link

      — Я тебя не оставлю! — кричит он, когда санитары тащат под руки в конец коридора, подальше от мальчишки в коляске. — Да отпустите же вы, сволочи! Бэкхён!       Но он молчит. Светлая голова устало склонилась к груди. Парень пустым взглядом смотрит на закутанные больничным пледом колени и ждёт, когда голос перестанет быть слышен. Он звучит болезненно и колко, в самое сердце, до глубины.       — Бекхён! Бэкки!       Сестра сочувствующе хлопает по плечу и разворачивает коляску в другую сторону, чтобы увезти пациента в палату. Теперь он, прикованный к креслу, не может больше передвигаться самостоятельно. Врачи лишь качают головой и смотрят на черные пятна снимков. Следы аварии и боль — это всё, что отражается на негативе сквозь обломки костей.       Бекхён остаётся один. Две заправленные кровати вдоль стен напоминают ему, что на протяжении какого-то неопределенного срока придётся делить палату с кем-то другим. Противнее всего, если соседом окажется кто-то резко отличающийся. Рука сильнее сжимает клетчатый плед на коленке, а после взгляд Бекхёна проясняется. Он смотрит в окно, на серое, тусклое небо, и впервые за неделю даёт волю слезам.       Не как все — больно. Больно смотреть на вежливые улыбки медсестер, которые каждый день интересуются, не нужна ли помощь, помогают выполнять все то, что когда-то ты мог делать сам. При этом все лгут. Врачи, проводящие осмотр, лишь назначают процедуры. Но ничего не меняется.       В палату никого не подселили, и Бекхёну от понимания этого легче.       Быть одному всегда легче. Никто не наблюдает твоё горе так близко, смотря прямо в лицо и наблюдая за тем, как эмоции пляшут свой отвратительный танец. Скоро всё станет, как обычно. Человек такое существо. В какое бы дерьмо не ввязался, привыкает.       Через неделю Сехуну разрешают посещение. Мальчишка со светлыми глазами и темной копной волос приносит с собой запах цветов и оставляет на коленях Бекхёна мандарины.       — Как ты? — спрашивает парень, присаживаясь у ног друга.       Бекхён неопределенно ведет плечами и молчит. Не потому, что присутствие Сехуна ему не нужно. Слова застревают в горле комом и создают преграду дыханию. Палата пустует, и парнишка привык к тем глупым дежурным вопросам, звучащим каждое утро, каждый день и каждый вечер. Он привык и лишь пожимает плечами.       — Я заберу тебя.       Вспоминая, как закончилась предыдущая встреча, парень морщится. Кажется, Сехуну не дадут ничего сделать. Будто бы остаться навсегда пациентом городской больницы естественно и не выглядит, как преступление. Поджав губы, мальчишка кладет свою руку поверх холодной ладони Бекхёна.       — Я тебя не оставлю.       В груди больно колет от услышанного. Если бы можно было увернуться от ранящих слов, Бекхён бы так и сделал, но не может. Ладонь у Сехуна теплая, а пахнет он реальностью. Тем, чего лишен он сам, погруженный в вязкую белую дымку лекарств и тусклый стерильный свет.       Сехун уходит молча, не нарушая привычного режима. На этот раз спокойно и без санитаров. Глаза у Бекхёна влажные от слёз и тоски, съедающей душу. Мальчишка стал единственной связью с миром из-за окна, но только всё слишком изменилось.       Ноги вновь не почувствуют колкости свежей травы.       Посещение Сехуну разрешают на постоянной основе. Он не ведет себя буйно и иногда приносит книги. С губ друга иногда срываются одинокие фразы, которым мальчишка радуется, как сумасшедший. Он помогает Бекхёну сесть на кровать и подкладывает под спину подушки, чтобы было повыше. А после приходит медсестра и уводит засидевшегося гостя. Бекхён один с пакетом спелых фруктов в кровати, книгами и свежими цветами.       А ночью в палату вкатывают перебинтованного и обвешенного трубками соседа.       — Ты не против? — бросает медсестра, видя растерянное лицо и страх в глазах.       Повязки нет лишь на глазах. Глядя на суету вокруг человека, Бекхён откладывает книгу и молча наблюдает за тем, как соседняя койка заменяется новой, рядом появляется пищащий датчик, капельница. Любопытство смешивается с горечью на губах и обрастает сомнением.       — Простите, — шепотом спрашивает парень у подошедшей старшей медсестры, показывая на соседнюю кровать.       — Он в коме. Его привезли вечером с пробитой головой. Интересно, выживет ли… Если что-то случится, дай нам знать.       Покидающий палату персонал Бекхён провожает взглядом, а после переводит его на человека. Кажется, ему повезло меньше, чем парнишке. Дыхание эхом отдается в трубке, торчащей из горла.       — Надеюсь, ты не умрешь, — сам не зная, почему, говорит парнишка, сжимая в руках книгу, принесенную Сехуном.       Находиться с подобным человеком поблизости страшно. Сомкнуть глаза и уснуть не получается. Бекхён устает ворочаться и помогает себе сесть на кровати. Он перебарывает даже отвращение к собственным беспомощным ногам и вглядывается в слабый свет приборов. Ровный писк нарушает больничную тишину. Всё спокойно. У Бекхёна нет никаких вариантов объяснения, что происходит и с чего ему вдруг интересна чужая, болтающаяся на волоске жизнь. Он молчит и вздыхает, прикрывая глаза.       — Кто ты такой, интересно?       В ответ такой же ровный писк прибора. Где-то в коридоре звон стеклянных пробирок, шелест бумаги в приёмной. Но здесь тишина. Сосед не способен самостоятельно дышать.       Бекхён чувствует тягучее желание говорить. Лишь бы тишина не заполнялась противными звуками. Пусть никто не слышит, но говорить — необходимо. Это всё, что может помочь сейчас. Всю ночь светловолосый парнишка рассказывает о том, каким чужим ему кажется мир вокруг и топит слезы в крае одеяла, уснув от усталости под утро.       Вскоре к новому соседу привыкает и Сехун. Он проводит с другом несколько часов, рассказывая новости колледжа, и приносит много вкусного. Запах влажного воздуха заполняет палату, и Бекхён с жадностью вдыхает его. Пару раз разрешает покормить себя другу, но лишь в порядке исключения и сильной усталости. Книги сменяются новыми, но теперь он читает вслух. Бекхён лишь хочет, чтобы человек рядом не чувствовал себя так же, как когда-то чувствовал себя он. К соседу никто не заглядывает, кроме персонала. Бекхёну тоскливо, поэтому он старается выговориться.       — Так и не пришёл в себя? — спрашивает врач хмурым утром, и Бекхён виновато качает головой.       Ему жаль. Чувствовать себя бесполезным ему совершенно не нравится. В следующий раз Бекхён просит Сехуна рассказывать новости не только себе, но и человеку рядом. Бекхён думает, что это поможет.       — Если бы мы познакомились в другой ситуации, я бы назвал тебя странным.       Навык самостоятельно забираться в кресло вырабатывается долго. Пару раз больно стукнувшись о тумбу, Бекхён громко ругается и бросает соседу:       — Хорошо тебе лежать! Сейчас бы мог кататься по полу, видя, как я страдаю.       Никто не отвечает, и Бекхён стушёвывается, опустив голову. Сказанное им — абсолютная глупость, но слова не возвращаются. На мгновение парню кажется, что молчаливый пациент обиделся.       — Прости, я веду себя глупо.       Вскоре приходит медсестра, чтобы отвести на процедуры.       Осень сменяется зимой, медсёстрами с улыбками на лицах и Сехуном в дурацком колпаке. Настроения на новый год у Бекхёна не было, но принесённую другом гирлянду он привязывает к изголовью кровати соседа. Пришлось изрядно помучиться, чтобы осуществить задуманное.       — Продолжаешь молчать. Я бы точно не смог выдерживать свою болтовню. Держишься молодцом.       На секунду кажется, что веко лежачего дрогнуло.       Книги заканчиваются быстрее, чем раньше. Бекхён научился выразительному чтению и передаче эмоций, но как только кто-то нарушает привычную тишину палаты, парень замолкает. То, что происходит между ним и соседом, остаётся только между ними. Лучшего собеседника для себя Бекхён и придумать не мог. Он делает это в благодарность. Кроме медсестёр, лечащих врачей и Сехуна никто больше не приходил.       Бекхён привык к новому укладу жизни. Он привык к писку приборов, к постоянно сменяющимся капельницам и визитам. Даже к молчанию и беззвучным ответам своего соседа. Казалось, что в жизни появился какой-то редкий луч смысла, подобный солнечному блику, крадущемуся сквозь ветки деревьев.       — Я пришел, чтобы забрать тебя, — в один день радостно протягивает Сехун.       Книга, которую Бекхён держит в руках, валится из рук, как бесформенная стопка листов, лишённая жизни.       — Но… зачем?       — Зачем? Ты что, шутишь, Бекхён? — Светлые глаза смотрят с непониманием. — Неужели ты не хочешь вновь оказаться на улице?       — Я… не знаю.       Услышанное потрясает до глубины, выбивает ощущение твёрдой поверхности из-под ничего не чувствующих ног. Сехун слишком некстати сейчас. Виноватый взгляд Бекхёна блуждает по палате.       — Я не могу уйти.       — Что за глупости? Врач уже готовит твои документы к выписке. Тебе понравится новый дом, обещаю.       Мир потухает в одно мгновение, будто кто-то щелчком выключил свет. Белые стены сменяются просторным холлом с кучей мебели и дверями на балкон.       По ночам Сехун просыпается от странных звуков. Когда он в темноте приходит к Бекхёну, то застаёт его с книгой в руках.       — Что ты делаешь? Бекхён, три часа ночи.       — Прости, но я не могу спать.       — Послушай, — опустившись на край кровати, друг заглядывает в отражающие свет лампы глаза. — Это пройдет. Ты привыкнешь к новой жизни.       — Пожалуйста, не начинай.       Читать вслух Бекхён больше не может. Каждый раз, беря в руки новую книгу, он вскоре отказывается от нее. Молчание воздвигает стену между ним и Сехуном. А по ночам парень вновь слышит ровный писк, заменяющий живой пульс.       — Послушай, я так больше не могу, Бекхён!       — Тогда верни меня обратно.       — Я понимаю, тебе тяжело, но…       — Сделай, как я сказал, и больше тебе не придётся мучить себя.       — Бекхён!       — Мне тяжело здесь… одному, — тихо произносит парень, чтобы последнее слово осталось слышно только ему.       Писк звучит всё громче. Каждый день Бекхён больше сходит с ума.       — Сехун, пожалуйста, я прошу тебя.       — И думать забудь! Ты не представляешь, чего мне стоило вытащить тебя.       Ни к чему не приводящие разговоры. Бесполезные дни, душные летние вечера. Бекхён устал и всё чаще закрывается в отведённой комнате. Тоска и отчаяние поедают изнутри. Запах лекарств проникает в сознание настойчивей.       Однажды Сехун сам просыпается от пронзительного писка: ровного и противного. Такой звук сообщает, что чье-то сердце остановилось. Понять, что к чему, парень не в состоянии. Тяжелые мысли давят. Он поднимается с кровати и плетётся в комнату Бекхёна.       — Снова читаешь? — спрашивает Сехун, увидев включённую лампу, но тут же замирает у порога.       Рука друга безжизненно лежит на обложке книги. Бекхён неподвижен, но он не спит. Спокойное лицо расслаблено, замершее во времени. Прикрывая рот ладонью, Сехун бросается к телефону.       Накрытого белой простынёй, Бекхёна выносят из дома к машине. Сехуна отпаивают успокоительным, но он не может поверить в то, что случилось. Никаких предпосылок для трагедии не было, но итог оказался страшен.       — Странно всё это, — сам себе говорит врач, накрыв тело мальчишки белым покрывалом.       — Такой молодой, ничем не болевший.       — Всякое бывает, — пожимает плечами ассистент. — Вы знали его?       — Вёл его, пока проходил реабилитацию. Бён Бекхён. Молодой парнишка, попал под колеса на перекрестке. Страшная была авария.       Губы ассистента сжимаются. Он не знает, что говорят в таких ситуациях, ведь сам только недавно выпустился из университета. Парню многому предстоит научиться.       — Но самое удивительное знаешь что? — Помощник вопросительно смотрит на врача, ожидая ответа. — Тот парень, с которым они лежали в одной палате, умер, не выйдя из комы. Тебе не кажется это странным?       — Может, просто совпадение?       — Может быть, просто совпадение, — сокрушённо покачав головой, врач отходит от металлического стола с телом. — Что ж, сегодня была тяжелая ночь. Пойдем.       Свет гаснет. Дверь тихо закрывается за спинами вышедших врачей. Дежурство продолжается.