижу, что тебе это нужно, и могу дать – так почему нет? Сердце мое свободно, постель моя пуста… была пуста. А ты мне достаточно дорог. − Что изменилось? – спросил Ривай. – Неделю назад ты и слышать об этом не хотел. Эрвин задумался, потом улыбнулся: − У меня теперь теплые простыни. − Шуточки твои… − Это шутка лишь отчасти. Ты напомнил мне, что мы все-таки не механизмы, а живые люди, и потребности наши шире, чем нужда в смазке и очистке от ржавчины. Тебе нужен я – так вот он я, рядом с тобой. Просто не нужно впадать в крайности, только и всего. Ривай шумно вздохнул. − Я хочу, чтоб ты почувствовал… Чтобы хотя б на день оказался в моей шкуре и понял, каково это. Ты холоден, как лесной ручей: сунешь руку в воду – и она враз онемеет. Так и с тобой. Весь твой жар – вот тут, − он протянул руку и отвел со лба Эрвина челку. − А здесь, − болезненно скривил губы Ривай, кладя ладонь ему на грудь, − нет ничего. В горле встал ком. − Всем нам приходится многим жертвовать в этой борьбе, − сказал Эрвин. – Может быть… может быть, я отказался от того, что невосполнимо. Но я сделал это сознательно и не жалею о своем выборе. Это мой долг. Я не смогу привести человечество к победе, будучи человечным сам. Возможно, я слаб и выбрал самый легкий способ, но иногда бессердечность – это единственный возможный путь выжить. − И ты думаешь, что это правильно, выживать вот так?! – Ривай сжал кулаки. – Посмотри, в кого ты превращаешься! Как же ты не поймешь, идиот?! Без сердца ты все равно что титан! Пустая оболочка! − Пусть так, если это поможет достижению нашей цели. Ривай, ты должен понять, победа – это самое главное. Сейчас не время и не место для романтических приключений. Когда-нибудь… − Не когда-нибудь, − он сузил глаза и посмотрел на Эрвина, явно бросая вызов. – Сегодня. Я докажу тебе, что ты жив. Хочешь принести себя в жертву? Отлично, я ее принимаю. Вечером никуда не уходи. Ривай схватил в охапку свою одежду, впрыгнул в сапоги и вышел, громко припечатав свои слова дверью. Эрвин вздохнул. Несмотря на то что Ривай уже больше двух лет был в разведке, он оставался таким же непримиримым и по-юношески взрывным, как и раньше, когда только поднялся из подземелий. Наверное, к лучшему, потому что слишком часто Эрвину попадались детские лица с глазами стариков – иногда для этого хватало одной экспедиции. Он не видел Ривая весь день, а вечером тот зашел с таким же решительным видом, с каким уходил, бросил на стол какой-то мешок, чуть не сметя на пол чернильницу, и скомандовал: − Переодевайся. Эрвин заглянул внутрь: изношенная до ветхости рубаха, заляпанные смолой штаны… − Что это? − Одежда, − закатил глаза Ривай. – Совсем заработался, что ли? − Я сейчас занят, − Эрвин кивнул в сторону двух посыпанных песком писем. − Хорошо, я подожду, − неожиданно покладисто кивнул Ривай, и устроился в кресле напротив в обнимку с увесистым фонарем, который принес с собой. Какое-то время Эрвин еще пытался работать, но под пристальным взглядом у него мало что получалось. Наконец, посадив очередную кляксу, он сдался и отложил недописанное письмо в сторону. Ривай жестом указал на мешок – давай, мол, чего медлишь? − Ты решил взять меня на дело? – спросил Эрвин, натягивая штаны. Те были чуть коротковаты и чересчур свободны в поясе, и от этого он чувствовал себя не в своей тарелке. Ривай ответил не сразу: он был занят тем, что нагло разглядывал переодевающегося Эрвина, и это только усиливало неловкость. − Куда тебе… Нос не дорос, − в конце концов протянул он с таким явным удовольствием, что Эрвин против воли улыбнулся и не стал напоминать обстоятельства их знакомства. На смену раздражению пришло любопытство. Он потянулся было за приводом, но Ривай его остановил: − Нам это не понадобится. Готов? Пойдем. − Куда мы? – спросил Эрвин, закутываясь в плащ. Не хотелось, чтобы подчиненные видели его в таком непрезентабельном виде. Сам Ривай был одет как обычно, по всей форме. − На полигон. Выйдя на улицу, Ривай остановился у костра, чтобы зажечь фонарь. Эрвин поднял глаза к небу: сквозь просветы в облаках показывались редкие звезды и виднелся рожок молодого месяца. − Эрвин, − окликнул Ривай, − не зевай. До полигона шли в молчании. Эрвин оглядывался по сторонам: ночью все вокруг казалось незнакомым, каким-то более внушительным, что ли. Тренировочные манекены стали огромными, пятнадцатиметровые так вообще едва не упирались в облака. − Что мы тут будем делать без приводов? – спросил Эрвин. − Когда я был сопливым молокососом, то знавал одного ублюдка, который говорил, что нет лучшего лекарства, чем хорошая драка. Он был тем еще уродом, но дело свое знал. Поэтому мы будем драться. − Ты предлагаешь спарринг? Ночью? − Нет, это не спарринг, − Ривай повесил фонарь, снял куртку, оставаясь в светлой рубахе и жилете из грубой кожи, и перебросил ему нож рукояткой вперед: − Держи. В его руке блеснуло еще одно лезвие. − Поединки с холодным оружием запрещены, − напомнил Эрвин, но Ривай отмахнулся от его слов, перебрасывая нож из руки в руку. Сейчас он выглядел намного опаснее, чем раньше, и хищная складка, появившаяся в углу его рта, Эрвину совсем не нравилась. Дикий зверь вспоминал свои повадки. − Вот это уже интереснее, правда? − практически промурлыкал Ривай, глядя как на гладком лезвии играют отблески пламени. – А то ты среди своих бумажек запылился. Пора проветриться. − Перестань. Я не стану с тобой драться. − Посмотрим, − хмыкнул Ривай и задул фонарь. Темнота надвинулась со всех сторон. Эрвин невольно отступил назад, прижимаясь спиной к одному из манекенов. Зачем Ривай это затеял? Он все равно не пойдет у него на поводу, не хватало еще кому-нибудь из них случайно напороться в потемках на нож. − Не спи, − выдохнула тьма справа, и рядом с его бедром фанеру с обратной стороны пробило узкое лезвие. − Я не буду… − Будешь, если не хочешь сдохнуть с перерезанной глоткой, как свинья. − Ты меня не убьешь. − Уверен? – и бок обожгло болью. Эрвин чертыхнулся и зажал рану. – А теперь? Судя по всему, порез не был глубоким, но Ривай перешел все границы. − Капитан, положите оружие и проследуйте за мной в замок. Это приказ вашего командира. − Да иди ты нахуй, командир, − донеслось из темноты. – Или дерешься, Смит, или я тебя прирежу. Выбирай. Соображал Эрвин быстро, поэтому зашел с другой стороны: − Не дури, Ривай, − он перешел к другому манекену, благо глаза привыкали к темноте. – Если ты меня убьешь, тебя повесят. Часовые видели, как мы выходили из замка вместе. − Кто сказал, что я вернусь в разведку? − Что, неужели снова спустишься под землю? − А почему бы и нет? – Ривай вышел на открытое пространство. – Ведь больше некому будет меня поймать! С этими словами он бросился на Эрвина, и тот едва успел избежать удара. Ривай снова атаковал, теперь снизу, и на этот раз задел его: лезвие вспороло кожу чуть выше колена. Эрвин больше не колебался. Он быстро расстегнул плащ и намотал его на руку: что ж, если Ривай хочет драки, он ее получит. − Ну наконец-то, − Ривай хохотнул, когда он встал в защитную стойку, и, крадучись, стал обходить Эрвина. Двигался он мягко и почти беззвучно. − Я считаю твою затею очень глупой, но ты сам напросился, − сказал Эрвин. − Нападай! И он напал, правда, не в полную силу, потому что подсознательно все равно не воспринимал их схватку всерьез, и тут же поплатился за это распоротым рукавом и очередным порезом, на сей раз у локтя. − Что такое, замшелый ты пень? – усмехнулся Ривай. – Достанешь меня хоть разок? Эрвин ответил молниеносным выпадом, но Ривай каким-то чудом успел уклониться. Неожиданно нож оказался в его левой руке и, как сквозь масло, прошел сквозь плащ Эрвина, правда, очередного ранения удалось избежать. Еще выпад – и у Эрвина порез на костяшках правой руки, а на Ривае все еще нет ни царапинки. Он решил сменить тактику и раскрылся, сделав обманный выпад вперед, но в последний момент изменил направление движения. Это сразу же принесло свои плоды, и Ривай вскрикнул от боли. Эрвин обрадовался, но только на короткий момент. "Черт, кажется, перестарался", − подумал он, глядя, как расползается по рубашке отскочившего назад Ривая темное пятно. − Давай прекратим, − попросил Эрвин. – Ты уже доказал мне все, что хотел. Ранение в брюшную полость может быть очень опасным, тебе нужна перевязка… − Да пошел ты! – Ривай оскалился, но тон его был странно довольным. – Веселье только начинается! И исчез, как сквозь землю провалился: только что стоял в пятне лунного света, а как набежало небольшое облачко – растворился. Эрвин попятился, внимательно оглядывая окружающее пространство. То, что в таких боях ему с Риваем не тягаться – он уже понял. Его удача была случайной, во второй раз так не повезет. Он прислонился к толстой балке, поддерживавшей манекен, и замер. Вскоре послышались тихие шаги. Эрвин предусмотрительно зашел в высокую траву, и она зашуршала, когда Ривай приблизился. Сейчас он стоял прямо за Эрвином, по другую сторону от листа фанеры. Рискнет бить насквозь или нет? Удар последовал, но в какое-то странное место – снизу, почти у самой земли, да еще в балку. Та треснула, и эхом раздался еще один удар, в соседнюю подпорку. Эрвин выскочил из-под падающего манекена, который зацепил еще один или два, но оборачиваться было некогда: он очутился нос к носу с Риваем. Тот напал так стремительно, что Эрвин не успел даже поднять руки. Еще одно ранение, на этот раз в грудь, но он едва почувствовал укол. Ривай сознательно его щадит или просто играет, как кошка с мышкой? − Давай, Смит, сколько можно трястись?! Эрвин атаковал, и Ривай, как и ожидалось, легко уклонился от лезвия ножа. Сам обозначил касание к запястью очередным порезом. − Слабак, − ухмыльнулся он. – Канцелярская крыса. На ножах Эрвину было с ним трудно тягаться, тут небольшой рост играл Риваю на руку. Чуть согнув колени, он оказывался в выигрышном положении: при любом выпаде Эрвин вынужден был открываться, сам же Ривай доставал его снизу и стремительно отскакивал назад, не давая до себя дотянуться. Они кружили друг вокруг друга, ножи опасно блестели в свете звезд, и Эрвин был уже весь покрыт царапинами, а у Ривая по-прежнему было всего одно ранение на боку. − Давай же, давай! – подзадоривал его Ривай. – Покажи, что ты умеешь, Смит! Покажи, что ты хоть что-нибудь можешь без своих бумажек! Каждый второй выпад заканчивался для Эрвина порезом, руки уже чесались от крови, но сдаваться он не собирался. Весь мир сомкнулся на Ривае, и он думал только об одном – дотянуться наконец до этого чертового плясуна, скакавшего вокруг без устали. Еще немного, еще чуточку! Каждый раз не хватало каких-нибудь несчастных сантиметров, нож вспарывал воздух перед самым лицом Ривая, но тот только шире улыбался и раз за разом жалил его тонким лезвием. И наконец шанс представился: Ривай поднял руку, отирая пот со лба, раскрылся на какое-то мгновение, Эрвин бросился вперед, выбивая у него нож и мысленно уже смакуя победу… пролетел несколько метров вперед и очутился на земле с прижатым к горлу лезвием. Ривай пропустил его под рукой, развернул, воспользовавшись инерцией движения, и навалился сверху, выхватив у Эрвина нож. Обманка. Ривай победил его его же оружием. − Не хотелось всерьез дырявить такую красивую шкурку, но ты прямо напрашиваешься, − сказал тот, прижимая лезвие плашмя к яремной вене. – Что ж ты бестолковый такой, Смит? − Ривай, − прохрипел Эрвин, только сейчас понимая, насколько устал, − убери нож. Но тот только надавил сильнее, вдобавок пережимая локтем горло. − Я могу убить тебя одним движением, Смит. Прямо сейчас. Ты ничего не успеешь сделать, никто не спасет, если полоснуть по горлу… А умирать не хочется, да? Хочешь жить? Готов за это бороться? Хочешь есть, пить, спать? Хочешь дышать? Хочешь трахаться, а, Эрвин? Меня – хочешь? И в следующий момент нож улетел куда-то в кусты, а они покатились по земле, отчаянно целуясь. − Есть у тебя сердце, ублюдок, − шептал Ривай, отрываясь от его губ. – Что ж ты врал мне, сволочь? Что ж ты себе-то врал?! Все чувствуешь, − и прогибался под жесткими ладонями, − все… все… Эрвин рвал на нем одежду, пачкая окровавленными ладонями светлую ткань, мял бедра, раздвигал колени, совсем забыв о том, что собирался впаять ему наказание по полной, когда все закончится, мелькала мысль даже в карцер засунуть. А сейчас засунуть он хотел только свой член в эту маленькую, наглую, до черта упрямую задницу. То, что столько времени он держал в себе: чувства, желания, боль, горечь и страсть – все вырвалось наружу. И Ривай принимал этот поток, бился под ним, притираясь сильнее, выгибался, обхватывая ногами за пояс, и отпрянул только тогда, когда Эрвин сунулся ему между ног, накрывая член ртом и одновременно пытаясь пропихнуть пальцы в задницу. − Нет, нет, это потом, − Ривай вывернулся из объятий, − вернемся в замок, тогда и… − Уже не такой смелый? – Эрвин раскинул ему ноги пошире. Ривай не сопротивлялся, и глаза у него блестели, но головой покачал отрицательно: − Ты меня в чистом поле трахать не будешь, зарежу нахрен, − и достал из-за голенища сапога небольшой кинжал. Эрвин расхохотался и поцеловал его, не обратив внимания на упершееся ему в кадык лезвие. − Напугать решил? Еще как буду! К счастью, фонарь нашелся быстро, а рядом с ним и плащ Ривая – сгодился для подстилки. Масло было еще теплым, но Ривай все равно недовольно морщился, пока его наскоро растягивали. Эрвин мог бы быть аккуратнее, но терпеть было уже невмоготу, словно треснул сковывавший его ледяной панцирь, и показалась скрывавшаяся под ним бурная река. Он перевернул Ривая, поставил на четвереньки, и вошел, на миг оторопев от ощущений. Ривай застонал и прогнулся, раскрываясь, черт, господи ты боже мой, отдаваясь ему на грязном плаще посреди тренировочного полигона, в крови, в пыли, в прогорклом фонарном масле, такой живой, такой горячий, такой его! Это то, что надо, это так, как надо, только так и можно было заставить его понять, что нельзя упускать, что никак нельзя упустить, за что надо держаться обеими руками, коль скоро оно каким-то невероятным чудом было тебе предложено. И Эрвин держался изо всех сил, натягивал Ривая на себя, тот кричал, ответно хотелось орать во весь голос, и в конце концов он перестал сдерживаться. Он крыл Ривая, засаживал ему так глубоко, что звезды видел с зажмуренными глазами, и никак не мог остановиться, потерявшись, растворившись в этой горячке, кусал за взмокшую от пота шею, прижимался к напряженным плечам и двигался резкими мощными толчками, не сдерживаясь, кажется, впервые в жизни. Даже кончив, отпускать не хотел, так и лежал, навалившись, целовал в затылок, в щеку, прижимал к себе, пока Ривай не заворочался недовольно, пихаясь острыми локтями. Только тогда и смог заставить себя разжать руки. − Бойтесь своих желаний, − проворчал Ривай, морщась и осторожно вставая. Выглядел он жутко и забавно одновременно: голый, но зато в сапогах, окровавленный, грязный, с торчащими в разные стороны волосами. Справа внизу живота у него был длинный порез, сочившийся свежей кровью, тонкой струйкой сбегавшей к паху. − Ты хотел доказать, что я жив, − напомнил Эрвин. – Теперь я чувствую себя живым. − Это ненадолго, − мрачно возвестил Ривай, поднимая обрывок своего шейного платка. – Как мы теперь в замок вернемся? − Как-нибудь, − пожал плечами Эрвин. Он лежал на голой земле, весь покрытый порезами и царапинами, но чувствовал себя лучше, чем когда-либо. – Кто рискнет нас в чем-то упрекнуть? Ривай поднял бровь, но ничего не ответил, застегивая ремень. − Сначала надо обработать твою рану, − сказал Эрвин, вставая. – Да и мне не мешало бы все это с себя смыть. Возле западного входа есть колодец. − Как животные, Эрвин! Ты – животное, − подал голос Ривай, яростно выбивавший свой плащ о ближайший манекен. − Был бы я животным, пошел бы на второй заход, − парировал Эрвин, запахнулся остатками рубашки и накинул плащ, не обращая внимания на внушительную дыру сбоку. – Иди-ка сюда, − он притянул к себе Ривая и поцеловал. – Спасибо, − тихо сказал он. − Да на здоровье, − Ривай поднял фонарь, осмотрел его, а потом с чертыханьем зашвырнул подальше. – Я для себя старался. Но предупреждаю, если хоть одна живая душа узнает меня по дороге обратно, то завтра разведке придется искать себе нового командира. Он пошел по тропинке, но Эрвин нагнал его, заставляя повернуться к себе, и спросил о том, о чем не смог во время драки. − Скажи, ты действительно ушел бы из разведки, если б я умер? Ривай ничего не сказал, но лунного света вполне хватило, чтобы считать с его лица однозначный ответ. − Пойдем к колодцу? – спросил Эрвин после очередного поцелуя, на этот раз долгого и полного спокойного обещания. − Там я тебя и утоплю, − сказал Ривай и уткнулся ему в плечо. – А потом сам следом прыгну.